Текст книги "Братья Райт. Люди, которые научили мир летать"

Не дожидаясь одобрения своей церкви, епископ обвинил Кейтера в преступлении. Последний предстал перед судом, но не был осужден. Церковь выступила против епископа, поскольку он «перегнул палку». Старые друзья, говорил он Кэтрин, за спиной называют его «эготистом». А в мае Миллард Кейтер официально подал на епископа в суд, обвинив того в клевете.

Уилбур описывал сложившуюся ситуацию как «абсолютно невероятную, необъяснимую и неслыханную». Он не прекратил изучать бухгалтерские книги Кейтера и «находил новые примеры его воровства каждые несколько дней». Из-за усталости и постоянной тревоги епископ начал испытывать проблемы со сном.

Обвинения и контробвинения продолжали поступать и летом. Наконец, 15 августа Уилбур издал воззвание в защиту отца:

«Когда мой отец и я сам начали внимательно знакомиться с обвинениями [против епископа], то сразу увидели, что все дело является обычным обманом. Обвинения были несущественными, если не сказать смехотворными…

Несмотря на то, что мистер Кейтер и его сторонники возражают против расследований и судов, они видят некие преимущества в возбуждении так называемого судебного преследования епископа Райта…

Возбуждение даже надуманного дела создает возможность возникновения слухов о том, что репутация самого епископа Райта подмочена».

В тот же день в письме к отцу, который опять находился в пути, Уилбур написал, что «дела идут прекрасно» и волноваться нет необходимости. Кэтрин также поддержала отца, написав в своем письме: Уилбур и Орвилл настолько убеждены в том, что все обойдется, что ведут разговоры об отъезде в Китти Хок на следующей неделе, и она думает, что они на какое-то время уедут. «Уилл очень похудел и нервничает, как и Орв. Они поправятся, оказавшись среди прибрежных дюн, там, где дует соленый ветер. Они считают, что жизнь в Китти Хок исцеляет все болезни».

К концу августа братья почти завершили постройку своего нового планера – оставалось лишь сшить куски белого полотна торговой марки «Гордость Запада» и натянуть его на остов крыльев. Они привезли парусину на задний двор дома номер 7 по Хоторн-стрит, что вызвало сплетни и пересуды среди соседей. «Ребята просто собираются в поход, поэтому шьют себе палатки, – говорил один сосед. – Люди рассказывают, что они пытаются летать. Я не верю, что Райты настолько глупы».

«Уилл часами крутит швейную машинку, – писала Кэтрин, – пока Орв, сидя на корточках, отмечает точки для сшивания».

26 августа, запаковав и подготовив для транспортировки все необходимое для аппарата № 3, братья отправились в свою третью экспедицию в Китти Хок, предоставив Кэтрин и Чарли Тэйлору вести дела в велосипедном магазине.

Она было особенно рада тому, что Уилбур уезжает – для него это будет лучше всего, сообщала Кэтрин отцу. «Он очень расстроен. Когда что-то занимает его, он постоянно думает только об этом».

Кэтрин хотела также, чтобы отец знал, что она борется вместе с ним точно так же, как ее братья: «Мы не прекратим бороться до тех пор, папа, пока не выведем этих мошенников на чистую воду».

Вскоре у нее появилось еще одно поле для борьбы. Чарли Тэйлор, сообщала она братьям, «надоедает ей так, что у нее нет слов». Он претендовал на то, чтобы знать все обо всем. «Мне претит зависеть от наемного работника». Слава богу, начался учебный год, возобновились занятия в ее классах, и она зарабатывала теперь неслыханную сумму – 25 долларов в неделю.

В конце концов ситуация все же изменится в пользу епископа. Два года спустя, в 1904 году, на церковной конференции в городе Гранд-Рапидс, штат Мичиган, он будет полностью реабилитирован большинством в две трети голосов. В письме племяннице через несколько лет епископ написал о Милларде Кейтере: «Его бывшие друзья убедились в его подлом характере, и он уехал в Теннесси спекулировать лесными участками».

