Текст книги "Танец мотылька"

Глава 15. Бежать!

Глубокий вдох, и я выпрыгиваю из вязкой темноты.

Гляжу в потолок: облущенная побелка висит грязными хлопьями и, кажется, сейчас сорвется, и осыплет меня, словно снегом. Снегом!

Поднимаюсь резко. Скидываю покрывало и борюсь с головокружением. В доме тишина, где-то на улице все еще чирикают воробьи, я вижу, как дневное солнце проникает сквозь штору. Времени прошло немного. По ощущениям.

Выглядываю в окно.

В беседке Марка не видно. Сбоку замечаю какое-то движение. Всматриваюсь. По газону бегает малыш, лет семи, не больше. Меня подкидывает от ужаса. Срываюсь с места и вылетаю на улицу.

Вольного нигде нет.

Аккуратно двигаюсь, стараясь не шуметь. Мне кажется, что «муж» может услышать даже мое дыхание. Устремляюсь к ребенку.

Мальчик беззаботно хватает мяч и футболит его к забору. Вдруг замечает меня и, подняв игрушку, бесстрашно подходит ближе.

– Дласте, – мило улыбается, протянув худенькую ручку для пожатия. – Я ваш сосед, во-о-он тот домик, – он указывает пальчиком на шлакоблочный дом неподалеку.

У меня холодеет все внутри.

– Уходи, малыш, – шепчу и тяну его из поля видимости окон, заводя за угол.

– Я – Даня, а вас как зовут?

– Вика, тетя Вика, – гляжу в его карие глаза, лохмачу курчавые темные волосы и, сжав хрупкое плечо, подталкиваю его легонько дальше. Замечаю в сетке небольшую дыру. Видимо, оттуда он и пробрался на усадьбу.

– Этот дом всегда пустой был. Вы тепель тут будете жить? – он приостанавливается. Все еще прижимая к себе футбольный мяч, постукивает крохотными пальчиками по его поверхности.

– Возможно, – я озираюсь. Марк не должен увидеть ребенка. Это слишком опасно.

– А у вас есть детки?

– Нет, – отрезаю я. Нервничаю и, крепче сжимая его руку, вталкиваю в дыру. – Не ходи сюда. Хорошо?

– Почему? – он выползает с другой стороны и оборачивается. Глядит сквозь металлическое решето. – Я вам не нлавлюсь?

– Нравишься, но, поверь мне, не нужно сюда ходить. Ты же послушный мальчик? Иди домой.

– Ты класивая. У тебя волосы смешные, но ты класивая, – он весело смеется и, футболя мяч, убегает.

А меня стягивает такая тоска, что я не могу устоять на ногах. Опускаюсь на одно колено и, хватаясь рукой за сорняк, с ожесточением вырываю его с корнем. Комки земли разлетаются в разные стороны. Я – сорняк. Зачем жить, если у тебя ничего нет. Ни цели, ни любимого дела, ни дружбы, ни любви…

Я понимаю, что Марк завел меня в тупик – отрезал от внешнего мира, повлиял на всех, кто мог бы со мной общаться, а новых знакомых я не могу заводить, так как это опасно. Он – маньяк, конченный маньяк.

Делаю несколько вдохов. Затем медленно возвращаюсь домой. Вольного нигде нет. В доме тихо – на кухне тикают часы и мерно гудит холодильник. Слабый запах древесины щекочет нос. Неужели ушел? Может у него получилось достать из моей головы то, что нужно? Может он отпустил меня?

Захожу в другую комнату. На стуле разложены его вещи: футболки, джинсы, рубашки. В углу стоит черная сумка. Нет, не ушел.

И я понимаю, что у меня всего несколько мгновений, чтобы принять решение.

В коридоре хватаю рюкзак, благо документы и деньги Марк не трогал, и выбегаю из дома. Ныряю первым делом за беседку, чтобы отрезать видимость из кухни. Мчусь в объятья сада, и со всех ног несусь дальше, так как он слишком редкий.

Сад заканчивается низиной. Земля усыпана какими-то сиреневыми цветами, которые очень резко пахнут. От запаха скручивает живот. Но я, не обращая внимания, мчу дальше. Чувствую, как секут по голени острые соцветия. Зря не надела спортивки и осталась в легких шортах. На открытом солнце слишком жарко, но под тенью деревьев – комары и холод. Вспоминаю, что с собой не взяла воды. Опрометчиво.

Останавливаюсь уже под тенью исполинов-деревьев. В глубине леса темно и сыро. Меня бросает в дрожь.

