Текст книги "Всеобщая история любви"

Стендаль: таинственная страсть

Особая ирония в истории разума и сердца состоит в том, что мудрые люди не всегда действуют мудро в собственной жизни. Романисты, изумительно постигающие психологию своих героев, могут и не быть такими же проницательными по отношению к своим друзьям или к самим себе. Возвышенные мыслители дома часто превращались в мелочных людей с навязчивыми мыслями. Даже харизматичные и вдохновляющие мировые лидеры иногда тайно страдают от депрессии или получают удовольствие, когда их унижают и помыкают ими в спальне. Мы приписываем знаменитым людям бестрепетность, хороший характер и такой образ жизни, который достоин их гения. И, хотя на самом деле они, как правило, такие же люди, такие же неуверенные в себе невротики, как и все остальные, эта банальная истина всегда воспринимается как шок, который общественное мнение редко прощает. По моему мнению, это не важно, что Фрейд предпочитал любовь втроем, что Хэвлок Эллис любил, чтобы женщины мочились во время секса, или что Черчилль становился на четвереньки, подкрадывался к двери спальни своей жены и мяукал, как кот. Но в этом мое мнение, наверное, расходится с общественным. Большинство людей ожидают увидеть своих героев безупречными. А мне кажется, что величие – это то, чего достигают обычные, в других отношениях, люди. Хотя их гений и отделяет их от остальных, они отличаются только гениальностью. В самом деле: они, чтобы сладить с этим гением, наверное, создавали сложную систему сдержек и противовесов. Мы забываем, что тонко чувствующие гармонию люди также очень восприимчивы к неуважению и пренебрежению, склонны сомневаться в себе.

Именно таким художником был и Мари-Анри Бейль (Стендаль). Глубокий знаток человеческой природы в своих романах, в реальной жизни он все сильнее и отчаяннее влюблялся в женщину, которая им просто играла. Она его отвергала, и ее равнодушие было для него постоянной кровоточащей раной. Все-таки он не мог порвать с той, которая была его наваждением. Матильда Висконтини-Дембровская, двадцативосьмилетняя миланская красавица, мать двоих детей, разошлась с мужем, поляком, и активно участвовала в итальянской революционной политике. В 1818 году Стендаль влюбился в нее без памяти. Она никогда не отвечала ему взаимностью или не понимала его. Он досадовал, а она относилась к нему все холоднее и держала его на голодном пайке, ненадолго заходя к нему всего раз в две недели. Матильда не отвергала его окончательно и встречалась с ним достаточно часто для того, чтобы его надежды не угасали. Видимо, власть над ним ее безмерно возбуждала. Позже Стендалю пришлось уехать в Англию, чтобы избежать ареста, и Матильда умерла в возрасте тридцати пяти лет. Он страстно писал о ней до конца своей жизни и, пока она была жива, не останавливался ни перед чем в своей болезненной любви к ней.

В своей знаменитой книге «О любви» (De l’Amour) Стендаль вывел Матильду под псевдонимом и приписал другим мужчинам то, что на самом деле произошло с ним. Даже его друзья не знали, что он писал о себе, что прилагал все свои душевные и творческие усилия для того, чтобы завоевать уважение Матильды. Может, Стендаль еще и чувствовал, что, анализируя свою страсть и пытаясь понять природу любви, он сможет освободиться от ее мертвой хватки. Прежде чем изгнать демонов, надо их назвать.

