Текст книги "Братья Райт. Люди, которые научили мир летать"

Глава 3
Там, где дуют ветры

Один корабль – на запад, другой – на восток

С попутным ветром – и пусть.

Парусов наклон,

А не чайки стон

Нам скажет, куда лежит курс.

Элла Уилкокс. Ветры судьбы

I.

Легендарные Внешние отмели, узкая цепь песчаных гряд и островов, защищающая побережье Северной Каролины от всей мощи Атлантического океана, простираются в южном направлении более чем на 320 километров от Норфолка, штат Вирджиния, до мыса Лукаут. В 1900 году там жили в основном только рыбаки со своими семьями и работники спасательной службы. Еще не существовало мостов, соединявших острова с материком. На Внешние отмели можно было добраться на пароходе, и почти единственными признаками цивилизации в Китти Хок были четыре станции Спасательной службы, одна на каждые 9,5 километра, и станция Метеорологической службы. Настоящих дорог там не было, а единственным заметным строением можно было назвать летний отель в городке Нэгс-Хед.

Уилбур добрался до Норфолка из Дейтона 7 сентября 1900 года, приблизительно за сутки, и провел ночь в гостинице. Температура воздуха в городе на следующий день достигала почти 38 градусов, и Уилбур, одетый в свой обычный темный костюм с высоким воротником и галстуком, едва не получил тепловой удар.

Ему все еще нужно было найти длинные еловые рейки для своей «машины», поэтому он обошел несколько складов пиломатериалов, но ему везде сказали, что необходимых реек нет. Довольствовавшись рейками из белой сосны, он собрал вещи и сел в поезд, отправлявшийся в 16.30 в Элизабет-сити в 97 километрах к югу, где река Паскуотанк впадает в залив Албемарл.

Прибыв в Элизабет-сити, Уилбур спросил, как ему лучше добраться до Китти Хок, но ответом ему были лишь непонимающие взгляды. Казалось, никто ничего не знал об этом населенном пункте и не имел ни малейшего представления, как туда добраться.

Лишь через четыре дня Уилбур встретил на набережной некоего Израэла Перри, который сказал, что родился и вырос в Китти Хок, и согласился переправить туда Уилбура. У Перри был также приятель, который ему помогал. Тяжелый ящик Уилбура и сосновые рейки должны были прибыть в Китти Хок на ходившем туда раз в неделю грузовом пароходе.

Попасть на шхуну Перри можно было только на крошечном, страшно потрепанном и сильно протекавшем ялике. Когда Уилбур спросил, безопасна ли шхуна, Перри заверил его: «О, она безопаснее, чем большой корабль».

Все то время, что они преодолевали расстояние в пять километров до шхуны, им приходилось вычерпывать воду. Но шхуна оказалась в еще более плачевном состоянии. «Паруса сгнили, – писал Уилбур, – канаты были изношены, а ось руля оказалась тоже наполовину гнилой. Рубка же была такой загаженной и кишащей паразитами, что я держался подальше от нее с начала до конца».

Весь день стояла хорошая погода, но к тому моменту, когда они вышли из широкой реки Паскуотанк и направились к заливу, почти стемнело и волнение стало куда сильнее, чем они могли ожидать, наблюдая легкий ветерок. Перри несколько раз повторил, что «сделалось немного неспокойно». Им предстояло пройти 74 километра.

Ветер сменил направление и дул все сильнее. Высокие волны «сильно били по судну снизу и отбрасывали его назад с той же скоростью, с какой оно двигалось вперед», – напишет потом Уилбур. Никогда прежде он не путешествовал по морю, не говоря уж о таком бурном море. А здесь было совершенно ясно, что плоскодонная посудина совсем не подходила для таких условий.

Из-за постоянной бортовой и килевой качки на шхуне открылась течь. Вдобавок к этому судно черпало носом воду, и ее надо было откачивать все интенсивнее.

