Текст книги "Карусель памяти"

– Она была поклонницей Элвиса? – недоверчиво спросила Клэр.

– Нет. – Джинджер засмеялась. – Эта половина комнаты принадлежит Нанни. Нанни была соседкой Марго.

Клэр перенесла свое внимание на половину Марго. Стены были голыми, кровать аккуратно застелена тонким зеленым покрывалом.

– Так вещи Марго уже убрали, наверное?

– Ну, на самом деле, нет. – Джинджер прошла по комнате к кровати Марго и провела рукой по покрывалу. – Марго не любила украшательства. Она никогда ничего не вешала на стены, по крайней мере, в течение этих двух лет, пока я тут работаю. У нее всего-навсего была только одна фотография. – Она открыла ящик ночного столика, чтобы вытащить фото в рамке, которое она и вручила Клэр через постель Нанни.

Это был семейный портрет, выгоревший, пять на семь, черно-белый, сделанный, без сомнения, фотографом-любителем. Мужчина и женщина стояли на ступеньках белого дома, размер и форму которого невозможно было определить из-за того, что объектив был установлен под углом и довольно близко. Перед этой парой стояло трое ребятишек: светловолосые девочка и мальчик почти одного роста и более высокий черноволосый мальчик.

– Ее брат привез это ей, когда она только что попала в больницу, – сказала Джинджер.

– Этот высокий мальчик?

– Да. Рэнди. Он – владелец ресторана в Вирджинии. В Арлингтоне. Это близко от того места, где вы живете, правильно?

– Да, недалеко.

– «Дары моря». Слышали?

Клэр кивнула. Она слышала, но ни разу не обедала там.

– Вероятно, он посещал Марго довольно регулярно первое время, пытаясь как-то найти с ней общий язык, – сказала Джинджер. – Это было до того, как я сюда поступила, поэтому я не знаю наверняка. Но она так же мало обращала на него внимания, как и на всех остальных, и к тому времени, как я стала работать с ней, он стал навещать ее раз в два месяца или что-то в этом роде. Он, как я думаю, сдался. Но нельзя ведь это ставить парню в вину.

– Какие у них были отношения?

– У Марго почти ни с кем не было никаких отношений, я полагаю. Я позвонила, чтобы сообщить Рэнди о том, что она покончила жизнь самоубийством. Он принял это спокойно. Просто поблагодарил меня и сказал, чтобы ее вещами распорядились по своему усмотрению, вот и все. – Она взяла из рук Клэр фотографию в рамке. – Однако я намеревалась отправить это ему. – Она посмотрела на фото. – Я думаю, он чувствует себя беспомощным. Мне тоже иногда приходилось испытывать такое же чувство. Трудно работать с тем, до кого ты не можешь достучаться.

Беспомощность. Это слово прекрасно подходило к тому чувству, какое было у Клэр в те короткие минуты с Марго. Она могла представить ту глубину беспомощности, которую чувствовал ее брат.

Джинджер кивком указала на дверь.

– Я покажу вам, где она проводила большую часть времени.

Клэр пошла за женщиной вдоль длинного коридора, пока они не пришли в большую открытую комнату. Окна были расположены на трех стенах, и Клэр представила, что в солнечный день комната, должно быть, купалась в свете. Ощущение такое, будто ты вышел на волю после того, как просидел запертый в чулане.

В комнате находилась почти дюжина больных, некоторые из них смотрели телевизор в уголке, несколько играли в карты за небольшим столиком. Только пара из них обратила внимание, когда она и Джинджер вошли, но и они быстренько занялись своими картами и телевизором.

Джинджер указала направо, где у стены стояло пианино.

– Вот постоянное прибежище Марго. Она всегда играла классическую музыку, хотя однажды… – Джинджер улыбнулась. – Это было так странно. Однажды, когда Нанни вошла в комнату, Марго начала играть «Люби меня нежно…».

Клэр засмеялась.

– В этом было столько мягкого юмора, раньше я ничего подобного в ней не замечала. – Джинджер приняла задумчивый вид. – Она никогда ни с кем не разговаривала. Ни с обслуживающим персоналом, ни с больными.

– Но она же разговаривала со мной на мосту, – сказала Клэр. – В ее словах не было особого смысла, но она разговаривала.

Джинджер кивнула.

– О, она выдавливала из себя отрывочные фразы, но ничего существенного. Думаю, она могла быть интересным собеседником, но похоже, она просто считала, что это не стоит такого беспокойства. Хотя она была очень смышленой.