Начиная свою книгу, Стендаль объясняет, что существуют четыре вида любви: «манерная любовь», «физическая любовь», «тщеславная любовь» и, наивысшая из всех, «страстная любовь» – романтическое, всепоглощающее, бросающее вызов смерти чувство, которое не нуждается во взаимности. Это состояние было хорошо знакомо Стендалю. Матильда настолько выводила его из равновесия, что в тех редких случаях, когда они бывали вместе, он слишком стеснялся, чтобы быть обаятельным. В результате Стендаль нередко становился неловким, косноязычным, бормотал нелепости или говорил что-то бестактное. Наверное, он казался ей жалким. Его страсть к ней была безнадежной, временами даже унизительной, и питалась иллюзиями, что в конце концов она так или иначе ответит на его любовь. Однажды в ноябре 1819 года он решил признаться ей достойным, но хитрым образом – так, как он бы никогда не смог сделать лично. Стендаль решил написать роман под названием «Матильда». Через несколько недель у него появилась уже другая идея, еще смелее: написать о «физиологии любви», рассмотрев ее на нескольких уровнях. Для обычного читателя это была бы глубокая работа, основанная на интуитивном понимании, а для Матильды она стала бы личным обращением. В книге он назвал ее Леонорой, а себя описал как «молодого человека, моего знакомого». Однако она, разумеется, узнала их обоих, поскольку он цитирует ее дословно и упоминает события из ее жизни. Так что, хотя миллионы читателей обращались к этой книге в поисках общих истин о любви и находили ее поучительной, она была написана о безответной любви одного страдающего мужчины к одной женщине.

«Франкенштейн» Мэри Шелли был опубликован годом раньше, и что-то от этого ранимого, недооцененного уродца было и в Стендале, который жил недалеко от особняка Матильды и с тоской смотрел в окно на ее приветливый дом, зная, что вызывает у нее отвращение.

А еще Стендаль напоминает героя романа Карсон Маккаллерс «Сердце – одинокий охотник». Маккаллерс было всего двадцать четыре года, когда она написала свой роман о людях с одинокими сердцами. Главный герой, Сингер, хотя и глухонемой, готов кричать о своей любви, о которой никто не может услышать. Юная героиня, Мик, в отчаянии из-за того, что ее не принимают люди из ее среды, чувствует себя одинокой. В романе все охотятся за любовью, в той или иной форме – подкрадываясь к ней, промахиваясь, спокойно дожидаясь ее в тщательно устроенной засаде. Некоторые стреляют по теням. Некоторые выбирают верные цели. Но большинство подобно планетам, вращающимся вокруг других, – соединенные силой тяжести человеческого существования, они тащатся друг за другом, но обречены на то, чтобы никогда не коснуться друг друга. Многие герои Маккаллерс – в той или иной степени калеки, какой и сама Маккаллерс стала через пять лет, когда ее, двадцатидевятилетнюю, мышечная дистрофия приковала к инвалидной коляске, в которой она оставалась до самой смерти в возрасте пятидесяти лет. Вынужденная большую часть своей жизни оставаться зрительницей на спортивной трибуне, она смотрела на здоровых, сильных игроков на поле. И это сделало ее особенно чуткой к скрытым изъянам. Ее героев или снедают внутренние терзания, или они отрезаны от жизни. Никто не способен увидеть страдания другого. Каждый совершает свой жизненный путь в одиночестве, жаждет разделить его с кем-то другим, объясниться, но не может найти родственную душу. Сингер кажется самым здравомыслящим, хотя он особенно отчужден от других, потому что даже не может разговаривать с другими людьми. Он подобен воздушному гимнасту, который раскачивается над пропастью. В конце концов он теряет надежду дождаться того, кто был бы готов его поймать, подхватить на руки, и, не сопротивляясь, срывается и падает. Должно быть, Стендаль чувствовал себя как дома в этом цирке, на этой натянутой высоко под куполом проволоке одиночества и любовной болезни.

