Текст книги "Нелёгкое дело укротить миллионера"

Глава 20. Коршун

Не знаю, что на меня находит, но я словно безумец налетаю на нее и прижимаю к себе. Агата сопротивляется, но очень слабо, будто не может совладать с собой. И я пользуюсь ее слабостью. Тяну за волосы, сжимаю затылок, заставляю влипнуть в себя.

В темноте дрожит только ее образ, точнее, янтарь глаз, что светится изнутри солнечным светом.

Я помню наши поцелуи, и сейчас, напирая и впиваясь в податливые губы, выпиваю знакомые стоны. Языком ласкаю ее рот и балдею от сладости вкуса, от напряжения, что дрожит на кончике юркого языка. Она отчаянная. Раскрытая в своих желаниях, безумная в страсти, которую хочется жрать, брать, поглощать.

Агата на миг отрывается, чтобы шумно вдохнуть и прошептать дрожащим голосом:

– Кто-то войдет.

– Плевать, – кончики пальцев горят от желания трогать ее, мять, ласкать. Наглея, забираюсь под ворот футболки и касаюсь упругой бусины соска. Девушка изгибается, заставляя ладонью накрыть грудь полностью, сипло шепчет «пожалуйста», и звучит это так, словно она умоляет продолжать.

Нихрена не вижу, лишь чувствую, оттого и острее. Спортивки рвутся от каменного вожделения, в жилах бурлит горячая кровь, а в голове вспыхивают картинки и образы.

Вчера, когда ее привезли на каталке без чувств, я лежал рядом и вдыхал запах исходящий от бархатной кожи. Приятный, взрывающий в моем теле настоящую бомбу жажды. Мы с ней связаны, однозначно. И легкие прикосновения, пока она спала и не брыкалась, по-настоящему будоражили. Мне хотелось еще и еще. Я не мог остановиться. Гладил ее, переплетал длинные локоны волос между собой, трогал их зубами, глотал залпом уникальный запах, изучал, во что девушка одета. Футболочка по телу и обтягивающие трикотажные штанишки. Скромно, без выкрутасов. Я не наглел, в интимное не лез, но мне хотелось знать ее на ощупь. Всю.

И когда завелся слишком, по стене добрался до душевой и встал под холодную воду.

Голова стала ясной, и глубокая темнота перед глазами слегка подрагивала. Меня предупредили, при малейшем головокружении звать медсестру. Но я надеялся, что не понадобиться. Вел себя крайне осторожно и после душа смог даже успокоиться, поесть ужин и лечь спать.

Кто такая эта Агата? Не невеста, но и приклеена ко мне, как родная. Душой, сердцем и телом она со мной. Не нужно спрашивать, это и так понятно. Слышно в ее голосе. И меня эта девушка волнует. Как тоника, куда стремится разрешиться доминанта.

– Руслан… Руслан, – кто-то взывает, а я горю, буквально лопаюсь. Руки сами куда-то перемещаются, мнут горячую кожу, изучают изгибы. – Остановись, прошу тебя. Ты ведь еще слаб…

– Похрен, я уже неделю валяюсь, у меня ничего не болит, – срывается с губ. – Я хочу тебя. Так сильно, что звенят яйца, а штаны малы.

– Руслан, ты невыносимый.

– И горячий, ты хотела сказать?

– Слишком даже. Ты на мне шрамы оставляешь.

– Это чтобы ты всегда обо мне вспоминала.

– Я и так тебя буду помнить вечно. Достаточно для наказания.

– Помнить? А быть нет? Не собираешься?

Агата молчит. Все разговоры о личном она сводит к молчанию. Такому тяжелому и противоестественному.

И я снова ее целую. Каждый день высекаю из ее рта стоны. Мне нравится, как она реагирует, как стыдится, едва я прикасаюсь к ее телу. Но я не спешу, позволяю ей к себе привыкнуть. Новому, старому, посрать. Я хочу ее всю. Здесь и сейчас. И завтрашняя выписка меня воодушевляет, слишком мы здесь задержались. Аверин больше десяти дней уже меня пичкает таблетками и мучает проверками на МТР, тестами глаз и прочей хрени, которую я пропускаю мимо себя, потому что хочу снова уединиться в Агатой в палате.