Гляжу назад. Солнце катится на закат и через пару часов наступит вечер. Небо чистое и необъятное, синь так и льется в душу. Отряхиваюсь, чтобы не вспоминать глаза мучителя.

Чем он лучше Игоря? Разница только в том, что Вольный втерся в доверие, совратил и был нежен. И все это было фальшью. От воспоминаний о той ночи ловлю в животе жуткий спазм, сгибаюсь пополам, но все равно бегу. Игорь же долго преследовал. Общался, носил цветы, дарил подарки. Я отказывалась от всего. Парень каждый раз покорно уходил, а его презенты я находила в мусорке около гримерки. Считала, что поступаю правильно – не даю ему ложной надежды.

Со временем стали общаться теснее и сдружились. Подарки прекратились, приглашения тоже. И он, казалось, успокоился. Смирился со статусом «друг».

Как-то девчонки с труппы позвали меня на вечеринку, и я, дура, согласилась. Игорь тоже был там. Весь вечер приставал и, когда подвыпил, совсем стал невыносимым. Я решила уйти и, только у двери в квартиру почувствовала неладное.

Игорь прятался в темном углу, глаза его горели жутким огнем вожделения. Закрыть дверь я не успела, он впихнул меня внутрь и…

Дыхание зашлось от воспоминаний. Я согнулась еще ниже и задышала часто-часто. Даже побои Марка не сравнить с той болью, что мне пришлось пережить. И, самое страшное – потом Игорь пришел в клуб и сделал вид, что ничего не произошло. Я доверяла ему, искренне дружила, а он…

И что хуже? Добровольно шагнуть в пропасть или быть жертвой обстоятельств? По мне так жертвой легче. Возможно, потому что тогда я могла полностью отдаваться танцам и попытаться забыться. Теперь же я могу думать лишь о том, как выпутаться и не сгореть в этом пламени. Хотя бы банально – выжить.

И тогда, и сейчас: я совершенно одна. Признаться родным в тот раз не могла, слишком было унизительно, а сейчас – невозможно. Друзьям? Какие друзья? У меня их не было и нет. Только Артем знал и помогал, но его было слишком мало.

Наверное, все что со мной происходит – заслужено.

Наконец, дыхание выравнивается. Я выламываю палку и иду вперед: лучше во тьму и сырость, чем назад – в лапы чудовища. Все еще верю в успех.

Около часа бреду по лесу, замирая от каждого шороха. Мысли путаются. Тревожит то, что когда я вернусь домой родные меня не вспомнят. Что тогда делать?

Подумаю позже. Сейчас важно спастись.

Чем глубже в лес, тем гуще деревья. Много непроходимых зарослей и колючих кустов. Тело ноет от усталости, желудок ворчит от голода, губы пошерхли и покрылись коростой. Хочется пить, в уголках рта собирается пена. Но я все равно иду и иду.

Кажется, впереди просвет. Я ускоряюсь. Продираюсь через плотную стену веток, обвешанных паутиной и насекомыми. Жажда жизни так сильна, что мне на все плевать. Я просто грызу камень, крошу зубы и пытаюсь выкарабкаться. Ломаю крылья, но выбираюсь из банки.

Выскакиваю, подталкиваемая надеждой, что лес закончился, но понимаю, что снова ошиблась. Узкая грунтовая дорога с двумя выраженными колеями, по центру высокие сорняки. Явно давно здесь никто не ездил. Напротив еще одна полоса густых зарослей и только два пути: вправо или влево.

Выбор. Слишком сложный, чтобы решить сразу.

Я присаживаюсь на склон, где прилепился пучок мха. Он мягкий и теплый. После прохладного леса, эта полоска света на дороге даже в радость. Жутко хочется пить, до невыносимости есть. Во рту все давно склеилось, трахея горит огнем.

Гляжу в одну сторону, затем в другую. Одна может привести меня на волю, другая – к погибели. Ночевать в лесу я не смогу, потому нужно идти дальше. Возможно получится встретить людей и попросить о помощи.

Осматриваю оцарапанные руки. Треклятое кольцо все еще на пальце. Снова пытаюсь снять, но оно даже на миллиметр не сдвигается.

За спиной хрустят ветки. Меня сковывает от страха. С трудом поднимаюсь и всматриваюсь в темноту. Тихо, только птицы поют предвечерние романсы.

Солнце давно прячется за верхушками деревьев, на землю плавно опускается кровавый вечер. Вижу зарево с правой стороны.

Снова что-то щелкает и трещит в чаще.

