Текст книги "Военный врач. Хирургия на линии фронта"

Я прибыл в Басру, когда военное присутствие Британии в городе подходило к концу, хоть и не потому, что больше там нечего было делать. Британские войска отступили на запасную оперативную базу в аэропорту Басры, и наш полевой госпиталь был размещен в шатре. Армия все еще совершала вылазки в Басру на БМП[46]46
  Боевая машина пехоты.


[Закрыть], но потери от заложенных на дорогах бомб становились слишком большими. Помимо угрозы от самодельных взрывных устройств на дорогах, на оперативную базу ежедневно сыпались реактивные снаряды и артиллерийские мины. За шесть недель того лета только на базе четырнадцать человек были убиты и не менее шестидесяти – ранены. Взвывали сирены, возвещая о предстоящем обстреле, и все на базе быстро надевали каски и бронежилеты и падали на землю, прячась под или за любым предметом, способным выдержать удар осколка разорвавшегося снаряда.

Приходилось принимать странную позу, почти как у эмбриона, поджав руки под туловище, спрятав голову в каске и как можно сильнее подогнув ноги. Когда поднималась тревога, меня охватывало странное чувство – всем было слышно звук приземляющихся мин, и порой они падали совсем близко, но мне неизменно казалось, что ни одна из них ни за что не попадет в меня и не причинит никакого вреда. Я словно думал: «Со мной такого точно не случится». Нас защищала система противоракетной обороны под названием «фаланга», изначально предназначенная для кораблей военно-морского флота. Она состоит из активируемых датчиками пулеметов, призванных перехватывать подлетающие снаряды. Система захватывает в качестве цели выпущенную в сторону базы ракету или мину. Все это сопровождается звуком, напоминающим фейерверк, только длится он намного дольше – говорили, что система смогла уничтожить почти три четверти всех выпущенных в базу снарядов.

Мы частенько оказывались в операционной на полу, оставив лежать на столе пациента, в то время как сверху градом сыпались снаряды.

Нам всем повезло остаться в живых. Обстрелы угрожали хирургической бригаде не меньше, чем всем остальным, но сплоченность была нашим главным козырем. Не меньше радовал товарищеский дух, царивший среди военных медиков. Во время гуманитарных миссий я зачастую оказывался единственным хирургом там, куда меня заносило, а иногда еще и единственным британцем, что порой вызывало чувство одиночества и даже приводило к натянутым отношениям.

Здесь же подобных культурных различий не было, и в условиях армии мне больше всего понравилось то, что все прошли одинаковую подготовку: мы все окончили курсы, на которых нас научили обращаться с оружием и объяснили, что делать в случае засады. Кроме того, мы понимали порядок подчиненности во время обстрела. Военно-медицинская подготовка включает продвинутый курс по оказанию экстренной помощи при травмах и обслуживанию раненых во время боестолкновений. Впоследствии медицинская служба ВВС Великобритании создала учебный курс по военно-полевой хирургии, и весь хирургический персонал проходил его перед отправкой в Афганистан. Когда же я направился в Ирак в 2007 году, ничего подобного не было. Врачебная бригада на авиабазе в Басре состояла из хирурга общей практики, хирурга-ортопеда, анестезиологов, операционных медсестер и санитаров, которые обслуживали пациентов в палатах. Кроме того, у нас были младшие врачи, рентгенологи и физиотерапевты.

МЫ ПОСТОЯННО БЫЛИ ПРИ ДЕЛЕ И ЧАСТО ПРОВОДИЛИ ОПЕРАЦИИ В КАСКАХ И БРОНЕЖИЛЕТАХ, ПОКА БАЗУ ОСЫПАЛИ СНАРЯДЫ. ОПЕРАЦИОННАЯ НАШЕГО ПОЛЕВОГО ГОСПИТАЛЯ ПОРОЙ НАПОМИНАЛА ПОДСОБКУ МЯСНОЙ ЛАВКИ.