– Руслан, спокойней, тебе нельзя напрягаться.

– Я и так напряжен до предела. Это тоже вредно, могу лопнуть. Ты же этого не хочешь?

Терзаю ее губы, шалю языком, оттягиваю нижнюю непокорную губу и пересчитываю зубы. Мятный аромат зубной пасты, привкус ягодного желе и запах присущий только ей – черные оливки и жареные миндальные орехи. Кстати, парфюм, который я слышал от кожи в первые дни в больнице, стал едва слышным. Он мне и не давал вкусить ее настоящую, а сейчас буквально хотелось глотать, вбирать в себя. Намертво.

Она злится. Из-за того, что не предупредил, из-за того, что напал, когда она дремала. Шипит кошкой, извивается под моими руками ужом, но отвечает. Целует так, что за два-три рывка я начинаю задыхаться.

– Да-а-а… Ты сама этого хочешь, только вечно противишься, но я никогда не сдамся.

Каждый раз так делает, противостоит мне, будто все еще не верит, оставляет на коже ранки, но мне по кайфу. И она, не в силах противостоять моему напору, вгрызается в мои губы. Ловко перекатывает нас по постели, после чего исчезает. Ловлю ее, но бесполезно, Агата успевает отпрыгнуть достаточно далеко, а в полной тьме мне реагировать очень тяжело.

– Обманщик! – злится Агата. – Ты водишь меня за нос.

– Нет же, – сползаю с кровати и иду на голос. Наверное похож на зомби.

– Ты меня не обманешь, сукин сын! – звук теперь в стороне. Девушка передвинулась по палате, словно намеревается сбежать. А вот это зря.

– В чем обман, Агата? В том, что ты меня привлекаешь? В том, что мне нравится твой запах, я тащусь от твоих губ, а грудь так идеально ложится под ладонь? В том, что та ночь – единственное, что осталось в моей памяти? В чем обман?! Ты сама что-то надумала, правду о случившемся не говоришь, закрылась в панцирь и рычишь от любой моей попытки приблизиться. Зачем тогда ты здесь? Почему сидела возле меня несколько суток и не спала? Всю неделю ухаживала, кормила из ложечки. В какие игры ты играешь? Какого хрена происходит?! – еще шаг в сторону, чтобы найти ее в темноте.

От рывка в бедро больно впивается угол, подозреваю, что тумба или стол, пытаюсь обогнуть, но в голове от всплеска эмоций просыпается настоящий ураган. На миг теряю равновесие. Этого хватает, чтобы сбить меня с ног очередным толчком – влетаю еще в какую-то преграду.

– Рус! – она оказывается рядом, подседает под плечо, щекой ложится на грудь. – Не падай только.

– Агата, нам нужно откровенно поговорить. Так нельзя. Думаешь, что я сейчас наслаждаюсь темнотой и пустотой в голове? Ты – свет в конце тоннеля, ты единственная надежда что-то восстановить, даже Давид так говорит. Разве ты не понимаешь, как важна для меня сейчас?

– Я… – говорит тихо, куда-то между ребер, сжимая пальцами мою футболку. Уверен, она слышит, как сильно лупит под ладонями мое сердце. – Мне тяжело, но я постараюсь. Просто… – ее голос раскрывается, словно она подняла голову. Чувствую легкое движение поверх повязки. Щекотное и приятное. За ним будто тянутся искры, хочется открыть глаза и увидеть маленькие кончики пальцев, поцеловать их, облизать. Вбирать в рот, пока девушка не застонет от ласки.

– Что «просто»? – подталкиваю ее, прижимая к себе. Ладони скользят по маленькой спине, цепляют крылья лопаток, забираются пальцами в густые волосы. За неделю это уже привычно.

– Я хотела бы, чтобы ты был таким всегда.

– Но?

– Но это не ты. И когда память вернется, ты меня уничтожишь.

– Но за что, Агата? – смеюсь. – Ты же не коварная преступница. – И тише: – Я надеюсь.

– Нет, я хуже. Я та, которая отобрала у тебя все.

– Да глупости. – Что-то в мыслях маячит темным пятном, но вспомнить не дает, лишь напрягает, и я встряхиваю головой. – Мне ничего не нужно. О, от душа не откажусь, потому что самому не очень удобно мыться.