Но несколько лет волнений и разочарований, связанных с защитой чести епископа, и потраченные на это многие часы сделали семью Райт сплоченной как никогда.

III.

В своем первом письме, отправленном Кэтрин после приезда в Китти Хок, Орвилл написал, что ей следует привыкнуть к некоторым особенностям поведения Чарли Тэйлора. Далее он сообщил, что погода стоит хорошая и они с Уилбуром собирают машину и почти готовы к началу испытаний. Он полагает, продолжил Орвилл, что к тому времени, когда письмо дойдет, она уже вернется в школу, и потому просит ее прислать список своих «жертв». «Хочется узнать, кто еще, кроме нас, будет получать от тебя нагоняи».

Ко второй неделе сентября письма из Китти Хок стали длиннее. Оба брата тратили немало времени на то, чтобы сообщать сестре новости, которые ее так интересовали: о том, что проблем с москитами больше нет и что они украсили свое жилище на холмах Килл-Девил-Хиллз такими «королевскими роскошествами», как белая клеенка на обеденном столе и мешковина, которой они обтянули стулья. Кэтрин особенно нравились письма Орвилла, свидетельствовавшие о том, что он не лишен писательского дара. По ним было видно, как сильно ему хотелось, чтобы его «сестричка» не чувствовала себя брошенной.

Больше всего удовольствия ей доставил рассказ Орвилла о захватывающей погоне за необычайно сообразительной мышью, которая шныряла по кухне. Эта погоня оказалась единственным волнующим событием того периода.

«Прошлым вечером, решив прогуляться по кровати Уилла, мышь столкнулась с весьма теплым приемом, – так начал свой рассказ Орвилл. – Она здорово запуталась… в одеяле, но в конце концов выбралась и убежала.

«Сегодня в полдень мы обнаружили ее уютно завернувшейся в ковер. Мы весело бегали за мышкой по всему дому и вокруг него. Большие трещины в полу позволяли ей легко проскальзывать в них. Но нас было двое: один с палкой, другой с ружьем, один на полу, другой под полом, и ее шансы ускользнуть становились все более призрачными. В конце концов мышь забилась в угол под полом, чтобы перевести дух, и я выстрелил в нее из ружья. Пуля пробила стену справа от того места, где она сидела, но маленькая бестия повернулась и спокойно ушла, а я в оцепенении просто стоял и смотрел, как она удаляется».

Жизнь в лагере Китти Хок стала заметно комфортнее. Братьям надо было устранить повреждения, нанесенные за время их отсутствия ветрами, но они сделали значительно больше. Кухня была «очень сильно усовершенствована», и Райты теперь спали в новых, более удобных кроватях, устроенных на стропилах. Братья приколотили рейки, чтобы закрыть трещины между досками по всему периметру дома. Кроме того, они углубили колодец, и вода в нем теперь была качественнее. Но самое главное – они изготовили велосипеды, которые передвигались по песку даже лучше, чем они рассчитывали, поэтому путешествие в поселок Китти Хок занимало теперь всего час вместо трех часов пешего хода.

Мало какие изменения в жизни братьев оставались незамеченными местными жителями, которые, как рассказывал Джон Т. Дэниелс, «научились любить их» – и в немалой степени из-за того, что Райты «могли сделать все что угодно, к чему прикладывали руки. Они построили себе лагерь, они взяли старую железную бочку и сделали из нее печь, они взяли велосипед и переделали его так, чтобы он ездил по песку. Они сами себе готовили и стирали и были отличными поварами».

«Есть и другие многочисленные улучшения, о которых можно упомянуть, и нет Хаффэйкера и москитов», – сообщал Уилбур Джорджу Спрэтту, который должен был вновь присоединиться к ним.

