Текст книги "Копии за секунды: История самого незаменимого изобретения XX века"

Глава 2
Полная безопасность

Пятьсот лет назад копию документа можно было получить, только заново переписав его. Копирование осуществлялось переписчиками – персоналом, который создал экономическую нишу, заполненную позже печатными машинами, копировальной бумагой, копировальными устройствами и машинами Xerox.

На протяжении веков копирование было монополией религии. Первыми штатными переписчиками стали священники и монахи, а первые книги содержали только священные тексты. На смену глиняным табличкам пришли таблички из воска – первый стираемый носитель письма, а затем их вытеснил папирус. Листы папируса изготавливались прессованием переплетенных «крест-накрест» полосок мягкой сердцевины, вырезанной из тростника, росшего по берегам Нила. Во время обработки полосок камнями влага удалялась, а натуральные сахара сердцевины начинали действовать как клей, который скреплял слои в единую массу. (Папирус можно считать предшественником не только бумаги, названной в честь него (Papyrus – Paper), но и фанеры, которая изготавливается скреплением и прессованием продольно-поперечно расположенных листов волокнистого растительного материала.) За папирусом последовал пергамент, изготавливавшийся из овечьей шкуры, которую сначала вымачивали в разных жидкостях, затем растягивали на деревянной раме, тщательно, до гладкости скребли с одной стороны дисковым ножом и затирали пемзой. Вот поэтому дипломные работы в колледжах называют «овчиной», хотя прошло много лет и выпускники используют только бумагу. Очень похож на пергамент был пергамин, тонкий пергамент из телячьих шкур, которые обрабатывались по той же технологии (хотя их скребли с обеих сторон).

Пергамент и пергамин в дальнейшем вытеснила бумага, которая была изобретена в Китае четыре тысячи лет назад и затем – спустя две или три тысячи лет – ввезена, воспроизведена и вновь изобретена остальным миром. Подобно папирусу, бумага получает прочность и гибкость от спрессованной массы растительных волокон, расположенных поперек друг друга; в бумаге расположение волокон является более хаотичным. В средневековой Европе самым распространенным источником волокон было льняное и хлопковое тряпье, которое замачивали и доводили до такого состояния, что ткань полностью разрушалась, превращаясь в массу, которую постоянно толкли и перемешивали в огромных чанах. Получаемую пульпу фильтровали через ситоподобные формы, затем под прессом отжимали воду. Даже лучшая бумага была менее удобна для письма, чем пергамент и пергамин, зато она была дешевле. Распространение бумаги в средневековой Европе стало возможным благодаря внезапному увеличению дешевого сырья, доступного для переработки: это были груды одежды, оставшейся после жертв различных эпидемий. В настоящее время большая часть бумаги производится из древесного волокна. На этот источник первых изготовителей бумаги натолкнули осиные гнезда.

Для средневековых копировальщиков основным источником освещения являлся дневной свет. Скриптории монашеских орденов – их копировальные центры – часто располагались в проходе крытых галерей, обеспечивающих писцов непрерывным и ярким светом. Открытая сторона аркады также давала доступ зимней непогоде, и писцы, работавшие за столами по шесть и более часов в день, страдали от радикулита, у них мерзли пальцы и замерзали краски и чернила. Самые первые чернила изготавливались из свечного нагара и других доступных видов сажи. Их качество оказалось недолговечным. Позднее краски стали более качественными. Среди наиболее важных ингредиентов были железо и один из нескольких соединений танина, извлекаемого из чернильных орешков, так называемых наростов на дубовых листьях, возникающих из-за инвазии паразитных ос. (Осы занимают второе место после людей по вкладу в изначальную технологию копирования.)

Когда требовалось много копий одной книги, один монах диктовал текст другим; когда переписчик копировал прямо с книги, он потихоньку диктовал сам себе, озвучивая слова во время работы. Молчаливое чтение было последним нововведением в Европе; оно не получало широкого применения вплоть до X века, хотя отдельные его примеры случались и раньше. Будущий св. Августин крайне удивился, когда впервые увидел кого-то, читающего, но не шевелящего губами. Это было в Милане в IV веке. («Когда [епископ Амброзии] читал, его глаза двигались по странице, а его ум изучал смысл, но его голос и язык молчали», – писал Августин в своих Исповедях, которые были названы первой Западной книгой, почти наверняка предназначавшейся автором для чтения в одиночестве и в уединении, а не для декламации.) Исключая диктовку и проговаривание слов, разговоры в скрипториях были запрещены. Чтобы обойти запрет, монахи придумали систему ручных сигналов, а также оставляли на полях страниц краткие заметки – две самые ранние из известных попыток борьбы с монотонностью копирования.