– Руслан, – теплое прикосновение с повязки плавно перемещается по лицу. Проводит линию по спинке носа, обводит контур губ с одной стороны, теряется в уголке. – Не проси невозможное. Мы ведь уже это обсуждали.

– А кого мне просить? Медсестру? И вообще, врач тебе сказал. Ты ведь сама назвалась невестой – выполняй обязанности. – Мягко поглаживаю ее затылок, немного тяну на себя, но не целую, а лишь слышу, как ее порывистое дыхание вырывается из губ. – Обещаю вести себя прилично.

– Ты так не умеешь.

– А ты испытай. Дай хоть шанс.

Глава 21. Коршун

Она молчит. Долго. Почти вечность. А потом вдруг, решительно заявляет:

– Ладно, негодник, но руки не распускать.

– Если ты не позволишь, – добавляю и все-таки целую ее. Легко, невесомо, едва прикоснувшись. И от одного прикосновения возгораюсь. – Надеюсь, что не буду тебя смущать, потому что ты слишком аппетитная, и я это чувствую даже с закрытыми глазами.

– Брехун, – уже мягче говорит она и, взяв меня за руку, ведет к душевой. – Залезай.

– А раздеться?

– Раздевайся.

– И ты.

– Ну нет, – она хмыкает. – Я могу тебе помочь, мне купаться не нужно.

– Уверен, что твое тело также нуждается в бодрости и чистоте после сна. Я не хищник, не съем тебя, не бойся.

– Я по-твоему завонялась?

И я взрываюсь хохотом, запрокидываю голову и прилично шарахаюсь о полку затылком. Что-то падает на дно кабинки, и Агата оказывается рядом. Сдерживает мои попытки наклониться и убрать бутылки и мыло.

– Ходячее разрушение ты. Все в порядке? – трогает меня, волнуется, тянется выше, чтобы достать до затылка. Перебирает пряди волос, что не прикрывает повязка. – Не хватает еще одного сотрясения. Сильно ударился? Может, врача вызвать?

– Нет. Просто постой со мной рядом. Это все, что мне хочется. Агата, пожалуйста. Я боюсь, что упаду, если ты не будешь меня держать.

– Не упадешь, – совсем сипло, будто простыла, говорит девушка. Все, что упало, со стуком и шорохом отправляется на полку. Агата выравнивается, теплые руки касаются моего живота. Она медленно стягивает мою футболку, приподнимая руки. – Не ударься.

Да, я помню, что там преграда, но так приятно слышать в ее голосе тревогу и беспокойство за меня. Она не умеет врать, малейшие интонации легко улавливаются моим чутким слухом.

Чувствуя ее пальцы на голой коже, сдерживаю дрожь. Подцепляю край ее майки и плавно тяну вверх.

Агата на миг притормаживает мои руки, но с шумным выдохом сдается. Майка слетает через голову, каскад волос падает между нами ароматным водопадом. Оливки и миндаль. Я ловлю пряди, целую их, трогаю губами. Мне хочется влипнуть в нее, словно я опьянен. Невероятное ощущение правильности наших отношений, будто она моя половинка.

– Руслан… – шепчет, но не отступает, поставляет шею, запрокидывает голову, когда целую крошечные узелки, слизываю сладость ее кожи. – Это безумие. Ты же болен. Мы не должны…

– Одно другому не мешает. Я хочу тебя, малышка. У меня будто ориентиры сбились. Ты нужна мне сейчас. Позволь.

– И я тебя хочу… – вдруг признается. – Хочу таким всегда.

– Если стану другим, ударь меня по башке, чтобы я снова потерял память.

Сдавленно и горько смеется, а потом затихает, когда я дотягиваюсь до узелка на спортивках и, приседая, стягиваю с ее бедер одежду вместе с трусиками.

– Это словно сон… – дрожит Агата от малейшего прикосновения моих рук, а когда брюки оказываются в стороне, и моя ладонь нагло взлетает по узкой щиколотке и ныряет между сведенных ног, Агата тихо всхлипывает и неловко стискивает бедра.

– Нет, это не сон. Я докажу тебе. – Развожу напористо, бескомпромиссно. – Доверься.