«В 11 часов ветер усилился до штормового, и корабль начало постепенно относить к северному берегу, но так как попытка развернуться, скорее всего, привела бы к его опрокидыванию, то казалось, что не остается ничего, кроме как попытаться обойти маяк Норт-Ривер-Лайт и укрыться за ним».

Внезапно ситуация приобрела совсем уж драматический оборот.

«Сильнейшим порывом шквалистого ветра фок оторвало от гика и со страшным грохотом отбросило на подветренную сторону… К моменту, когда мы достигли окончания мыса, было очень сомнительно, сможем ли мы вообще обогнуть маяк. Неопределенность кончилась, когда опять раздался треск рвущейся парусины – грот сорвало с гика, и он яростно трясся от порывов ветра».

Теперь единственной возможностью уцелеть было убрать грот, поставить шхуну кормой к ветру, оставив только кливер, и идти прямо на отмель. Это был опасный маневр при таком шторме, но каким-то образом Перри удалось не перевернуть судно.

Уилбуру он сказал, что не будет высаживаться на отмель даже за тысячу долларов, поэтому они простояли на якоре в Норт-Ривер весь остаток ночи.

Не испытывая желания даже пробовать пищу, которая, возможно, была у Перри внизу, Уилбур поел конфитюр, который Кэтрин запаковала ему с собой, и лег на палубе.

Половина следующего дня ушла на то, чтобы привести шхуну в относительный порядок. Лишь в полдень они снялись с якоря и добрались до Китти Хок к девяти вечера. Уилбур снова устроился на ночь на палубе.

На берег он сошел лишь утром следующего дня, 13 сентября, через двое суток после отплытия из Элизабет-сити, и сразу направился домой к Уильяму Тэйту, бывшему почтмейстеру Китти Хок, с которым вел переписку.

В общей сложности в Китти Хок было около полусотни зданий, и почти все они принадлежали рыбакам. Тэйт тоже на три месяца в году, начиная с октября, когда шла рыба, становился рыбаком. Как он сам напишет со временем, «жители Китти Хок в те времена были людьми жесткими и отважными, в основном это были потомки моряков с кораблей, которых штормы и разные неудачи забросили на побережье Северной Каролины». Сам Тэйт был сыном шотландца с корабля, потерпевшего крушение. Жизнь здесь, подчеркивал Тэйт, была «вдвойне уединенной».

В здешних домах почти не было мебели. Голые полы отскребали от грязи белым песком. Большую часть продовольствия женщины выращивали на собственных крошечных огородах, пока мужчины охотились на все, что возможно. Одежду носили самодельную, и почти все обходились двумя или тремя сменами – как говорится, «одну для особых поводов, одну на один день и еще одну – на следующий». Почту привозили трижды в неделю. Дети ходили в школу около трех месяцев в году, и, кажется, никто из них не знал, что такое каникулы.

Как и обещал Тэйт, он и его жена Эдди тепло приняли гостя, и Уилбур, вспоминал хозяин, «начал рассказывать о невзгодах», перенесенных им во время путешествия из Элизабет-сити. «Он был новичком в наших краях, и, конечно, его рассказ был печален. Его яркое описание качки и рассказ о том, как ныли от напряжения мышцы, были очень увлекательны, но, когда он сказал, что ничего не ел целых 48 часов, стало ясно, что это нужно немедленно исправить. Поэтому мы усадили его за плотный завтрак, предложив свежие яйца, ветчину и кофе, и я заверяю вас, что он отдал должное всему этому».

Когда Уилбур спросил, может ли он временно остановиться у них, пока не приедет брат, супруги Тэйт, извинившись, вышли в соседнюю комнату, но не закрыли дверь. Услышав, как Эдди говорит, что не уверена в том, что их дом подходит так хорошо одетому гостю, Уилбур подошел к двери и сказал, что будет рад любому жилью, которое они смогут предоставить.

В длинном письме к отцу Уилбур описал дом Тэйтов как некрашеное двухэтажное деревянное строение с неоштукатуренными стенами, «совсем без ковров, с минимумом мебели, без книг или картин». Для Китти Хок это был уровень выше среднего.