И в этот раз Орвилл ежедневно тщательно делал записи, фиксируя проделываемую братьями тяжелую работу.

«Понедельник, 8 сентября. Наконец приступили к работе над аппаратом… Закончили подготовку каркаса верхней плоскости [крыла] для установки нервюр.

Вторник, 9 сентября. Работали над аппаратом восемь часов. Прикрепили нервюры к каркасу и закрыли материей.

Среда, 10 сентября. Работали по пять с половиной часов каждый, сметывая и пришивая материю. Плоскость готова, за исключением части покрытия заднего лонжерона.

Четверг, 11 сентября. Закончили покрытие заднего лонжерона. Установили шесты для определения углов при разных скоростях ветра… В полдень начали работу над нижней плоскостью. Соединили лонжероны и закрепили на заднем изгибе, готовы к прикреплению нервюр.

Пятница, 12 сентября. Работали над аппаратом восемь часов. Установили нервюры и материю. Перед самым полднем отнесли верхнюю плоскость на Биг Хилл. Оказалось, что лучшие результаты можно получить, если опробовать аппарат.

Суббота, 13 сентября. Закончили нижнюю плоскость…

Понедельник, 15 сентября. Работали по десять часов каждый…»

На этот раз размах каждого крыла нового планера составил 9,6 метра, хорда – 1,5 метра, а площадь – 28 квадратных метров. Это был крупнейший планер из когда-либо построенных на тот момент и, как сказал Уилбур Джорджу Спрэтту, «намного лучший по сравнению с прошлогодним аппаратом».

19 сентября они отнесли его на невысокий холм и начали испытывать сначала как непилотируемый воздушный змей – с «очень удовлетворительными результатами». Переместившись на Килл-Девил-Хиллз, они совершили почти 50 полетов за три дня, включая пилотируемые, но очень осторожно. Длина самого протяженного полета составила немногим более 61 метра.

Орвилл совершил свой первый полет и был горд этим. Но через несколько дней он внезапно потерял контроль над планером и упал. К счастью, он пережил эту аварию «без единого синяка или царапины». Однако происшествие напомнило о том, насколько все это опасно и что ситуация может стать угрожающей в любой момент.

«Мой брат [написал Уилбур Октаву Шанюту] после слишком короткой практики применения переднего руля направления попытался также добавить работу с круткой крыла. При этом он упустил из виду передний руль, и машина встала на дыбы, поднялась почти на 25 футов (7,6 метра), повернулась на бок и ударилась о землю… Мы надеемся завершить ремонт через несколько дней».

Ближе к концу сентября в лагерь с неожиданным визитом нагрянул старший брат Лорин Райт, а вскоре прибыл и Джордж Спрэтт. В это же время наступило редкое безветрие, которое продолжалось несколько дней.

Все испытания пришлось отложить. Лорин и Спрэтт отправились на рыбалку, а Уилбур и Орвилл, как обычно, были заняты. Кроме того, Уилбур выкроил время, чтобы написать жизнерадостное письмо отцу, в котором рассказал, как хорошо идут дела: «У нас великолепное самочувствие, и мы прекрасно проводим время». И да, они «очень осторожны». Кроме этого, он с гордостью сообщил, что его новая машина «намного превосходит все, что построили другие… Все идет настолько удовлетворительно, что мы верим, что проблема полетов действительно близка к своему разрешению».

Это письмо датировано 2 октября. Тем же вечером, как рассказывал потом Орвилл, разговор об аэронавтике так затянулся, что он позволил себе выпить кофе больше обычного. Не в силах уснуть, он лежал в кровати, размышляя, как можно усовершенствовать систему управления планером, как вдруг его осенило: задний руль направления должен быть не зафиксирован, а подвешен – другими словами, он должен быть подвижным.

