Текст книги "Дорога ветров"

Мильда вспомнила, что когда-то интересовалась Нависом и его семьей.

– Раз так, это совершенно несправедливо! – с жаром воскликнула она.

4

Хильдрида Нависдоттер тоже находила это совершенно несправедливым. Сначала она решила, что провинилась. Они с братом, Йиненом, отправились кататься на яхте. Им надоело слышать, что они слишком малы, чтобы выходить на лодке одним, надоело чопорно плавать вдоль берега, когда судном правят нанятые графом матросы. Йинену хотелось самому стоять у штурвала. Так что они незаметно улизнули и позаимствовали яхту своих кузенов. Это было необычайно здорово – и к тому же страшно. Йинен почти положил яхту на бок у самого выхода из Западного затона, пока не приноровился к ветру. И они дважды чуть не сели на мель сразу за затоном. Однако брат и сестра справились. И привели яхту назад. Даже о причал не стукнулись.

А потом, как только они вернулись во дворец, Хильди вызвали к отцу. Естественно, она решила, что тот узнал об их плавании.

«Это уж слишком! – думала Хильдрида, пока на нее надевали нарядное платье и причесывали спутанные ветром волосы. – Я буду очень зла. Скажу, что нам никогда ничего не разрешают делать. А еще, что во всем виновата я, и не позволю, чтобы он наказал Йинена. И если мы и утонем, так это не важно. Ведь мы никому не нужны!»

Фрейлина, которая за руку вела Хильдриду по изукрашенным коридорам в комнаты Нависа, решила, что девочка прослышала, какая участь ей уготована. Дама еще никогда не видела ее такой бледной и гневной и не завидовала Навису.

Навис прекрасно знал, что у его дочери трудный характер. Когда Хильди привели к отцу, он сидел на подоконнике с книгой в руках. Его спокойный профиль четко вырисовывался на фоне равнины Флейта, глаза были устремлены на песню Адона. Хильдриду это раздосадовало. Фрейлины говорили ей, что Навис все еще горюет о ее покойной матери, но девочке в это не верилось. Она считала Нависа самым холодным и ленивым человеком из всех, кого она знала.

– Я здесь, – пронзительно выкрикнула девочка, чтобы немного его расшевелить, – и мне ничуть не жаль!

Навис чуть заметно вздрогнул, но продолжал внимательно смотреть в книгу. Однако он, как и фрейлина, решил, что Хильдрида уже узнала о своей помолвке, – и почувствовал искреннее облегчение.

– Что ж, если тебе ничуть не жаль, то, надо полагать, ты рада. Кто бы тебе ни проговорился, он избавил меня от хлопот. Теперь можешь идти – и хвастаться, если пожелаешь.

Хильди очень удивилась, не получив взбучки. Однако ей показалось, что отец, как всегда, от нее отворачивается, а ей хотелось с ним повоевать.

– Я никогда не хвастаюсь, – заявила она, – хотя и могла бы. Мы ее не утопили.

Нависа это удивило настолько, что он оторвал взгляд от книги и посмотрел на Хильди.

– О чем ты говоришь?

– А почему ты меня вызвал? – парировала Хильдрида.

– Ну, чтобы сообщить, что тебя помолвили с лордом Святых островов, – ответил отец. – А ты как думала?

– Помолвили? – ахнула Хильди. – Не спросив меня?

Это было таким потрясением, что на секунду она совершенно забыла о своей проделке.

– Почему мне не сказали?

Навис глянул на дочь. Та разве что не побелела от гнева.

– Я и говорю тебе, прямо сейчас. – Он поспешно взялся за книгу.

– Когда уже слишком поздно! – воскликнула Хильдрида, прежде чем он успел снова погрузиться в чтение. – Когда все уже решено. Ты мог бы спросить меня. Хоть я и маленькая, но я ведь тоже человек.

– Все мы люди, – отозвался Навис, безнадежно пытаясь вернуться к чтению.

Он уже жалел, что взялся за Адона. Тот писал вещи вроде «Истина – огонь, что гром приносит», а это неприятно походило на характер его дочери.

– К тому же теперь ты очень важная персона, – добавил отец. – Ты укрепляешь наш союз с Литаром.