– Откуда вы знаете, что Марго была смышленой, если она не разговаривала?

– Она постоянно читала. У нас здесь есть небольшая библиотека, книги, в основном, в мягких обложках, но я могу поспорить, что она прочла их все. Фантастика, не фантастика, для нее не имело значения. И, кроме того, она писала.

– Правда? – Клэр была заинтригована. – Рассказы?

– Нет, или, если она и писала рассказы, я о них ничего не знаю. Она писала письма другим больным. Такие длинные и вполне литературные, хотя почерк у нее был не очень хороший. Может быть, из-за недостатка практики, или, возможно, из-за лекарств, которые ей давали. В этих письмах обычно содержались советы. Она была «сестрой милосердия» палаты С. Во время групповой терапии она слышала, как кто-нибудь рассказывал о своих проблемах, и, конечно, она ничего не предпринимала, помалкивала, но позднее она излагала свои мысли этому человеку.

– О! И ее советы попадали в цель?

Джинджер улыбнулась.

– Удивительное попадание в суть. За исключением того, что она писала, будто это Бог говорит ее устами, в других случаях, что это велел ей ее умерший брат Чарльз.

– Ох! – Клэр улыбнулась. На некоторое время она позабыла, почему Марго была обитателем этого печального места. – Если хотите, я бы могла передать фотографию старшему брату Марго, – в порыве предложила она, показывая на фото, которое все еще было в руках у Джинджер. – Сэкономите на пересылке. Мне бы хотелось с ним переговорить.

Джинджер заколебалась. Она снова посмотрела на фотографию.

– Я полагаю, вы сделаете это, как надо, – сказала она, вручая ее Клэр. – Я позвоню ему, предупрежу, что она у вас.

Выйдя из здания больницы, Клэр с чувством облегчения глубоко вдохнула чистый холодный воздух.

Ей бы следовало позвонить Джону, сообщить, что она уже выезжает домой, подумала она, садясь в машину. Он волновался за нее в последние дни. Она вряд ли могла винить его за это. Ей нужно будет остановиться где-нибудь по дороге, чтобы позвонить.

Она положила фотографию Марго и ее семьи на место пассажира и снова посмотрела на высокого мальчика. Рэндал. Рэнди. С темными волосами и подростковой нескладностью, он не вписывался в общую картину. Он сощурился от солнечного света, и его глаза из-под темных ресниц, казалось, смотрели прямо в фотоаппарат. Прямо на нее.

Во время обратного пути в Вену она время от времени посматривала на фотографию, и ее взгляд притягивал мальчик с прищуренными глазами. Джинджер сказала, что он пытался достучаться до Марго. Он тоже пытался спасти ее. Кто же лучше, чем Рэнди Сент-Пьер, мог понять, что чувствуешь, когда терпишь неудачу в этой попытке?

6

Вена

Толпа обедающих в кафе «Карней» была, как обычно, шумной, и, хотя Джон попросил столик в дальнем углу зала, он и Пэт едва могли вести беседу. Кафе «Карней» было любимым местом их обедов, несмотря на лихорадочную обстановку там. Как и Джон, Пэт Виковски пользовалась инвалидной коляской, а в «Карней» был легко устанавливаемый по просьбе скат у входной двери и много свободного пространства между столиками. То, что еда была вкусной, не меньшее преимущество.

Клэр была на пути домой из Западной Вирджинии. Она позвонила с дороги за несколько минут до того, как он покинул кабинет, и рассказала ему о своей встрече с социальным работником в психиатрической больнице. Он слушал со всем вниманием, хотя не понимал ее озабоченности судьбой Марго Сент-Пьер. В Клэр происходила какая-то перемена, и это беспокоило его. Похоже, ее больше не занимала работа в фонде, дома он заставал ее застывшую, с ничего не видящим взглядом, устремленным в пространство. Если бы такая навязчивая идея преследовала кого-нибудь другого, он, возможно, мог бы еще понять. Но Клэр была такой женщиной, которая все плохое отгоняет пожатием плеч и избитой фразой, что никто не помешает ей растить свой собственный сад. Тому, кто не знал Клэр достаточно хорошо, она могла показаться почти простушкой. Но он даже вообразить не мог, что таким словом можно назвать его жену.

Официант остановился у их стола, чтобы принять заказ.

