Текст книги "Дорога ветров"

7

В день фестиваля Хам зашел за Хобином почти на рассвете. «Ну вот и спровадили!» – решил Митт, прислушиваясь к шагам отчима вниз по лестнице. Сказать по правде, он спал не так хорошо, как обычно. Правда, поскольку день был праздничный, Митт провалялся в постели еще с добрый час. «Ведь, наверное, сегодня всю ночь меня будут допрашивать, – мелькнула мысль. – Лучше заранее отдохнуть как следует». Но когда его позвала Мильда, он с радостью вскочил и надел свой собственный праздничный наряд поверх фестивального. Хобину и прочим они сказали, что весь день проведут у Сириоля. Так что первым делом направились именно туда. Пошли все: Мильда, обе малышки и Митт, который в одном костюме поверх другого чувствовал себя ужасно неуютно и потел. Они не должны были появляться на улице до тех пор, пока не узнают, что процессия уже вышла из дворца.

Шествие начало свое движение около полудня. Йинен смотрел на него из верхнего окна расписанного дома какого-то торговца. Вокруг толпились дружинники и сыновья дружинников, которые все получили строгий приказ заботиться о безопасности Йинена. Из-за них мальчику даже плохо была видна процессия. И вообще его наблюдательный пункт оказался первым и самым неудачным. Все его кузены находились в домах, откуда открывался хороший обзор на расчищенное пространство у гавани. Йинен мог его увидеть, только если вытягивал шею и выглядывал из окна, но если выглядывал, то кто-нибудь обязательно хватал его сзади за куртку и почтительно оттаскивал назад.

Йинену это было невыносимо, и он начал терять терпение задолго до того, как мимо дома прошла голова процессии. Когда он наконец услышал бой праздничных барабанов, потом визг скринелей, а затем и стоны крадлов, его досада стала почти безграничной. Возможно, у него неважно со слухом, но эти звуки показались ему самыми волнующими на свете. Потом он услышал крики. И дивный, чудесный шум трещоток. И наконец показалось начало шествия: на нелепых шляпах развевались ленты, музыканты колотили, дули и пиликали на ходу, увитая лентами бычья голова раскачивалась над ними, а счастливые мальчишки с трещотками сломя голову носились между ними. Счастливые красно-желтые мальчишки!

– Ну почему все эти бунтовщики не подохли! – взвыл один из сыновей дружинника.

Йинен тоже жалел, что этого не случилось. Если бы не «Руки, протянутые на Север», он был бы сейчас внизу, в этом волнующем шуме и пестроте нарядов. А дальше шел его дед, выглядевший странно и весьма глупо. Йинен прекрасно рассмотрел недовольное лицо Хадда под шляпой, нагруженной плодами и цветами. На плечах графа красовалась великолепная кремовая накидка, расшитая алым, вишневым и золотым. Она была длинная и волочилась по земле. Поверх накидки висела гирлянда из колосьев пшеницы и винограда. Остальную часть Хадда скрывал Старина Аммет. Йинен видел только колосья пшеницы, щетинившиеся на голове чучела, на руках и ногах, вишневые ленты и пояс из яблок. Самое большое впечатление на мальчика произвели тощие ноги Хадда, семенившие под Стариной Амметом. Йинена рассмешило то, как важно ступали эти ножки. Раньше он не замечал, какой его дед тщеславный и как ему нравится быть графом. При виде этих тощих семенящих ножек, Йинену страшно захотелось схватить трещотку и раскрутить ее прямо перед лицом деда. К его вящей досаде, красно-желтые мальчики вели себя примерно. Никто из них не решался махнуть трещоткой на Хадда. «Если бы только кто-то из них осмелился!» – подумал Йинен, высовываясь из окна, – но тут его снова оттащили.

Следом за графом шел Навис. Йинен опять захихикал. Ноги его отца в ботинках с пряжками выглядели не так нелепо, как у Хадда. Но у него были ленты на коленях и плоды на шляпе. А из Либби Бражки вытекал сок, который лился по расшитым лентами рукавам Нависа. Вокруг нее кружили мухи. Вид у отца был недовольный – что было очень на него непохоже. Он явно сомневался, сможет ли донести Либби Бражку до гавани так, чтобы она не развалилась на куски.

За Нависом шли два торговца, которых заставили участвовать в процессии. На одном была шляпа с ушами, на втором – с рогами. Они выглядели настоящими идиотами и понимали это. Все мальчишки у окон покатились от смеха. Йинен снова высунулся из окна и стал выкрикивать обидные слова, но они потонули в звуках крадлов. После в процессии шли одни музыканты, люди с головами зверей на палках и мальчишки с трещотками. Наконец шествие скрылось внизу. Йинен со вздохом сел. Он отчаянно завидовал Хильди. Она с кузинами, как самые важные потомки Хадда, получила место у окна дома на самом краю расчищенной набережной.