– И какой он, Литар? Сколько ему лет? – не унималась Хильдрида.

Навис нашел нужное место и прижал к нему палец.

– Я видел его всего один раз. – Он не знал, что еще сказать. – Это очень молодой человек – ему всего лишь около двадцати.

– Всего лишь!.. – Хильди на мгновение онемела. – Не хочу быть помолвленной с таким стариком! Я слишком маленькая. И никогда его не видела!

Навис поспешно поднял книгу, спрятав за ней лицо.

– Время исправит и то и другое.

– А вот и нет! – бушевала Хильдрида. – А если ты не перестанешь читать, то я… я… я тебя ударю, а потом порву книгу!

Осознав, что пришло время решительных мер, Навис снова положил книгу.

– Хильди, послушай. Такова судьба всех в нашей семье. Твою кузину Хариллу помолвили с графом Марки, а эту… как ее… дочь Харчада… с лордом…

Девочка прервала его пронзительным воплем. Ее отец может сколько угодно называть ее «Хильди» – обычно это делал только Йинен, – но мысль о том, что ее равняют с гадкими кузинами, была уже совершенно невыносима.

– Изволь меня распомолвить! – потребовала она. – И немедленно, иначе пожалеешь!

– Ты же знаешь, что я не могу, – покачал головой отец. – Это сделал твой дед, а не я.

– Что ж, тогда он тоже пожалеет! – объявила Хильди и направилась к дверям.

Навис окликнул ее. Ему легче было обращаться к ее спине.

– Хильдрида! Не устраивай недостойной сцены, будь добра. Это ничего не изменит. Я советую тебе вместо этого пойти в библиотеку и почитать о Святых островах. Ты убедишься, что там довольно много любопытного.

Дочь приостановилась, взявшись за ручку двери. Острова – это места, окруженные водой, кажется, так? Возможно, ей удастся извлечь из этого известия хоть какую-то пользу.

– Мне следует научиться ходить под парусом, если я поеду на Святые острова?

– Да, наверное, – ответил Навис. Немного успокоенный тем, что дочь перестала бушевать, он добавил – Но ты не поедешь туда еще несколько лет.

– Тогда у меня есть время, чтобы научиться, – объявила Хильди. – Если я обещаю не устраивать шума, ты купишь мне собственную яхту?

– Э-э… если хочешь.

– Хочу. Но ты должен подарить эту яхту и Йинену тоже, потому что он никогда ничего не получает, – потребовала Хильди. – Иначе я устрою скандал дедушке и шум на весь дворец.

В эту минуту ее отцу хотелось только одного: снова остаться один на один со своей книгой.

– Да-да. Если ты сейчас уйдешь, как хорошая девочка, и не будешь устраивать сцену, то вы с Йиненом получите самую лучшую лодку, какую только можно купить за деньги. Это тебя устроит?

– Спасибо, папа, – чопорно и с горечью поблагодарила Хильди и удалилась.

Прислуга держалась от нее подальше.

Даже ее кузины, увидев, как Хильдрида, бледная и прямая, шагает по коридорам с лицом, похожим на маску, поняли, что лучше ей на глаза не попадаться. Все знали, что Хильдрида унаследовала характер от своего дедушки Хадда. Только Йинен осмелился к ней подойти, но и он не решился сказать ни слова. Девочка прошествовала к себе в комнату. Там она собрала все ценное, начиная с позолоченных часов и кончая ночным горшком, расписанным золотом, сложила все в кучу на полу и разбила кочергой. Йинен сидел на подоконнике и вздрагивал при каждом ударе. Он не решился заговорить с сестрой, даже когда та отшвырнула несколько погнувшуюся кочергу и уселась за туалетный столик, где долго и внимательно рассматривала в зеркале свое худое бледное лицо. Она специально для этого оставила зеркало целым.

– Я человек, – проговорила она наконец. – Так ведь?

– Да, – осторожно отозвался Йинен. – Что случилось?

– Я не вещь! – объявила Хильди. – А случилось то, что я помолвлена. И никто мне не сказал. Будто я – вещь. Как ты думаешь, мне следует сидеть тихо, не обижаться и быть вещью? Кузин тоже помолвили.