Ее руки на моих плечах. Они жгут кожу до приятного покалывания. Мне хочется, чтобы она была смелее, но я не стану давить. Агата и так слишком трепещет от моей настойчивости, боюсь испугать. Каждый день сближался с ней маленькими шажками, тихими вздохами, назойливыми прикосновениями. Да и не выходит из головы то, что она сказала чуть раньше. Что боится меня прежнего. Что я, правда, такой мудак?

– Я не хочу просыпаться, – в ее голосе слышится печаль.

– Не просыпайся, мышка.

– Не называй меня так, умоляю… – она впивается ногтями в мои плечи, когда я касаюсь пальцами набухшего бугорка.

– Не буду. Обещаю.

Между пальцами влажно, горячо. Скольжу вдоль, по бокам, лаская невесомо. Мне хочется дать ей эту радость близости, словно чувствую себя виноватым. Раз она так не верит мне, значит, есть повод.

Немного оттесняю ее назад, нащупывая второй рукой опору. От моих движений по клитору она едва стоит на ногах. Чувствительная, словно искра, способная сжечь лес.

Дышит тяжело, сипло, кончики пальцев царапают мои плечи, а она изгибается и подрагивает от легких касаний. Что же будет, если я войду в нее? Если накалю жаждой, буду водить по грани, а потом позволю разрядиться?

Когда стоны Агаты частят, а тело покрывается пупырышками, замедляю ласки, нежно обвожу основание ног. Снова глажу посередине, без напора и обжигающей страсти, что рвется из моих штанов. Не сейчас. От скольжения бугорок превращается в камушек, влага с пряным ароматом обмазывает мне пальцы, заставляет глотать каждый горячий вдох и терпеть вожделение. Я не вхожу в ее лоно пальцами, лишь дразню, остаюсь за миг до… Хочу, чтобы девушка была готова к этому. Не боялась предательства и не ждала подвоха.

– Русла-а-ан… – шепчет, когда я отрываюсь от нее и встаю. Она почти на грани, нужно немного отступить. Придерживаю ее дрожащие плечи, нахожу подбородок и нежно касаюсь губ. Она стонет, дышит мне в рот с мольбой в каждом вдохе, хватает губами воздух от желания, но я не спешу. Тянусь к крану и, прижав девушку к стене собой, открываю его. Первая холодная вода проливается на мою спину, а Агата вдруг смеется и шепчет: – Ты не разделся, дурачок.

– У меня перегрев. Нужно остыть. Дурочка.

– Зачем? – искренне интересуется, а я прижимаю лоб к ее лбу и наслаждаюсь потоками воды, что сплетают нас в одно целое.

– Чтобы не испугать тебя еще больше.

Глава 22. Мышь

Когда Руслан ласкает меня, я не могу нормально соображать. То ли толком не проснулась, то ли мои чувства играют злую шутку. Поддаюсь ему в который раз, верю и таю. Разрешаю вести себя и руководить моим телом. Он будто лепит меня под себя. Ненавижу его за это. Но сейчас он такой… Такой… Как тогда, в ту ночь. И даже легкое головокружение и голод не отрезвляют, напротив, бросают в его объятия, заставляют подчиниться.

А если Руслан врет? А если издевается?

Да и вечно так не будет. Он вспомнит, и я отвечу за все. Придется вернуться к плану и идти по задуманному пути. Ломать и его, и себя. И в будущем узнать, кто сломается первым.

Вчера Коршунов отзванивался. Завралась я прилично, но хорошо хоть Егор поддержал и подтвердил мои слова. Мол, мы в загородном доме, Рус подписал договор, и процесс пошел. Времени на все богатый ублюдок дал три месяца. Или контракт аннулируется, и мои деньги сгорят. А они мне очень нужны, я не отступлю теперь.

Если бы Руслан почитал договор, он бы послал меня. И у него еще будет такая возможность.

Когда он внезапно обрывает ласку и поднимается во весь рост, я едва не вскрикиваю от разочарования. Пальцы тянуться за ним неосознанно, но мужчина приостанавливает меня, сдерживает, прижимает ладони к своей груди.

Ледяная вода лишь брызгами достает до меня, весь поток падает на широкую спину мужчины.