– Как обычно. – Пэт улыбнулась, показав ямочки на щеках молодому человеку с длинным темным конским хвостом. Официант кивнул и обратился к Джону, который заказал копченую рыбу-меч.

Джон знал, что обычное блюдо Пэт – огромная порция домашнего салата, выглядевшего, как будто его сделали из сорной травы. Он чувствовал к Пэт некоторую жалость, но его симпатия не зависела от того, что ее травма, полученная в аварии на лодке в возрасте пятнадцати лет, была гораздо более сильной, чем его. Он чувствовал к ней жалость потому, что она могла прибавлять в весе только при одной мысли о еде. Она была красивой, хотя, вполне возможно, он просто воспринимал ее такой, и это восприятие было окрашено тем фактом, что она была человеком, к которому он чувствовал близость, конечно, после Клэр и Сьюзен. Ее густые светлые волосы спадали волнами на плечи, а глаза, огромные и волнующие, почти изумрудные, притягивали обычно взгляды мужчин. Она была похожа на домашнюю собачонку, земная, немного грубоватая. И, по крайней мере, на тридцать фунтов полнее, чем ей следовало быть. Да еще одевалась в серо-коричневые тона и бесформенные блузки, которые придавали ей такой вид, как будто она возила с собой в инвалидной коляске мешок с картошкой.

В машине Пэт по дороге в кафе он намеревался поговорить с ней о Клэр, поделившись своим беспокойством о слишком навязчивом внимании Клэр к Марго. Пэт была психологом в фонде и прекрасным слушателем. Но он передумал, когда они въехали на автостоянку. Возможно, он сам зациклился на этом. Ведь с той нанесшей ей травму ночи в Харперс Ферри прошла всего одна неделя. Он-то не подвергался опасности, сидя в джипе, пока Клэр скользила по краю моста. Разве он мог судить, сколько времени ей потребуется, чтобы прийти в себя после этого ужасного потрясения?

Пэт посмотрела через окно кафе на серое небо.

– Опять собирается снег, – сказала она весело. – Я это чувствую. Если я не поеду как можно скорее кататься на лыжах, я буду бросаться на стены нашего учреждения.

Официант снова подошел к их столику, ставя перед Джоном его меч-рыбу и миску с кроличьей едой перед Пэт. Джон наблюдал, как Пэт размазывала густой белый соус по салату вилкой.

– У тебя уже запланированы лыжные походы? – спросил он.

– Угу. С клубом. А как насчет того, чтобы вам с Клэр присоединиться к нам в этом году?

Он закатил глаза.

– Когда ты это только бросишь? – спросил он.

– Никогда. – Она наклонилась к нему. – Давай, Джонни. Ты же всегда рассказывал мне, каким заядлым лыжником ты был в детстве.

Он действительно был хорошим лыжником, до несчастного случая. Когда несколько лет назад изобрели монолыжи, Клэр пыталась соблазнить его заниматься ими, но он воспротивился. Это будет совершенно не то. И мысль о том, чтобы принимать участие в клубе пар и четверок – в клубе, основанном его же фондом, была для него совершенно неприемлема. Для Пэт клуб служил выходом ее эмоций. Что еще у нее было? Ни мужа, ни любовника, ни семьи. Он даже не мог представить себе пустоту, которая ожидала ее дома каждый вечер. Обычно Пэт была веселой, но иногда он ловил отблески одиночества на ее лице, и он жалел ее.

– Ну, я собираюсь перемолвиться об этом с Клэр, – сказала Пэт. – Мы с ней уговорим тебя поехать кататься на лыжах. Вы оба всегда в работе, понимаешь? У вас нет никаких развлечений.

– Нет, мы развлекаемся.

– Когда? Скажи, когда вы в последний раз ходили в поход?

Он хотел ответить, но она перебила его.

– Не связанный с работой, – сказала она. – Когда вы последний раз дурачились вместе или смеялись, пока не разболится живот? Когда, а?

– Смех до колик в животе не соответствует моим представлениям о хорошо проведенном времени, – сказал он.

Они еще несколько минут поболтали о путешествиях и отпусках, прежде чем Джону удалось сменить тему разговора на планы итогового отчета. Но ему не удавалось выбросить слова Пэт из головы. Ему-то не нужен отдых, но, возможно, он нужен Клэр. Может быть, именно из-за переутомления ей никак не удается стереть из своей памяти эту ночь на мосту.