– Они устроят шум, – предсказал Йинен. – Тебе запретили выходить в море?

– Нет, – усмехнулась сестра. – Мы с этого получаем яхту. С острова на остров ведь надо как-то перебираться. Пожалуй, теперь я пойду в библиотеку.

Она встала и отправилась исполнять задуманное. Йинен пошел с ней. Брат все еще ничего не понимал, но он к этому привык. Надо только потерпеть – рано или поздно он все равно услышит об обещанной яхте.

Через застекленный купол в высоком своде библиотеки лился свет. Хильдрида в просторном, сложенном из пятнистого мрамора помещении казалась себе крохотной. В сопровождении Йинена она прошествовала к библиотекарю.

– Дайте мне все книги про Святые острова, какие у вас есть.

Несколько удивленный, библиотекарь отправился выполнять. Вскоре он вернулся с одним большим старинным томом и одним небольшим и довольно новым.

– Вот. Боюсь, это не так уж много. Советую вам взять маленькую книгу. Ее легче читать, и в ней есть картинки.

Хильдрида бросила на него презрительный взгляд и взяла большой том. Она прошагала к ближайшему столу и открыла книгу. Растерявшийся библиотекарь отдал меньший томик Йинену и оставил их в покое.

– В этой книге одни картинки, – грустно объявил мальчик. – Прочти мне твою.

– Помолчи, – сурово бросила Хильдрида. – Мне надо сосредоточиться.

Но ей не хотелось, чтобы брат покорно сидел рядом и скучал, и потом, книга оказалась сложной, старинной – а такое легче понять, читая вслух. И она начала:

– «И воистину, люди говорят, что Святые острова из всех марок Юга – единственное место, где обитает волшебство».

– Здорово, – сказал Йинен. – А что такое марки?

– Так раньше называли графства. Молчи. «Легенды тех краев повествуют о заколдованном быке, что появляется неведомо откуда то на одном острове, то на другом. Некоторые сказания утверждают, что этот зверь исполняет желания и встреча с ним предвещает очень большую удачу. Далее, в ясную погоду между островами слышна бывает свирель, звонкая и приятная для слуха, но свирельщика увидеть нельзя. И эта свирель, как и бык, переходит с острова на остров. Многие ее слышали, и многие добрые корабли потонули, следуя за ее пением. И там же являются людям кони морские, а порой, говорят, и само море – в образе старика-островитянина. Обычно старик любезно беседует с теми, кто его встречает, но иногда бывает груб и зол. Никто не усомнится, что Святые острова – красивая земля, добрая, плодородная и полная удобных бухт».

– Звучит чудесно, – вздохнул Йинен. – Мне бы хотелось туда попасть.

Хильди закрыла книгу.

– Попадешь, – пообещала она. – Ты сможешь поехать со мной, когда я туда отправлюсь. Наверное, я все-таки не стану устраивать недостойную сцену. Я – важная персона. В Марке ведь волшебных быков нет, правда?

– Никогда о них не слышал, – подтвердил Йинен. – А когда мы получим яхту?

– Точно не знаю. Но отец обещал.

Позже в тот же день их кузина Харилла узнала о том, что помолвлена с лордом Марки и повалилась навзничь на лестнице, барабаня пятками и вереща. Фрейлины с нюхательными солями устроили над ней настоящий переполох. Хильди улыбнулась. Это была сухая, натянутая улыбка, но очень горделивая. А по мере того, как ее четыре остальные кузины по очереди узнавали о своих помолвках и следовали примеру Хариллы, улыбка становилась все более и более высокомерной. Она по-прежнему не радовалась своей помолвке, но, когда в Западный затон привели яхту «Дорога ветров», Хильдрида почти утешилась.

Навис сдержал обещание. Конечно, ему рассказали о разбитых украшениях, но, зная характер дочери, он посчитал, что та проявила огромное самообладание. «Дорога ветров» оказалась вдвое больше лодки кузенов: Навис решил, что его детям еще рано плавать в одиночку, поэтому он предусмотрел место для команды. Яхта оказалась настоящей красавицей – от золотых колосьев пшеницы, вырезанных у нее на носу, до розовых яблок, украшавших корму. Корпус у нее был синий, надстройка – белая с золотом, паруса – белоснежные. И к радости Йинена, на ней было два фока. По правде говоря, Хильди подумала, что выражение безграничного счастья на лице брата стоит любых помолвок.