Его исследование любви – это небольшой анатомический очерк наваждения. Он говорит о парализующей застенчивости, которую мы чувствуем в присутствии наших возлюбленных. О том, как важно держаться естественно, – но и о том, как это трудно. О том, как милые слова любимого человека лишают дара речи. О том, как изводят попеременные приливы надежды и отчаяния. О том, как самые обычные жесты или слова могут то приводить влюбленного в отчаяние, то уже через минуту переполнять его счастьем. О том, как музыка может говорить о невыразимых глубинах любви. О том, как любовь может идеализировать подлинную натуру любимого. О том, как безжалостное сомнение в себе и самоанализ терзают сердце. Словно ученый-систематик, Стендаль описывает семь стадий любви. Сначала человек восхищается. Потом он надеется, что на его чувство ответят взаимностью. Когда надежда сочетается с восхищением, рождается любовь, и чувства пробуждаются для радости касаться любимого, видеть его, говорить с ним. Следующий этап включает в себя одно из ключевых понятий Стендаля: он называет это «кристаллизацией», стремлением влюбленного идеализировать любимого, воображая его или ее изысканней и благородней всех прочих людей. Это «умственный процесс, стремление находить во всем происходящем новые доказательства совершенства любимого существа». Стендаль называет этот процесс «кристаллизацией», потому что он напоминает ему, как нарастают кристаллы на веточках в соляных копях. Добытчики соли бросают в заброшенную шахту голую ветку и, когда достают ее оттуда через два или три месяца, оказывается, что она вся покрыта сверкающими соляными кристаллами. «Даже самая маленькая веточка, не больше лапки синицы, усеяна множеством сверкающих алмазов. Прежнюю ветку уже не узнать». После кристаллизации закрадывается сомнение, возникают страшные предчувствия, когда влюбленный требует все новых и новых доказательств любви. (Мужчины и женщины сомневаются в разном, объясняет Стендаль. Мужчина сомневается, может ли он привлечь женщину и внушить ей настоящую любовь к себе. Женщина сомневается в искренности мужчины и в его надежности; может, его интересует только секс, и он скоро ее бросит.) Когда сомнения преодолены, происходит «вторая кристаллизация», когда влюбленный считает каждый поступок доказательством любви. На этом этапе антитезой влюбленности становится смерть. Если идеализированный человек уходит, то опечаленный влюбленный воображает, что это произошло по его вине и что из-за его собственных ошибок счастье потеряно навсегда. Утешения нет. Депрессия убивает любую светлую мысль. Разум уже не связывает представление об удовольствии с какой-либо приносящей удовольствие деятельностью. Стендаль пишет: «Таков оптический обман, который приводит к роковому выстрелу из пистолета».

Кроме того, Стендаль подробно описывает роль, которую играет невольная память. Предмет или ощущение может неожиданно и властно напомнить о любимом. Это происходит потому, замечает Стендаль, что, когда вы вместе с любимым, вы слишком сосредоточены на нем и настолько нервничаете, что не замечаете окружающий вас мир, прислушиваясь исключительно к своим ощущениям. Позже, обнаружив предмет, о важности которого вы уже забыли, вы вновь переживаете те же ощущения. Делая вид, что цитирует дневник своего друга – человека, для которого «страсть была первым настоящим курсом логики, который он когда-либо проходил», – Стендаль рассказывает о своих собственных мучениях:

Любовь привела меня в жалкое и отчаянное состояние, и я проклинаю само свое существование. Ничто не может меня заинтересовать… Каждая гравюра на стене, каждая щепочка на мебели упрекают меня за счастье, о котором я мечтал в этой комнате и которое теперь потеряно навсегда…

Я бродил по улицам под холодным дождем; случай, если это можно назвать случаем, привел меня к ее окнам. Наступала ночь, и, пока я ходил рядом, мои полные слез глаза были прикованы к окну ее комнаты. Вдруг штора на секунду поднялась, как если бы кто-то хотел бросить взгляд на площадь, а потом быстро опустилась снова. Я почувствовал, как сжалось мое сердце. Я уже не мог держаться на ногах и спрятался под навес соседнего дома. Все мои чувства пришли в смятение. Конечно, может быть, что штора колыхнулась случайно; но вдруг ее подняла именно ее рука!

В жизни есть только два несчастья: несчастье неразделенной страсти и несчастье смертельной тоски.

Когда я люблю, у меня такое ощущение, что безграничное счастье, превосходящее самые безумные мои желания, где-то совсем рядом и ждет только слова или улыбки.

