Текст книги "Шантажист"

Шаг 22

После душа, где я пыталась стереть с себя ощущение чужих прикосновений, я набралась смелости и заглянула в кухню. Арсен, вооружившись лопаткой и защитившись моим красным передником, что-то помешивал на сковороде.

Пахло вкусно. Непривычно для моего дома, но приятно. И вместо того, чтобы поблагодарить, я тихо сказала:

– Тебе пора, гражданин начальник, – подняла на изумленного и застывшего в полоборота мужчину взгляд и показала на дверь. – Мне уже лучше, ты можешь идти. Не смею задерживать.

Он ухмыльнулся, спокойно повернулся к плите и продолжил переворачивать… овощи и мясо.

Что за упертый мужчина? Сказала же, что ему ничего не светит, что он прилип?

Я скрутила руки на груди и упала на стул. Меня колотило. Хотелось побыть в одиночестве, а присутствие чужого человека в доме, тем более, мужчины и шефа в одном флаконе, меня раздражало. А еще ужасало, что до этого по этому полу бродил тот, кто меня решил извести и растоптать. И я никак не могу себя защитить.

– Ты какой чай любишь? – вдруг спросил Лиманов и поставил передо мной тарелку. Идеальный мужчина – и есть приготовил, и поухаживал, и интересуется вкусами, но я не могу подпустить его. Не получается.

– А какая разница?

– Мне интересно, – в темных глазах мне почудилось ночное озеро из старого-старого сна. – Я вот черный листовой без сахара люблю.

– Мне неинтересно, – отсекла сухо, и Лиманов понял, что я его хотела задеть.

– Так все-таки, какой заварить, больной пациент, который умеет только рычать?

– Ты такой мне все равно не нальешь, его просто у меня нет, – горло запершило, я откашлялась и откинулась на спинку сидения, устало прикрыв глаза. Слишком много сил уходило на то, чтобы его спровадить. Пусть делает, что хочет, буду его игнорить. Меня терзало, что ворон был в квартире, мог сделать, что угодно, даже убить, ведь я еще не знала, кто он такой. Вдруг маньяк? Нужно было выйти с ним на связь, а при шефе это невозможно сделать.

– Спорим, я угадаю, какой ты любишь? – заговорил рядом мягкий голос, и теплый воздух скользнул по уху и запутался в мокрых волосах.

Я отодвинулась.

– Арсен, ты зря мучаешься, – сказала серьезно и слабо оттолкнула его в грудь. – Тебе ничего не светит.

– Совсем ничего? – он хитро сощурился и показал на мою руку, что от близости и приятно запаха его тела, покрылась мурашками.

– Мне просто холодно, – рыкнула я и еще передвинулась по уголку, почти врастая в спинку. Для правдивости обняла себя и потерла ладонями ребра.

– Держи, – Арсен потянулся через мое плечо, наклонился так близко, что я увидела его поры и легкую испарину. Стало тесно, жарко, обжигающе. Хотела уже взбрыкнуть, что он себе позволяет, но мужчина отстранился и укрыл мне плечи вязаным свитером. Своим, видимо, потому что у меня такого точно не было.

Не признаваться же, что мне жарко на самом деле? Я коротко кивнула, поджала губы и опустила голову. Его взгляд, с легкой надменностью и покоряющей уверенностью тяжело оказалось удержать.

– Я не давлю, Тая. Это твой выбор. Приятного аппетита, – Лиманов сказал это сквозь зубы, развязал передник и, оставшись в футболке и джинсах, пошел в коридор. Я услышала, как открывается входная дверь, и скрипит петлями мое поражение. Он что решил уйти?

Наклонив еще ниже голову, запустила пальцы во влажные волосы и хорошенько дернула. Что я творю?! Шеф просто пришел помочь, а я веду себя, как конченная дура.

Выскочила в коридор, когда дверь почти закрылась.

– Арсен…

Мужчина обернулся.

– Что-то еще приготовить?

– Нет, – я смутилась. – Ты свитер забыл, – потянула ему вещь, а он повел плечом и отмахнулся.

– Оставь себе, – и повернулся, чтобы уже точно уйти.

Я кусала губы и не знала, что делать. Это как-то совсем неправильно. Мне было страшно подпускать его, слишком быстро, слишком навязчиво. Хотя, может, я просто придумала себе это? Может, дать ему и себе шанс?