5

Той осенью, когда праздничная процессия, трещащая, стучащая и цветастая, двинулась к гавани, чтобы утопить Старину Аммета, ее охраняли солдаты с новыми ружьями. Митт не хотел на них смотреть. Каждый фестиваль приносил ему ночные кошмары, в которых Канден подходил к двери их комнаты и разваливался на куски. Однако их дом находился так близко от гавани, что не увидеть процессию было крайне сложно. В этот год к ним пришел Дидео: он высунулся из окна между Миттом и Мильдой и стал с завистью глазеть на новые ружья.

– Штука, которую в них засовывают, может разнести человека на куски, если знать, как ее применить, – объяснил он. – Когда-то я ходил в море с парнем, который где-то ее добывал. Мы ею для промысла пользовались. Хотя, может, по отношению к рыбе это и нечестно. Но бомбы я с тех пор делать умею. И я как раз думал, что если бы бомбу бросить во время шествия Аммета, то можно было бы в один миг и избавить мир от Хадда, и устроить восстание во всем Холанде.

Митт с матерью обменялись изумленными взглядами поверх корявой шляпы Дидео. Вот оно! Какая мысль! Они принялись возбужденно ее обсуждать, как только шествие закончилось и Дидео ушел.

– Если бы ты смог достать бомбу и бросить ее в старого Хадда… бомбы ведь бросают, да? – говорила Мильда, – то ты мог бы крикнуть, что тебе велели это сделать Дидео и Сириоль.

– Меня могут не услышать, – возразил Митт. – Надо, чтобы меня поймали. А во время допроса я скажу Харчаду, что меня подучили «Вольные холандцы». Но как нам заполучить эту ружейную штуку?

– Достанем, – ответила мать. – Придумаем как. Но тебе надо это сделать, пока ты еще мал и тебя нельзя повесить. Я не вынесу, если тебя повесят!

Она пришла в такое возбуждение, что пошла и потратила остатки своего заработка на фрукты и сладости, чтобы отпраздновать.

Митт посмотрел на связки яблок в карамели так же кисло, как Сириоль, и вздохнул. Было ясно, что затею с бомбой придется отложить, пока он не заработает достаточно денег, чтобы арендовать для Мильды новую ферму, иначе она умрет с голода, если его арестуют. Наверное, к тому времени он станет таким же старым, как Дидео, а то и старше.

Но вышло по-другому. Неделю спустя Митт пришел домой, распродав всю рыбу, – вонючий, склизкий и посиневший от холода. Ему хотелось одного: лечь в постель. Но к его досаде, у матери оказался гость – кряжистый серьезный мужчина, выражение лица которого что-то Митту напомнило. Или кого-то. Одежда на нем была гораздо более приличная, чем та, которую обычно носили прибрежные жители. Больше всего раздосадовало мальчика то, что на этот раз мать потратила свой заработок на бутылку кандеракского вина для гостя. Митт остановился в дверях, возмущенно глядя на него.

– О Митт! – радостно воскликнула Мильда. Она была очень хорошенькая, и на ее щеке снова появилась ямочка. – Ты помнишь Кандена?

Митт конечно же помнил Кандена – даже слишком хорошо. Его до сих пор, с того злополучного фестиваля, преследовали кошмары о нем. Когда Митт услышал имя Кандена, ему пришлось изо всех сил вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть. Мильда, совершенно не подозревая о его чувствах, продолжала:

– Ну так вот это – брат Кандена, Хобин. Он приехал из Уэйволда. Хобин, это мой сын, Митт.

Гость улыбнулся и направился к Митту, протягивая ему квадратную, мозолистую руку. Тот содрогнулся, сжал зубы и протянул в ответ ладонь, пропахшую рыбой.

– Я весь в рыбе. – Мальчик надеялся, что гостю не захочется до него дотрагиваться.

Однако теплая квадратная рука обхватила его ладонь и пожала.