Было уже темно, когда он тем вечером вернулся из гимнастического зала. Холодный воздух все еще сохранял обещание снега, и, когда он свернул на извилистую дорогу, ведущую через лес к его дому, несколько снежных хлопьев упали на ветровое стекло. Когда он выехал на прямую дорогу, ему пришлось включить дворники. Снег был сухим, похожим на порошок, и слетал со стекол еще до того, как дворники касались его.

Он завел джип в гараж, заметив, что Клэр поставила свою машину очень близко к месту, которое предназначалось для его автомобиля, оставив ему слишком мало пространства, чтобы он развернулся в своем инвалидном кресле. Должно быть, она была слишком чем-то озабочена. Плохая примета.

Он пару раз нажал на гудок, и звук в гараже показался неожиданно громким и резким. Он ждал в джипе, вопреки всему надеясь, что Клэр, которая выйдет, чтобы отогнать свою машину, станет той же женщиной, которую он знал и любил последние двадцать три года, а не ее печальной тенью. Может быть, день, проведенный в больнице, дал ей некоторое облегчение, которое позволит ей захлопнуть дверь перед Марго Сент-Пьер.

Клэр не появилась. Он задним ходом вывел джип из гаража и вытащил свою коляску из-за переднего сиденья. Вокруг него в воздухе падали снежные хлопья. С портфелем на коленях он поехал через гараж в дом. Скат у входной двери, когда он его преодолевал, вызвал несильную боль в руках: он толкал коляску сильнее, чем обычно, сильнее, чем тренировался в гимнастическом зале. Он чувствовал, как ему сводило мышцы.

Ее не было в кухне. Когда он положил свой портфель на один из стульев, то услышал музыку. Клэр любила старомодный рок-н-рол. Не слишком тяжелый рок. В основном – Мотаун. Немного ритма и блюз. Но музыка, которая лилась из стерео, была классической. Рояль.

Шопен, несомненно.

Черт бы его побрал.

Клэр вошла в кухню. На ней были облегающие темно-синие джинсы, мешковатый зеленый свитер и зеленые теннисные туфли. Ее волосы были распущены, спускаясь длинными темными прядями на плечи. Он уловил их чистый запах, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его.

– Это ноктюрн «До-диез-минор», – сказала она. – Помнишь? Тот, о котором Марго говорила на мосту. Разве не прекрасно?

Он взглянул ей в глаза. Ее улыбки было достаточно, чтобы смягчить его раздражение, и он обвил рукой ее бедра, обтянутые хлопчато-бумажной тканью, слегка поглаживая их.

– Да, – сказал он. – Это почти так же прекрасно, как прекрасна ты.

7

Сиэтл

Ванесса переоделась в спортивную одежду для бега – синий теплый костюм, который Брайан подарил ей к Рождеству, и кроссовки «Найк» – и сбежала по пяти пролетам лестницы на черный этаж больницы. Она прошла по длинному коридору в дальнюю часть здания и постучала в незапертую дверь кабинета Дарси Фридерикс.

– Готова? – спросила она.

Дарси оторвалась от заваленного бумагами стола, очки сползли ей на нос.

– О, Ван. – Она обеими руками принялась поправлять тяжелую вычурную оправу на своем аккуратном носике. – Я не могу сегодня пойти, меня завалили бумагами.

Ванесса ворвалась в кабинет и отрыла тапочки Дарси для бега из холщовой сумки в углу. Она бросила их на пол прямо перед своей подругой.

– Отбрось свою лень, Дарси.

Они делали вместе пробежки больше двух лет, и обе прекрасно знали всю эту процедуру. Дарси, по-видимому, никогда бы не вышла из здания, если бы ее не подталкивала Ванесса. Хотя сама Ванесса пошла бы на пробежку и без компании. Она должна была это делать. К концу рабочего дня она чувствовала, как будто тысячи беспокойных, колючих существ ползают у нее под кожей. Единственный способ освободиться от них – это дать себе какую-нибудь физическую нагрузку. Подошла бы аэробика или пешие прогулки. Все равно. Но легче всего совершить пробежку.

Дарси сделала попытку привести в порядок бумаги на своем столе, явно без всякого энтузиазма, прежде чем наконец встать. Она сняла очки и пробежалась пальцами по своим коротким, почти черным волосам, взяла сумку со спортивными принадлежностями и исчезла в ванной комнате. Через минуту она вернулась в серой шерстяной рубашке и черных утепленных брюках.

– Готова, – сказала она, и Ванесса пошла за ней через двери.