Когда хлопнула дверь, я вздрогнула и очнулась. Распахнула, выбежала босиком на площадку и услышала, как быстро удаляются тяжелые шаги, шаркая по ступенькам. Не стала Лиманова звать, останавливать, пусть идет. Мне нужно со своей жизнью разобраться, а его внимание слишком отвлекает.

Вернувшись в дом, пошла прямиком к ноуту и первое, что прочитала, было…

Raven: Как же я тебя ненавижу, тварь. Скажи спасибо, что не задушил. Что не взял силой, пока ты дрыхла, сука…

И ниже куча моих фоток, сделанных вчера. Откровенных, жалких, потому что была в отключке и с высокой температурой. Урод! Я тебя найду, извращенец!

Он был в сети. Вездесущая пакость! Я не боялась, не тряслась больше, потому что, как вирусом, заразилась желанием его уничтожить. Никому не позволено мной играть. Я буду делать это только по доброй воле.

Ну что? Поиграем?

Тая: что ты хочешь, чтобы я сделала?

Ответ прилетел почти сразу.

Raven: включи камеру и приласкай себя.

Шаг 23

Первой мыслью было – послать его куда подальше. Вторая против моей воли скатилась между ребер и застряла пульсирующей точкой внизу живота, заставив меня прикусить губу и покраснеть. Стыд-то какой! А последняя принесла мне ярость. Такую, что хотелось ноутбук забросить в ближайшую стену.

Тая: Ты серьезно думаешь, что я это сделаю?

Raven: Можешь не делать *хохочущий смайл*, но ты сама предложила, а я уже загружаю видео в сеть. У тебя, Афина, минута на размышления. Или ты расставляешь ноги и покажешь себя, хотя я и так все видел, или твоей жизни… *смайл зеленого цвета, будто его очень долго душили* капец, короче.

Тая: Ты блефуешь.

В ответ пришло аудио. Я не сразу решилась его включить, руки тряслись, а остатки простуды ломали мышцы и добавляли туманности в мое настоящее. Казалось, я продолжаю спать.

И только низкий голос, с заметной хрипотцой и флёром синтетики, был очень даже реальным:

«Слушай сюда. Курица кволая. Я не люблю, когда меня игнорят, динамят, а тем более, не воспринимают всерьёз. Ты сейчас или снимаешь с себя одежду, или больше нам с тобой говорить не о чём. Чтобы ты не сомневалась в моих намерениях, показываю, для особо тупых, трансляцию, где твоя жизнь висит на волоске».

Я рванула с дивана, заходила по комнате, напрягая память, чтобы вспомнить его голос, привычные слова, мелочи. Кто это может быть? Где я его слышала? Ну слышала ведь! Точно слышала. Охранник? Леша? Курьер? Или Ванька с печатной? Кто он такой? Что-то царапалось в груди, что-то пыталось мне подсказать, а я слишком была уязвлена эмоциями и не могла сложить два плюс два.

Сдерживая панику, покосилась на экран. Видео-трансляция запустилась. Ворон снял, как запускает фильм с моим позором в сеть и нажимает «отправить». Когда загрузка файла дошла до девяноста процентов, я зарычала и рванула волосы. Как же сложно переступать через себя!

Не смогу! Не смогу! От одной мысли раскрыться перед ним, чужим, мерзким ублюдком-извращенцем, бросало в жар. В больной, невыносимо волнующий жар.

Сломаться и позволить ему отправить? Пусть все идет в бездну. Надоело обманываться и думать, что я лучше, чем все это. Надоело себя уговаривать и мечтать о хорошей, тихой семейной жизни. На-до-е-ло.

Я не стою своих иллюзий.

Телефон вдруг ожил и завибрировал входящим звонком.

«Номер зашифрован» – кричал экран.

Я нажала кнопку и приложила к пылающему уху трубку.

– Обрати внимание, кому отправляется видео, – протянул Ворон с улыбкой. Я ее ощущала, слышала сквозь цифровую линию, сквозь воздух и бой сердца груди. Он, скотина, улыбался своему триумфу!

Посмотрела на экран и чуть не закричала.

Не-е-ет! Он отправляет видео Лере? Ну почему именно ей?

– Ты урод. Ворон, ты последняя мразь… Ненавижу тебя. Чтоб ты сдох! Чтобы подавился бобовым зернышком, петух облезлый! – Я рухнула без сил на диван и злобно договорила: – Ты отвратительный прогнивший хрен!

– Все сказала? Отправлять? Дя-я-я, – он снова заулыбался, больной кривляка, – сто процентов загрузки, милая. Что скажешь?