Утром во время завтрака Орвилл предложил внести изменение в конструкцию, но прежде подмигнул Лорину, чтобы тот наблюдал за реакцией Уилбура, – как правило, тот подвергал подобные идеи критике. Как однажды написал Джордж Спрэтт Октаву Шанюту, Уилбур был всегда готов «оппонировать любой идее, высказанной кем-нибудь», «ринуться в спор с засученными рукавами». Сам Уилбур как-то объяснил Спрэтту, что верит в «добрую ссору». Она дает возможность «увидеть вещи под другим углом», помогает «сгладить углы». Для всех в их семье было характерно, говорил Уилбур, находить слабые стороны любого явления или действия. Это не всегда оказывалось «хорошим качеством», добавлял он, «потому что из-за этого мы слишком консервативны, чтобы стать успешными бизнесменами, и из-за этого же круг наших друзей очень ограничен».

Но на этот раз секунды шли, все молчали, и вдруг Уилбур заявил, что идея ему нравится, а затем удивил Орвилла еще больше: а почему бы не упростить работу пилота, соединив рычаг управления рулем направления с механизмом крутки крыла?

Работа над усовершенствованиями началась в тот же день.

Вместо неподвижного руля, состоявшего из вертикальных килей высотой 61 сантиметр каждый, планер теперь получил один полутораметровый подвижный киль. Оператор (пилот), лежа на животе, управлял килем и круткой крыльев посредством новой деревянной «конструкции для бедер». Отныне руки пилота были свободны, использовались только движения бедер, не случайно напоминавшие движения бедер при маневрировании на велосипеде.

Через два дня в лагере прибавилось народу. Приехал Октав Шанют с еще одним своим помощником, Огастасом Херрингом. Таким образом, за обеденным столом теперь сидели шесть человек, а в «спальне» на стропилах стало довольно тесно. Шанют и Херринг привезли дельтаплан-триплан собственной конструкции, который они хотели испытать. Эти испытания отняли больше времени и внимания, чем хотелось бы братьям, но закончились полным провалом. После того как Херринг предпринял несколько неудачных попыток поднять в воздух громоздкий аппарат с тремя плоскостями, его сменили Уилбур и Орвилл, но у них получилось не лучше.

Шанют и Херринг провели в лагере неделю. Несмотря на разочарование своим планером, Шанют оценил значение того, что удалось достичь братьям, и по дороге домой в Чикаго, во время остановки в Вашингтоне, счел необходимым заехать к Сэмюелу Лэнгли, чтобы сообщить об увиденном в Китти Хок.

Будучи директором Смитсоновского института, Лэнгли занимал просторный кабинет в увенчанном башенками «замке», расположенном на Национальной аллее. Он и Шанют были примерно одного возраста, больше чем на три десятка лет старше братьев Райт: Лэнгли – 68, Шанюту – 72. Оба были выдающимися личностями с великолепной репутацией, а седые бороды дополняли образ видных ученых мужей.

Но если Шанют выступал за открытый обмен знаниями и идеями между энтузиастами в области аэронавтики и летного дела, то Лэнгли держал свои усилия в секрете. Подробности проводившихся в Смитсоновском институте и получавших щедрое финансирование экспериментов не разглашались. К тому же, в противоположность общительному Шанюту, Лэнгли, истинный бостонский аристократ, скрывался, как говорили его друзья, «под панцирем высокомерия».

После запуска своего беспилотного летательного аппарата с паровым двигателем Лэнгли и его «команда» из Смитсоновского института работали над более крупной и также хорошо финансируемой версией той же машины, которая отличалась от предшественницы тем, что оснащалась двигателем внутреннего сгорания и управлялась пилотом. О проекте не знал никто, за исключением непосредственно занятых в нем, как того и хотел Лэнгли.

До сих пор он не обращал внимания на Райтов и их работу, но, выслушав рассказ Шанюта, неожиданно проявил к ней активный интерес и сразу написал братьям письмо, в котором сообщил, что хотел бы приехать в Китти Хок, чтобы увидеть все своими глазами. По неизвестной причине Уилбур и Орвилл вежливо ему отказали.