Со временем переписчики стали специализироваться, как инструменты на сборочной линии. Один из них мог заниматься только основным текстом, другой – только недостающими прописными буквами, а третий – иллюстрациями. Некоторые читали корректуру. (Тщательная проверка имела решающее значение, потому что незамеченные ошибки умножались при последующих повторениях.) Постоянное увеличение копий стимулировало дальнейший спрос; способность производить копии служила поводом к изготовлению еще большего числа копий. Копирование вышло за стены монастырей. Светские писцы постоянно присутствовали рядом с торговыми центрами и университетами – точно в тех же местах, где вы сейчас наверняка увидите копировальные центры Kinko.

Третьим краеугольным камнем копирования стало изобретение механического способа печати – копирование текста или изображения путем переноса его с одной поверхности на другую, а не повторным воссозданием его вручную. Зачатки печатания картинок, вероятно, возникли в буддийских монастырях в Индии в середине I тысячелетия и оттуда распространились в Китай и остальную Азию, где эта технология была вскоре приспособлена для копирования текста. (Чтобы расширить ваше представление, дату происхождения печати можно отодвинуть назад намного дальше. Около 1700 года до н. э. на Крите использовались штампы для оттиска иероглифов на обеих сторонах глиняного диска; так что кольцо-печатка – это первое печатное устройство.) К 1000 году книги, собираемые из отпечатанных деревянных дощечек форматом в страницу, были относительно общим явлением в Китае.

На Западе изобретение механической печати почти всегда связывают с именем Иоганна Гуттенберга, немца из XV века[1]1
  Голландцы, и почти никто больше, часто приписывают изобретение современнику Гуттенберга, голландцу по имени Лоренс Клостер; некоторые ученые считают, что первая современная книга напечатана Иоганном Фустом, бывшим одно время деловым партнером Гуттенберга. Но истинным новатором и источником знаний Фуста о новой технологии являлся почти наверняка сам Гуттенберг. (Неразработанные варианты наборного шрифта использовались еще раньше в Китае и Корее, но письменные азиатские языки, содержащие тысячи уникальных символов, оказались плохо приспособлены к этой технологии. Шрифтовой набор, как мы его знаем, является европейским раритетом.)


[Закрыть]. Почти все то немногое, что мы знаем о нем – что он, может быть, также изобрел новый вид зеркала для продажи верующим паломникам, что, возможно, он отдал несколько наборных касс с металлическим шрифтом для решения судебного дела, – пришло к нам из судебных записей. В мире, в котором копии делались вручную и поэтому были редкостью, одним из лучших способов сохранить имя на века было его упоминание в судебном процессе, так как суд был одним из тех немногих мест, где документы создавались и сохранялись. Судебные записи – это почти все, что мы знаем о Шекспире, за исключением его пьес, которые были напечатаны.

На Гуттенберга обычно ссылаются как на изобретателя печатной машины – и он им был, – но его революционным для истории изобре-тениием стал наборный металлический шрифт. Спустя четыре столетия Томас Карлайл напишет: «Тот, кто первым упразднил труд переписчиков с помощью наборного шрифта, освободил армию наемных работников, низложил большинство королей с сенаторами и создал новый мир демократии». Наборный шрифт пережил более чем пять веков в том виде, который узнал бы сам Гуттенберг. Его система подразумевала отливку отдельных знаков в металлических формах; установку отливок, названных позже гарнитурами, построчно в наборной форме страничного формата; и использование винтового пресса (похожего на те, которые использовались для удаления воды при изготовлении бумаги), для переноса краски со шрифта на листы бумаги. Этот процесс был фантастически трудоемким по стандартам современной печати. В первое время квалифицированный рабочий мог отливать до четырех тысяч наборных знаков в день, что кажется очень большим количеством, но достаточно только для набора двух или трех страниц книги, которую вы читаете. Знаки можно было перегруппировывать и использовать повторно – это стало достижением Гуттенберга, – но только после того, как печатник сделает все копии требуемой страницы, в которой заключались эти знаки.