– Я знаю, каково бывает прийти с работы грязным, – улыбнулся Хобин. – Сам я оружейник, и порой мне кажется, что я никогда не ототру сажу. Иди мойся и не обращай на меня внимания.

Митт неуверенно улыбнулся. Он понял, что брат Кандена – славный малый. Хотя брат его от этого не перестал быть ночным кошмаром. Митт пошел к стоявшему в углу ведру, чтобы умыться, втайне надеясь, что Хобин вернется обратно в Уэйволд и больше его в Холанде не увидят.

Эта надежда развеялась почти мгновенно.

– Да, у меня славный домик на улице Флейт, – говорил Хобин Мильде. – Внизу мастерская, а наверху большие жилые комнаты. Граф Хадд принял меня хорошо.

Митт понял, что Хобин приехал жить в Холанд. Он пришел в такое отчаяние, что громко спросил:

– И кого граф Хадд выгнал оттуда, чтобы хорошо вас принять?

– Ох, сынок! – воскликнула Мильда, а потом сказала Хобину: – Не обращайте на него внимания. Он – вольная птаха, мой Митт.

Митт пришел в ярость. Она не имела права говорить незнакомцу такие личные вещи.

– Да, – сказал он. – Мы тут для вас слишком бедные и простые, верно?

И чтобы Хобину не захотелось снова их навещать, он принялся ходить по комнате, бормоча самые гадкие ругательства. Это явно встревожило Хобина. Он все время бросал на Митта озабоченные взгляды. Мильду поведение мальчика тоже обеспокоило. Она беспрестанно извинялась за сына, отчего тот злился еще сильнее. Когда Хобин наконец протянул руку, чтобы попрощаться, Митт повернулся к нему спиной и сделал вид, что ничего не заметил.

– Зачем ты так себя вел, Митт! – укорила Мильда сына, когда Хобин ушел. – Разве ты не понял? Он же оружейник! И видно, что он любил Кандена. Если бы только мне удалось уговорить его присоединиться к «Вольным холандцам», то мы получили бы бомбу – или даже ружье, что еще лучше. Тогда ты смог бы застрелить Хадда прямо из этого окна!

Митт только хмыкнул. Уж лучше отнять ружье у солдата на улице, чем получить его от брата Кандена.

К глубокому огорчению мальчика, Хобин снова зашел к ним – и не один раз. Потребовалось много месяцев таких визитов, чтобы Митт смог забыть о том, что у Хобина был брат, который в его кошмарах распадался на куски. А когда все-таки забыл, то обнаружил, что Хобин ему нравится. Тем временем оружейник твердо, но очень добродушно сопротивлялся уговорам Мильды стать борцом за свободу. Он соглашался с тем, что графы превращают жизнь народа в страшную муку. Как и с тем, что дела в Холанде идут плохо. И на налоги жаловался не меньше других. Однако говорил, что не признает борьбы за свободу. Он называл Кандена – печально, но довольно сурово – мальчишкой, игравшим с огнем. А когда Мильда горячо выступала против несправедливости, улыбался и говорил, что в ее положении это можно понять. Спустя некоторое время Хобин начал добродушно выговаривать ей за то, что она покупает для него вино, которое ей не по средствам.

Зимой Хам становился день ото дня все мрачнее. Митт не мог понять почему – до одного весеннего утра, когда «Цветок Холанда» скользил по воде, выходя из гавани с отливом.

Сириоль сказал:

– Твоя мать собирается выйти замуж за этого Хобина?

– Нет! – возмущенно воскликнул Митт.

– Для дела будет хорошо, если она выйдет, – заметил Сириоль.

Хам вздохнул и великодушно поддержал подельника.

– И для нее тоже. Хобин – человек приличный.

Мальчик пришел в ярость. И когда Сириоль и Хам оказались правы, он затаил на них еще одну обиду. На свадьбе Митт бормотал себе под нос, что сквитается с Сириолем и Хамом за это, пусть даже ценой своей жизни. С прошлого фестиваля он привык к мысли, что у него нет будущего, – вот подложит бомбу под графа Хадда, и все. В свадьбе его радовало одно: теперь он будет жить рядом с запасами пороха.