– Мне нужно остыть, – хрипит Руслан и прижимается ко мне лбом. С его губ слетает тяжелый выдох, заставляющий меня багроветь от стыда. Он такой обжигающе-красивый, даже с повязкой. Мне хочется сблизиться, позволить ему больше, позволить пробраться в мою глубину, чтобы запомнить эти минуты и навечно в себе их записать, пока есть возможность. Другого такого времени у меня не будет.

– Зачем? – шепчу.

– Чтобы не испугать тебя еще больше.

Это точно не Коршун. В нем словно что-то сломалось после аварии, или он искусный актер, круче меня, и решил изменить тактику боя.

Я сумасшедшая, знаю. Пожалею потом тысячу раз, но сейчас, подчиненная порывом и вожделением, приседаю под рассеянную воду и стягиваю брюки Руслана вниз, высвобождая его. Любуюсь его каменным возбуждением и жаждой по мне. Такое ведь не подделаешь. Он хочет меня. Почему, как, не знаю, но остаюсь для него желанной. Даже без памяти и зрения.

Аверин сказал, что показания хорошие, сосуды очистились, отеки сошли, но точных прогнозов дать не может. Руслан будто сам не хочет помнить и видеть. Но эти мысли я не озвучивала, потому что они слишком нелепые.

Горько, что он сейчас такой, практически сломанный, беспомощный, но и радостно, что могу урвать капельку своего неправильного счастья.

А еще я завидую ему. Я тоже хочу все забыть. И отца, и Коршунова, и Руслана. Всех их вместе. И никогда не испытывать боли и унижения. Не позволять другим перебрасывать себя через коленку, чтобы сломать позвоночник.

Возможно, осознание, что все быстро закончится, и толкает меня на безумство.

Провожу пальцами вдоль перекрученных вен на налитом члене, нежно касаюсь головки и слышу над головой скрипучий выдох. Рус застывает в ожидании, приоткрыв губы, дышит часто-часто, поднимая высоко грудь. Его ладони выбираются из моих волос, приклеиваются на стену, отчего я оказываюсь будто под навесом. Большим, перетянутым мышцами и сверкающей от воды кожей.

– Ага-ата… – срывается-слетает с его губ. – Ага-а-ата…

Я дрожу от страха, потому что никогда этого не делала. Но решаюсь, и прикрытые бинтом глаза Руса делают меня смелее. Иначе бы я не решилась. Приблизиться, чуть качнуться на ногах, опуститься на пятки, встать перед ним на колени. Наверное, это безмолвная просьба простить меня за все, что я Руслану сделала. Пусть не по своей воле, но в документе стоит моя подпись, в том числе и согласие об искушении, сексе, легком, жестком или насильном. Любом. Я дала согласие!

Не ради себя, ради денег. Когда подписывала ту бумагу, когда тряслась от ужаса. Понимала, что отступить – значит, отказаться от помощи и шанса для Славки. Это было добровольное рабство, и если бы несколько лет назад кто-то мне сказал, что со мной такое будет, я бы позволила отцу меня убить. Тогда, зимой, когда… Позволила бы, не защищаясь бы из последних сил.

И сейчас, как и перед тем, как поставить закорючку чернилами в договоре, я втягиваю воздух через нос и прикрываю глаза. Я смогу.

Только после выдоха приоткрываю губы и, склонившись немного, провожу языком вверх, плашмя. Капельки воды попадают на лицо, теплые ленты оглаживают грудь и спину. Но не успокаивают, а щекочут, ласкают, распаляют сильнее. И я накрываю губами его полностью. От пряного вкуса между ног будто лопается пружина. Сжимаюсь, помогаю себе руками, придерживаюсь одной за сильные мужские бедра, второй перехватываю каменный ствол. Обведя языком вокруг, нахожу щель и, приласкав ее, снова захватываю целиком. Он едва помещается во рту, подрагивает, а сверху летит-припечатывает темечко сдавленный стон.

– Стой, – хрипит Руслан и внезапно тянет меня вверх за плечи. Вбивает в стену, развернув нас по оси. Вода меняет направление, ослепляет, волосы липкими прядями падают на глаза. Упругие губы находят мой рот. Язык, не спрашивая дозволения, проскальзывает между зубов и сплетает мои нервы и дыхание в мощный ураган страсти.