А без страсти… я не могу найти счастья нигде и начинаю сомневаться, суждено ли оно мне вообще…

Становясь угрюмым, Стендаль сетует и говорит, что, может, было бы лучше, если бы он родился бесстрастным, спокойным и безмятежным. Но, словно пес, который все кружит и кружит до тех пор, пока не уляжется спокойно, он снова и снова возвращается к вызывающей привычку необузданной силе любви, переполняющей человека и придающей жизни «таинственный и священный жар». Завершив цитировать дневник своего «друга», Стендаль пишет после этого целый трактат, придумывая такие мудрые изречения, как, например: «Шестнадцать лет – это возраст, когда человек жаждет любви, не слишком разборчив и его не особенно волнует, какой напиток может предложить ему случай». Или: «Долгая осада унижает мужчину, но облагораживает женщину». Или: «Взгляды – это великое оружие добродетельной кокетки; взглядом можно выразить все». Психологическая проницательность Стендаля не теряет своей ценности и по сей день. Так, например, он понимал, как прошлое предопределяет наш выбор партнера, формируя его образ: «Вы, не осознав этого, создали свой идеал. В один прекрасный день вы встречаете кого-то, кто чем-то напоминает этот идеал; кристаллизация… навсегда отдает владыке вашей судьбы то, о чем вы так давно мечтали». Стендаль замечает: «Два любящих человека редко любят друг друга одинаково. У страстной любви есть свои фазы, когда больше будет любить сначала один из любящих, а потом – другой». Некоторые люди, любящие, как метафорически говорил Стендаль, «в кредит», в счет будущего, «бросаются навстречу событиям вместо того, чтобы их ждать, когда они произойдут естественно». В его обществе женщинам подвластно немногое; исходя из собственного опыта, Стендаль замечает: «Женщина могущественна лишь в той степени, в какой она может сделать несчастным того, кто ее любит».

Для Стендаля сущность любви – это фантазия. Мы влюбляемся в тех богов и богинь, которых придумываем сами. Мы никогда не видим их четко. Мы никогда не знаем, какие силы влекут нас к ним, но мы предрасположены их любить. В самом деле, наш выбор любимого определяется прежним жизненным опытом, и это лишь дело времени: подождать, пока мы встретим кого-то, кто соответствует уже существующему образцу.

Ключевое значение для любви имеет и страх. Уверенность, дружеское расположение, благодушие – все это приводит к приятным отношениям товарищества и доброжелательности, но никак не к безумной, рискованной влюбленности. В отличие от многих более поздних мыслителей, которые считали, что любовь – это эмоция, которая охватывает двоих, Стендаль утверждает, что любовь – одинокое чувство, существующее независимо от того, взаимно оно или нет. Пламенный сторонник феминизма, Стендаль не проклинает всех женщин из-за того, что к нему была жестока Матильда. Да и ее он не порицал слишком; он считал, что сам виноват в том, что она его не полюбила. Не сожалел Стендаль и о постигшей его любовной катастрофе. Даже и неразделенная любовь его вознаградила, наделив его устремлениями, силой воображения, стойкостью. Она обогатила его повседневность, сделала ее яркой, наполнив его мечты красотой и скрыв его самые страшные кошмары под покровом надежды.

Дени де Ружмон: любовь и магия

Холодное ноябрьское утро. Снег летит параллельно земле, как снаряды белой тяжелой артиллерии, а деревья в кружевных накидках из инея качаются назад и вперед, как причитающие женщины. Ветер стихает. Медленно кружащие снежные хлопья безмолвно падают и покрывают лужайку плотной пеленой. Внезапно налетает неистовый порыв ветра, и огромный снежный вихрь стремительно взмывает в небо.