«Несколько человек накопили по 1000 долларов, но они копили всю свою долгую жизнь… Думаю, мало кто из них зарабатывает 200 долларов в год. Они дружелюбны и приветливы, и я думаю, что они редко ссорятся между собой».

Помимо рыболовства местные жители пытались заниматься сельским хозяйством – сажать бобы и кукурузу, но, поскольку почва там была исключительно песчаная, по мнению Уилбура, чудом было, если им удавалось вырастить хоть что-нибудь.

До приезда Орвилла Уилбур занимался устройством лагеря на большом холме невдалеке от дома Тэйтов, на берегу океана. Закончив с этим, он начал подготавливать планеры. Основные усилия были затрачены на уменьшение размаха крыльев с 5,5 до 5,18 метра, потому что он не смог найти еловые рейки и был вынужден обходиться сосновыми на 60 сантиметров короче. В результате материю для изготовления крыльев, превосходный белый французский сатин, пришлось перекраивать и сшивать заново. Для этого Уилбур позаимствовал у миссис Тэйт ножную швейную машинку.

В другом письме епископу Уилбур попытался рассказать, что представляет собой планер, особо отметив, что аппарат не имеет двигателя и зависит только от ветра, что главной целью является решение проблемы обеспечения устойчивости и что он точно знает, на что ориентироваться в постройке планера и чего он хочет добиться в ходе предстоящих испытаний. Все излагалось удивительно точно и выразительно и, как показало время, было блестящим примером предвидения.

«Я почти закончил (собирать) аппарат. У него не будет двигателя, и я не жду, что он будет летать в истинном смысле этого слова. Моя идея заключается в том, чтобы просто поэкспериментировать, решая проблему устойчивости. У меня есть планы, которые, как я надеюсь, позволят мне продвинуться дальше предыдущих экспериментаторов. Ведь если машиной можно будет управлять при любых условиях, проблема двигателя решится быстро. В таком случае отказ двигателя будет означать всего лишь медленное снижение и безопасную посадку, а не катастрофическое падение».

Удержание равновесия – это как раз то, чего требует езда на велосипеде, и в этом он и Орвилл разбирались очень хорошо. Отлично понимая, как заботит отца его безопасность, Уилбур особо отметил, что не собирается подниматься высоко и если вдруг он случайно упадет, то внизу будет только мягкий песок. Он здесь только для того, чтобы учиться, а не искать острых ощущений. «Человек, желающий достаточно долго заниматься определенной проблемой, чтобы по-настоящему научиться чему-либо, не должен прибегать к опасному безрассудному риску. Беспечность и самоуверенность обычно более опасны, чем осознанный и просчитанный риск».

Время показало, что осторожность и тщательная подготовка стали для братьев правилом. Они будут рисковать, когда это необходимо, но никогда не станут сорвиголовами и трюкачами.

Уилбур также заверил отца, что проявляет «всю возможную осторожность» в отношении питьевой воды.

Билл Тэйт будет потом вспоминать, что местные жители с нарастающим любопытством наблюдали за гостем и «чертовым дурацким устройством», которое он сшивал, клеил и связывал.

Между тем после долгих и надоедливых расспросов из Уилбура удалось вытянуть, что его брат подъедет через пару недель. Они собираются жить в палатке и испытывать свое изобретение.

Жители Внешних отмелей были очень «привержены своим правилам, – писал далее Тэйт. – Мы верили в доброго Господа, в нехорошего дьявола и в геенну огненную, но сильнее всего мы верили в то, что тот же самый Бог думать не думал о том, что человеку следует летать».

II.

Орвилл прибыл в Элизабет-сити 26 сентября, добравшись туда из Дейтона без каких-либо происшествий и неудобств. Маленькая задержка на пути в Китти Хок была связана только с безветрием, и по приезде Орвилл обнаружил, что Уилбур почти закончил подготовку «планирующего аппарата».