То, насколько напряженной была эта миссия, наглядно продемонстрировал один кошмарный день. В моей комнате сломался кондиционер, и я перебрался в другую, расположенную по соседству с жилым корпусом, где размещался наземный состав Королевских ВВС. В тот день, 19 июля 2007 года, я зачем-то возился в своей комнате с фотоаппаратом, как вдруг раздался сигнал тревоги. У меня до сих пор хранится фотография момента попадания большого минометного снаряда в соседний жилой корпус. В тот день уже было совершено по меньшей мере полдюжины неприцельных обстрелов, но, к счастью, никто не пострадал и в госпитале было довольно спокойно. Когда же приземлился минометный снаряд, я уже знал, что потери будут огромными. Старшие рядовые авиации[47]47
  Либо старшие летчики, нет аналога с ВВС РФ, промежуточное звание между рядовым и ефрейтором.


[Закрыть] Мэтью Колуэлл, Питер Макферран и Кристофер Дансмор погибли на месте, многие другие получили ранения. Мой пейджер затрезвонил, и я поспешил в приемный покой.

Начали быстро поступать пострадавшие. Один был тяжело ранен в руку: все кости вокруг локтя были раздроблены, равно как и мягкие ткани, включая мышцы, нервы и артерии. Его реанимировали, и мы с хирургом-ортопедом занялись его случаем. На войне хирург-ортопед разбирается с костями, в то время как хирург общей практики занимается мягкими тканями. Я был уверен, что получится восстановить кровеносные сосуды. Рядовой[48]48
  Или летчик.


[Закрыть] потерял значительную часть мышц руки, но я не сомневался, что все равно смогу вернуть насыщенную кислородом кровь обратно в руку, выполнив артериальное шунтирование.

Главной проблемой было то, что нервы были сильно повреждены, а кости значительно разрушены. Я хотел спасти ему руку, но хирург-ортопед настаивал на ампутации. У обоих вариантов были свои плюсы и минусы, и идеального решения попросту не нашлось, однако хирург всегда стремится сделать для своего пациента все возможное. Ситуация зашла в тупик, и атмосфера стала стремительно накаляться. За операционным столом разгорелся ожесточенный спор по поводу того, как следует поступить с пациентом. Мы никак не могли прийти к единому мнению, а анестезиолог тем временем все больше переживал, поскольку пациент потерял изрядное количество крови.

В конце концов хирург-ортопед победил, и мы ампутировали руку. Наверное, такое решение было правильным: все нервы были повреждены, и потребовалась бы операция по их пересадке, успех которой не гарантирован. Скорее всего, его еще долго мучили бы сильнейшие боли, а кисть и предплечье могли остаться полностью парализованными. Как бы то ни было, старший рядовой Джон-Аллан Баттерворт завоевал три серебряные медали по велоспорту на Паралимпийских играх 2012 года в Лондоне и золотую медаль на Играх 2016 года в Рио-де-Жанейро, а также собрал тысячи фунтов стерлингов на благотворительность.

Хоть иногда у меня и расходились взгляды с коллегами, опыт оказания экстренной помощи в армейских условиях стал настоящим откровением. Война уже давно признана двигателем технического прогресса: в попытке заполучить преимущество над врагом воюющие страны вкладывают огромные ресурсы.

ВМЕСТЕ С ТЕМ ЕСТЬ И ДРУГИЕ, БОЛЕЕ БЛАГОПРИЯТНЫЕ ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ, ОДНИМ ИЗ КОТОРЫХ СТАЛО РАЗВИТИЕ ХИРУРГИЧЕСКОЙ МЕТОДИКИ ВО ВРЕМЯ ВОЙН В ИРАКЕ И АФГАНИСТАНЕ, ПОЛУЧИВШЕЙ НАЗВАНИЕ КОНТРОЛЯ ПОВРЕЖДЕНИЙ.

Чем больше я узнаю о человеческом теле, тем больше поражаюсь механизмам его работы. Вся суть крови – в обеспечении жизненно важных органов кислородом, и при значительной кровопотере организм теряет способность обеспечивать их необходимым его объемом, из-за чего органы начинают отказывать. Все клетки организма нуждаются в кислороде для выработки тепла – этот процесс называется аэробным дыханием. При недостатке кислорода клетки не в состоянии производить энергию, и температура тела падает. Попутно также происходит выделение молочной кислоты, которая, в свою очередь, повышает кислотность крови. Для всех химических реакций в нашем организме требуется нормальная температура и нейтральная кислотность. Таким образом, в результате большой кровопотери человек становится холодным, а кровотечение усиливается, поскольку отвечающие за свертывание крови ферменты перестают выполнять свои функции. Холодная и кислая кровь, помимо прочего, губительно воздействует на сердце, которое теряет производительность, в результате чего в органы поступает еще меньше кислорода.