– Выключи, – прорычала-прокричала в трубку. Как я ее не съела – ума не приложу, потому что была готова сейчас разорвать подлое птичье горло, будь он рядом. – Я все сделаю.

– Связь со мной не прерывай – первое правило, – добивал шантажист, пока я собиралась с духом. – И ты… – он хрипло откашлялся, – должна кончить. Все ясно?

– Я не смогу, – взмолилась.

– А ты смоги-смоги, я больше не играюсь, милая Афиночка. Надоело тянуть резину. Хочу видеть тебя. Кончать на тебя. И видеть, как ты мучаешься! Чувствовать, как переступаешь грань и наслаждаться твоим самокопанием. Пока ты не сломаешься от вины! – Он немного понизил тон: – Даю тебе десять минут. Выдохни. Подготовься морально, вспомни яркое прошлое, ха-ха. Скажи спасибо, что я сегодня добрый и не вколачиваюсь в твой зад, курица!

И отключился. Мразь!

Я проскрипела сквозь зубы «спасибо» и схватилась за горло. Лучше бы он меня придушил во сне – была бы уже свободна. Как я могу подпустить к себе хорошего мужчину, если в моей жизнь есть вот такая ложка дёгтя? Прошлое, которое не отпускает, мучает, выворачивает низменные мечты и желания из души. Прошлое, за которое стыдно и больно. Как мне рискнуть и схватить счастье за хвост, если я болтаюсь в петле его рук, боясь выскользнуть из захвата в обрыв.

После смерти Коши я множество раз оказывалась на грани. С одной стороны радовалась, что все стерлось, что свидетелей не осталось, что документы и файлы сгорели, а с другой… Были среди заказов мужчины, которые импонировали мне, я не хотела поступать так, как…

Да, виновата. Да, ошибалась. Да! Шантажист прав – нет мне прощения. Я сама подчинилась и пошла на поводу у обстоятельств. Что теперь терзать себя лишний раз? Моя жизнь все равно разрушена, этот птиц ободранный глубже в грязь меня не втопчет. Просто глубже, чем я и так сижу, уже некуда.

Десять минут не прошло. Наверное. Но ждать больше я не хотела – решилась. Включила видеосвязь и распахнула халат. Наклонила немного крышку ноута, чтобы не видно было моего лица, и скользнула ладонью вниз, к горящей между ног точке.

Наслаждайся, сучья падаль. Душу ты все равно не получишь!

Шаг 24

Это было странно. Стоило коснуться себя, меня прошило тысячами игл. Такими мощными, что, придавив сильнее, я оказалась на грани. Но гордость била по самому больному и заставляла сдерживаться, отдалять пик, не показывать эмоций. Не разрываться в сладкой наслаждении.

Только не с ним. Только не сейчас. Не хочу.

Я откинулась назад и представила, что лежу на море, на горячем песке, и нет никакого унижения. Нет камеры и ублюдка, что пускает слюни на экран. Да захлебнись уже!

С этой мыслью ускорила ласку, потерла пальцами по клитору и застонала, выгнув спину и раздвинув ноги. Как же давно не было разрядки, будто в прошлой жизни, и Ворон будто знал об этом. Знал обо мне больше, чем я догадываюсь. Сколько же времени он за мной следит?

Накал и искры сыпались, но, как и раньше, когда доводила себя до ручки и едва ли не искрила от воздержания, я не могла отпустить себя.

Стало больно. Так резко, что я распахнула веки и остановилась. Задышала глубоко. Грудь поднималась и опускалась, а лоб покрылся испариной, влажные волосы рухнули на глаза. Я безумна. Свихнулась.

Телефон загудел. Настойчиво и порывисто. Я подалась вперед и нажала «принять».

– Что тебе еще, урод хренов? – сказала резко.

– Тая, мне ничего не нужно, – заговорил удивленно Лиманов. – О, какие ты слова знаешь. А с виду такая…

– Какая? – поникла я и прикрыла ладонью глаза. Ненавижу себя.

– Сдержанная. Я чего звоню? Хотел извиниться, что так… ушел. Некрасиво получилось, меня как-то никогда не отшивали так… прямо. Еще хотел спросить, как ты. Вдруг стало хуже…

Ненормально я! Хотелось закричать, но я сжала кулак, свела ноги, чтобы погасить невыносимое не погасшее пламя, и постаралась спокойно ответить:

– Извините, Арсен Славович, тут один телефонный террорист пытается мне пылесос продать, вот и вырвалось, а на счет извинений… Не ваш я цветочек, не трудитесь. Тем более, я не обижалась. Завтра выйду на работу, мне уже лучше. Спасибо за все.