Лорин вскоре тоже уехал, и 17 октября братья с помощью Спрэтта перевезли модернизированный планер на Килл-Девил-Хиллз, чтобы возобновить испытания. К этому времени заметно похолодало, поэтому всю ночь приходилось поддерживать огонь. Рацион почти целиком состоял из консервированных бобов. Но все это не имело значения.

После того как и Спрэтту настало время уезжать, братья вновь остались одни. Как это часто бывало прежде, им помогал только Дэн Тэйт. За десять дней они совершили больше полетов, чем за несколько предыдущих недель, и улучшили свой рекорд дальности, превысив отметку 183 метра. В общей сложности за два месяца пребывания на Внешних отмелях они совершили почти тысячу полетов и решили последнюю серьезную проблему системы управления.

Братья пребывали в превосходном настроении и с удовольствием остались бы еще на несколько недель, если бы Дэн Тэйт незадолго до этого не согласился стать шкипером рыболовного судна, когда начнется путина.

На рассвете 28 октября под холодным проливным дождем Уилбур и Орвилл свернули лагерь и пешком отправились в Китти Хок, до которого было шесть с половиной километров, чтобы оттуда уехать домой. Состояние духа у братьев было совсем не таким, как в день отъезда год назад. Время и усилия, потраченные на испытания в аэродинамической трубе, конструирование и строительство третьего планера и последняя модернизация, проведенная в лагере на Килл-Девил-Хиллз, принесли успех. Они осознавали всю значимость достигнутого. Братья понимали, что решили проблему полета и даже больше. Они приобрели знания и мастерство в летном деле. Они умели парить в воздухе, планировать, подниматься и опускаться, летать по кругу и приземляться – и делали все это уверенно.

Оставалось только собрать двигатель.

Часть II

Глава 5
17 декабря 1903 года

Когда мы встали, дул северный ветер скоростью от 20 до 25 миль в час. Мы рано выгнали машину и вывесили сигнал для людей на станции.

Из дневника Орвилла Райта, 17 декабря 1903 года

I.

С наступлением нового, 1903 года, перспективы города Дейтона выглядели радужнее, чем когда-либо. Численность его населения достигла почти 100 000 человек, и, по данным газеты «Ивнинг ньюс», примерно столько же людей размышляло о переезде в Дейтон с целью заняться там бизнесом. Это город не для пессимиста, писала газета, «но, если в нем жива хоть какая-то надежда, он сможет дышать восхитительным воздухом процветания, впитывать дух оптимизма и стать другим человеком».

Для большинства американцев будущее выглядело полным надежд. В новогодней передовице в газете «Чикаго трибьюн» говорилось, что нужно быть «полным тупицей», чтобы не понимать, что ситуация складывается лучше, чем когда бы то ни было, а когда «новые науки, новые методы и новое образование завершат свою прекрасную работу», все станет еще прекраснее. Популярные мелодии звучали все более жизнерадостно и энергично. Пианисты на Севере и Юге играли регтайм, народ пел и танцевал под музыку таких хитов, как «Билл Бэйли, не хочешь ли ты явиться домой?» и «Старым добрым летом».

В стране почти не было безработицы. В штате Нью-Йорк работало практически все трудоспособное население. Заработная плата росла, национальное богатство увеличивалось, вместо государственного долга образовался излишек в 45 миллионов долларов. В Вашингтоне благодаря президентству Теодора Рузвельта ощущался «новый импульс». Страна была готова приступить к строительству Панамского канала вместо французов, которых на этом поприще постигла неудача. Еще ни один новый год «не открывал перед народом Соединенных Штатов таких воодушевляющих перспектив», писала газета «Альбукерке джорнал-демократ». И конечно, в бесчисленных передовицах, воскресных проповедях и во время семейных обедов говорили о мире во всем мире.