Мы склонны думать о технологических революциях как об абсолютном явлении – сегодня монахи, завтра печатные машины, – но большая часть новшеств усваивается постепенно, и очень немногие из них полностью избавляются от процессов, которые теоретически они делают устаревшими. Для создания пятидесяти или даже ста копий скрипторий XV века с высоким уровнем производительности мог оказаться более эффективным, чем хорошо работающая печатная типография этого же века, и конкуренция между переписчиками и печатными машинами продолжалась в течение десятилетий. Спустя более чем пятьдесят лет после публикации книги, которую мы называем Библией Гуттенберга, вопрос все еще был актуальным даже на родине Гуттенберга, где печатников было больше, чем где-либо еще в мире. В 1494 году, через четверть века после смерти Гуттенберга, Эббот из Спонхайма – немецкий клирик, чьи интересы включали не только копирование, но также и стенографию, криптографию и возможность использования ангелов для переноса секретных посланий на длинные расстояния, – написал трактат De Laude Scriptorium («В похвалу переписчикам»), в котором он доказывал, что монахи не должны позволить, чтобы изобретение печати заставило их прекратить копирование книг вручную. Он утверждал, что рукописные книги будут служить дольше, чем печатные, и что ручное копирование само по себе является добродетелью, так как в процессе переписки монах может прервать работу, чтобы помолиться. Дабы гарантировать доступность своего трактата широкому кругу читателей, Эббот напечатал его.

Когда Гуттенберг печатал книги, он воспроизводил иллюстрации так же, как это делали китайцы: с помощью гравюр на дереве, которые он вставлял в рамы страничного формата. Печатание с деревянных гравированных форм и с металлического шрифта вместе составляет единый способ печати, называемый высокой печатью: краску наносят на поверхности, выступающие над непечатающим фоном, и когда лист бумаги прижимают к этим рельефным поверхностям и затем снимают его, большая часть краски остается на бумаге в виде изображения.

Приблизительно в то время, когда родился Гуттенберг, один итальянец изобрел способ воспроизведения изображения, который решал ту же проблему, но с другой стороны. Этот способ называется глубокой печатью. Гравировщик создает печатные участки, не удаляя пробельные элементы, а прорезая линии самого изображения, обычно на пластине из полированной меди или другого мягкого металла. После того как гравирование текста или изображения закончено (в зеркальном варианте), форму закатывают краской и затем вытирают начисто, так что краска остается только в углублениях, ниже поверхности формы. Затем к поверхности формы плотно прижимают лист бумаги, и краска из углублений переносится на бумагу. Примеры глубокой печати можно встретить в старых книгах на детально проработанных иллюстрациях; таким же способом печатаются свадебные приглашения и все денежные знаки США. (На свадебных приглашениях и на долларовых купюрах, бывших совсем недавно в обращении, участки, расположенные непосредственно за печатными знаками или изображениями, кажутся слегка рельефными, вы это заметите, если приглядитесь внимательно, потому что эти участки вдавливались в углубления на форме.)

Следующим большим шагом вперед в области копирования было изобретение литографии, или «каменного письма». Так как литография изобретена уже после того, как печатание и копирование распространились достаточно широко, мы знаем о ее создателе и обстоятельствах его открытия намного больше, чем о Гуттенберге. В 1795 году двадцатичетырехлетний немецкий драматург и бывший студент юридического факультета Алоиз Зенефельдер, который походил на Бетховена шевелюрой, которая еще не попадала в руки строгого стилиста, экспериментировал с вариантами печати. Его отец, известный актер, умер, оставив на попечение Зенефельдера мать и еще восемь братьев и сестер. Зенефельдер предпринял попытку выступить в качестве профессионального драматурга и написал книгу «Знаток девушек». Незадолго до смерти отца в 1789 году пьеса была поставлена в театре и оказалась довольно успешной, с финансовой точки зрения. Однако со временем у него начались трудности с издателями, и он решил разработать экономичное средство печати, чтобы самому издавать свои произведения.