Теперь нам известно, что при поступлении пострадавшего с огнестрельным или осколочным ранением первым делом необходимо попытаться устранить губительные последствия кислородного голодания тканей. Сочетание гипотермии (переохлаждения), коагулопатии (нарушения способности крови к свертыванию) и ацидоза (повышенной кислотности) называют триадой смерти при травме. Если как можно быстрее не избавиться от этих проблем, пациента практически наверняка ждет неминуемая смерть.

Исследования показали, что примерно у тридцати процентов раненых, потерявших к моменту поступления в полевой госпиталь значительное количество крови, уже наблюдается гипотермия и коагулопатия. Чрезвычайно важно понимать, что эти пациенты уже стоят на пороге триады смерти. Хирургическая методика контроля повреждений, по сути, представляет собой временную меру. Необходимо определить источник кровотечения и быстро его остановить, в то время как с помощью пластиковых трубок, называемых шунтами, восстанавливается кровоток в руках и ногах, если повреждены артерии. Таким образом, время нахождения пациента на операционном столе для оказания первоначальной хирургической помощи значительно сокращается, и его можно быстро доставить в палату интенсивной терапии, чтобы согреть. После стабилизации состояния пациента можно вернуть в операционную для проведения хирургического вмешательства, например восстановления кровотока с помощью венозных трансплантатов или реконструкции кишечника, на что нужно немало времени.

Во время войн в Ираке и Афганистане принципы хирургии контроля повреждений были выведены на новый уровень – за счет постоянной практики эти методики постоянно совершенствовались. Важным достижением стала так называемая реанимация с контролем повреждений, включающая переливание подогретой крови взамен потерянной, что позволяет свести к минимуму негативный эффект из-за переохлаждения и нарушения свертываемости крови. В настоящее время эти методики взяты на вооружение всеми крупными травматологическими центрами развитых стран.

На военной базе «Кэмп Бастион» в Афганистане, куда я отправился работать летом 2010 года во время операции «Херрик», за два месяца через нас прошли более тысячи пациентов с тяжелыми травмами. Благодаря слаженной работе медиков, каждый из которых точно знал свою задачу, включая проведение операций и реанимации с контролем повреждений, госпиталю удалось добиться невероятных результатов: девяносто восемь процентов всех пациентов с огнестрельными ранениями и обширными травмами, нанесенными самодельными взрывными устройствами, выжили. Это было выдающимся достижением, потому что у некоторых пострадавших были ужасные ранения, такие как полная потеря обеих ног, а в некоторых случаях еще и одной из рук – так называемая тройная ампутация.

Случай, с которым я столкнулся в середине поездки, наглядно показал, насколько качественную медицинскую помощь оказывали в «Кэмп Бастион». На протяжении всей войны здесь работали бригады гражданских контрактников, поставлявшие военным сложное электрооборудование. Один из этих контрактников получил пулевое ранение близ Лашкаргаха, что примерно в сорока пяти километрах от «Кэмп Бастион». Группа экстренного медицинского реагирования приняла вызов, и на место был отправлен транспортный вертолет «Чинук». На борту находилось два пилота, анестезиолог-консультант, консультант неотложной помощи и несколько медсестер, а также артиллерийский расчет Королевских ВВС, обеспечивавший огневую поддержку.

Этого рабочего подстрелил талибский[49]49
  Согласно Решению ВС РФ №ГКПИ 03-116 от 14.02.2003 года, организация признана террористической, и ее деятельность запрещена в РФ.


[Закрыть] снайпер. Когда экипаж до него добрался, он был в ужасном состоянии. Во время транспортировки на базу у него остановилось сердце, и потребовались литры донорской крови. Мы получили код «оп. вампир», означавший, что пациенту начали переливать кровь по дороге в больницу. Обычно этот код означает, что пациента по прибытии доставят сразу в операционную без проведения компьютерной томографии. Я был готов и ожидал его вместе с анестезиологами, операционными ассистентами и другими всевозможными помощниками, готовыми в любую секунду взяться за дело. Двери операционной распахнулись, и рабочего, которому не переставали проводить непрямой массаж сердца и переливать кровь, занесли внутрь. Мы подготовили множество пакетов с кровью и все необходимое, чтобы максимизировать шансы на выживание.