Я срываюсь с места и бегу в одну из сторон дороги, уже не важно куда. Я уверена, что это он.

Укол и кольцо начинает гореть.

– Вика-а-а! Ты же знаешь, что не убежишь от меня! – слышу голос Марка.

Ныряю в другую полоску леса и бегу со всех ног. Меня толкает не только страх, а еще остатки надежды, что где-то там впереди есть спасение.

Когда уже не могу дышать, замираю возле исполинского дерева, вцепляясь до белых косточек в грубую кору. Мучает догадка, что кольцо не просто так жжется. Дура я дура. Ведь связал нас этим кольцом. А как снять, я знать не знаю.

Меня тут же швыряет в перегной. Впиваюсь пальцами в трухлявую землю и не могу сопротивляться притяжению. Ухватываясь за выступающий корень, хриплю. Тело тянет, трещат кости от рывков и, если я сейчас не отпущу руки – меня просто разорвет пополам. Палец горит, кольцо накалилось до красна. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Закусываю до крови губы от напряжения.

– Крыло-о-о-ва! Хочешь поиграть в прятки?

На миг хватка ослабевает и невидимая нить исчезает. Я тут же встаю и бегу в гущу, в противоположную, от голоса Вольного, сторону. Впереди слабый свет. Набираю скорость и вылетаю в пустоту. Лечу вниз с криком, и через несколько секунд над головой смыкается черная вода.

Выплываю на поверхность и не могу сориентироваться. Течение несет в сторону. Переплываю к ближнему берегу.

Темнота окутывает быстрее, чем ожидалось. Последние солнечные лучи поблескивают на водной глади. С трудом выбираюсь на сушу и тут же оказываюсь зажата сильными руками.

Глаза в глаза.

Мне кажется, что Марк не сердится, а боится. Прикрывает мне рот ладонью, озираясь по сторонам. С него течет вода. Она попадает мне на ресницы и щеки.

– Молчи, – шипит он, когда я пытаюсь завопить.

Обессиленно выдыхаю через нос. Мне от него не уйти просто так. Но я готова на самые крайние меры – даже на убийство. Я должна выбраться. Должна себя защитить.

Пока Вольный прислушивается, нащупываю ветку и, словив момент, бью его по голове.

– Вика-а… – хрипит Марк и заваливается набок.

Я подскакиваю и бью носком прямо ему по ребрам – в слабое место. Другой возможности у меня не будет. Но ударив один раз, останавливаюсь. Вольный не шевелится.

Наклоняюсь, чтобы прислушаться. Сумерки заволакивают все вокруг и все тяжелее улавливать очертания чего-либо. Глаза Марка закрыты, мокрые волосы облепили лоб, будто паучьи лапки. Он не стонет и… не дышит.

От шока роняю палку и бегу прочь, раздирая в кровь ноги и плечи. Не могу остановиться – дыхание так завелось, что, кажется, я сейчас лопну, как мыльный пузырь.

Сглатываю прогорклый вкус во рту и, замирая возле ближайшего дерева, съезжаю вниз. Реву в ладони и не могу остановиться. Я снова убила человека! Я – убийца!

А в голове куски воспоминаний: его поцелуи, объятья, его запах. Наш танец и наша ночь, а затем все заливает мраком и меня несет в пропасть…

Кто-то тянет за плечи вверх и притягивает к себе. Уже не могу ничего чувствовать: я провалилась в какой-то невыносимый водоворот тьмы. Он уносит все хорошее, что когда-то было в моей душе.

Слышу сладко-древесный запах и не знаю плакать пуще или радоваться.

– Вика, успокойся, – Марк гладит по спине. Я вздрагиваю от каждого прикосновения. Мне и больно, и приятно одновременно.

– Отпусти меня, – прошу, задерживая дыхание. Самой противно от своих же эмоций и чувств.

– Ты убежать от меня не сможешь, а гасать по всему лесу у меня нет желания. Отпущу, если пообещаешь быть смирной. Или мне придется выключить тебя и волоком дотащить до дома.

– Отпусти…

Марк чуть отстраняется.

– Обещаешь?

Я стискиваю потрескавшиеся губы и киваю.

– Отлично, – он отходит в сторону. В темноте не вижу его выражения лица, но по голосу слышу улыбку.

– Не понимаю, что смешного?

– Да с тобой все как-то смешно. Все не так, как надо, – Марк внезапно заливается рванным хохотом и уходит еще глубже во мглу.

Пусть идет – я не сдвинусь с места.