Когда все тело не просто горит, а пульсирует от поцелуев и прикосновений, Руслан забирается ладонью между ног, раздвигает их и, массируя стеночки, вводит в меня два пальца. Плавно, но настойчиво.

Я бьюсь в его объятиях, как мотылек за стеклом. Затылок гудит, грудь разрывается от криков, которые я сдерживаю за сцепленными зубами, живот стягивает тугой пружиной, что способна выбить меня из реальности.

Он не щадит меня, знает, что делает. Растягивает, плавно вталкиваясь до основания пальцев, а затем ускоряет движения и приостанавливается, стоит мне подойти к краю.

Глава 23. Коршун

Не могу. Еще одно движение внутри нее, и разорвусь на части. В висках слабо пульсирует, перед глазами дрожит подлая темнота. Стягиваю повязку, все равно нужно сменить ее, а вчера Аверин говорил, что можно уже не носить. Веки тяжелые, не чувствую разницы, открыты глаза или закрыты, разве что меняется оттенок мрака.

Агата слишком притягательно-ароматная, мягкая, мокрая и горячая. Она сводит меня с ума. За неделю с ней в одной комнате я пророс в девушку по самое не могу. Невыносимо признавать, что я не понимаю, чем она меня цепляет. Это как константа – есть, и все.

– Вернемся в комнату? – шепчу, обнимая ее мокрые плечи, перебираю мокрые волосы, целую в висок и немного отстраняюсь.

Она кивает. Я вижу это в проявившемся отблеске света, и почти не дышу, чтобы не спугнуть возможное восстановление зрения. Желаю девушку не только трогать, но и видеть, изучать, считать родинки на лице, щекотать морщинки от улыбки.

Сквозь молоко тьмы проступает только силуэт, он не двигается, будто ждет, что я буду делать дальше. Агата продолжает подрагивать под руками, от холода или возбуждения, и я снова касаюсь ее губ. Не могу теперь без них. Просыпаюсь утром – нуждаюсь, днем – хочу, вечером – жажду. Каждую секунду мне нужно прикасаться к этим лепесткам до ноющей боли в паху. Я знаю, что щетина покалывает нежную кожу, потому разрешаю Агате каждое утро побрить меня, как ей хочется. И она словно наслаждается этими минутами. Растягивает их в бесконечность. Пена для бритья, ласковые пальчики на моем лице, а потом прохладное прикосновение лезвия и плавные правильные движения. Она умница. Ни разу не порезала меня, и я готов был доверить свою жизнь этой девушке навсегда. Вот просто верил, что она способна стать той самой – единственной. Хоть она и избегала этих разговоров, но больше не противилась, не кусалась и отзывчиво отвечала на каждый поцелуй.

Мы молча выбираемся из кабинки. Вытираемся одним полотенцем, роняем его на кафель, и Агата сама тянет меня в палату, усаживает на кровать, немного придавив ладонями плечи.

Исчезает на секунду, чтобы закрыть дверь на ключ. Слышу щелчок в замке и мягко улыбаюсь победе. Она готова принять меня, освободить от тяжести, облегчить мою безумную к ней тягу. Все хорошо, все будет хорошо. Завтра мы вернемся домой, и продолжим знакомиться. Поглубже, поострее и жарче. Чаще. И так, чтобы она понимала, что я ее не отпущу.

Смотрю в темноту перед собой и в стороне, где должно быть окно, вижу небольшое светлое пятно. Пока не буду говорить Агате, что что-то проясняется, чтобы не обнадеживать. Ни себя, ни ее. В палате тихо, только ощущается легкое искристое напряжение между нашими обнаженными телами.

Я знаю, что она рядом. Стоит передо мной и сомневается. Наверняка, кусает губы и заламывает кисти. Не вижу, но чувствую ее смятение. Даю немного времени принять свои желания и только потом кладу ладонь на бедро и, огибая острую косточку, плыву вверх. Мимо узкой талии, собирая дрожь, по ребрам, накрывая упругую грудь. Острый тугой сосок гордо ударят в центр ладони, щекочет и вызывает сомн приятных покалываний по всему телу.

Агата ступает ближе, немного толкает мое плечо, молча требуя лечь. Я покоряюсь, но амортизирую локтями, а когда крепкие ноги накрывают меня, плюхаюсь назад и, подчиняясь воле жажды, сжимаю упругие ягодицы девушки руками. Тяну к себе. На себя. Направляя и подстраиваясь.