Он был ранен чуть выше пупка. Врач неотложной помощи, находившийся в вертолете, провел вторичный осмотр и крикнул мне, что справа от позвоночника имеется и выходное отверстие. Это было сквозное огнестрельное ранение, нанесенное высокоскоростной пулей. Времени выяснять что-либо не было, оперировать нужно было немедленно. Я сделал длинный лапаротомный разрез[50]50
  Разрез стенки живота для получения полного или частичного доступа к органам брюшной полости.


[Закрыть] от нижнего края грудины до лобка. Из его брюшной полости хлынули литры крови. Инфузионные помпы закачивали в него кровь через большие канюли в руках, еще одна была в шее. Обычно в подобной ситуации следует как можно быстрее обложить брюшную полость тампонами, чтобы попытаться остановить кровотечение. У меня, однако, на это не было времени – нужно было как можно скорее «перекрыть кран». Сделать я это мог двумя способами: либо вскрыть грудную клетку и установить зажим на дистальную[51]51
  Расположенный дальше от центра или срединной линии тела.


[Закрыть] грудную часть аорты, либо как можно быстрее пробраться вниз, чтобы нащупать аорту пальцами под диафрагмой и прижать ее, словно садовый шланг, к нижнему грудному позвонку. Оказавшись в брюшной полости, я остановился на втором варианте. Я велел ассистенту, командиру эскадрильи[52]52
  Либо, опять же, майору авиации.


[Закрыть] Дэвиду О’Рейли, обкладывать брюшную полость тампонами, пока я сжимаю аорту. Он сделал все в лучшем виде, но мы оба заметили кровавое месиво там, где должна быть печень, – пуля полностью уничтожила ее.

Последствия попадания высокоскоростной пули хорошо известны. Баллистическая физика – обширная тема, и на ее изучении выросли целые институты.

Выпущенная из пистолета девятимиллиметровая пуля при попадании в цель довольно быстро отдает свою энергию – если она попадает в мышцу, происходит частичный разрыв прилегающих тканей. Пуля, выпущенная из полуавтоматического ружья, вызывает куда более обширные повреждения. Теорию относительности Эйнштейна[53]53
  На самом деле теория относительности и Эйнштейн тут совершенно ни при чем – речь идет о переходе одного вида энергии в другой, в то время как Эйнштейн говорил о превращении массы в энергию, в связи с чем и была введена знаменитая формула E = mc², описывающая всю запасенную в объекте энергию. Автор же упоминает формулу кинетической энергии E = mv²/2 из классической физики, которая была известна задолго до Эйнштейна, а о том, что сила удара пропорциональна квадрату скорости, догадались и того раньше. Эти две формулы связаны между собой лишь одинаковой размерностью, а физический смысл у них совершенно разный.


[Закрыть] можно много к чему применить, включая передачу кинетической энергии пули человеческому телу. Эйнштейн показал, что кинетическая энергия равняется массе, умноженной на скорость в квадрате, деленые пополам, – чем тяжелее пуля, тем больше энергии она передаст органу, в который попала. При увеличении скорости пули вдвое высвобождаемая энергия увеличивается в четыре раза.

А КОГДА ПУЛЯ, ВЫПУЩЕННАЯ, СКАЖЕМ, ИЗ СНАЙПЕРСКОЙ ВИНТОВКИ, ПОПАДАЕТ В ЦЕЛЬ, ОНА, КАК ПРАВИЛО, НАЧИНАЕТ КУВЫРКАТЬСЯ ВНУТРИ ТЕЛА.

Это происходит из-за того, что ее центр тяжести находится далеко позади наконечника, и по мере замедления она теряет устойчивость. Из-за этого кувыркания рассеивается огромное количество энергии, и при попадании пули в надежно защищенный орган, такой как печень, которая покрыта плотной фиброзной оболочкой, так называемой глиссоновой капсулой, его может буквально разорвать на части. Именно это и случилось с нашим пациентом.