В собранном виде он имел два крыла, установленных одно над другим. Размер обоих крыльев составлял 1,52 на 5,18 метра. Кроме того, машина была оснащена рычагами для крутки крыльев и подвижным передним рулем – горизонтальным рулем или рулем высоты – площадью 1,11 квадратных метра. Аппарат не имел шасси для взлетов и посадок. Последующие модели получили деревянные полозья, намного лучше подходящие для песка.

Масса аппарата составляла немногим менее 22,7 килограмма. С Уилбуром в качестве пилота на борту он весил около 86 килограммов. Пилот должен был лежать на животе головой вперед в центре нижнего крыла и поддерживать продольную устойчивость аппарата с помощью переднего руля.

Ветер имел первостепенное значение, и, в противоположность ирландскому напутствию «Пусть ветер всегда будет попутным», он должен был быть встречным. Если можно так выразиться, ветер никогда не был врагом братьям Райт.

Новичкам в этой экспериментальной работе, им еще нужно было осознать необходимость фиксировать все, что они делают. Однако в их письмах домой говорится, что эксперименты начались 3 октября. «Мы прекрасно проводим время, – писал Орвилл Кэтрин 14 октября. – В общей сложности машина летала три дня, от двух до четырех часов каждый раз».

Когда в начале их экспериментов дул «ужасный ветер» скоростью более 48 километров в час, «слишком сильный и неустойчивый, чтобы мы попытались подняться в воздух», они запускали свой аппарат как воздушный змей с опущенными вниз тросами, которые использовались в качестве рулевого устройства. Труднее всего было удерживать планер на высоте не больше 6 метров. Даже при идеальном ветре скоростью 24–32 километра в час подъемная сила, тянущая змей в небо, может быть очень мощной. «Он хотел лететь выше и выше, – объяснял потом Орвилл. – Когда же он начал подниматься слишком высоко, мы потянули его очень сильно… на что он отреагировал, рванувшись к земле». К счастью, ничего не сломалось, и они снова запустили свой планер и сфотографировали его во время полета.

Однажды, после того как они опустили планер на землю, чтобы «кое-что отрегулировать», неожиданный порыв ветра поднял один его угол и – «мы не успели даже моргнуть» – отбросил аппарат на несколько метров, разломав его на куски. Орвилл, который стоял у заднего угла, держа одну из вертикальных стоек, был сбит с ног и тоже отлетел на 6 метров. Его потрепало, но он не пострадал.

Братья сфотографировали кучу обломков, затем оттащили их в лагерь и заговорили о возвращении домой. Но наутро решили, что надежда еще есть. На устранение повреждений ушло трое суток.

Когда новость о том, что они решили остаться и продолжить свои полеты, распространилась среди местного населения, все больше людей стали приходить посмотреть на эксперименты, стоя на почтительном расстоянии. Билл Тэйт и мужская часть его семьи были также рады помочь в случае необходимости.

Уилбур и Орвилл трудились бок о бок не меньше, чем дома, за исключением тех дней, когда условия казались подходящими для управляемого полета. В воздух поднимался только Уилбур, да и то ненадолго.

Он вставал в отверстие в нижнем крыле, а Орвилл и Билл Тэйт стояли наготове у концов крыльев. По сигналу все трое хватались за свои части планера и бежали вниз по песчаному склону, толкая его строго против ветра. Уилбур взбирался на место пилота, ложился и хватал рычаги. Орвилл и Тэйт цеплялись за веревки, прикрепленные к крыльям, чтобы не дать планеру подняться слишком высоко.

Братья потратили много времени и усилий, чтобы обустроить свое жилище, где можно было проводить свободное от работы время с достаточным комфортом. Они переехали из дома Тэйтов в большую палатку Уилбура, где было достаточно места для инструментов, припасов и их самих. Орвилл написал Кэтрин, что место, где они теперь живут, совсем не походит на то, что было дома:

«Там, где стоит наша палатка, была раньше плодородная долина, в которой древние обитатели Китти Хок что-то выращивали. Сейчас из песка торчат только несколько гнилых веток деревьев, которые когда-то росли в этой долине. Океан намыл многие миллионы тонн песка, из которых под действием ветра вдоль берега образовались огромные дюны, полностью накрывшие строения и лес».