Митт в это время стоял в проулке с Мильдой, Сириолем и Дидео – и поспешно вылезал из своей одежды. Перед ними находились спины людей, выстроившихся вдоль главной улицы. Это были «Вольные холандцы» и их семьи.

Большинство из них стояли тут с рассвета, заранее заняв нужное для осуществления плана место. Митт уже слышал бой и скрежет: шествие совсем близко. Пока он передавал свою куртку Сириолю и натягивал шапку с хохолком, над толпой проплыла голова быка на палке. Шум стал оглушительным.

– Митт, будь осторожен, – напутствовал Сириоль. – И не забудь: тому, кто тебя встретит в Хоу с повозкой, ты должен сказать: «Я иду повидаться с племянницей Флинда». Если он ответит: «Она ждет еще одного малыша», тогда с ним можно ехать. Запомнил?

– Да, я все держу в голове, – отмахнулся Митт, который пропустил слова Сириоля мимо ушей – как и всегда, когда тот говорил о планах на будущее.

От воплей скринелей у него начали дергаться икры ног.

– Вот Старина Аммет приближается! – выкрикнул кто-то в толпе. – Передайте назад.

– Там Старину Аммета уже видно!

Сириоль вручил Дидео зажженный факел. Тот склонился над узлом, который держал.

– Ах, Митт, будь осторожен! – попросила Мильда.

Она выглядела одновременно и радостной, и печальной. Митт перевел взгляд с нее на сестру у матери на руках, а потом вниз, на вторую сестренку – она нетвердо стояла на ногах, схватив мать за руку. Посмотрел – и расстроился. Он не мог придумать, что бы им сказать.

Мальчик обрадовался, когда Дидео передал ему узелок на тесемке. Узелок был алым, под цвет левой стороны куртки Митта, и из него высовывался клочок бумаги и вырывались клубы дыма.

– Ну, держи, – сказал Дидео, и по его лицу разбежалась сеть улыбчивых морщинок. – Этой длины хватит до расчищенной площадки.

Он потрепал Митта по плечу, пока тот вешал на него мешок.

Сириоль подал Митту трещотку и хлопнул его по второму плечу.

– Ступай. Удачи тебе.

Митт скользнул в толпу, и она расступилась, пропуская его. После стольких лет ожиданий он действовал – и едва мог в это поверить. Он уже был рядом шеренгой солдат, стоявших перед толпой. Им следовало бы его задержать.

Солдат опустил глаза и увидел красно-желтый костюм.

– Извини, сынок. – Он посторонился, пропуская Митта.

Мальчик оказался в дудящей, пиликающей, текущей вперед процессии. На одну-единственную секунду он почувствовал себя маленьким и глупым и даже не поверил, что действительно у цели. И тут был Хадд. Митт раньше никогда не видел Хадда вблизи, но узнал его по Старине Аммету, которого тот нес. Злое старческое лицо оказалось именно таким, каким Митт его представлял. Такое лицо так и просит, чтобы у него под носом покрутили трещоткой, перед тем как взорвать. И он отправился это делать, снуя от одного края шествия к другому, хлопая гребешком шапки, раскручивая трещотку и опасливо приглядывая за пыхтящим узлом у себя под мышкой.

Он догнал Хадда как раз на краю расчищенной площадки. Хильди хорошо разглядела его с того места, где она сидела у окна в тесном окружении пяти кузин. С ними в комнате дежурили солдаты, внизу стояла стража, и новое свободное пространство у гавани тоже оцепил караул. Девочки были в безопасности. Тем не менее ее кузины страшно нервничали и визжали по любому поводу. Они заверещали, когда первые музыканты прошли между солдат и медленно потопали по открытому пространству. Запищали и при виде бычьей головы.

– Ах, смотрите! – завопила Ирана, когда Митт пробежал перед Хаддом, ловко раскрутив трещотку под самым его носом.

Проделав это, мальчик остановился. Холанд казался таким странным без зданий вдоль берега и с кораблями, согнанными в дальний конец гавани, что его снова охватило чувство, будто все происходящее ему только кажется. Однако узел у него под мышкой зашипел. Вместе с дымом из него посыпались искры. Митт понял, что настало время от него избавиться. Он повернулся и бросил узел прямо под алые ноги Хадда. А потом он замер, не зная, что делать дальше.

Хадд остановился. Его сердитое лицо не изменилось. Граф просто застыл как статуя, держа Старину Аммета.