Она опускается плавно, с тихим «ах», медленно погружая в жар. Струна между нами натягивается и начинает свистеть. Сильные ножки обнимают, сдерживают по бокам, позволяя утонуть в ней полностью. Застыть на грани сладкой пропасти.

– Вот черт! Как же это охрененно! – не могу сдержать восторг. – Не двигайся, замри, не то я сломаюсь. Нет, порвусь.

– Слабак.

«Иди, докажи всем, что ты Пух – пустое место. Дунь порывистый ветер – разлетишься. Слабак».

Ошарашенный прилетевшей фразой, задерживаюсь, буквально на верхней точке, не долетев до взрыва за секунду. Чернота волнуется вокруг, втягивает, до тошноты и горечи.

Чья фраза? Кто говорил мне это? Не помню. Но под ребром неистово стучит сердце, сжимается, а в голове поднимается цунами ярости и злобы. На кого? На что? Не понимаю.

– Ты в порядке? – спрашивает Агата, замерев и немного наклонившись ко мне – запах ее тела оказывается ближе, а холодные капли срываются с волос мне на грудь. Я все еще в ней, все еще хочу ее, но эта фраза, прилетевшая в голову, сбивает меня с толку.

– А что не так? – голос едва ли не разбивается на черепки, такой сухой и неприятный.

– Ты делаешь мне больно, – порывисто жалуется девушка, и я понимаю, что слишком сильно сдавливаю ее ягодицы. До синяков сдавливаю.

– Прости, – ослабляю хватку, ласково оглаживаю талию обеими ладонями, поднимаясь вверх, и снова возвращаюсь на мягкие полукружия, чтобы потянуть на себя, чтобы вонзиться в нее. Глубже. Глубже. Чаще. Быстрее. Максимально до упора и безумно возбуждающих порочных шлепков. – Ты же меня на голодном пайке держала больше недели, а я мужчина в расцвете сил. Только моторчика нет.

Все это на подлетах, на волнительных интонациях, стремясь на вершину удовольствия.

Она смеется, царапает шутливо мне живот, снова цепляется за пояс и плотнее опускается, все еще хихикая. Ласково, напоминая пение маленькой птицы. Агата целует мне плечо, втягивает носом мой запах и, лизнув сосок, отстраняется и задает ритм сама. Держится за мои бедра, толкается вперед, массируя меня собой, выгибаясь немного назад, доверяя моим рукам, постанывая при каждом рывке. Опускается и поднимается, обнимая горячей плотью мой член. Я едва дышу, когда идет мах вверх, и едва не отключаюсь, когда девушка опускается и погружает меня в плотный жар. Такой тугой и горячий, что невозможно шевельнуться. Я готов брызнуть семенем и разлететься на куски вот прям щас, в голове уже трещит от перенапряжения, будто там собралось тысячу вольт, но я оттягиваю этот миг лишь для того, чтобы она дотянулась до искры первой. Напряжение катится потом под щекам, губы пекут от желания вонзится в ее рот поглубже, мышцы рвутся, а раскаленный камень в животе идет трещинами.

– Рус… я… – дышит тяжело, ускоряется, с влажными шлепками нанизывается на меня, сковывая бедрами, сжимая собой и погружаясь с каждым разом все глубже и сильнее. Когда скорость достигает пика, Агата откидывается назад, впивается ногтями в мою кожу до проколов и резко вздрагивает всем телом, сдавливая меня в себе до приятной боли.

И я подлетаю вместе с ней, захваченный частой пульсацией, сдавленным протяжным криком и ритмом ее оргазма. Кончаю в нее, не думая о последствиях. Кончаю до искр перед глазами. Кончаю и дергаюсь в конвульсиях, не в силах сдержать рык и толчки в горячую плоть. Безумие. Вверх, вверх, вверх! И взрыв сносит крышу, вбивая меня в податливое тело.

Застываю на вершине и снова причиняю девушке боль ладонями, но Агата все еще под влиянием разрядки, не чувствует, как я порчу ее белоснежную кожу грубыми руками.

А потом я проваливаюсь в тихую тьму и выныриваю назад, обожженный воспоминаниями.