За исключением редких трапез с Тэйтами братья довольствовались собственными запасами продовольствия и готовили сами. В океане было полно рыбы – «когда ни посмотришь в воду, сразу видишь десятки рыбин», – и рыбаки Китти Хок поставляли свой улов в Балтимор и другие города. Но для братьев единственным способом добыть рыбу было поймать ее самостоятельно. «Это как на севере, – объяснял Орвилл, – где наши плотники никогда не достраивают свои дома, маляры никогда не красят свои дома, а у рыбака никогда нет рыбы».

Их способность полагаться только на себя подверглась в Китти Хок серьезному испытанию. В основном они питались яйцами, помидорами и горячими бисквитами, хотя их приходилось печь без молока (в таком плачевном состоянии пребывали местные коровы). Орвилл пришел к выводу, что на Внешних отмелях процветали только клопы, москиты и лесные клещи. Уилбур особенно скучал по сливочному маслу, кофе, хлебу из кукурузной муки и бекону.

С другой стороны, во все стороны прямо от входа в палатку открывались захватывающие виды: океан, песчаные дюны и пляжи под необъятным небом, на котором громоздились напоминавшие замки кучевые облака, завораживающе прекрасные на фоне глубокой синевы. И бескрайний горизонт.

А еще был ветер – он дул постоянно. И не просто дул – сила его была такова, что он менял форму песчаных холмов и огромных дюн Китти Хок, которые составляли весь окружающий ландшафт.

Находясь вдали от дома, живя совершенно самостоятельно, так, как они никогда не жили прежде, братья, кажется, не ощущали, что переживают главное приключение в жизни. Позже Орвилл скажет, что, несмотря на все лишения, через которые им пришлось пройти, это было самое счастливое время.

И еще повсюду были птицы, сотни птиц всевозможных видов бороздили небо над Китти Хок – орлы, белоснежные олуши, ястребы, голуби, грифы-индейки, как их называли на Внешних отмелях, с размахом крыльев почти в 2 метра. Уилбур проводил целые часы, изучая их движения на ветру, записывая наблюдения в тетрадь, иногда сопровождая их небольшими рисунками. Осознание того, что могут делать птицы, – волшебство птиц приковывало и очаровывало его. Жизнь птиц на Внешних отмелях выходила за пределы их представлений, вызывая в памяти строки из «Воздушного царства» Муйара:

«Потребности грифа-индейки невелики, и его силы скромны. И что же ему известно? Ему известно, как взлетать, как парить в небе, как окинуть поле зорким взглядом, как плыть по ветру без усилий… Он парит и не расходует силы, он никогда не торопится, он использует ветер».

Но как парящая птица использует ветер, и только ветер для того, чтобы плыть в воздухе, совершать виражи и повороты тогда, когда хочет? Грифы-индейки были мастерами этого дела.

Уилбур записал в своем блокноте, что V-образный угол, образуемый плоскостями крыльев, дает преимущества только в спокойном воздухе.

«Гриф, который использует двугранный угол испытывает больше трудностей при сохранении устойчивости во время сильного ветра, чем орлы и ястребы, крылья которых принимают форму

Ястреб Купера может взлетать быстрее, чем гриф, и его полет более устойчив. Он тратит меньше сил для сохранения устойчивости.

Ястребы лучше грифов парят в воздухе, но должны чаще махать крыльями, потому что желают лететь на большей скорости.

Влажная погода лучше для того, чтобы парить, если только нет сильного ветра.

Птицы не парят в безветрие».

«Все птицы, преимущественно парящие в воздухе, но особенно грифы-индейки, сохраняют продольную устойчивость в полете большей частью с помощью смещения центра сопротивления, чем с помощью смещения центра подъемной силы», – писал также Уилбур.