Вся эта мощь и эйфория, непрочность и разрушение как нельзя лучше соответствуют музыке, бушующей в моем кабинете, – музыке оперы Вагнера «Тристан и Изольда». Чистая, раскаленная добела буря чувственности – которую продлили, которой насладились, которую изучили, – эта музыка возрождает физическую страсть любви, столь неистовую, что она, возбуждая влюбленных, ведет их лишь к гибели. Виолончели стонут от страсти; гобои воют от желания. Начинается мрачная, сладострастная и напряженная прелюдия, лихорадочно усиливается, достигает кульминации, затем совершенно утихает и завершается шепотом. После этого эмоционального вступления звучит сама опера на сюжет старинной легенды о любви и смерти.

Давным-давно, во времена, воспетые трубадурами, прекрасная дева Бланшефлёр влюбилась в смелого и прекрасного рыцаря, который, преодолев множество препятствий, со временем на ней женился. Его призвали на войну и убили в сражении, когда она была беременна. Потрясение было столь сильным, что Бланшефлёр смертельно заболела, но все же успела родить сына и назвать его Тристаном, или «Печалью». После ее смерти сироту усыновил брат Бланшефлёр, корнуоллский король Марк, забрав его к себе в замок Тинтагель. Мальчик рос смельчаком, возмужав, достиг возраста посвящения в рыцари и совершил те храбрые деяния, которые для этого требовались. Например, он убил Морольда – ужасного ирландского великана. Однако во время битвы Морольд ранил Тристана отравленным копьем, и Тристан, думая, что он наверняка умрет, попросил отправить его в плавание с мечом и арфой. В маленькой ладье без паруса и весел он какое-то время плыл по течению, и наконец его прибило к побережью Ирландии. Это было двойной удачей, потому что королева Ирландии и ее дочь Изольда Белокурая обладали и даром врачевания, и целительным средством. Тристан немедленно отправился к ним и рассказал о себе, тщательно скрыв то, как он получил рану (потому что Морольд был братом королевы), и Изольда его вылечила.

Через несколько лет король Марк, стоя у окна замка, увидел птичку, присевшую на каменный подоконник. У нее в клюве был прекрасный золотой волос, сиявший на солнце. Король Марк был столь очарован, что тут же решил жениться на женщине, которой принадлежал этот волос. Тристана послали ее искать. В пути, во время шторма, он потерпел кораблекрушение и волею судеб снова оказался в Ирландии, где победил дракона, истязавшего местных жителей, и Изольда опять вылечила его раны. Однако на этот раз она узнала правду о прошлом Тристана и, поняв, что он убил ее дядю Морольда, схватила меч и решила убить его во время купания. Сидевший в ванне Тристан вскочил, Изольда увидела его во всей его прекрасной наготе и была поражена. Тристан рассказал ей о поручении, с которым его послал король Марк, и Изольда ответила, что она – именно та женщина, которую он ищет, и что ей действительно хотелось бы стать королевой. Приняв это все во внимание, Изольда опустила меч и пощадила Тристана.

Пара сразу же отправилась в Корнуолл, но в море, во время плавания, наступил штиль, воздух раскалился, и они попросили у служанки Изольды пить. Поискав в ближайшей каюте, служанка нашла в сумке хозяйки маленькую флягу с вином, схватила ее и отлила для каждого из них одинаковое количество вина. Однако она не знала, что фляга содержала мощный любовный напиток, приготовленный из трав и растений: королева приготовила этот настой и послала его как подарок к брачной ночи Изольды и Марка, когда он и должен был подействовать. Томимые жаждой и ни о чем не подозревавшие, Тристан и Изольда выпили напиток, и вдруг сели прямо, уставились в глаза друг другу, и взгляды их были как огненные лавины. С этого момента их судьба стала непреложной и неотвратимой, поскольку они «выпили свою погибель и смерть». Согласно изначальному варианту легенды, действие любовного напитка длилось три года, но все это время они были нераздельно соединены всепоглощающей любовью – сердцем, душой и телом.