– И ты, конечно, отказала? – словно промотав мимо мои слова о том, что ему ничего не светит, сказал Арсен. – Ну, тому с пылесосом. Есть хоть один мужчина, которому ты сказала «да»?

– Давайте не будем мою личную жизнь обсуждать?

– Ты права. Извини. Я слишком тороплив, знаю, – Он порывисто выдохнул, отчего у меня в ушах завибрировало. – Просто ты меня наповал сразила. И зная, что у тебя никого нет, боюсь упустить шанс.

– Спокойной ночи, Арсен, – выдавила я, косясь на глазок камеры и открытый видео-чат с Вороном. Конечно, же он прятался за темнотой, но я видела его силуэт, и это выводило меня из равновесия.

– Спокойно ночи, Таинственная Тая. Но обед в силе, – добавил Лиманов.

– Как захотите, – устало проговорила я и, отключившись, снова укусила нижнюю губу. Кажется, слишком сильно, до крови. Мне нравилось слушать Арсена, говорить с ним, но мысль о том, что я под наблюдением маньяка, корчила и выворачивала. Я будто несколько суток таращусь в дуло пистолета и жду, когда же он наконец выстрелит.

Телефон снова зазвонил.

– Что-то забыли сказать? – сразу ответила я.

– Я хочу, чтобы ты с ним замутила, – хриплый голос заставил поежится. – Соврати его, доведи до грани, как ты умеешь, а потом…. – Ворон замолчал. Сопел в трубку, а я лежала, запрокинув голову на диван, и давила колючки, что мчались по телу от его приказов. Завтра подниму все, что помню о своем прошлом, и найду тебя. Достану документы, бумаги, найду людей – только так я свяжу ниточки и пойму, кто может затаить злобу. Ты не будешь бесконечно держать меня на крючке.

Ворон что-то говорил, я слушала вполуха, но последние резкие слова заставили дернуться:

– Трахнись с ним, а потом я решу, что дальше.

– Я Не. Стану. Этого. Делать, – твердо сказала и запахнула халат. – Сеанс окончен. Пошел ты на хрен, подонок! Подкладывать меня под других ты не будешь! Конченный извращенец!

Выключила ноут, телефон и, сбивая стены плечами, ушла на кухню. Встала у окна, вцепилась холодными пальцами в подоконник, распахнула окно и долго смотрела на ночной город, что щедро рассыпал бисер фонарей по улицам и между домов, и глотала холодный влажный воздух. Мне нужно остыть, унять дрожь и ярость, иначе я сломаюсь, и он добьется того, чего хочется. Ведь Ворон прямо говорил, хочет меня мучить. Именно морального слома он добивается. Не бывать этому! Я не сдамся.

Пережила предательство. Пережила смерть близкого человека. Пережила одиночество. И это переживу. Пусть надрывается. Пусть пытается меня утопить. Ничего у него не получится.

Телефон надрывался в комнате, а я закрыла лицо ладонями и дрожала. Не буду отвечать. Не буду с ним говорить. Это слишком болезненно тревожило меня, бросало в какую-то тьму, заставляло чувствовать себя шлюхой. Потому что, честно признаться, меня его игры, настойчивость и таинственность в голосе в поступках, немыслимо возбуждала. И признавать такое оказалось сродни признать себя сумасшедшей.

Когда я успокоилась и вернулась в комнату, телефон все еще звонил. Сполз от вибрации на пол, но продолжал настойчиво зудеть.

– У тебя три выбора сейчас, сука. Ты динамить меня не будешь, я тебя предупреждал, – заговорил Ворон, стоило мне принять звонок.

Почему я его сейчас не боюсь? Почему хочу продолжать… Нет! Я буду сопротивляться.

– Ты заканчиваешь то, что начала, ты соглашаешься совратить своего няшку-начальника, или я сейчас же приезжаю и трахаю тебя во все дыры. Считаю до трех. Решай! Раз… – он снова, тварь, улыбался. – Два, – еще шире, потому что знал, что я выберу. – Три…

Я молча открыла ноут и запустила видео-чат. Подавись, облезлый петух!

– Не отключай связь, – приказал покладисто, даже сбавил давление в тоне. – Решила со мной в молчанку играть? Хорошо. Я тебе помогу, просто слушай и подчиняйся.