«Если гриф парит в подветренную сторону от наблюдателя на расстоянии 1000 футов [304 метра] … то профиль его крыльев будет представлять собой простую линию, когда птица движется от наблюдателя. Если же птица приближается к нему, то ее крылья покажутся широкими. Это указывает на то, что крылья всегда отклонены вверх, что кажется противоречащим здравому смыслу.

Когда птица парит, она не поднимается и опускается поочередно, как думают некоторые наблюдатели. Каждый подъем или спуск нерегулярен и, как кажется, вызван нарушениями продольной устойчивости, создаваемыми порывами ветра. При легком ветре птицы постоянно поднимаются вверх без поворотов со снижением».

Местным жителям было трудно понять, что за люди эти два брата из Огайо. Один из них, Джон Т. Дэниелс, которого называли Джон Т., чтобы отличать от отца, тоже Джона Дэниелса, позже говорил: «Мы решили, что это просто пара ненормальных. Они часами стояли на берегу, наблюдая за тем, как чайки летают, парят в воздухе, ныряют». Но наибольший интерес у Райтов вызывали олуши, огромные морские птицы с размахом крыльев под 2 метра.

«Они наблюдали за олушами и размахивали руками, имитируя движения их крыльев. Они могли повторить каждое такое движение; мы думали, что они сумасшедшие, но в то же время не могли не восхищаться тем, как они проделывали эти движения руками, сгибая локти и запястья вверх и вниз, в точности как олуши».

«Учиться секретам полета у птиц, – говорил позже Орвилл, – было так же приятно, как учиться секретам волшебства у волшебника».

Специально для Кэтрин он писал об «очень домашнем» пересмешнике, который жил на одном из деревьев, нависавших над палаткой, и пел целые дни напролет. Здешние закаты, писал Орвилл, были самыми прекрасными из всех, что он когда-либо видел, облака окрашивались во все цвета, а звезды по ночам светили так ярко, что он мог разглядеть время на своих часах.

Теперь они фотографировали все вокруг – палатки, виды, песок, воду, даже пересмешника на верхушке дерева, но в первую очередь – планер в полете.

По ночам часто дул такой ветер, что им приходилось выпрыгивать из коек, чтобы удержать палатку. «Когда мы вылезаем из палатки, чтобы схватить вещи, песок буквально ослепляет нас, – писал Орвилл. – Целые песчаные облака несутся над землей». Но им не на что было жаловаться. «Мы приехали сюда за ветром и песком, и мы их получили». Ночь, когда на Китти Хок обрушился ветер, дувший со скоростью 72 километра в час и издававший громоподобные звуки, пришлось провести без сна. Ветры были холодными. «Мы накрывались двумя одеялами, но мерзли почти каждую ночь, – делился с сестрой Орвилл. – Ветер дует мне в голову, я укрываю ее одеялом, тогда замерзают ноги, и я повторяю процесс в обратном порядке. Я занимаюсь этим всю ночь напролет и по утрам едва могу сказать: "Где я?"».

Их ежедневный рацион стал еще скуднее:

«Итак, какое-то время мы питались горячими бисквитами, яйцами и помидорами; какое-то время – яйцами и помидорами. Теперь у нас закончились бензин и кофе. Поэтому нет горячего питья, хлеба или крекеров. Прибытие заказа, отправленного во вторник, задерживается из-за ветра. Уилл – „самый оголодавший“».

Тем не менее Кэтрин понимала, что братья переживали восхитительное время, особенно благодаря работе, но также и в значительной степени благодаря «китти хокерам», чье неизменное дружелюбие и желание помочь, чьи истории и взгляды на жизнь, чьи мнения и впечатления меняли все к лучшему.

Уилбур и Орвилл впервые в жизни услышали многие новые слова и узнали, что спокойную воду можно назвать тишью.

Юный Томми Тэйт, 16-летний племянник Билла Тэйта, однажды сообщил Орвиллу, что самым богатым жителем Китти Хок является «Док» Когсвелл, «аптекарь». Орвилл поинтересовался, какими деньгами располагает Док. «Ну а что, его брат должен ему 15 тысяч долларов», – сказал Томми, как-будто это было ответом на вопрос.