Несмотря на эту катастрофическую измену своему господину, Тристан все еще оставался рыцарем, с рыцарскими кодексами поведения, которым полагалось следовать, и потому долг обязывал его завершить эту миссию и доставить Изольду королю Марку, что он и сделал. В брачную ночь служанка Изольды под покровом темноты прокралась в королевскую спальню и тайно провела эту брачную ночь вместо Изольды. Видимо, король Марк не заметил никакой существенной разницы в телосложении, или не вглядывался в ее лицо слишком пристально, или, занимаясь любовью, не слишком с ней разговаривал. На следующий день бароны короля сообщили, что Тристан и Изольда – любовники. Король прогнал Тристана, но влюбленные продолжали встречаться тайком, и после череды изобретательных проделок и испытаний король Марк безусловно убедился в их продолжающейся любовной связи. Тогда он приговорил Тристана к сожжению на костре и передал Изольду толпе прокаженных. По дороге к месту казни Тристану удалось бежать, потом он спас Изольду, и они, убежав, скрылись в лесу. Это могло бы стать счастьем, блаженным уединением в тени деревьев, но легенда недвусмысленно говорит об их жизни как о «суровой и тяжелой». Однажды король Марк обнаружил их спящими, с лежащим между ними обнаженным мечом Тристана. Король был так тронут их явным целомудрием, что простил их, оставил вместо меча Тристана свой собственный как знак, и потихоньку ушел.

Через три года действие любовного напитка прекратилось, и внезапно влюбленные почувствовали себя виноватыми и переоценили то, что произошло. Тристан сказал, что он скучает по суете придворной жизни, а Изольде хотелось стать королевой. Они встретили отшельника Огрина, затем прошли через суровые испытания, и наконец, нелепо солгав и королю, и Богу (Изольда поклялась, что никто, кроме короля, никогда ее не обнимал, а молодой крестьянин просто привез ее на берег, хотя крестьянином был переодетый Тристан), пара снова снискала доброе расположение доверчивого короля Марка.

Восстановленный в правах рыцаря, Тристан опять отправился на поиски приключений, одно из которых увело его далеко от Тинтагеля. Оставшись один, он стал скучать по женщинам, и в частности по Изольде Белокурой, которая, как он предположил, счастлива дома и больше его не любит. Охваченный тоской, он женился на красивой женщине, которую тоже звали Изольдой – но Изольдой Белорукой, – однако, верный своей первой Изольде, не мог сблизиться с женой окончательно. Наконец Тристан попадает в жестокое сражение и, раненный копьем и находясь при смерти, посылает к королеве Изольде гонца с просьбой спешно приехать к нему со своими снадобьями и спасти его. Она сразу же отправляется в путь, велев гонцу сообщить Тристану, что корабль, на котором она приплывет, будет с белым парусом. Однако жена Тристана, Изольда Белорукая, увидев приплывающий корабль со своей соперницей и снедаемая ревностью, сказала Тристану, что его парус черен, как смерть. Тристан умер в тот самый миг, когда Изольда Белокурая сошла на берег. Бросившись в замок и обнаружив его мертвым, Изольда пришла в такое отчаяние, что упала рядом с любимым и умерла около него.

Роковая любовь – это древнейшая тема песен и легенд. Как отмечает Дени де Ружмон в своем классическом исследовании «Любовь и западный мир» (L’Amour et l’Occident), посвященном мифу о Тристане, поэты редко воспевают счастливую, веселую, безмятежную любовь. История не утруждает себя памятью о вечно счастливых влюбленных. «Роман возникает только тогда, когда речь идет о роковой любви, подавляемой и обреченной… не плодотворное довольство крепкой пары, не удовлетворение любви, а ее страсть. А страсть означает страдание». Страсть – это то, о чем мы мечтаем, чего мы желаем для наших детей, чем мы любуемся в отношениях других и восхищаемся как ослепительно сияющей драгоценностью чувств, о чем мы тайно вздыхаем. В страсти нуждаются все. Об этом говорит нам в своей песне Род Стюарт, перечисляя лишь некоторых, кто в ней нуждается, – от крестьян до дипломатов, от святых до воров. «Даже президенту нужна страсть». Однако, как справедливо отмечает де Ружмон, страсть, по своему определению, включает в себя страдание. По своей сути страсть – это катастрофа. Но тогда почему мы так ее ценим? Потому что любовь и страдание наделяют нас более ярким восприятием жизни, заставляя нас ощутить трепет, встряхнуться. Испытывая страсть, мы погружаемся в столь неистово сильное чувство, что стремимся к нему даже тогда, когда оно причиняет нам боль. Страстная любовь нас и возвышает, и приносит нам страдания; ради этого плотского возбуждения (когда нам кажется, что все наши чувства приведены в состояние наивысшей боеготовности, солнце всегда в зените, а каждый час – это маленькое «навсегда») мы будем с удовольствием страдать.