Я поджала губы, снова неосознанно куснула до боли и осторожно приоткрыла полы халата. Все тело горело, плавилось от желания. Безудержного и больного. Что он со мной делает? Что он со мной сделает, если я поддамся? Кем стану? А разве это важно, когда я такая, какая есть?

Отступление 2

Она смела мне перечить, противостояла до последнего, но я видел по густому румянцу, по закусыванию до крови нижней губы, слышал по рваному дыханию, что сука потекла. Да она больная! Такая, как я.

Ее прут эти игры. Осознание пришло неожиданно, и стало жарко. То есть она все это творила – чтобы ублажать свою страсть и похоть? Разрушала жизни ради удовольствия?

Я заставлю ее сейчас таять и наслаждаться, втяну в западню ласки и истомы, а потом ударю в сердцевину – уничтожу, сделаю так больно, что дышать не сможет. Как била она. Как жгла она мое сердце.

– Согни колени и подтяни их к себе, – приказал, занижая и замедляя голос. Программа искажения тембра включалась на мобилке автоматически, но я все равно старался не выдать себя. Она вслушается в особенности темпа и признает меня, а это мне не нужно. Тот импульс, когда ввалился в ее квартиру, больше не повторится – никогда не раскрою себя. Для этой твари я подготовил такой многоступенчатый план мести, что никому не пожелаешь ее участи, и менять задуманное не собираюсь. Афина будет отвечать. Будет страдать, как страдали те, кто клюнул на ее удочку.

Девка послушалась. Расставила порочно худенькие ноги, тонкие лодыжки оказались на расстоянии вытянутой руки. Иллюзорно близко, но так далеко от меня. Ну шваль же, что с нее взять? Раскрылась, представив моему взору напряженный бугорок клитора и узкую щель. И пусть соврет, что ее эти игры не возбуждают! Не по-верю.

Удивляло только то, что за пару лет слежки, я ее ни с кем не видел. Никто ее не провожал, никто не бегал, не носил цветы, не водил в кино или театр. Всегда одна. Домой никого не пускала, в кафе или рестораны ходила, только если была деловая встреча. На работе держалась стервозно, отшивала мужчин по первому признаку ухаживания.

Что-то с ней не так. Я давно это осознал.

Афина поерзала, от этого камера выхватила ее вспотевший лоб и пряди влажных волос. Она больна. Почти сломана. Может, остановиться? Дать ей еще времени прийти в себя?

Нет, сука. Нет. Она меня не разжалобит своим видом. Пусть скажет спасибо, что у меня еще остались силы ее не убить.

Глядя в испуганные глаза цвета бездонного неба, на приоткрытый чувственный рот, в который хотелось вторгнуться, на дрожащие тонкие ухоженные пальчики, что опустились к средоточию порока, я едва дышал. Воздух в легких булькал и не хотел выходить наружу. Он будто нырял в меня, проникал сквозь грудную клетку, раздвигал ребра и давил вниз, на пах, наливая член. Я был голоден, возбужден, отравлен, но месть не давала расслабиться, толкала на следующий шаг.

– Погладь себя, – выждал паузу, пока она секунду медлила, а потом заработала кончиками пальцев. – Нет. Ты спешишь. Медленн-е-е… Откинь голову назад и слушай меня, – я продолжал говорить в телефон. Звук на ноуте не включал, потому что там она услышит мой настоящий голос.

Тая выстрелила яростным взглядом в камеру, а потом внезапно потухла, будто девушка вырубила эмоции, и глаза отрешенно уставились в одну точку, но Афина-таки сделала то, что я велел – подалась назад и выставила небольшую грудь вверх. Такие вишенки-сосочки, как кнопочки, как… Она даже плоская, как я люблю. Такая, как люблю. И ненавижу.

– Расслабь ноги, – говорить было все труднее. Я перевозбуждался, крыша тряслась и норовила меня раздавить. Я откинулся на спинку стула и прикрыл на миг веки, потер уставшие глаза. – Ты напряжена. Включи громкую связь и отложи мобильный на стол. Освободи руки.

Тая прошипела какой-то мат, я ничего не расслышал из-за помех на линии, или сердце бабахнуло в грудь так, что оглушило – не важно. Девушка все-таки подалась вперед и бросила телефон на столешницу.

– Easier[1]1
  Easier – Легче (с английского)


[Закрыть]… – прошипел я на нее грозно. – Спокойней.

