Текст книги "Дорога ветров"

Как только камушек покинул его руку, Митт вдруг понял, что совершил ошибку. Пацаненок рядом бросил на него очень сердитый взгляд. Тяжелые шаги почти стихли, словно шевеление привлекло внимание солдат. Митт чуть не потерял сознание, так ему стало жутко. Время текло тошнотворно медленно.

Сапоги протопали мимо «классиков», замерли и двинулись дальше, делая по шагу. Топ-топ-топ… и постепенно затихли.

– Вали отсюда, – прошипел мальчишка. – Ты мне партию испортил.

Митт с трудом поднялся. У него кружилась голова и все тело затекло, словно после зимней ночи в море. Но делать нечего, он, хромая, побрел прочь. Ни одна игра не возобновилась. Дети следили за Миттом так же, как наблюдали за солдатами. Плохо. Они обязательно расскажут о нем кому-нибудь. Несостоявшийся убийца только надеялся, что они сделают это не сразу, потому что от изнеможения он больше не мог бежать. Ему хотелось прилечь у ближайших дверей и плакать, пока не заснет.

«Возьми себя в руки! – сердито приказал он себе. – Ты в бегах, вот и все. Здесь люди постоянно прячутся. Не знаю, как это получается, но я просто не могу не бежать. Что со мной происходит?»

На этот вопрос ответа он не находил. Митт знал только, что утром проснулся с тем же намерением, что и последние четыре года, – одним ударом покончить с Хаддом и «Вольными холандцами». И теперь, когда ему не удалось прикончить владыку Холанда, он мог думать лишь о том, как бы его не схватили.

«Эй, погоди-ка!» Митт остановился и сделал вид, будто решил передохнуть в подворотне.

Есть ведь еще «Вольные холандцы». Коли он так испугался, что не дал себя поймать, то может легко пойти домой к Сириолю или Дидео.

Ведь теперь туда, куда бы Митт ни пошел, вскоре явятся люди Харчада. Чем не способ сделать так, чтобы заговорщиков арестовали? Но Митт замер, привалился к столбу и уставился в никуда, потому что не испытывал ни малейшего желания это сделать. «Ни малейшего желания!» – повторил он себе. Именно так. Он ничуть не кривил душой. Митт не стал бы говорить, что скорее умрет, чем пойдет домой к Сириолю, поскольку понимал, что сделает что угодно, лишь бы спастись, но все же не собирался туда идти. И к Дидео тоже. «Тогда за кого же ты их считаешь? За друзей?» – презрительно спросил себя Митт.

Похоже, так оно и было. Он вспомнил, как сморщилось от улыбки лицо Дидео, когда Митт принес ему первый пакетик селитры. И как Сириоль гневно смотрел на него поверх веревки – но не бил ни разу после того первого дня. «А наверное, стоило бы», – подумал Митт. Он вдруг заметил, что улыбается. Сириоль всегда понимал его шутки, а Хам – почти никогда. А потом были еще Альда, обдававшая всех запахом арриса, и Лидда, собиравшаяся замуж за матроса с «Красотки Либби». «Я слишком хорошо их узнал», – подумал мальчик.

Но ему нельзя стоять на месте, радоваться и пялиться в пространство. Митт тронулся дальше. Он решил, что лучше всего воспользоваться планом побега, который так тщательно составил для него Сириоль.

– Хотя нет! – воскликнул он.

И дело было не в том, что он не хотел им воспользоваться. Он хотел. Уши бы себе отрезал, чтобы это сделать, но не мог ничего вспомнить. Считая, что бежать ему не придется, он слушал Сириоля еще менее внимательно, чем Хобина, когда тот рассказывал ему об оружии. Мальчик только смутно помнил, что где-то должна быть повозка… и какой-то пароль. Но больше ничего. Какого же он свалял дурака!