Зенефельдер был заинтересованным и непредвзятым исследователем; в какой-то момент он даже изучал возможность изготовления печатных форм чуть ли не из кондитерской выпечки. Он логически рассудил, что камень мог бы стать дешевым и легким в использовании гравировальным материалом для глубокой печати, и несколько раз пытался осуществить эту идею, но с переменным успехом. Однажды мать попросила его быстро составить список вещей для отсылки в прачечную. По этому поводу он отметил: «У меня в тот момент под рукой не оказалось ни клочка бумаги, так как мой небольшой запас бумаги был полностью истрачен на пробные оттиски с камней; а в чернильнице не было ни капли чернил». Но его мать торопилась, поэтому Зенефельдер окунул перо в воскообразную экспериментальную краску (которую он недавно создал для проведения экспериментов с глубокой печатью) и написал список на отполированной поверхности большого куска известняка из Келхайма, намереваясь позже переписать его пером на бумаге.

Как только белье унесли, Зенефельдер посмотрел на застывшие восковые знаки на камне и внезапно подумал: а что, если использовать камень для высокой, а не для глубокой печати. Он промыл поверхность известняка в растворе азотной кислоты, надеясь, что кислота вытравит камень везде, кроме участков, защищенных восковой краской. Через пять минут он смыл кислоту и промыл поверхность водой, но, к своему разочарованию, увидел, что камень остался почти без изменений и не подвергся глубокому травлению, как он надеялся. Тем не менее он нанес печатную краску на записанное изображение на поверхности камня, и краска, сделанная на масляной основе, легко прилипла к воску. Когда краска на камне высохла, Зенефельдер прижал к его поверхности лист бумаги, а затем снял оттиск, – так появился литографский способ печати. Хотя разница в рельефе между вытравленными и не вытравленными участками составила всего лишь одну сотую дюйма, Зенефельдер определил, что каменная форма печатает так же эффективно, как деревянная гравюра.

Последующие эксперименты Зенефельдера с печатью давали переменные результаты – «Я вскоре прекратил работы по дальнейшему совершенствованию этого способа на печатной машине, так как однажды я едва избежал смерти от свалившегося с высоты десяти футов камня весом триста фунтов», – но он все-таки продолжал что-то делать. Со временем он понял, что решающее значение при обработке кислотой состоит не в том, чтобы понизить профиль непечатающих участков, как он думал сначала, а в том, чтобы повысить их способность впитывать воду, которая делает их невосприимчивыми к масляным краскам. В результате краски прилипали только к восковому изображению, предназначенному для воспроизведения. В этом заключается основной принцип литографского способа печати. Первый из нескольких своих патентов Зенефельдер получил в 1799 году; он приспособил новый способ печати к формам из металла и из «искусственной каменной бумаги», похожей на пергамин; основал успешную типографскую фирму Senefelder, Gleissner & Co. в 1806 году и опубликовал пространный и многословный труд о своем изобретении в 1817 году (позже переведенный на английский язык).

Литография радикально изменила печать. Она была также первым экономичным способом размножения обычных документов – характеристика, которую сам Зенефельдер считал главной и наиболее важной частью своего открытия. Чтобы быстро изготовить сотню копий, например, рекламного объявления или эссе, осуждающего деятельность правительства, достаточно написать текст на обычной бумаге восковыми «химическими» чернилами Зенефельдера, прижать еще влажную поверхность листа к отполированной каменной форме, тем самым перенося изображение, в зеркальном виде, с бумаги на камень, и выполнить последовательность операций литографского способа печати, придуманного Зенефельдером. «Чтобы размножить ваши идеи печатным способом, – писал он, – не нужно больше учиться писать в обратном направлении; но каждый человек, который может писать на бумаге обычными чернилами, сможет сделать это химическими чернилами, и затем, перенеся эту запись на камень, сможет размножать изображение до бесконечности». Эта характеристика литографии стала предвестником явления, известного каждому, кто, погребенный под грудами никому не нужных копий разных материалов, когда-либо работал в каком-нибудь комитете: «Все резолюции, эдикты, приказы и т. д., согласованные в кабинетах, записываются секретарем на бумаге химическими чернилами; через час вы можете получить пятьдесят оттисков протокола и распространять по своему усмотрению».

В настоящее время только художники, и то лишь немногие из них, продолжают использовать каменные формы для изготовления литографий, а прямые потомки изобретения Зенефельдера применяются для печатания фактически всех газет, журналов и книг, включая и эту тоже. Литография также сыграла существенную роль в разработке ксерографии и в выживании первой коммерческой модели машины Xerox, о чем будет рассказано в последующих главах.