Они прошли первый блок, затем начали потихонечку бежать. Любой бы, кто за ними наблюдал, счел Дарси более быстрым, легким бегуном. Она была на добрых шесть дюймов выше, чем Ванесса, с широкими плечами и длинными ногами, в то время как Ванесса худенькая и золотоволосая. Но Ванесса была гораздо выносливее ее.

– Итак, как там поживают дети? – спросила Дарси, когда они повернули с главной дороги на боковую улочку.

– Не слишком удачный день. Один из моих пациентов с ЦФ в плохом состоянии. – Джордану Уилли не стало лучше, несмотря на антибиотики. Прошла почти неделя, и она ожидала к этому времени заметить улучшение. – И мы нашли слабительные в плюшевом медвежонке одного из пациентов с анорексией.

– Ты шутишь! – Дарси улыбнулась, и Ванесса сама не удержалась от смеха.

– В самом деле. А я-то не могла понять, почему она совершенно не набирает веса. Дети так быстро соображают, из чего могут извлечь пользу.

В молчании они пробежали еще один блок.

– Кстати, – Дарси уже начинала сбавлять скорость, – я, кажется, нашла, как получить федеральное финансирование твоей подростковой программы.

– Правда? – Ванесса посмотрела на Дарси, боясь слишком воспрянуть духом.

– Угу. Ты слыхала об Уолтере Паттерсоне? Сенаторе из Пенсильвании? – Дарси выдавливала слова в перерывах между учащенным дыханием.

«Уолтер Паттерсон. Имя смутно знакомое».

– Я не уверена.

– Тебе нужно с ним связаться. Тебе и всем твоим сотрудникам. Он фанатик программ, которые помогают жертвам, и он всегда находит официальные источники спонсирования программ помощи женщинам и детям. Он мог бы замолвить за тебя словечко, по крайней мере, указать, к кому обращаться. Но я думаю, тебе нужно привлечь к этому всех. Знаешь, сделай из этого большое дело.

Ванесса сразу не ответила. Она думала о своей сети – этой неформальной группе врачей и медицинского обслуживающего персонала, которых она созвала со всех окрестностей, когда начала работать в «Ласистере». Они нашли общие интересы в сфере случаев насилия над подростками, а Ванесса была их неоспоримым центром притяжения. Она понимала, что ее подростковая программа – не единственная, средства на которую были урезаны. Программа Терри Руз в Сакраменто тоже под угрозой закрытия, а совершенно новый проект в Чикаго уже полностью закрыт. Дарси права – ей нужно привлечь всю сеть. Следует прощупать этого парня Паттерсона, а потом мобилизовать все силы, чтобы со всех концов страны к нему бы стали обращаться.

– Федеральный бюджет так мал, – наконец сказала Ванесса.

– Он и в прошлом году был невелик, когда моя сестра получила деньги на программу адаптации после изнасилования в Филадельфии. И именно Уолтер Паттерсон раздобыл деньги для нее.

– Действительно?

– Действительно. Моя сестра позвонила ему и привела статистику, со сколькими женщинами она в контакте и так далее, заполнила целую груду официальных бумаг и, в конце концов, получила то, что ей нужно.

Дарси прекратила бег и остановилась, чтобы перевести дыхание, в то время как Ванесса продолжала бежать на месте. Для Дарси было не характерно давать такую высокую оценку представителю мужского пола. Она всегда ко всему подходила критически – даже слишком критично – даже к собственному мужу. Паттерсон, должно быть, святой.

Ванесса снова побежала, наполненная энергией нового проблеска надежды, и Дарси догнала ее, когда они пересекали улицу. Длинная каменная стена кладбища материализовалась рядом с ними из темноты, а ветки кленов, с которых уже опали листья, почти доставали до их голов.

– Итак, все, что мне нужно сделать, это позвонить этому парню и очаровать его, чтобы он раскошелился? – спросила Ванесса.

Дарси рассмеялась.

– Не нужно очаровывать корову, чтобы получить от нее молоко, Ван, – сказала она. – Очаровывать – это не твоя стихия.

– Полагаю, что нет, – согласилась Ванесса.

Они бежали вдоль стены несколько минут, не разговаривая, и, когда Дарси снова заговорила, она тяжело дышала.

– Ну, – сказала она, – ты наверняка этому не поверишь.

– Не поверю чему?

– Я – беременна.