Что же ему делать? Он не может остаток жизни прятаться на улицах Холанда. А если начнет заглядывать во все повозки подряд, то его определенно поймают. Солдаты об этом подумают. Домой идти нельзя. Тогда арестуют и Хобина с Мильдой. Можно податься на Флейт, как делали до него многие борцы за свободу. Но он кое-что об этом знал. Там ведут охоту. И жизнь там ужасная – если только у тебя нет ружья, чтобы стрелять болотных птиц на обед. У Митта оружия не было. Но он знал, где оно есть: заперто в мастерской Хобина. А туда идти нельзя. Ох, это прямо замкнутый круг! Ну почему он не слушал Сириоля? Но Митт прекрасно знал почему. Он просто не думал ни о чем после той минуты, когда должен был бросить бомбу. «Похоже, ты совсем спятил! – сказал себе Митт. – Делай же что-нибудь, слышишь?»

Ему хотелось домой – вот чего ему хотелось. Но туда идти нельзя.

Или можно? Хобин ушел на весь день. Мильда с малышками у Сириоля. Если Митт сунется домой, следом придут шпики. Но стража, скорее всего, и так туда заявится, потому что у Хобина есть порох. А вот если Митт опередит их, возьмет ружье, заряды и сделает так, чтобы это было похоже на ограбление? Это все равно будет похоже на ограбление, потому что ему придется сломать замки и снять печати инспекторов. Хобина не смогут винить за то, что его ограбили. Так можно отвести от него подозрения. По правде говоря, чем больше Митт об этом думал, тем более необходимым ему представлялось пойти и ограбить Хобина. А потом? Наверное, уйти на Флейт и попытаться пробраться на Север…

Появление новой цели сильно изменило дело. Он больше не чувствовал себя таким разбитым. Улица Флейт была совсем близко. Митт намеренно отправился туда кружным путем. Ему хотелось, чтобы его заметили в самых разных местах, чтобы сбить соглядатаев со следа. Когда мальчик наконец очутился за высокой скользкой стеной, которая затемняла заднюю часть мастерской, то был почти уверен в том, что любой шпион, который попытается пойти по его следам, не попадет сюда раньше завтрашнего дня. А скорее всего, даже через два дня. Однако он сказал себе «завтра», потому что никогда не следовало недооценивать ищеек Харчада.

Вдоль переулка тянулась глухая стена, которая упиралась в такую же мощную преграду. Митт встал лицом к ней, глубоко дыша. Кто-нибудь может заметить, как он перелезает через стену. Но этому кому-то нужно время привести подмогу и взломать парадную дверь мастерской – или вызвать солдат, чтобы это сделали они, – а он, Митт, как раз успеет взять все необходимое, а потом устроить небольшой беспорядок. Только все нужно сделать очень быстро. Он понимал, что дело будет рискованным. И ему очень хотелось, чтобы у него не тряслись поджилки и не подгибались колени. Он не привык так бояться!

9

– И я все пропустил! – обиженно воскликнул Йинен, когда Хильди наконец вернулась и ему удалось ее отыскать.

Во дворце все пребывали в смятении и разговаривали приглушенно, будто не знали, что делать дальше. Одно было ясно: Хадд мертв и графом Холанда теперь стал Харл. Вот, собственно, и все. Никто понятия не имел, произошло ли восстание, надо ли снимать нарядные костюмы и будет ли пир. Харл ничего не делал – просто сидел у себя в комнате. Он не отдал ни единого приказа. Харчад появлялся и исчезал, постоянно раздавая распоряжения, но толку от этого не ощущалось.

– Так, значит, восстания нет, – довольно резко заявила Хильди, когда Йинен поведал ей об этом. – По дороге обратно мы видели только солдат.

Ей, пожалуй, хотелось побыть одной, но у брата был такой потерянный вид, что она осталась с ним. Вместе они бродили по лестницам и коридорам среди людей, которые, как и они, не знали, что делать.

Йинен пересказал Хильди кое-какие слухи об убийце. Он оказался недовольным матросом. А еще – опасным революционером и агентом Севера. Он был метким стрелком. И глупцом, который случайно сделал меткий выстрел. Он использовал новое секретное оружие Севера. А потом отравился. Или прыгнул в гавань и скрылся. Никто не знал, где правда.

– А теперь скажи мне, как все было там, в гавани, – попросил Йинен.

– Понятия не имею, – совершенно честно ответила Хильди. – И вообще, ты представляешь, как бывает, когда у Хариллы истерика.