В 1612 году немецкий священник-иезуит по имени Кристоф Шайнер опубликовал серию писем, в которых доказывал, что пятна на Солнце, которые он наблюдал сам, а также среди прочих и его коллега астроном Галилей, не были особенностью поверхности Солнца, как правильно предположил Галилей, а являлись планетами или другими спутниками, которые становились видимыми с Земли, когда во время их движения по небесам они закрывали собой солнечный диск. С теологической точки зрения, вопрос был очень важным, так как в то время считалось, что воздействие христианской доктрины будет более убедительным, если Солнце останется совершенным, незапятнанным светилом. Шай-нер ошибался насчет солнечных пятен, но, несмотря на это, он был талантливым ученым. Он написал серьезный труд о солнечных часах, усовершенствовал телескоп и правильно определил роль сетчатки глаза для зрения.

Шайнер также создал копировальное устройство. (Вообще немцы оказались более плодовитыми, чем даже осы, в истории развития копировальной техники.) В 1603 году, в возрасте тридцати лет, он создал пантограф, блестящее по простоте устройство, в котором использовались принципы евклидовой геометрии для изготовления копий с существующих изображений в увеличенном или уменьшенном масштабе. Пантограф состоял из четырех линеек, образующих параллелограмм и соединенных в местах пересечения шарнирами. В одной точке был установлен штихель, которым обводится оригинал, а в другой точке – перо, вычерчивающее в нужной пропорции копию этого оригинала. Пантограф также можно было использовать для воспроизведения письма, при этом написание оригинала происходит одновременно с созданием его точной копии.

Многие писатели приписывали изобретение пантографа Шайнеру, но Леонардо да Винчи, Микеланджело и многие просвещенные древние греки тоже пользовались пантографом или устройствами, похожими на него. И даже пантограф Шайнера был напрямую инспирирован кем-то другим, знакомым художником по имени Георгий, который «похвастался мне, что у него есть потрясающее изобретение, а именно: быстрый способ вычерчивания любого объекта, очень легкий, надежный и скорый в использовании; так что любой, кто захотел бы сделать копию с рисунка, сделал бы это, глядя только на оригинал, не обращая внимания на копию». Опираясь на описание Георгия, Шайнер разработал принцип устройства и построил свой собственный пантограф.

В течение следующих двух веков пантограф совершенствовался, потом о нем забывали и несколько раз изобретали вновь. (Повторное изобретение полезных предметов было обычным явлением во времена, предшествующие появлению легких способов копирования, которое помогло цивилизации хранить в памяти изобретения, уже сделанные ранее.) Кристофер Рен, более всего известный как архитектор собора Св. Петра в Лондоне, но бывший замечательным астрономом, математиком и изобретателем, запатентовал в 1631 году пантограф, утверждая, что он был полезным в «сокращении утомительного труда копирования разнообразных записей, контрактов, соглашений, уставов и всех других документов». В 1648 году Уильям Петти, профессор анатомии в Оксфордском университете, изобрел вариант, который он описал как «инструмент небольших размеров», который можно было использовать «для одновременного написания двух копий одного и того же документа». (По воспоминаниям его современника, Петти иллюстрировал свои анатомические лекции, демонстрируя заспиртованный труп утопленника, принесенного водой из Ридинга.) Такие же устройства изготавливались и использовались другими. Одно было изобретено в конце 1770-х годов Эразмом Дарвином, дедушкой Чарльза Дарвина. Эразм описал свое творение, которое он назвал биографом, как «перо с двумя остриями», и построил устройство в нескольких модификациях, которые он использовал для копирования своих собственных писем. В 1763 году француз Коттенеде изобрел пантограф с тремя перьями, который он называл как copist habile (умелый копировальщик), так и полиграф; последнее название прижилось и было принято другими как во Франции, так и в Англии, несмотря на то что устройство Коттенеде работало не очень хорошо. Среди основных трудностей, с которыми сталкивались первые конструкторы и пользователи пантографов, были ограничения, связанные с изменчивым размером и качеством перьев, которые нарезались вручную из гусиных перьев. («Перо» происходит от латинского слова реппа, что значит «птичье перо», и перочинный нож называется так потому, что он первоначально предназначался для вырезания пишущих перьев из птичьих перьев. У немцев то и другое перо называется одним словом feder, по-англ. feather.)