Они оба уставились на Митта – а тот уставился на них. Кузины вокруг Хильди при виде дымящегося узла на земле завизжали уже по-настоящему. Позади Нависа участники процессии наталкивались на спины тех, кто шел перед ними, а Хадд все стоял. И Митт тоже не двигался. Хильди не могла понять, что делает этот паренек. Он вел себя слишком глупо даже для бунтовщика. Бедняга Аммет таращился на мальчишку из-под пшеничных бровей, словно полностью разделял недоумение Хильди.

Из узелка сыпались искры. Навис понял, что больше никто ничего предпринимать не намерен. Он бросил Либби Бражку и рванулся вперед. Такого Митт не ожидал. Он приготовился делать вид, что убегает. Но, к его изумлению, Навис не обратил на него никакого внимания. Вместо этого он изо всех сил пнул ногой шипящий узел. Митт увидел, как перевязанная лентами нога поднялась, как ботинок с пряжкой ударил в узел – и тот, оставляя дымную дугу, улетел за расчищенное пространство.

«А этот тип даже глазом не моргнул!» – с удивлением подумал Митт. Ему хотелось крикнуть Навису: «Эй! Я жизнь посвятил этому! А ты все испортил!»

К этому времени торговец с ушами на шляпе тоже немного пришел в себя. Он довольно неуверенно попытался схватить Митта. Мальчик легко увернулся.

Это навело Митта на мысль: «Заставлю-ка я их попотеть».

Он изготовился бежать. В этот момент раздался взрыв, отбросивший его в сторону. Взрыв был такой сильный, что все стекла зазвенели, а в лицо Хильди ударил порыв ветра. Кузины снова завизжали. Участники шествия за спиной Нависа напирали все сильнее: некоторые вопрошали, что случилось, другие бросились за Миттом. Хадд повернулся к одному из командиров и сделал ему знак, что Митта надо взять живым. Хильди передернуло: она знала, какая участь ждет паренька, если его поймают, она чуть содрогнулась. Он бежал, словно олень, – ленты развевались, трещотка пропала – прямо на солдат, которые вышли из-за толпы ему навстречу. Хильди решила, что будь она на его месте, то сиганула бы в воду.

Митт так бы и поступил, если бы хотел убежать. Но он жаждал, чтобы его поймали. От взрыва у него заболели уши. Казалось, будто их набили шерстью. Мальчик видел, как солдаты открывают рты, но не слышал ни слова. Митт увертывался и петлял так, как может это делать только тот, кто вырос в самых бедных районах Холанда. Он решил, что так все будет выглядеть более естественно. К нему потянулась громадная рука. Митт поднырнул под нее и отскочил в сторону. Мельком заметил чей-то распахнутый рот. Рот, похоже, извергал ругательства. Тяжелые сапоги надвигались со всех сторон. Митт бросался то туда, то сюда. Он перескочил через чей-то сапог, увернулся от следующего, проскользнул мимо гигантской вытянутой руки и споткнулся о еще один громадный сапог. Рывок и неожиданное ощущение холода на спине сказали ему то, чего не смогли заложенные уши: его схватили за куртку, но она лопнула. Только что он лежал ничком, но уже в следующую секунду снова бежал. Его до сих пор не поймали! Митт почувствовал, как выскакивает из куртки: рывок, еще рывок – и продолжал нестись вперед. «Такая удача долго не продлится». Мальчик нырнул в толпу простолюдинов, собравшихся позади солдат.

«Ну же, кто-нибудь! Поймайте меня!» – думал он. Но ни у кого не получалось, хотя ему и показалось, что кое-кто пытается. Он уже едва-едва различал их голоса:

– Держите его! Не дайте ему убежать!

«Ага. Уши отходят понемногу, – решил Митт. – Это хорошо. Я не смог бы читать по губам те вопросы, которые мне будут задавать».

Он пробирался дальше, радуясь, что не оглох. И вскоре голоса вокруг него звучали уже совсем громко.

– Так что случилось-то?

– Эй, куда прешь!

Митт, к своему изумлению, вынырнул по другую сторону толпы в узкий переулок. «Эй! – подумал он. – Так не пойдет!» Он остановился, повернул обратно и увидел, как спины людей, заполнивших улицу, дергаются из-за того, что мимо них пытаются пробраться солдаты. Он с тоской посмотрел на узкий переулок. Он действительно мог бы убежать и скрыться. Им в их сапожищах за ним не угнаться.

«Надо облегчить им дело», – со вздохом решил Митт и снова нырнул в толпу.

На открытом пространстве процессия опять выстроилась и медленно двигалась к краю воды.

Хадд держался так, будто ничего не случилось. Как только бунтовщик скрылся из виду, граф пошел вперед, словно все это не заслуживало даже минутных размышлений. Хильди невольно им восхитилась.