Но тут же постаралась изложить, что видела. Йинен ведь был не виноват в том, что все пропустил.

– Неужели отец действительно это сделал? – изумился мальчик. – Я и не догадывался, что он может быть таким проворным. – И он уныло добавил: – Хотелось бы мне увидеть, как тот мальчишка раскрутил трещотку у деда под носом.

– Это было не так смешно, как тебе кажется, – отозвалась Хильди. – Это… это было странно. Он не убегал. Наверное, его уже поймали.

Тут она почувствовала, что ей действительно необходимо побыть одной, и отправилась к себе. Но брат поплелся за ней, и у нее не хватило духа прогнать его. Он устроился на подоконнике, а Хильди уселась на большой кровати, скрестив ноги.

Девочка уже в сотый раз попробовала разобраться в своих чувствах. То, что деда застрелили, должно было потрясти ее до глубины души. Это она знала точно. Время для его убийства выбрали неподходящее. Все говорят, теперь точно жди беды. Хильди обнаружила, что она не столько гордится тем, как ее отец попытался спасти положение, сколько стесняется его поступка. Больше всего ее смущало то, что никто этого не заметил. Но само убийство заставляло ее сердце трепетать от ужаса и благоговения. И еще при мысли о нем ей становилось нехорошо. И это было странно. Ее обуревали самые противоречивые и непонятные чувства. Это напомнило то, что она испытывала, когда узнала о помолвке с Литаром.

Хильди внезапно вскочила.

– Подожди здесь, – бросила она Йинену, который тоже поднялся.

Брат со вздохом сел, а Хильди помчалась в комнаты отца.

Она постучала в тяжелую дверь. Ответа не было. Девочка немного нерешительно повернула ручку и вошла. В первой комнате никого не оказалось. Она прошла во вторую.

Навис сидел у окна, так и не сменив праздничный наряд. Возможно, он тоже пытался разобраться со своими чувствами. По крайней мере, он не читал книгу, которую держал в руке, а смотрел на Флейт.

Хильди с первого взгляда поняла, что отец снова превратился в столь знакомого ей холодного, ленивого и надменного вельможу. Никто не заставит его сделать что-нибудь сверх необходимого. Девочка заскрежетала зубами от ярости. Почему там, на берегу, он был на высоте, а теперь опять стал вялым и безразличным? Если он до сих пор горюет по ее матери, то Хильди совершенно ему не сочувствовала. Слишком уж долго он скорбит!

– Папа! – окликнула она.

Навис чуть вздрогнул.

– Я забыл запереть дверь?

– Сейчас я уйду, – пообещала Хильди. – Тебе жалко, что дед умер?

– Э-э… – отозвался отец. – Он был уже старым.

Хильди разозлилась и подумала, что это не ответ. Она хотела было польстить ему, сказать, что он очень хорошо держался в гавани. Но это не относилось к делу, и это было неправдой… И в любом случае вряд ли помогло бы.

– Я пришла тебя спросить, – сказала она, произнося слова очень отрывисто из-за того, что рассердилась, – нужно ли мне выходить замуж за Литара.

– При чем здесь это? – удивился Навис.

– Ведь помолвку устроил дед, – объяснила девочка, изо всех сил сдерживаясь. – А я не хочу выходить за Литара. Так что не будешь ли ты так добр все отменить?

Навис посмотрел на свою книгу, словно предпочел бы заниматься ею, а не дочерью.

– Думаю, ты увидишь, что этот союз ценится все так же высоко.

– Что это значит? Ты не можешь разорвать помолвку? – уточнила Хильди.

– Сомневаюсь, – пробубнил ее отец.

– Неужели тебе все равно? – возмутилась Хильди.

– Пожалуй, нет, – признался Навис. – Но сейчас такое неспокойное время…

Девочка вышла из себя:

– Боги! Всем все равно! И ты хуже остальных! Ты просто сидишь здесь, после всего, что случилось, и тебе даже нет дела до того, что никто не знает, состоится ли пир!