В 1803 году была создана более совершенная версия полиграфа. Ее автором стал способный и амбициозный молодой англичанин Джон Исаак Хокинс, переселившийся в Соединенные Штаты. Хокинс изготавливал и продавал свое устройство в компании со своим американским другом Чарльзом Уилсоном Пейлем, который одно время занимался созданием собственной копировальной машины. Как и все другие полиграфы, полиграф Хокинса был похож на большую замысловатую мышеловку или старомодные качели для детей, размером с куклу Барби. В одном варианте, на деревянной раме с тщательно продуманным шарнирным соединением, были подвешены два пера, разделенные расстоянием, несколько превышающим ширину листа бумаги. (Были также модели с тремя, четырьмя и пятью перьями.) Движение одного из перьев в любом направлении заставляло тандемом двигаться другое перо: на запад и восток, север и юг и, самое важное, вперед, и вверх, и вниз в две чернильницы, которые устанавливались в центре рамы. В своей заявке на британский патент Хокинс написал, что устройство можно использовать для создания многочисленных факсимильных копий писем, рисунков и чертежей; для линования бумажных листов прямыми параллельными линейками; для рисования одного или нескольких портретов, пейзажей и изображений в перспективе; для изготовления копий в увеличенном или уменьшенном масштабе и для создания «секретной корреспонденции» – искаженным почерком, который можно сделать читаемым только при использовании второй машины, которая «устранит искажение». Среди самых первых и восторженных заказчиков машин Хокинса и Пейля был Томас Джефферсон, который питал особое пристрастие к «крутым» вещицам и который познакомился с Хокинсом при покупке его более раннего творения: пианино на пять с половиной октав для одной из своих дочерей. (В число изобретений Хокинса входит способ изготовления водонепроницаемой ткани, усовершенствованный способ дистилляции спиртных напитков и технология изготовления бумаги из кукурузной шелухи). Джефферсон был в восторге от своего полиграфа. «Я думаю, что это самое прекрасное изобретение нашего века, – писал он в своем дневнике в 1804 году. – В качестве секретаря для копирования материалов, которые мы пишем, не имеющего способности раскрыть их содержания, я считаю это устройство самым ценным, чем владеет человек, занятый общественной работой». Со временем у него стало так много полиграфов – некоторые из них выставлены сейчас в Монтичелло, – что ему часто приписывали изобретение этого устройства. Это было не так, но он действительно предложил несколько усовершенствований, некоторые из которых были использованы в последующих вариантах, и он не прекращал заказывать запчасти, чтобы производить ремонт и профилактику машин.

Джефферсон, даже до того, как у него появилась собственная копировальная машина, был одним из первых людей, которые поняли огромное историческое, культурное и политическое значение офисного копирования. В начале 1760-х, будучи юным выпускником колледжа William & Mary, он осуществил амбициозный проект по сохранению большого объема юридических документов эпохи ранней колонизации, которые в большом небрежении хранились в отделе публичных записей в Вильямсбурге. (Он сделал новые рукописные копии со старых, рассыпающихся манускриптов и вставил ветхие листы в клеенчатые обложки.) Через несколько лет, в 1770 году, в катастрофическом пожаре в его семейном доме в Шедуэлле погибли почти все его собственные записи вместе с архивом его родителей – потеря, которая усилила в нем и так острое чувство потенциальной непродолжительности существования уникальных бумажных документов. В последующие годы он приложил немало усилий и выдумки для копирования и сохранения своей корреспонденции и других записей, и он брал назад письма, написанные им годами ранее, чтобы сделать с них факсимиле для своих архивов.

Источником всей этой деятельности было убеждение Джефферсона в том, что демократия и копирование взаимосвязаны: копирование делает информацию доступной для общественности. Сильвио А. Бедини в книге «Томас Джефферсон и его копировальные машины» от 1984 года цитирует красноречивое письмо на эту тему, которое Джефферсон написал в 1791 году историку Эбенезеру Хазарду, разделявшему в какой-то мере озабоченность Джефферсона: «Время и несчастный случай производят ежедневное разрушение оригиналов, хранящихся в наших общественных учреждениях. Последняя война проделала здесь работу веков. Потери невозможно восстановить; но давайте сохраним то, что осталось: не с помощью хранилищ и замков, которые скроют их от людского глаза и доступа, обрекая на пустую трату времени, а с помощью такого числа копий, которые будут надежно защищены от несчастного случая».