Один из немногих непростых вопросов, на которые предстояло найти ответ, говорилось в газете «Филадельфия инквайрер», звучал так: почему до сих пор, несмотря на огромное внимание, которое уделялось «воздушной навигации», мы имеем так мало положительных результатов?

Незадолго до Нового года братья Райт разослали письма производителям автомобильных двигателей в семи штатах с вопросом, не могут ли они поставить им двигатель – небольшой по массе, но обладающий достаточной для их целей мощностью. Ответ пришел лишь один, но предлагавшийся мотор был слишком тяжелым. Поэтому им пришлось снова браться за работу самим, хотя у них не было опыта в конструировании двигателей.

В будущем братьев станут изображать как пару сообразительных механиков – знатоков велосипедов, которые сумели добиться успеха там, где другие потерпели неудачу, благодаря старой доброй, типично американской способности решать кажущиеся неразрешимыми технические проблемы. Но это лишь отчасти было верно.

Кому такая характеристика подходила почти идеально, так это Чарли Тэйлору, за исключением того, что он был больше, чем хорошим механиком, – он был блестящим механиком, настоящей находкой для братьев. Если Кэтрин считала притязания Чарли на всезнайство невыносимыми, то Уилбур и Орвилл никогда не забывали о его умениях и огромной пользе, которую он приносил в их работе. Да Тэйлор и сам хорошо понимал, насколько братья опережают его во многих областях. Позднее он с гордостью говорил о них: «Те двое, конечно, знали эту свою физику. Я думаю, именно поэтому они всегда знали, что делают, и практически никогда не гадали». Что касается изготовления двигателя, то

«хотя ребята очень умело обращались с инструментами, они никогда особо не занимались механическими работами, да и все равно были заняты корпусом. А двигатель был на мне… Мы вообще не делали чертежей. Один из нас набрасывал деталь, о которой мы говорили, на листке бумаги, и я прикалывал набросок над своим верстаком».

До этого Чарли имел дело с бензиновым автомобильным двигателем всего один раз, несколько лет назад, когда пытался отремонтировать его. Но теперь он вновь взялся за дело, работая на тех же токарном и сверлильном станках, на которых изготавливались велосипеды, и через полтора месяца закончил работу.

Четырехтактный двигатель имел четыре цилиндра внутренним диаметром 10,2 сантиметра. Планировалось, что его мощность составит 8 лошадиных сил, он будет весить не больше 90,7 килограмма и сможет переносить в общей сложности 306 килограммов – примерно столько составляла общая масса летательного аппарата и пилота. Как выяснилось, построенный Чарли мотор весил всего 68,9 килограмма, потому что блок цилиндров был изготовлен из литого алюминия набиравшей силу компании «Алюминум компани оф Америка», находившейся в Питтсбурге. Остальные материалы были закуплены у дейтонских производителей и поставщиков. Однако работы по рассверливанию чугуна для выносных цилиндров и изготовлению чугунных поршневых колец были целиком выполнены этим человеком с усами, как у моржа, который работал в подсобке велосипедной мастерской. Позже он рассказывал:

«Система подачи топлива была простой. Топливный бак объемом в один галлон [4 литра] подвешивался к распорке крыла, и бензин под действием силы тяжести стекал в двигатель… Карбюратора не было. Бензин подавался в небольшую камеру в коллекторе. В этой камере, которая располагалась рядом с цилиндрами и довольно быстро нагревалась, бензин смешивался с воздухом, и смесь переходила в парообразное состояние. Двигатель запускался путем впрыска в каждый цилиндр нескольких капель бензина».

По сравнению с двигателями более поздних конструкций все было на удивление просто и кустарно. Зажигание, по выражению Чарли, осуществлялось «с помощью включателя-выключателя» – это была самая распространенная система зажигания того времени. Свечей зажигания тогда не существовало.