– Правда? – переспросил Навис немного удивленно. – Однако, Хильди, больше ничего не остается, кроме как сидеть и ждать. Мне очень жаль…

– Да не жаль тебе! – вспылила Хильди. – Но я заставлю тебя пожалеть! Вот увидишь!

Она повернулась, собираясь покинуть комнату.

Навис окликнул ее:

– Хильди!

Она обернулась и обнаружила, что у него довольно встревоженный вид.

– Хильди, постарайтесь с Йиненом далеко не уходить, чтобы я мог вас найти.

– Зачем? – высокомерно осведомилась девочка.

– Вы можете мне срочно понадобиться.

Это казалось настолько невероятным, что Хильди лишь презрительно фыркнула и ушла из отцовских покоев, хлопая каждой дверью изо всей силы. Она была так зла и так полна решимости заставить отца пожалеть, что добралась до галереи перед комнатами своего дяди Харла в приливе слепой ярости, даже толком не поняв, как она там оказалась. Девочка пришла в себя, лишь столкнувшись со своими кузинами Хариллой и Ираной. Они почти бежали в противоположную сторону. Лицо Хариллы все еще покрывали красные пятна после недавней истерики. Ирана была вся пунцовая.

– Бесполезно, – бросила Ирана. – Если ты идешь туда, куда я думаю. Они оба свиньи.

Харилла всхлипнула:

– Я хочу умереть! – И снова разрыдалась.

Ирана ее увела.

Хильди недоумевала, что с ними случилось на этот раз. Увидев, что у двери покоев ее дяди стоит охрана, она решила, что Харл отказался их принять. Девочка приблизилась к охранникам, готовясь к бою. Но они уважительно посторонились и открыли перед ней дверь. Удивленная Хильди вошла в прихожую. Находившиеся там слуги поклонились ей. Она услышала из соседней комнаты голос дяди Харла:

– Говорю тебе, я у того типа в долгу! Он же убил мерзкого старикана, так? Пусть убегает.

– Не глупи, Харл! – сердито ответил ему Харчад.

– С моими наилучшими пожеланиями, – добавил Харл.

– Послушай, если мы его не поймаем…

Харчад раздраженно замолчал, увидев племянницу.

Его брат посмотрел на нее и громко захохотал. Харл сидел, сняв башмаки и положив ноги на стул. Стол под его толстым локтем был заставлен винными бутылками. Харл казался очень довольным. Его широкое красное лицо блестело от пота. Харчад, напротив, напряженно сидел на самом краю стула и нервно крутил в руке нетронутый бокал. Его лицо было бледнее, чем обычно.

– Ха! Ха! – громыхал Харл. – А теперь это Хильдрида. Мы имеем полный набор. У нас ведь больше никого нет, а, Харчад? Дочерей, племянниц и прочих?

– Нет, – подтвердил Харчад. Он, похоже, не находил это особенно забавным. – Будь добра, Хильдрида, мы пытаемся обсудить важные дела. Быстро скажи, что хотела, и уходи.

Хильди воззрилась на них. Никогда раньше она не обращала особого внимания на своего дядю Харла. Он всегда был ленивым, серьезным, молчаливым – и таким обыкновенным: никогда не делал и не говорил ничего значительного. Но сегодня дядя оказался пьян – пьянее даже, чем солдаты на побывке. И пил вовсе не с горя. Он праздновал. И дядя Харчад тоже нисколько не жалел о старом графе. Но вот испуган был: страшно боялся, как бы его не застрелили следующим.

Пьяный Харл ткнул пальцем в Хильди.

– Можешь не трудиться. Знаем мы – остальные уже попытались. – Он заговорил высоким писклявым голосом: – «Дядя, пожалуйста, разорвите мою помолвку!» С кем она помолвлена? – обратился он к Харчаду.

– С Литаром, – напомнил тот. – Святые острова. И ответом тебе, Хильдрида, будет «нет». Нам нужны все союзники, каких мы только можем заполучить.

– Так что умолять бесполезно, – добавил Харл.

Он пошевелил затянутыми в чулки пальцами ног и с хрустом потянулся.

Тут гнев Хильди вспыхнул с новой силой.