Мильда с Миттом переехали в дом на улице Флейт, немного к западу от берега. Это была хорошая постройка, хотя и небольшая и облупившаяся. Даже имелся двор с катком для белья, а на грязной кирпичной стене была закреплена мишень – там Хобин пристреливал ружья, которые делал. Митта это чрезвычайно заинтересовало.

Впервые за много лет у мальчика появилась отдельная комната – и, хотя гордость не позволяла в этом признаться, ему было там очень одиноко. Его мать бросила работу вышивальщицы и сновала по четырем комнатам верхнего этажа, напевая и смеясь, и горестная морщинка, похоже, навсегда исчезла с ее лица. Митту было грустно видеть это: ему самому удавалось развеселить мать только изредка – а вот Хобин сделал ее счастливой. Хобин предложил отправить Митта в школу, но мальчик предпочел продолжить работу. «Вольным холандцам» не будет проку от мальчишки, который целыми днями сидит за уроками. И потом, Митту казалось, что борьба за свободу оставалась последним звеном, соединявшим его с Мильдой.

Именно тогда Хобин продемонстрировал неожиданную строгость.

– Ты дурак, Митт, – сказал он. – У тебя есть мозги, и тебе следовало бы научиться ими пользоваться, а не тратить свое время на болтовню о свободе с кучкой лодочников, которые даже не понимают значения этого слова. Когда ты вырастешь и станешь мужчиной, ты пожалеешь, что не занялся настоящим делом.

Такие доводы всегда звучат неприятно. Митт ерзал на месте и молчал. Мальчик мог бы сказать, что вырасти ему не суждено, ведь он убьет графа Хадда, – но под взглядом серьезных голубых глаз отчима ему не хотелось это делать.

– Ну, если уж тебе обязательно нужно работать, – сдался Хобин, – то ты можешь выполнять одну работу – и только одну. Например, учиться у меня моему делу, или делу Сириоля у него, или продавать рыбу. Но нельзя делать больше одного.

Митту страстно хотелось продавать рыбу и дальше.

Ему нравилось выкрикивать гадости о Хадде. Это даже веселее, чем обманывать солдат Харчада. Что до рыбной ловли, то он радовался любому предлогу, чтобы ею не заниматься. С другой стороны, мальчик понимал, что у него будет гораздо больше возможностей заполучить немного пороха, если он станет учеником Хобина. Он помялся, глядя в пол, и наконец сумел справиться со своим раздражением настолько, чтобы неохотно проговорить:

– Тогда я буду учиться твоему делу.

– Умница, сынок! – воскликнула Мильда и радостно его обняла.

Митта это немного утешило. Однако он испытал неожиданную неловкость, когда Хобин пошел с ним к Сириолю домой, чтобы объясниться с рыбаком и выкупить у него остаток его ученичества. Альда обхватила Митта обеими руками и запечатлела на его щеках пропахшие аррисом поцелуи. По лицу Лидды медленно катились слезы.

– Мне будет не хватать тебя за прилавком, – призналась она.

К этому Митт был готов. А вот к чему он не был готов – так это к выражению разочарования и огорчения, которое появилось на лице Сириоля.

– Как я раньше не понял, что оно так выйдет, – сказал рыбак, доставая бутылку арриса и наливая всем по стакану, из чего Митт понял, что нынче – особый случай.

– Да, мог бы и раньше догадаться, – повторил Сириоль, когда они все в напряженной тишине сидели за столом. – На твоей стороне право, Хобин, и Митт заслуживает лучшего ремесла, чем ловля рыбы. Хотя мне это нелегко – ведь у меня нет собственного сына.

Хобин явно смутился. Лидда и Альда плакали. Митт ерзал на стуле. «Я из-за этого чувствовал себя каким-то склизким, – признался он потом Мильде. – Словно весь вымазался в рыбной требухе. И я ненавижу вкус арриса».

Сириоль принес мятый лист бумаги, который два года назад за Митта подписала Мильда. Сначала он отказывался взять за него деньги. Хобин настаивал. Все чувствовали себя все более неловко, пока не позвали Хама в свидетели договора. Хам хлопнул Хобина по плечу и очень долго тряс Митту руку. Мальчик даже испугался, что не сможет больше ею работать. И вообще Хам держался так весело и был так рад за Митта, что вся неловкость исчезла. Все выпили еще по стакану арриса, а Митт тайком перелил свою порцию Альде. Потом они с Хобином ушли.