Я почувствовал, как аорта в моих пальцах начала пульсировать, – стало понятно, что артериальное давление восстанавливается. Я сжимал его аорту уже минут сорок и испытал радость и облегчение, когда анестезиолог сказал, что давление и сердцебиение стабилизировались. От напряжения у меня онемели и сильно болели большой и указательный пальцы правой руки. Я попросил Дэвида сжать аорту вместо меня, чтобы я мог полностью перекрыть ее зажимом. Лишь после этого мы смогли оценить весь масштаб повреждений. Установив зажимы на оставшиеся кусочки печени, висевшие на нижней полой вене, мы быстренько зашили все имеющиеся разрывы.

Часа четыре спустя пациент все еще оставался с нами. Его сердце исправно билось, а легкие насыщали организм кислородом, но у него больше не было печени, а вдобавок еще и отказали почки. Его поместили в палату интенсивной терапии, и было принято решение – думаю, впервые в истории военной медицины – попробовать провести гемодиализ. Диализный аппарат пылился в шкафу, и инженеры возились с ним всю ночь, чтобы привести в рабочее состояние. Когда им это удалось, аппарат смог вывести из организма токсины, с которыми обычно разбираются почки и печень.

На следующее утро я пошел навестить пациента в палату интенсивной терапии. Он оказался в удивительно хорошем состоянии. Его артериальное давление было в норме, хоть он и нуждался в препаратах для стимуляции сердечных сокращений, а кровотечение полностью прекратилось. После того как рабочего подстрелил снайпер, его шансы на выживание были ничтожно малы, но благодаря невероятной командной работе, опытным специалистам и имевшемуся в распоряжении оборудованию ему удалось пережить ранение, уровень смертности от которого в обычной ситуации составил бы почти сто процентов. Вместо этого, когда состояние окончательно стабилизировалось, его переправили в Великобританию, где он встал в очередь на пересадку печени.

После этого травматологическое отделение на базе «Кэмп Бастион» признали – по моему мнению, совершенно справедливо – лучшим в мире. Я горжусь тем, что был частью этой истории, и невероятно рад, что эти методики теперь распространяются за пределы армии и помогают несчастным мирным жителям, пострадавшим в результате боевых действий.

5
Под африканским небом

Через два года после поездки в Афганистан я вызвался отправиться в Сьерра-Леоне вместе с «Врачами без границ». Эта бывшая британская колония с населением около шести миллионов человек, расположенная на западном побережье Африки, с момента обретения независимости в 1961 году пережила ряд насильственных переворотов и путчей. Обширные запасы алмазов в стране и борьба за контроль над ними стали главной движущей силой гражданской войны, которая бушевала в Сьерра-Леоне с 1991 года. Прибыв туда в начале 1998 года, я приступил к работе в больнице Коннот во Фритауне, столице страны, где бои вышли из-под контроля. Как и в Кабуле в 1996 году, различные вооруженные группировки воевали между собой, отчего сильно страдало мирное население. Правительство предпринимало единичные попытки заявить о себе, но любая правительственная поддержка неизменно жестоко подавлялась ополченцами, в первую очередь Объединенным революционным фронтом (ОРФ).

Поначалу ОРФ встретил поддержку и одобрение жителей Сьерра-Леоне, возмущенных коррумпированной элитой Фритауна. ОРФ обещал им бесплатное образование и здравоохранение, а также справедливое распределение доходов от продажи алмазов. Однако, почувствовав силу оружия, они быстро перешли на сторону зла. Я думал, что талибы[54]54
  Согласно Решению ВС РФ №ГКПИ 03-116 от 14.02.2003 года, организация признана террористической, и ее деятельность запрещена в РФ.


[Закрыть] были плохими, но Сьерра-Леоне в очередной раз смогла потрясти меня масштабами жестокости одних людей по отношению к другим. Бойцы ОРФ стали нападать на мирных жителей, устраивая устрашающие массовые отрубания конечностей. Что движет людьми, поступающими подобным образом друг с другом? Должно быть, отчасти это объяснялось бесконтрольным проявлением власти или же боязнью возмездия. Как только люди начинают слепо повиноваться безрассудным правителям, подстраиваясь как в мышлении, так и в одежде, обезличить врагов становится намного проще.

ВООРУЖЕННЫЕ МАЧЕТЕ БАНДЫ РАСХАЖИВАЛИ ПО УЛИЦАМ ГОРОДА, ОТРУБАЯ РУКИ СТОРОННИКАМ ПРАВИТЕЛЬСТВА.