– Вы ошиблись, – высокомерно заявила она. – Я не собиралась просить. Я хотела вам объявить, что не намерена выходить замуж за Литара или еще за кого-то, кого вы мне подберете. И вам меня не заставить, я это твердо решила.

Ее дяди переглянулись.

– Она твердо решила, и нам ее не заставить, – повторил Харл. – Ну конечно, она не такая, как прочие. Ее отец – Навис.

– Боюсь, Хильдрида, это ты заблуждаешься, – усмехнулся Харчад. – Мы можем тебя заставить. И заставим.

– Я могу отказаться, – парировала Хильди. – Наотрез. И вы ничего не сможете поделать.

– Она откажется наотрез, – снова повторил Харл.

– Не откажется, – отозвался Харчад.

– Да пусть отказывается, если хочет, – пожал плечами Харл. – Все равно брак будет заключаться по доверенности. Мы же не можем требовать, чтобы Литар ехал в такую даль. Так что отказывайся, милочка, – разрешил он Хильди. – Отказывайся сколько хочешь, если так тебе будет приятнее. Нас это не смутит. – Он снова пошевелил пальцами ног.

Хильди сжала зубы, чтобы не закричать на него.

– Литара мой отказ может смутить.

Харл захохотал во весь голос, и даже по лицу Харчада скользнула улыбка.

– Ну так его недовольство падет на тебя, не так ли? – сказал Харл. – Меня это не волнует!

Он откинулся в кресле и ухмыльнулся.

– Ладно, – ответила Хильди. – Не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Она резко повернулась и удалилась, держа спину очень прямо, а подбородок – очень высоко и сдерживая слезы, пока не прошла мимо слуг и охранников. А потом она побежала. Ей хотелось найти Йинена. Он был единственным близким человеком во всем дворце. И его нигде не было.

Хильдрида утерла слезы рукавом и мрачно принялась разыскивать его по всем этажам, пока не спустилась в кухню. Там сыпали проклятиями повара. Девочка обнаружила, что отец все-таки дал себе труд отменить пир. Она разозлилась еще сильнее. Подумать только – из всего, что она ему сказала, он прислушался лишь к этому! Ей хотелось кусаться и что-нибудь порвать. Хильди в гневе удалилась к себе, пытаясь по дороге решить, что будет лучше рваться: простыня или штора.

Йинен оказался у нее: он по-прежнему сидел, примостившись на подоконнике. К этому времени он уже совсем расстроился. Девочке стало немного стыдно, ведь она совершенно забыла, что велела ему ждать ее здесь.

– Хильди, – жалобно протянул брат, не успев заметить ее состояние, – почему все так ужасно?

– А сам не понимаешь почему? – огрызнулась сестра.

Она схватила покрывало с кровати, крепко взялась за края – и рванула. Ткань подалась с весьма приятным треском.

Йинен округлил глаза. Он уже жалел о том, что подал голос. Но теперь ему нужно сказать что-то еще, иначе Хильди набросится на него за то, что он сидит тут как немой дурачок.

– Это потому, что никто даже не притворяется, будто им жаль, что дед умер.

– До чего ты прав! – зарычала сестра.

И она аккуратно и с удовольствием оторвала от покрывала длинную полосу.

Йинен встревоженно наблюдал за ней – и продолжал говорить:

– Все больше печалятся о том, что праздник испорчен. И твердят насчет дурных примет. А самое ужасное, – поспешно добавил он, видя, как Хильди берется за следующую полосу, – так это то, что мне тоже деда не жалко. Я потрясен, огорошен, но мне вовсе не жаль его. И из-за этого мне кажется, будто я – плохой.

Хильди оторвала вторую полосу. А потом принялась за третью, подняв кулаки и расставив локти.

– Плохой! Что за глупости! Дед был гадкий старик, и ты это знаешь! Если кто-то что-то делал не так, как ему хотелось, Хадд велел его убить, а знатных судил за предательство. – Она довела третью полосу до кромки и с силой рванула, чтобы справиться и с ней, а потом принялась за четвертую. – Единственные, кто осмеливался с ним спорить, были другие графы, и он с ними постоянно ссорился. С чего тебе его жалеть? И все равно, – прибавила она, отрывая четвертую полосу, – меня затошнило, когда дядя Харл назвал его мерзким стариканом.