– Но мне действительно неприятно, правда, – поделился с мамой Митт. – Как будто я обязан сказать им, что нам нужен порох.

– А почему бы и впрямь не сказать им об этом? – отозвалась Мильда. – Дидео знает, как делать бомбы. Так что неплохо заставить их помогать нам.

– Ты хочешь сказать – привлечь «Вольных холандцев» к этому делу? – переспросил Митт.

Ему показалось, что это хорошая мысль.

К несчастью, в эту минуту вошел Хобин, который услышал слова «Вольные холандцы». И он снова продемонстрировал неожиданную твердость.

– Я не желаю, чтобы в доме шли разговоры о борьбе за свободу, – заявил он. – Глупые шпионские шуточки! И не думайте, будто я боюсь Харчада. Он прекрасно знает, что я могу вернуться в Уэйволд, если захочу. Меня просто достает, что эти лодочники никак не хотят повзрослеть. Для них это игра, как было и для Кандена. И в моем доме никто в эту дурацкую игру играть не будет!

Митт с Мильдой смогли продолжать свои разговоры только тайком, урывками, либо когда Хобин уходил в гильдию оружейников. Но на следующее собрание «Вольных холандцев» Митт выбраться сумел. Для этого пришлось наврать Хобину, а мать его поддержала. На собрании он изложил им свой план: он украдет достаточно пороха, чтобы сделать бомбу, и бросит ее в Хадда, когда тот в следующий раз понесет Старину Аммета в гавань.

Это предложение было встречено изумленным молчанием. Его нарушил Хам, который укоризненно сказал:

– Я радовался за тебя не из-за пороха, Митт. Надеюсь, ты так не подумал.

– Странно. А я был уверен, что ты этого от меня и ждал, – отозвался Митт, которому всегда трудно было удержаться, чтобы не поддразнить Хама.

– Ну, Митт… – начал Хам.

– Тихо, – сказал Сириоль. – Научись понимать шутки, Хам. Митт, это опасно. Очень опасно. Тебя арестуют.

Для осторожного Сириоля это было очень много: он согласился хотя бы всерьез обдумать план. Страшно обрадованный, Митт поспешил заверить его, что не собирается дать себя арестовать.

– А что, если на мне будет желтое с красным, как на дворцовых мальчишках? Они не поймут, кто я, пока не станет слишком поздно. И я умею бегать.

– Знаю, что умеешь, – отозвался Сириоль. – Но ведь твоя мать на такое не согласится, правда?

– А вы спросите у нее, – предложил Митт. – Только когда Хобина рядом не будет. Она сошьет мне костюм – если мы достанем материю.

Сириоль задумался – надолго и глубоко.

– Митт похож на всех остальных мальчишек, – вступил в разговор Дидео. – Я частенько и сам кого-нибудь за него принимаю. С превеликой охотой сделаю бомбу.

По правде, всем «Вольным холандцам» затея понравилась. Они подались вперед, тихо переговариваясь в тусклом свете ночника.

– Бум! И Хадд взлетает на воздух! – говорил кто-то. – Здорово!

– И весь Холанд поднимается по нашему призыву, – добавил другой. – Сириоль, Митт и впрямь может справиться с этим делом.

– Тихо! – потребовал Сириоль. – Я знаю, что может. Но потом ему надо будет унести ноги. А это нужно как следует спланировать.

Митт примчался домой на улицу Флейт в полном восторге.

– У нас получилось! – прошептал он Мильде, которая встретила его на лестнице. – Все решено!

– И ты ничуть не боишься? – изумленно выдохнула мать.

– Нисколечко, – ответил Митт.

И это была правда. Мальчик не боялся, он только и думал, что о своем будущем подвиге.

«Вольные холандцы» начали строить планы – тщательно и неспешно, как всегда, когда за дело брался Сириоль. А Митт и Мильда строили свои планы. И все они очень скоро поняли, что во время ближайшего фестиваля бросить бомбу не получится. Как и сказал Сириоль, им необходимо точно выяснить, каким путем движется процессия и когда именно Митту безопаснее всего действовать. И продумать пути бегства, и подготовить убежища в разных местах.