Несколько недель я только тем и занимался, что обрабатывал культи верхних конечностей женщинам, старикам и детям, самым младшим из которых было всего три года. Было тяжело видеть столь бесчеловечное насилие, но ко всему прочему это была еще и изнурительная монотонная работа. Многие сотни мирных жителей были покалечены этими вышедшими из-под контроля группировками, состоявшими из детей и молодых людей, которых их мстительные лидеры обманом убедили взяться за оружие.

Как-то раз я дал свой фотоаппарат одному из местных работников и попросил его выйти из больницы и снять происходящее на улицах на видео. Он вернулся назад с кадрами, которые до сих пор заставляют меня содрогаться. Одного представителя оппозиции привязали к капоту автомобиля. Его везли, чтобы покрасоваться перед одним из генералов ОРФ. У паренька за рулем машины на шее висела цепочка, на которой, словно амулет, болтался отрубленный палец. Рядом с больницей расхаживал человек, угрожающе занеся над головой мачете, – судя по всему, он был под наркотиками и совершенно не боялся властей. На самом деле он не боялся вообще ничего. Большего беззакония, чем творилось здесь, я, пожалуй, не встречал нигде.

Через год после командировки во Фритаун я вызвался добровольцем в Монровию, столицу Либерии, соседней страны на юге. Повстанцы из Сьерра-Леоне перешли границу и вступили в ожесточенные бои с правительственными войсками. В этом конфликте большинство повстанцев немалую часть времени были под кайфом от наркотиков и часто гарцевали голыми, демонстрируя свою «мужественность». Было сразу понятно, кто из поступавших в больницу раненых был солдатом, а кто – повстанцем: они были либо голыми, либо облаченными в изодранную военную форму. Казалось, обе стороны одержимы безумной жаждой крови; многие носили мелкие побрякушки и трофеи на шее в надежде, что это защитит их от пуль врагов.

Наша больница часто оказывалась на линии фронта, и почти каждый день по окнам и стенам попадали снаряды. Между тем каким-то чудом никто из работавших в больнице за время моего пребывания там не пострадал.

Мы склонны рассматривать Африку как цельную территориальную единицу, а не огромный континент, состоящий из разнообразных и разрозненных народов, живущих на территории, которая простирается от безжизненной пустыни до тропических лесов, захватывая все, что лежит межу ними. Принято считать, что среди пятидесяти с лишним африканских стран встречаются очаги прогресса и процветания, но большинство африканцев все еще пожинают плоды освобождения от колониального гнета, и им только предстоит воспользоваться несметными людскими и природными ресурсами. Многие страны охвачены гражданскими войнами из-за того, что колониальные национальные границы были проведены без учета местной этнической или племенной истории, а слово «диктатор» в Африке стало ассоциироваться, зачастую оправданно, с жадностью и коррупцией.

Время от времени Запад решает обратить внимание на Африку и ее проблемы – возможно, самым известным примером стали последствия репортажа 1984 года о разворачивающемся в Эфиопии голоде, что привело к созданию таких благотворительных проектов, как Band Aid[55]55
  Собранная в 1984 году благотворительная группа из уже известных на тот момент музыкантов.


[Закрыть], Live Aid[56]56
  Благотворительный концерт 13 июля 1985 года.


[Закрыть] и USA For Africa[57]57
  Сборная благотворительная группа, в которую вошли 45 известных музыкантов, главным образом из США.


[Закрыть], которым удалось собрать миллионы фунтов. Примерно двадцать лет спустя у Запада снова заиграла совесть – на этот раз в связи с нарастающей гуманитарной катастрофой в провинции Дарфур на западе Судана.

Судан занимает огромную территорию в миллион квадратных миль, простираясь от побережья Красного моря на востоке до обширных безлюдных пустошей Сахары на севере и западе страны. Сам Дарфур, граничащий с Чадом, Ливией и Центральноафриканской Республикой, размером примерно с Испанию. В конце 2004 года в Судане подходила к концу двадцатилетняя гражданская война между Севером, где жили преимущественно мусульмане, включая столицу государства Хартум, и христианским Югом. Дарфур оказался зажат между ними, но его не привлекли к переговорам между столицей и Югом, которые в конечном счете привели к созданию в 2011 году нового государства – Южного Судана.