Йинену показалось, что сестра начинает остывать, и он решился улыбнуться.

– Но его так все называли!

– Жаль, что я не знала, – пропыхтела Хильди. – Я бы так ему и сказала.

Йинена заключил, что она уже почти успокоилась.

– Хильди, – заметил он, – это было хорошее покрывало.

Покрывало действительно было замечательным – синее с золотом и узором из роз. Холандские вышивальщицы работали над ним почти месяц. После того как Хильди оторвала четыре полосы, от него осталась неровная мятая тряпка длиной в три локтя.

– А мне наплевать! – Ее гнев вспыхнул с новой силой. Она схватила мягкий квадрат ткани и начала рвать его на мелкие куски. – Ненавижу хорошие вещи! – бушевала она. – Нам дают красивые покрывала, позолоченные часы, яхты, но не из любви или в порыве заботы. Они думают только о том, как бы нас использовать!

– Меня вообще никто не собирается использовать, – пробормотал Йинен.

На самом деле это и было причиной его уныния, но прежде он не решался в этом признаться.

Хильди возмущенно сверкнула на него глазами, и он весь сжался.

– Я убить их готова за такие мысли! – ярилась она. – Почему тебя вообще должны использовать? Ты – добрый! Ты – единственный добрый человек во всем этом мерзком дворце!

Йинен покраснел. Он был очень польщен, но ему хотелось услышать, что от него тоже может быть польза. А еще, чтобы сестра поняла, что ему страшно, когда она сердится из-за него, – так же сильно, как когда сердится на него.

– Я их проучу! – объявила Хильди.

– Они, наверное, и не заметят, – предположил Йинен. – Как бы хотелось уехать и жить где-то в другом месте. Мне говорили, что отец предпочитает жить за городом. Как ты думаешь, если я его попрошу…

Хильди прервала его, пронзительно и гневно рассмеявшись.

– Иди и попроси об этом какую-нибудь статую в тронном зале! Она и то обратит на тебя больше внимания.

Йинен знал, что сестра права. Но теперь, когда мальчик упомянул о том, чтобы уехать из дворца, он вдруг понял, что это единственное, чего ему хочется.

– А давай сбежим до конца дня? Оставаться здесь противно. Нельзя ли нам выйти на яхте… О, я забыл. Тебе ведь больше не разрешают, да?

– Не дури! Кругом полно бунтовщиков. Нас не выпустят, – возразила Хильди. Но в окно за спиной у Йинена было видно, что погода стоит самая подходящая для плавания. – А разве сегодня у матросов не выходной?

Йинен вздохнул.

– Да. Я остался без команды.

Однако от мысли сбежать из дворца отказываться все-таки не хотелось, и он предложил:

– А что, если проехаться верхом до Высокой мельницы?

Но Хильди стояла и переводила взгляд с испорченного покрывала на окно. Из-за покрывала ей влетит. Ужасно глупо получать выволочку из-за такой мелочи. Следует натворить что-нибудь похуже, что-нибудь по-настоящему ужасное. И она вспомнила, что Навис попросил их оставаться там, где он сможет их найти. И она решилась.

– Отправимся в море и всех напугаем! Давай свяжем из покрывала веревку и вывесим ее из окна. Пусть все решат, что мы убежали. – Йинен посмотрел на сестру неуверенно. – Я буду вместо матроса, – добавила Хильди. – Я могу управлять парусом. А ты будешь капитаном, потому что яхта – твоя.

– А ты не боишься неприятностей? – спросил Йинен.

– Не боюсь! – заявила Хильди.

Мальчик вскочил – такой радостный и озорной, что стал сам на себя не похож.

– Тогда пошли! Нужно тепло одеться. И хорошо бы прихватить какой-нибудь еды. Нам все равно надо будет прокрасться мимо кухни.

Хильди рассмеялась при виде того, как брат изменился. Схватив две полосы от покрывала, она связала их, туго затянув узел. При этом послышался угрожающий треск рвущейся ткани.

– Эта штука не выдержит и воробья.