«Искра появлялась в результате замыкания и размыкания двух контактных поверхностей внутри камеры сгорания. Контактные поверхности двигались с помощью валов и кулачков, связанных с главным кулачковым валом. Ключ зажигания представлял собой обычный однополюсный рубильник, который мы купили в магазине стройматериалов».

«Маленький бензиновый мотор», как назвал его епископ Райт, был готов в середине февраля, и когда его в первый раз включили в мастерской, то грохот и облака дыма показались ужасными. Во время дальнейших испытаний на следующий день треснул блок цилиндров. Капавший бензин заморозил подшипники, сломал корпус и раму крепления двигателя.

Прежде чем был доставлен второй корпус, прошло еще два месяца. Этот двигатель работал великолепно и в качестве бонуса развивал неожиданно большую мощность в 12 лошадиных сил.

Между тем проблемой по-прежнему оставалась конструкция пропеллеров. «Я думаю, что самой трудной задачей Уилли и Орва была разработка пропеллеров, – говорил потом Чарли. – Надеюсь, им воздали за нее должное».

Чем больше братья изучали проблему, тем сложнее она казалась. К своему удивлению, они не смогли найти данных по воздушным пропеллерам. Рассчитывая взять за образец какой-нибудь метод, которым пользовались морские инженеры для разработки корабельных винтов, они прочитали все, что могли найти по этой теме, в дейтонской библиотеке, однако выяснилось, что, несмотря на сотню лет использования, точный принцип действия гребного винта по-прежнему неясен. И снова у братьев не осталось иного выбора, кроме как решать проблему самостоятельно. «Наши мозги, – вспоминал потом Орвилл, – были так заняты ею, что мы едва могли делать что-то еще».

Братья решили рассматривать пропеллер как крыло, вращающееся в вертикальной плоскости, и если они смогли рассчитать формулу для крыла, движущегося по горизонтали, то почему бы не сделать и такой расчет?

«Но при дальнейшем рассмотрении [объяснял потом Орвилл] оказалось сложно найти точку для начала отсчета, потому что ни сам пропеллер, ни среда, в которой он действует, не находятся в состоянии покоя. Усилие зависит от скорости и угла, под которым лопасть ударяет по воздуху; угол, под которым лопасть ударяет по воздуху, зависит от скорости вращения пропеллера, скорости аппарата, летящего вперед, и скорости, с которой воздух скользит назад; скорость скольжения воздуха назад зависит от усилия, оказываемого пропеллером, и от объема воздействующего воздуха. Если меняется один из параметров, то меняются и все остальные, так как они все взаимозависимы».

После нескольких месяцев изучения и обсуждения проблемы братья пришли к пониманию того, что усилие, создаваемое пропеллером, который вращается, но находится на одном месте, не имеет ничего общего с усилием, создаваемым пропеллером в движении, и единственный реальный способ протестировать эффективность пропеллера – это испытания на летящей машине.

В течение этих месяцев их «дискуссии» были интенсивными, как никогда раньше. Братья обменивались раздраженными репликами, это продолжалось часами, днем и ночью, часто на повышенных тонах. «Если вы не прекратите спорить, я уйду из дома», – крикнула однажды доведенная почти до истерики Кэтрин.

Но если верить Чарли Тэйлору, они никогда не сердились друг на друга по-настоящему. Однажды утром, после одного из самых ожесточенных «обменов мнениями», когда он открыл мастерскую, как обычно, в семь часов утра, вошел Орвилл и сказал, что «думает, что он неправ и они должны делать так, как говорит Уилл». Вскоре после этого пришел Уилбур, чтобы заявить о том, что он все обдумал и, «возможно, Орв был прав». Дело в том, пояснял Чарли, что, «дойдя до точки… они понимали, где находятся, и могли идти дальше».