Говорить, глядя на нее через мегабайты цифрового пространства, но осознавать, что там не запись, а она настоящая, оказалось тяжело. Я не ожидал такой резкой реакции от себя, потому замялся, разглядывая, впитывая ее контуры, считая родинки, желая прикоснуться, глотая комок горечи и сдерживаясь, чтобы не опустить кулак и не разрядиться в экран. Никогда на нее не дрочил, она этого не достойна.

– Проведи одним пальцем по губам, а потом погрузи в себя палец на одну фалангу.

Она задышала чаще, укусила сильнее губу, но снова послушалась. Когда толкала в себя палец, я скрипел зубами – это, блядь, сводило с ума.

– Выгни немного спину, – совсем сипло сказал я и снова закрыл глаза. – Вторую руку положи себе на грудь, сожми сосок. Сделай себе больно. Сильнее. Еще! Возьми его в рот. Палец. Пососи.

Она колебалась, смотрела в мои глаза, будто видит насквозь, но все-таки выполнила и следующий приказ, продолжая молчать, только через ноздри вылетал шумный воздух, а язычок скользнул по светлой коже, и губки захватили целиком палец. Я не удержался, расстегнул ширинку и взял в руку каменный ствол. Испытал жуткую боль от прикосновения, но еще большую от осознания, что проигрываю бой с самим собой. Яйца звенели, поясницу перемкнуло. Я едва сдерживался от бесконтрольного семяизвержения.

– Поменяй руки, – приказал я резко. Девушка дернулась, но тут же послушалась. Будто была в прострации. Напрягало, что молчит, а с другой стороны слышать ее голос – в стократ мучительней, чем видеть, как она себя ласкает.

– Глубже вонзайся. Да-а-а… Теперь двумя пальцами, а второй рукой сомни грудь. До сильной боли. Выкрути сосок, потри его о ладонь.

Афина, послушно повторяя за моими словами, выдавила сдавленный стон и откинулась на спинку дивана. Задрожала сильнее, почти сползая с дивана.

– А теперь наращивай темп. Ласкай себя активней. Погружай палец глубже, насколько сможешь. Нет, ноги держи разведенными! Еще шире! Вот та-а-а-к. Опусти вторую руку, зажми между пальцами клитор. Сдави. Чаще, еще чаще, еще! Толкай! Сильней-сильней! Давай же! Течешь, подлая сука…

Я уже не сдерживался, гладил себя по длинне и откровенно готов был излиться, двигая ритмично кулаком, но оставался на кончике безумия.

– Афина, ты должна кончить, – проговорил еще ниже. – Я хочу это видеть.

Она замотала головой, но не подняла ее. Смотрела в потолок и продолжала механически вталкиваться в свою норку пальцами, второй рукой поглаживать-покручивать возбужденный бугорок.

Это было так остро, так неприлично, что можно было подумать, что мы – настоящие любовники, временно разъехались по разным городам и просто соскучились. Как же все жестоко наоборот! Я слишком близко, я так близко, что могу встать и прийти к ней хоть сейчас. Втолкнуться в нее, разжарить так, что она будет кричать от наслаждения. Я хочу, чтобы стерва корчилась в муках, а сам корчусь. Скотина… Как же я тебя ненавижу.

– Будешь тереть себя, пока не взорвешься, – зарычал я, видя, что она ничего не испытывает на выходе, не дрожит, не пульсирует. Будто фригидная и не умеет достичь пика. Возбуждается, но ходит по околицам оргазма. – Еще! Активней. Глубже! Кончишь, я отключусь сразу. Слово даю. Посмеешь остановиться, отправлю видео твоей подружке, а сам приеду и выебу тебя. Поверь, ты никому не нужна, никто тебя от меня не защитит.

Она подобралась, задышала еще глубже, прикрыла глаза. Я видел, как щеки наливаются краской, как губы распахиваются, как девушка сдерживает почти истеричные вопли. Тая пытается расслабиться, но ничего не выходит, не выстреливает, не может довести себя. Что с ней?

Моя ладонь ходила вверх-вниз, заставляя меня скрипеть зубами, но я выдержу сколько угодно, не сломаюсь, а вот почему Афина не избавит себя от моего общества – оставалось загадкой. Почему не кончит? Тянет удовольствие или…

Заметил на ее щеках блеск. Плачет? Страдалицу из себя корчит? Вот же коварная тварь!

Я сжал пальцы, останавливая накатившую волну экстаза, и жестко сказал:

– Под диваном для тебя подарок. Быстро взяла.