– Надо только, чтобы показалось, будто мы вылезли из окна, – напомнил Йинен. – Связывай покрепче, но так, чтобы они не рвались.

Он помог ей сделать узлы, а потом привязать распускающуюся ткань к раме. Самодельную веревку вывесили за окно. Она оказалась очень короткой.

– Сойдет, – оптимистично решил Йинен. – Мы могли спрыгнуть вниз на крышу библиотеки.

Хильди выглянула в окно вместе с ним. Ткань свесилась на жалких шестнадцать локтей.

– Все удивятся, что мы не сломали себе шею, – заметила она. – Иди и возьми теплую одежду. Я приду к тебе в комнату, как только переоденусь.

Йинен убежал – совершенно другой мальчишка, нежели тот, что полдня грустил на подоконнике. Переодеваясь в короткое шерстяное платье, морские сапоги, носки и куртку, Хильди твердила себе, что поступает правильно. Девочка по-прежнему чувствовала себя настоящей бунтаркой, но одновременно ей было немного страшно. По Холанду ходили люди с ружьями и бомбами. Она видела их своими глазами.

– Нас никто не узнает, – сказала Хильди своему отражению в зеркале. – И мне надоело быть важной персоной.

Она переплела волосы в две косички, чтобы выглядеть как можно обыкновеннее. Потом собрала по углам побольше пыли – испачкать лицо. После этого забросила нарядную одежду в дальний угол шкафа и отправилась в комнату брата.

По коридору шли ее кузины Харилла и Ирана. Хильди нырнула за огромную фарфоровую вазу. Она слышала, как они заходят к ней в комнату. Харилла говорила:

– Ну что, Хильди, тебе разрешили разорвать помолвку? Не думай, будто… О!

Хильди выскочила из-за вазы и помчалась по коридору так быстро, как могла, несмотря на сапоги.

– Бежим! – крикнула она Йинену. – Харилла нашла покрывало.

– Везде сует свой нос, да? – отозвался тот.

Прокрадываясь к кухне, они услышали, как во дворце поднялась тревога. Сверху слышны были голоса и беготня. Но, похоже, все подумали, что Хильди и Йинена можно будет обнаружить где-то около библиотеки, так что они без труда спрятались от тех, кто бежал в ту сторону. А когда добрались до кухни, то там почти никого не оказалось. Вернее, кто-то насвистывал и гремел посудой, но звуки гулко отдавались в пустоте. Йинен рискнул открыть дверь в кладовку.

– Ты только посмотри! – воскликнул он.

Кладовка была до отказа набита печевом: глазированными пирожными, золотистыми пирогами, заварными булочками, ватрушками, пирогами с мясной и с фруктовыми начинками, пирогами, украшенными цветами и птицами…

– Дай сюда пару вон тех мешков, – скомандовал Йинен. – Пусть все подумают, что мы запаслись едой на неделю.

Они закрыли за собой дверь кладовки и в полутьме стали хватать пироги, которые подворачивались им под руку, набивая ими мешки. Внезапно в коридоре раздались торопливые шаги. Люди прошли сначала в одну сторону, потом в другую. Дожидаясь, пока дорога освободится, Йинен и Хильди съели по пирожку с мясом.

– Похоже, все тихо, – прошептала Хильди. – Идем!

Они стерли с губ сок и крошки и на цыпочках вышли из кладовки. Двери кухни были совсем рядом. Шаги, что слышали Хильди и Йинен, принадлежали Харчаду и его людям. Сам того не подозревая, дядюшка оказал племянникам услугу: солдаты, которым следовало охранять дверь снаружи, стояли навытяжку внутри кухни и вместе с поварятами подобострастно слушали своего господина.

– Вы совершенно уверены, что никто здесь не проходил? – допрашивал Харчад.

– Совершенно уверены, сударь.

– Если кого увидите, приведите ко мне, понятно? Ко мне, а не к графу Харлу, – велел дядя Харчад.

Никто не увидел и не услышал, как Йинен и Хильди на цыпочках прокрались к воротам, открыли маленькую калитку, прорезанную в одной из створок, и выскользнули из дворца со своими мешками.