Миф о Тристане пробился, как родник, из-под толщи общественной морали. Многие его переделывали, многие его перетолковывали. Мифы – это притчи-предостережения, касающиеся правил поведения, которым человеку положено следовать в обществе, но они также выражают табуированные мысли и тайные страхи людей. Этот миф отражал тревоги европейцев XII века, когда люди пытались осознать нравственные противоречия и суровые истины. С одной стороны, кодексы рыцарства говорили о том, что правит сила, но еще и о том, что рыцарь должен в первую очередь и прежде всего служить своей даме как ее вассал. Таким образом, никто не мог бы осудить Тристана, который был храбрее и сильнее короля Марка, за то, что он бежал с Изольдой, взяв ее как трофей. С другой стороны, законы феодального общества предписывали ему подчиняться своему господину, как вассал. Поэтому Тристан возвратил Изольду своему королю. Существует много видов преданности и привязанности. Так кому же надо сохранять верность, спрашивает миф, имея дело с разными и противоречащими друг другу видами долга?

Как только Тристан и Изольда выпили любовный напиток, они потеряли свободу воли и подчинились природе, которая дала им право потерять голову от любви и убежать вместе. Однако идеалы куртуазной любви основаны на флирте, ухаживании и желании. Рыцарь не должен в действительности обладать своей дамой. Когда влюбленные приходят в лес, к отшельнику, они утверждают, что влюблены из-за любовного напитка, но на самом деле они друг другу даже не нравятся! Любовь охватила их помимо их воли, когда они потеряли бдительность, они не виноваты. Это было своего рода двойное похищение. Произошло нечто волшебное, и оно исторгло их из мира виновности или греха, добра или зла, вынесло за пределы нравственности и перенесло в царство двоих, с его собственными законами.

И там, испытывая изысканные страдания, они оба и властвуют, и служат – но не потому, что влюблены, а потому, что влюблены в любовь. Или, как проницательно отмечает де Ружмон: «Они нуждаются друг в друге для того, чтобы сгорать от любви, они не нуждаются друг в друге как в таковых. Им нужно не присутствие другого, но его отсутствие». Именно поэтому в истории так много препятствий. Когда Тристан и Изольда наконец оказываются вместе, и живут в лесу как супружеская пара, и один день похож на другой, им становится скучна и жизнь, и общество друг друга. Де Ружмон говорит, что суть мифа сводится к утверждению о том, что необходимы препятствия: именно они требуются для того, чтобы ощущать сильную страсть. Влюбленные «идут навстречу опасностям ради самих опасностей. Но до тех пор, пока опасности приходят извне, смелость преодолевающего их Тристана является утверждением жизни». Именно поэтому, когда влюбленные живут в лесу вдвоем, он, ложась спать, кладет между собой и Изольдой обнаженный меч – чтобы добавить немного надуманной «приятной опасности».

Де Ружмон отмечает, что три года – предельный срок для пламенной, но не встречающей препятствий любви. Поэтому срок, когда любовный напиток перестал действовать, был выбран правильно. После этого срока начинается другая, спокойная, дружеская любовь. Ведь чтобы страсть оставалась мучительно горячей, ее нужно подпитывать новыми опасностями.