Новый «Флайер», как они назвали свой аппарат, имел два пропеллера, расположенных между крыльями позади пилота. Один пропеллер вращался по часовой стрелке, другой – против, поэтому вращение, или гироскопический эффект, первого уравновешивало гироскопический эффект второго. Изготовление пропеллера нужного диаметра, с нужным шагом и площадью поверхности не вызвало особых проблем.

Диаметр каждого винта составил 2,6 метра, изготовлены они были из склеенных трех слоев еловой древесины. Необходимую форму лопастям придали вручную с помощью топорика и скобеля, которыми пользовались колесные мастера. Было ясно, что эти пропеллеры кардинально отличаются от всех пропеллеров, созданных на тот момент. Таким образом, последняя крупная проблема была решена.

Машина снова была поставлена на полозья, а не на колеса. Пилот опять лежал на животе у рычагов управления в центре нижнего крыла. Мотор и радиатор располагались справа прямо за ним. Маленький четырехлитровый топливный бак висел у него над головой слева на распорке крыла. Приводные цепи для пропеллеров были специально изготовлены фирмой «Индианаполис чейн компани». Стальные тросы для стоек между крыльями поставила компания Рёблингов, которые строили Бруклинский мост.

23 марта братья подали заявку на патент на свой летательный аппарат, его механизм крутки крыла и руль направления.

В конце апреля пришло письмо из Парижа от Октава Шанюта, который решил провести продолжительный отпуск в Европе, чтобы прийти в себя после смерти жены. Он сообщал братьям, что его эксперименты привлекают к себе много внимания в Париже, и добавил, что «кажется очень странным, что после полного игнорирования всех экспериментов с использованием планеров в течение нескольких лет сейчас французы относятся к ним с огромным энтузиазмом». Будучи в Париже, Шанют имел несколько бесед по этой теме, включая переговоры во время официального обеда во Французском аэроклубе.

О чем не рассказал доброжелательный Шанют, так это о том, что во время переговоров он, описывая свою роль в экспериментах, неоднократно характеризовал Райтов как своих «преданных сотрудников». Возможно, он гордился les frères (братьями) или испытывал волнение, ощущая себя в центре внимания в родной Франции, где интерес к авиации был очень велик. Как бы то ни было, в результате создалось впечатление, что он был их наставником, а они, его отважные ученики, доводили «его работу» до конца.

Это было не просто неправдой, это было крайне несправедливо. Несмотря на всю значимость поддержки Шанюта, братья никогда не были его учениками или сотрудниками. Все, чего они достигли, было добыто их собственными усилиями. Неизвестно, когда и как братья узнали о том, что Шанют говорил в Париже, но это явно не обрадовало их, и забыть об этом они не смогли.

Однако куда важнее было то упорство, с которым Шанют подчеркивал значимость их достижений. То, что он рассказывал, стало откровением для французов, «даже слегка неприятным», как отметил один из руководителей аэроклуба, граф Анри де ля Во. По его словам, французским экспериментаторам в области авиации пришло время «серьезно взяться за работу, если они не хотят остаться позади».

В своей речи и в многочисленных беседах во время пребывания во Франции Шанют предоставил очень много подробной информации о планерах братьев Райт, и это дало мощный импульс развитию французской авиации.

Шанют сообщил Уилбуру, что дал согласие написать кое-что для влиятельного издания «Аэрофил» и потому ему нужны фотографии – его и Орвилла. Выждав несколько недель, Уилбур вполне доброжелательно ответил, что они не знают, как отказаться, потому что не хотят подводить Шанюта, но у них не хватает смелости предстать перед фотокамерой.

В середине мая Шанют вернулся домой и хотел договориться с Уилбуром о том, чтобы тот опять приехал в Чикаго и выступил перед членами Западного инженерного общества. Он также хотел посетить братьев в Дейтоне, потому что у него была информация, которую он желал передать лично. Шанют приехал утром 6 июня и отбыл в Чикаго вечером того же дня. В разговоре он сообщил братьям, что прекращает свои эксперименты. С этого момента, сказал он, все зависит только от них.