Ванесса остановилась, но Дарси продолжала бежать. Она поддразнивала Ванессу, оставляя все больше расстояния между ними. Ванесса испытывала смешанное чувство восторга и зависти, радости и потери. Ванесса хотела бы, чтобы Дарси всегда оставалась такой, как сейчас, – бездетной женщиной, как и она сама, преданной своей работе, у которой есть возможность совершать пробежки почти каждый вечер.

Она напряглась и скоро догнала ее. Поймав Дарси за руку, заключила ее в объятия.

– Поздравляю, Дарси. – Она почувствовала, что вот-вот расплачется, и закусила губу, чтобы не дать волю слезам.

Дарси высвободилась с улыбкой и прислонилась спиной к каменной стене, чтобы перевести дух.

– Я уже думала, что это никогда не произойдет. Все эти тесты. Я имею в виду, что когда я смотрю на тебя и Брайана и вижу, как вам обоим хорошо без детей, я думаю: «Ну, и мы с Дейвом можем жить точно так же, большое дело». Но разница в том, что мы действительно очень хотим детей, а вы нет, и…

– И что же заставляет тебя думать, что мы не хотим детей?

У Дарси был удивленный вид.

– Мне просто так казалось. Тебе тридцать восемь, а Брайану – сорок, правильно? И вы до сих пор не завели детей, и я поняла, что вы двое приняли решение, что дети для вас не играют никакой роли, и вы счастливы той жизнью, какую ведете.

Ванесса тоже прислонилась к холодной каменной стене и сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем ответить.

– Мне бы очень хотелось иметь малыша, – сказала она. – Больше всего на свете.

Дарси смотрела на Ванессу таким пристальным взглядом, что та поняла, что никогда прежде не говорила со своей подругой о таких личных вещах. Она знала все, что касалось Дарси. Она знала о ее первом замужестве, которое окончилось самоубийством ее мужа. Она знала об абортах, которые повлекли за собой проблемы Дейва с алкоголем. А Ванесса мало чем делилась из своей прошлой жизни. Она не обсуждала подобных вещей ни с кем, кроме Брайана. И с Марианной, своим психоаналитиком, к которому она обращалась год назад. Даже тогда, с этими двумя людьми, которым она доверяла больше, чем всем остальным, ей было нелегко делиться своим прошлым.

– Ван. – Дарси слегка коснулась ее руки. – Я не знала. Почему ты никогда ничего мне не говорила об этом? Я не могу поверить, что ты все это хранила в себе, слушая обо всех моих испытаниях и несчастьях. Ты была у специалиста? Я могу посоветовать, к кому…

– Не в этом дело. – Ванесса покачала головой. – У меня может быть ребенок, насколько я знаю, даже несмотря на то, что я становлюсь смехотворно старой для этого. И я не сомневаюсь, что и Брайан сможет внести свой вклад в это дело. – Она посмотрела на тихий, обрамленный деревьями тротуар, чтобы избежать взгляда Дарси. – Я так боюсь, что нам придется расстаться, и у ребенка не будет полноценной семьи…

– Господи, Ванесса! – Дарси в сердцах всплеснула руками. – Вы с Брайаном живете вместе уже больше двух лет, но ты всегда говоришь так, будто сошлась с ним на прошлой неделе. Как будто вы все еще находитесь на стадии изучения друг друга, или что-то в этом роде.

Она была права. Никакой логики. Ванесса поняла это давно, но это ни в коей мере не уменьшало ее опасений. Она обняла рукой Дарси и пошла по направлению к больнице.

– Ну, я радуюсь, как могу, – сказала она, и в ее голосе послышалось нечто, давшее Дарси понять, что не стоит больше продолжать этот разговор.

Они поговорили об ультразвуковом обследовании, об именах и крестных родителях, и Ванесса попыталась сконцентрироваться на разговоре, отбросив роящиеся у нее в голове мысли. Она была уверена в Брайане, как ни в одном мужчине до него, но доверие было тем, что никогда не давалось ей легко. Вера в будущее. Вера в других людей. Она ожидала, что однажды утром она проснется и обнаружит, что Брайан от нее ушел. Ведь он оставил свою первую жену, не так ли? Конечно, он не ушел от нее в прямом смысле этого слова, но все же разрыв их брака произошел по его инициативе. Да, он не переставал уверять Ванессу в глубине своих чувств, но она знала, что никакие слова любви не смогут изменить ее отношения: она из тех, кого бросают.