В руках аккуратного пользователя хорошо отлаженный полиграф мог производить долговременные копии, не отличающиеся от оригиналов. Бедини пишет, что копии, которые Джефферсон сделал на полиграфе, «остались свежими и хорошо читаемыми» по прошествии двух веков, даже в тех местах, где кончик пера цеплялся за волокна бумаги, на которой они делались, – что было обычным явлением: «Примечательно, что полиграф возобновлял работу после таких сбоев, продолжая работать дальше после пробела или кляксы». Бедини говорит, что многие копии Джефферсона известны как копии только потому, что Джефферсон сам их так отметил.

Пользователи, которые были не такими знатоками механики, как Джефферсон, обычно отзывались о полиграфах с меньшим энтузиазмом, и устройства впоследствии так и не нашли широкого спроса. (В отличие от почти всех успешных офисных машин, полиграф предназначался не для использования мелкими конторскими служащими, а для их нетерпеливых, вечно спешащих боссов – плохая рыночная стратегия.) Намного более популярной и в итоге более значимой была копировальная машина, которую сам Джефферсон использовал в течение двух десятилетий, прежде чем отказался от нее в пользу полиграфа: это был копировальный пресс. Хотя мало кто знает сегодня о существовании такой машины, на протяжении более ста лет она являлась самым важным механическим офисным копировальным устройством в мире.

Принцип работы копировального пресса был довольно простым и очень старым. Как только люди начали писать чернилами, они заметили, что, если к свежей, еще влажной записи на листе прижать другой лист бумаги (а возможно, нарукавник или руку), на нем можно получить зеркальное изображение написанного. В конце 1770-х годов Джеймс Уатт – изобретатель современного парового двигателя, автор понятия «лошадиной силы» и человек, именем которого в метрической системе названа базовая единица измерения потребляемой энергии, – воплотил этот принцип в единицу офисного оборудования.

Уатт был лично заинтересован в копировальной технике. Его фирме по производству паровых двигателей ежедневно требовалось все большее число копий счетов, ведомостей, обычной корреспонденции, и Уатт мечтал найти механическую замену для растущей армии переписчиков, которых он был вынужден содержать. Уатт был другом Эразма Дарвина, а оба они были членами Лунного общества, объединения четырнадцати ученых друзей, которые раз в месяц встречались, чтобы провести вместе несколько часов, выпивая чудесное вино и живо беседуя (о науке, производстве, философии и других темах). Когда Дарвин, только что придумавший принцип действия своего биграфа, объявил на очередном заседании общества в 1779 году, что он придумал устройство для копирования оригиналов, Уатт ответил: «Я рассчитываю найти лучшее решение проблемы. Сегодня ночью я разработаю свои идеи, а завтра сообщу вам о них». В результате появился копировальный пресс, который Уатт запатентовал и запустил в производство в начале 1780 года.

Возможно, вы видели копировальный пресс, не догадываясь об этом, может быть, в антикварном магазине или на блошином рынке, где он наверняка назывался «книжный пресс». Самыми популярными моделями были чугунные винтовые прессы, оборудованные тяжелой чугунной прижимной плитой, которую можно было опускать и снова поднимать вращением горизонтально установленной железной рукоятки или колеса, похожего на колесо, которое использовалось для отсекания парового клапана или задраивания люка на подводной лодке. На других моделях прижимное усилие производилось не опусканием чугунной плиты, а вращением тяжелого цилиндра, который действовал как скалка для теста или как отжимной валик в старой стиральной машине. Пользователь брал только что написанный документ, накладывал увлажненный лист прозрачной бумаги на записанную поверхность документа и прижимал оба листа друг к другу в прессе. В результате некоторая часть чернил переносилась с оригинала на второй лист, который затем можно было перевернуть на другую сторону и прочесть текст в правильном изображении[2]2
  Уатт, умерший в 1819 г., провел последние годы своей жизни, работая над устройством, похожим на пантограф, для изготовления трехмерных копий скульптуры. Его прототип можно видеть в Лондонском музее науки, где воссоздана его мастерская.


[Закрыть].