Дарфур хотел получить свою долю обещанного экономического процветания, но правительство в Хартуме этому воспротивилось. В ответ на это из нескольких коренных этнических групп в Дарфуре зародилось освободительное движение Судана (позднее Освободительная армия Судана, или ОАС), бойцы которого принялись нападать на некоторые контролируемые Севером гарнизоны, утверждая, что правительство угнетает неарабское население страны. Правительство в Хартуме приняло ответные меры в виде массовых убийств в Дарфуре, после чего было обвинено в этнических чистках. Правительство приступило к подготовке арабского ополчения, известного как Джанджавид, что переводится как «дьяволы на конях», – это были вооруженные налетчики на лошадях, посланные разорять и уничтожать деревни, подозреваемые в укрывательстве антиправительственных повстанцев. Им была предоставлена полная свобода грабить, убивать и насиловать. Суданская армия отправляла боевые вертолеты, чтобы нанести как можно больший урон, после чего джанджавиды врывались верхом на лошадях и верблюдах в воцарившийся хаос и казнили всех выживших.

Как это обычно бывает, мирные жители, оказавшись втянутыми в эту жестокую мясорубку, принялись собирать то, что могли забрать с собой, и перебираться в безопасное место. Граница между Чадом и Суданом, расположенная на западной окраине Дарфура, стала магнитом для беженцев. Когда я вызвался поехать туда добровольцем совместно с «Врачами без границ» в 2005 году, вдоль границы с Чадом растянулось около двух миллионов человек, еще не менее миллиона через нее уже перешли, оказавшись в Восточном Чаде.

ЧЕРЕЗ НАШ МАЛЕНЬКИЙ ПОЛЕВОЙ ГОСПИТАЛЬ В АДРЕ НА ГРАНИЦЕ С СУДАНОМ ИЗО ДНЯ В ДЕНЬ ПОД ПАЛЯЩИМ ЗНОЕМ ПРОХОДИЛИ ТЫСЯЧИ ПАЦИЕНТОВ.

Там была хирургическая бригада, состоявшая из одного хирурга, медсестры, анестезиолога и нескольких местных работников. Был еще местный врач, занимавшийся всеми болезнями в лагерях беженцев, включая значительное истощение. Рядом с нашей хижиной, служившей одновременно операционной и послеоперационной палатой, находился родильный дом. Здесь было четыре акушерки, которые работали круглосуточно. Бо́льшая часть хирургической работы была связана с акушерством – это стало очередным напоминанием о том, как важно иметь всесторонние знания в этой жизненно важной области медицины. В любое время дня и ночи могло потребоваться выполнить кесарево сечение или разобраться с последствиями послеродового кровотечения. Здесь ситуация была по-настоящему ужасной, намного хуже, чем тогда в Афганистане. Нам приходилось делать по четыре-пять кесаревых в день, а уровень смертности достигал, наверное, двадцати пяти процентов. Основной причиной смерти было недоедание с сопутствующей малярией и сепсисом, вызванным осложнениями при родах.

Мы видели девочек, младшим из которых было всего девять лет, изнасилованных суданскими солдатами или джанджавидами[58]58
  Принятое в западных СМИ название арабского проправительственного ополчения в Судане, известного по конфликту в Дарфуре, который начался в 2003 году.


[Закрыть]. Некоторые забеременели, но их таз был недостаточно развит для естественных родов – голова ребенка была слишком большой и попросту не могла пройти через родовой канал. Эти беременные девочки пытались родить часами, и зачастую роды растягивались на несколько дней. Из лагеря их привозили на запряженной лошадью телеге в наш крошечный госпиталь.

Порой у пациенток развивался столь сильный сепсис, что ребенок умирал в утробе, прежде чем мы успевали до него добраться, и тогда приходилось проводить некрэктомию плода – операцию, от которой, как мне казалось, остались лишь упоминания в учебниках по истории. Все начиналось с вагинального осмотра, в ходе которого обнаруживался не готовый начать жизнь младенец, а зловонная масса в шейке матки: плод уже был мертв и становился источником гангрены. Операция заключается в проделывании отверстия через родничок в голове ребенка с помощью больших ножниц, которыми вскрывается голова, чтобы можно было выдавить мозг. После этого вокруг черепа устанавливаются зажимы, и ребенок вытаскивается.