Жду какое-то время, слушая пение сверчков, скрежет коры и уханье совы где-то вдалеке. Затем сдерживаю дрожь в коленях. Так и хочется скрутиться калачиком. Домой хочу, к маме. Как жаль, что последнее время я так мало проводила время с родными. А теперь они и не вспомнят это. Так что жалость бессмысленна.

– Ты идешь? – прямо над ухом говорит Марк. Я вздрагиваю.

– Придурок! – только и могу сказать.

– Позавчера ты так не считала или, когда там это случилось? – хихикает Вольный. У него какое-то слишком игривое настроение, но от последних его слов сводит челюсть.

Я замахиваюсь и бью наобум в ту сторону, где слышен дерзкий голос. Но налетаю на ветку: она продирает кожу и пробивает ладонь.

– Я тебя задушу во сне, будь уверен, – хватаюсь за рану и, сцепив зубы, терплю боль. Теплая влага бежит по руке.

– Пугаешь? – теплый воздух скользит по плечу и замирает на затылке. Марк тянет мои волосы назад. Обходит меня, и я упираюсь в его грудь лицом. Берет мою руку и что-то шепчет над раной. Боль уходит, а кровь останавливается.

– За что, Марк? Я не понимаю. Что я тебе сделала?

– Ничего. Ты – жертва обстоятельств.

Вольный смотрит на меня и при свете луны он кажется каменным изваянием. Захлестывает странное чувство дежавю, словно это уже было когда-то. Он неотрывно смотрит в глаза, и я чувствую, как поднимается широкая грудь, как глубоко его дыхание.

Тянет подбородок, а я ненавижу себя, потому что не могу оторвать взгляд от его губ. Схожу с ума. Злость разрывает изнутри. Меня корежит и крутит, словно я кусок пластика, который бросили в огонь.

Марк склоняется и пылко целует, проникая, раскрывая губы. Он не спрашивает разрешения – берет, вкушает и пьет. И сам дает мне то, что я требую. Какое-то время, ради упорности, колю пальцами его торс, но вскоре отдаюсь сиюминутному порыву и обнимаю его мокрую шею. Путаюсь в липких волосах, тяну их на себя, заставляя еще неистовей терзать губы. Языки сплетаются в бешеном танце, которому нет логики. Я – чертова жертва стокгольмского синдрома. Или, скорее всего, моя тяга к Вольному – магическое влияние. Не могу же я и бояться его и хотеть? Так не бывает. Знаю, что все это неправильно, но не могу себе запретить. И остановиться нет сил.

Отрываясь от меня, Вольный делает глубокий вдох, а затем шепчет в губы. Разбираю обрывки слов:

– …невозможно… что-то идет не так…

Он поворачивает меня спиной к дереву и прижимает к колючей коре. Слышу, как чвакает рюкзак, и вода стекает по ногам. Я не сопротивляюсь, захваченная ненормальной, жгучей страстью. «Муж» целует бешено и рвано, словно пытается выпить все наслаждение здесь и сейчас, чтобы потом мучить дальше. Пусть. Мне все равно. Я хочу разрядки, хочу этого не меньше него. И что будет потом, меня не волнует.

Майка задирается одним движением, голая кожа требует тепла его рук и отзывается мелкой дрожью на малейшие прикосновения. Хочу закричать, но выдавливаю стон.

– Ненавижу…

Марк вдруг отрывается от губ и, придавливая сильней к дереву, прикрывает ладонью мой рот.

– Тсс…

– Что? – испуганно мычу я. Он кажется взволнованным. Озираясь, слушает тишину. Сверчки ударяют в смычки ярче, словно им дали команду.

Вольный тихо выдыхает. Долго смотрит на меня каким-то горестным и блестящим взглядом.

– Нет, так не должно быть! – и вдруг замахивается и бьет по лицу тыльной стороной ладони. Не сильно, но унизительно.

Я выплевываю стон.

– Это за то, что сбежала.

Бьет еще раз. Вцепляюсь в его футболку заиндевевшими пальцами. Все еще полуобнажена перед ним. Как оголенный нерв, как электрический провод.

– А это за то, что… – он замолкает. Сдавливает мои скулы ладонями и налетает ураганом на губы, сминая их.

Нет разницы в жестокости. Есть я, которая навсегда застряла между «до» и «после». И будущего нет. И прошлое кануло в лету.

– Скотина… – только и могу произнести я, когда Вольный отстраняется. Он все еще удерживает меня возле дерева. От холода и боли сводит тело. Трясет, как при контузии.

– Хуже, – он щелкает пальцами, и я проваливаюсь в никуда.