Поскольку Митт не собирался сбегать, то он не слушал Сириоля, когда тот говорил об этом. Но, проработав неделю учеником Хобина, понял, что ему понадобятся годы для того, чтобы украсть достаточно пороха на бомбу. Хобину выдавалось очень мало взрывчатого порошка – ровно столько, сколько нужно для испытания ружей, которые он изготавливал. Оружейные инспекторы Харчада приходили каждую неделю и строго следили, не осталось ли лишнего пороха. Иногда они могли нагрянуть неожиданно. Инспекторы взвешивали порох и пересчитывали ружья, и, если где-то не хватало их печати, оружейнику не разрешалось работать. Это страшно раздражало Митта, хотя Хобина, похоже, не трогало. Он перешучивался с людьми графа так, словно они были друзьями.

Вскоре мальчик выяснил, что порох изготавливается из трех составных частей, которые Хобин тщательно смешивал сам. Одной из них был древесный уголь. С ним проще всего: Дидео легко мог достать его. А вот серу и селитру можно было только украсть. Митт предполагал, что их как-то изготавливают, но ему так и не удалось выяснить как именно. Инспекторы приносили их в опечатанных мешках, и Хобин держал все под замком. Первые несколько месяцев Митту даже не разрешалось до них дотрагиваться. Вместо этого ему приходилось заниматься плавкой свинца и изготовлением пулек, отливая их в цепочке маленьких форм, похожих на сосиски. И еще – смотреть, смотреть, смотреть.

Наибольшей помехой всем планам оказался сам Хобин. Он был таким осторожным – и таким терпеливым! Митт подозревал, что даже без инспекторов тот все держал бы под замком. На его услуги был огромный спрос. Почти все время в мастерской находился кто-то, кроме Митта и Хобина. Солдаты и офицеры приносили ружья, с которыми что-то было не так. Другие оружейники заходили, чтобы обсудить с Хобином сложные технические вопросы. Митт узнал, что Хобин изобрел способ сделать так, чтобы ружье стреляло более метко. Для этого внутри ствола делалась бороздка, идущая по спирали. Вот почему пульки, отливка которых заставляла Митта так скучать, были заостренными, а не круглыми, как дробь, – ею пользовался Харл во время охоты на птиц на Флейте. Дважды Хобина даже вызывали к Харчаду, чтобы получить его совет.

К тому времени, когда Митту позволили вырезать приклады и даже отвешивать понемногу пороха, он понял, что Хобин – лучший оружейник в Южном Дейлмарке. Митт очень этим гордился и радовался за мать. Но это означало и то, что он выбрал самого неподходящего человека для обворовывания. Хобин имел безупречную репутацию. В Гильдии его уважали. И очень долго Митт не решался ничего предпринять.

Хобину искренне хотелось, чтобы мальчик учился и стал, по его словам, «добропорядочным гражданином». Митту пришлось лучше одеваться. В хорошей одежде, конечно, зимой теплее, но он из принципа ее презирал. Каждый день, когда они поднимались наверх после работы, надо было мыться. Раз в неделю его заставляли мыться целиком, хотя Митт свято верил, что мытье отнимает у человека силы. И каждый вечер Хобин доставал книгу. Она называлась «Хрестоматия для бедных» и вызывала у мальчика страшную зевоту. «Раз не хочешь ходить в школу, учись дома», – говорил Хобин и заставлял Митта прочитывать вслух по странице – каждый вечер, после ужина.

Митт диву давался, как он в тот первый год не умер от скуки. Ему казалось, что он ожил, только когда наконец смог относить Дидео крошечные пакетики с серой и селитрой. Это было даже интереснее, чем беготня с поручениями от «Вольных холандцев». Митт придумывал какую-нибудь отговорку для Хобина – «врал, как весы торговца рыбой», как он говорил матери, – и ускользал со своим пакетиком из дома, понимая, что если его поймают с этой ношей, то ему придется плохо. Ощущение опасности приятно волновало, и так здорово было осознавать, что наконец-то дело движется.