Билл Тэйт питал все больший интерес к тому, чем занимались приезжие из Огайо, и все сильнее желал быть им полезен. Понимая, что ему все-таки нужно обеспечивать семью, два-три часа в день он проводил на работе, но все остальное время посвящал братьям.

Прочие жители Китти Хок тоже стали склоняться к тому, что братья не просто эксцентричные чудаки. Жизнь на Внешних отмелях была тяжелой. Чтобы свести концы с концами, нужно было бороться. Теми, кто много и тяжело работал, восхищались. По словам Джона Т. Дэниелса, братья Райт были «одними из самых работящих ребят», которые ему попадались в жизни, «и когда они работали – то они работали… Они вкладывали сердце и душу в то, что делали».

К середине октября у них почти не осталось времени. Уилбур отсутствовал в Дейтоне уже почти полтора месяца, а от Кэтрин пришла новость о том, что ей пришлось уволить молодого человека, которого Орвилл оставил отвечать за велосипедную мастерскую, пока их не будет. Однако братьям еще нужно было провести несколько длительных пилотируемых полетов.

С помощью Билла Тэйта они оттащили планер за 6,5 километра к Килл-Девил-Хиллз – гряде из трех песчаных дюн, которые Тэйт в своем письме от 18 августа справедливо описал как «лишенные растительности». Три холма, которые назывались Биг Хилл (Большой холм), Литтл Хилл (Маленький холм) и Уэст Хилл (Западный холм), имели высоту около 30,5, 9,1 и 18,2 метра соответственно. Но при этом и высота, и форма постоянно менялись под действием ветра.

С вершины Большого холма во все стороны открывался величественный вид. В километре с лишним на востоке, за пляжем, простирались зелено-голубые воды Атлантики; на севере тянулась цепь огромных песчаных холмов; южнее находился длинный пресноводный пруд и мрачный лес, на западе же был «вид видов» – на остров и пролив Роанок.

Погода выдалась ясной, дул подходящий ветер. Было 19 октября. После почти четырех лет усиленного изучения предмета и работы, проделанной братьями, настал главный день всей их жизни.

Уилбур совершал один пилотируемый полет за другим. Сколько их было всего – неизвестно, потому что никто не вел счет. Однако он зафиксировал полеты на расстояние от 91 до 122 метров и скорость приземления около 48 километров в час.

Летал только Уилбур. Однако теперь, вместо обычного первого лица единственного числа, которое всегда использовал, описывая, как продвигаются дела, он перешел на первое лицо множественного числа, как, например, в длинном отчете, который спустя какое-то время отправил Октаву Шанюту: «Хотя с виду полеты казались опасным занятием, мы сочли их совершенно безопасными и удобными, за исключением разве что летающего в воздухе песка».

В первые дни своего пребывания в Китти Хок Уилбур закончил одно из писем отцу словами о том, что не будет сильно разочарован, если не сможет здесь чего-либо добиться. Он рассматривал поездку как «приятное путешествие». И оно было таковым для обоих братьев – они находились вдали от дома в обстановке, совершенно отличающейся от того, к чему они привыкли, и занимались тем, что было для них важнее всего. Они надеялись многому научиться и сделали это, научившись большему, чем ожидали. Они чувствовали, что нашли свой путь.

Уилбур подвел итоги поездки с обычной для него сдержанностью, сказав, что «жесткая логика опыта не разрушила их излюбленные теории, а их мозги остались на месте». Он ни словом не упомянул о том, что впервые испытал захватывающее ощущение полета.

Они упаковали то, что хотели забрать домой. Планер, который сделал больше того, что предполагалось, остался в Китти Хок, и Биллу Тэйту было разрешено использовать его, как он сочтет нужным. Из неповрежденных кусков сатина, который натягивали на крылья, Эдди Тэйт сошьет платья для своих двух дочерей.

III.