ПОЧТИ НЕВОЗМОЖНО БЕСПРИСТРАСТНО ОПИСАТЬ ПРОЦЕДУРУ, ЧУДОВИЩНЕЕ КОТОРОЙ СЛОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ: ОНА НАНОСИТ ГЛУБОЧАЙШУЮ ПСИХОЛОГИЧЕСКУЮ ТРАВМУ И МАТЕРИ, И ВЫНУЖДЕННОМУ ВЫПОЛНЯТЬ ЕЕ ПЕРСОНАЛУ. ЭТО БЫЛ НАСТОЯЩИЙ АД ДЛЯ ХИРУРГА, И ЗА ВОСЕМЬ НЕДЕЛЬ, ПРОВЕДЕННЫХ ТАМ, ЛУЧШЕ НЕ СТАЛО.

Вдобавок ко всей этой эмоциональной пытке приходилось еще иметь дело с беспощадным климатом. Штаб нашей миссии строили, особо не задумываясь о людях, которые будут там жить. Моя комната располагалась в кирпичном доме с блестящей алюминиевой рифленой крышей, которая должна была отражать солнечный свет, но на деле превращала здание в печь со средней температурой внутри около сорока пяти градусов, будь то днем или ночью. Обычно мы прекращали оперировать между полуднем и тремя часами дня – температура в это время поднималась чуть ли не до пятидесяти пяти градусов.

После небольшого перекуса я возвращался в операционную, полностью раздевался и садился на пластиковый стул с дырками, через которые пот с меня просто стекал на пол. Не было ни малейшего ветерка, и вокруг меня стояли бутылки с водой, чтобы я мог восполнять литрами выходившую из меня вместе с потом жидкость. Ночью становилось еще хуже, поскольку москитная сетка удерживала немалую часть тепла, и каждую ночь я спал на резиновом коврике, утопая в луже собственного пота.

После одного особенно тяжелого дня, который начался спозаранку, у меня развилась такая сильная головная боль, что я не мог продолжать работать. Я рассказал о своем самочувствии анестезиологу, и мы решили закрыть операционную на ночь. Я пошел полежать, но вскоре у меня начались сильная рвота и интенсивные мышечные спазмы в руках и ногах. Я выпил совсем немного воды, но все тут же вышло наружу. Физический дискомфорт усугубляли гнев и раздражение из-за безнадежного состояния молодых девушек и девочек, которых мы старательно лечили и пытались спасти от ужасающих последствий сексуального насилия.

К ТРЕМ ЧАСАМ НОЧИ У МЕНЯ НАЧАЛИСЬ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ – Я ВИДЕЛ, КАК ТРАКТОРЫ С ОГРОМНЫМИ КОЛЕСАМИ БОРОЗДЯТ ГРЯЗЬ ПОСРЕДИ МОЕЙ КОМНАТЫ.

Видения все продолжались и продолжались. В четыре утра, когда встало солнце и заревели ослы, мне стали мерещиться слоны. Когда я пропустил завтрак в восемь, пришел руководитель миссии, застав меня в предкоматозном состоянии. У меня были гипертермия и обезвоживание, и, если бы мне тотчас же не помогли, случился бы необратимый тепловой удар, и я бы умер. Анестезиолог тут же взял ситуацию под контроль и положил меня в палату, где я же и работал, установил мне катетер и внутривенную капельницу – литры физиологического раствора спасли мне жизнь.

Вскоре после выздоровления меня попросили осмотреть девочку лет тринадцати, которая нуждалась в кесаревом сечении – роды у нее продолжались вот уже три дня. Хотя шейка матки и была полностью раскрыта, акушерки могли лишь дотронуться до головы ребенка и полагали, что он все еще жив.

Я подошел к этой красивой девочке и взял ее за руку, чтобы поприветствовать, но она резко отстранилась и, прежде чем я успел объяснить, кто такой, плюнула мне в лицо.

Я был так потрясен, что отпрянул и поспешно покинул палатку. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Помню, как пошел искать своего анестезиолога, который был родом из Лиона. Он попытался найти этому объяснение, сказав, что она, наверное, ненавидела всех мужчин – скорее всего, ее изнасиловали, и вся семья наверняка была мертва.