Кроме того, де Ружмон говорит, что миф о Тристане скрывает в себе ужасное, тайное, постыдное желание, присущее всем нам, – нечто столь страшное, что мы даже не можем об этом сказать, разве что очень иносказательно. И потому мы символически говорим о стародавних влюбленных древних времен. А на самом деле мы не можем говорить об этом потому, что жаждем смерти:

Волшебство появляется потому, что страсть, которую предстоит описать, обладает столь пленяющей силой, что ее невозможно принять без угрызений совести… Церковь осуждает ее как греховную, а здравый смысл воспринимает ее как патологическое излишество. Таким образом, она не должна вызывать восхищения до тех пор, пока не освободится от всякой видимой связи с человеческой ответственностью. Именно поэтому необходимо ввести в повествование любовный напиток, который действует волей-неволей, и – что еще лучше – его выпивают по ошибке.

Любовный напиток – это алиби страсти. Он наделяет каждого из двух влюбленных возможностью сказать: «Вот видишь, меня совершенно ни в чем нельзя винить; ты же видишь, это выше моих сил». Однако благодаря этой обманчивой необходимости все, что они делают, направлено к роковому завершению, к которому они так стремятся, и это завершение они могут приблизить своего рода хитрой решимостью и максимально точной ловкостью, чтобы не подвергнуться моральному осуждению… Кто бы осмелился признать, что он ищет смерти… что всем своим существом он стремится к уничтожению своего существа.

Только в момент смерти мы перестаем позерствовать, бороться и сопротивляться; только тогда мы сбрасываем с себя путы разума, прекращаем участвовать в играх разума, связанных с политикой и религией, освобождаемся от проблем и тревог и становимся частью жизни в ее сущности, самой органической. Парадоксально, но именно в момент ухода мы становимся открыты жизни, как никогда. На эту тему Дилан Томас написал прекрасный сонет:

 
Пять деревенских чувств увидят все всегда:
Зеленая ладонь им не родня, – однако
Сквозь мусор мелких звезд глаз ногтя увидал,
Что горсть моя полна звездами зодиака,
А уши видят, как любовь под барабан
Уходит, в злую даль ракушечного пляжа,
Семь шкур с нее содрал морозец-хулиган,
И раны нежные не затянулись даже,
А рысий мой язык увидит гласных крик,
И ноздри – пламя купины неопалимой,
Свидетель сердца есть! Хранит бессонно он
Пути любви. (По ним – лишь ощупью стремятся!)
И даже если все пять глаз охватит сон,
То сердце чувственным не может не остаться![37]37
  Перевод В. Бетаки.


[Закрыть]
 

Страстная любовь означает отказ от свободной воли, отказ от своей солнечной жизни и переход во власть тьмы. Как напоминает нам де Ружмон, она означает, что мы втайне радуемся страданиям и приветствуем смерть как возможность через боль и страдание обрести особую радость, что сродни глубоко эротическому удовлетворению:

Любить любовь больше, чем предмет любви, любить страсть ради страсти – страдать и лелеять страдание… Страстная любовь, стремление к тому, что иссушает и уничтожает нас в своем триумфе, – вот тайна, которую Европа… всегда подавляла.

Несмотря на свой трагический и даже мрачный сюжет, в котором все складывается неудачно и влюбленные умирают в страданиях, миф о Тристане и Изольде веками пользовался большим успехом. И люди в Средние века, и романтики XIX века, и мы, в начале XXI, – все зачарованы прекрасной музыкой их страсти. Нам нравятся истории о несчастьях. Мы считаем органичным и справедливым, что влюбленные умирают. Почему же любовь и смерть так тесно связаны? Потому что мы становимся более чуткими, более восприимчивыми на краю смерти – и находим это эротичным. «Близость смерти обостряет чувственность, – пишет де Ружмон. – Она действительно усиливает желание».