Следующие восемь месяцев братьев занимала работа в велосипедной мастерской и привычные домашние заботы, но все свободное время они посвящали подготовке к возвращению в Китти Хок.

Братья думали о конструкции нового планера, о проблемах, которые предстояло решить. В новом письме Октаву Шанюту Уилбур писал, что новый планер будет в целом таким же, как и предыдущая модель, но больше и «с улучшенной конструкцией в деталях». Он не указал, в чем точно могут заключаться усовершенствования, так же как и не сообщил, что это будет самый большой планер из когда-либо построенных до сих пор. Еще одно различие «в деталях» представляло собой увеличение кривизны крыла, основанное на расчетах Отто Лилиенталя.

Когда Шанют написал Уилбуру, что в скором времени планирует проехать через Дейтон и хотел бы задержаться в городе на некоторое время, тот ответил, что они с Орвиллом с радостью ожидают его визита, но предупредил, что велосипедный бизнес, особенно весной, занимает от 12 до 14 часов их времени ежедневно. Однако они «совершенно свободны» по воскресеньям.

Принять у себя такого человека, как Октав Шанют, было огромной честью. Он считался не только одним из крупнейших в мире авторитетов в области авиации, особенно в том, что касается планеров, но имел международную репутацию инженера, строителя железных дорог и мостов, включая мост в Канзас-Сити – первый через Миссури. Шанют прибыл в дом 7 по Хоторн-стрит 26 июня, в среду, а не в воскресенье, что, кажется, не имело никакого значения. Когда он поднялся на парадное крыльцо и проследовал в дом на ланч, его приветствовали епископ Райт, Уилбур, Орвилл и Кэтрин.

Шанюту было 70 лет. Небольшого роста, кряжистый, энергичный, седоволосый, он носил усы и бородку клинышком. Был обходителен и очень словоохотлив. Кэтрин и юная Кэрри Кэйлер потратили массу сил на приготовление еды, но она почти не привлекла ничьего внимания – настолько гость и хозяева были увлечены разговором.

Тема и содержание дискуссии остались неизвестны, мы знаем только, что Шанют привез братьям подарок – переносной французский анемометр, с помощью которого они могли точно измерять силу ветра. Это был очень важный параметр, который они не могли измерять до сих пор. Затем, через несколько дней после отъезда из Дейтона, Шанют прислал письмо с предложением о том, чтобы два человека, с которыми он работал, присоединились к братьям, когда они летом отправятся в Китти Хок. Не факт, что братья разделяли представления Шанюта о том, что прогресс в науке происходит тогда, когда все работают вместе и открыто, но из вежливости они приняли предложение мэтра.

К середине июня они уже достаточно продвинулись со своим новым аппаратом, чтобы запланировать отъезд на начало июля. К тому же теперь они знали, что в их отсутствие велосипедная мастерская будет в надежных руках.

Чарльз (Чарли) Тэйлор родился на ферме в Иллинойсе и приехал в Дейтон в 1896 году. Ему было 20 лет, и он искал место механика. Сначала он работал на заводе, выпускавшем сельскохозяйственное оборудование, но вскоре открыл собственную токарную мастерскую и время от времени выручал Райтов, изготавливая ножные тормоза и другие детали для их велосипедов. В отличие от братьев-холостяков, Чарли был женат и имел двоих детей. Кроме того, он курил сигары, почти прикуривая одну от другой. Но работал так же много и тяжело, как и они. Другого такого мастера едва ли можно было найти.

Однажды июньским вечером он остановился у веломастерской, чтобы, как он сказал, «покурить». И тут его спросили, не хочет ли он работать здесь на полную ставку. «Они предложили мне 18 долларов в неделю, – вспоминал он позднее. – Это были очень неплохие деньги… Кроме всего прочего, Райты мне нравились… Насколько я мог догадываться, Уилл и Орв наняли меня, чтобы я заботился об их велосипедном бизнесе, а они могли сосредоточиться на своих летных исследованиях и экспериментах… Должно быть, я им подходил, потому что они не нанимали больше никого в течение восьми лет».