Именно так и должен вести себя граф! Хадд держался так властно, что девочка и все остальные вскоре уже стали смотреть, как процессия расхаживает вдоль причалов под бой барабанов, завывание труб и визг смычков, словно мальчишки с бомбой никогда и не было.

Митт стоял в толпе прямо под окном Хильди. Он заметил, что на нем все еще красный и желтый рукава, которые сильно мешали. Через мгновение они уже валялись на земле. А вот шапка, похоже, уже давно слетела. Мальчик стоял в своей выношенной нижней рубахе и надеялся, что солдаты опознают его по двухцветным штанам. Но его окружали высокие горожане, так что никто его не замечал. Сквозь шум процессии из узкого переулка доносился топот солдатских сапог.

«До чего же некоторые люди глупы! – подумал Митт. – Придется мне им показаться».

Он стал пробираться вдоль раскрашенной стены дома, пока не дошел до его парадной двери. К ней вели шесть ступенек – большинство домов Холанда строили на высоких фундаментах, чтобы не залило во время наводнения. Люди толпились на ступеньках, глядя в направлении гавани. Митт забрался наверх и протиснулся между ними. Его было бы легко заметить, если бы кто-нибудь посмотрел в его сторону. Но все наблюдали за праздничной процессией.

Участники шествия выстроились на причале, Хадд и Навис – в центре. Головы на шестах опустили. Гирлянды сняли. Все стали махать ими, делая вид, будто бьют по воде. На самом деле вода плескалась слишком далеко внизу, и они до нее не доставали, но фестиваль уходил к тем временам, когда гавань Холанда была всего лишь узким кругом камней, и с тех пор никаких изменений в церемонию не вносили. Произносились все те же старинные слова:

 
К бегущему теченью и волнам вздымающимся
Теперь иди и вернись семикратно.
По морям прошли они, по дороге ветров —
А теперь иди и вернись семикратно.
К гаваням, дающим приют, и землям, дающим хлеб,
Теперь иди и вернись семикратно.
 

Эти слова трижды повторили все участники процессии, составив рычащий нестройный хор. И все же к третьему повтору руки Хильди покрылись мурашками от настоящего трепета, причины которого она сама не понимала. Митт, как всегда, невольно насторожился – и рассердился на себя за то, что на него производит впечатление такая устаревшая чушь. А потом музыканты взяли низкий стонущий аккорд. Хадд поднял Старину Аммета над головой и приготовился бросить его в гавань.

На секунду на одном из кораблей, стоявших у края гавани, расцвела маленькая звездочка пламени. Хадд дернулся, наполовину повернулся – и тихо упал на землю. Поначалу могло показаться, что он вдруг решил аккуратно положить Аммета к ногам Нависа. А потом раздался слабый далекий щелчок.

Секунду никто не понимал, что случилось. Одна из кузин Хильди рассмеялась.

Но вдруг кто-то из женщин завизжал. В толпе поднялся крик. К нему присоединился и голос Митта:

– Горелый Аммет! Меня обставили!

Толстуха, стоявшая рядом с ним, повторяла снова и снова:

– Ах, как плохо! Ах, до чего это плохо!

Мальчик не знал, что она имеет в виду: плохо Хадду или всему Холанду? Где-то наверху рыдали нарядные девицы. Митт прижался головой к раскрашенной парадной двери и начал сыпать проклятиями. Он мог думать только об одном: неизвестный стрелок его ограбил.

– Половина моей жизни – и все впустую! – восклицал он. – Впустую. Потрачена зря!

Наверху кузины цеплялись за Хильди и друг за друга, скуля и плача. Хильди заметила, что твердит:

– О боги, о боги, о боги!

– Быстро! Он на том корабле – на «Благородном Аммете»! Бегите – мы его схватим! – Это крикнул солдат в комнате за ними.

– Им нельзя уходить! Мы в опасности! – завопила Харилла, но солдаты уже убежали.

Дверь за спиной Митта внезапно распахнулась – солдаты выскочили на крыльцо. Всех стоявших на ступенях оттолкнули, так что горожане полетели в разные стороны. Толстуха повалилась на Митта и сбила его с ног. Когда он поднялся на ноги и помог встать ей, солдаты уже умчались.

– Заткнись! – прикрикнула на Хариллу Хильди.

Она пыталась увидеть, что происходит на берегу.

Навис склонился над Хаддом, а остальные участники процессии толпились вокруг них. Солдаты мчались к гавани. Толпа подалась вперед, люди пытались рассмотреть, что происходит. Дядя Харчад, предусмотрительно державшийся за спинами, тоже куда-то бежал. Хильди увидела, как ее отец выпрямился и указал на корабль, с которого стреляли, махнул рукой солдатам и сделал толпе знак отступить. Он наклонился и снова встал во весь рост, держа Старину Аммета. Навис повернулся в одну сторону, в другую, показывая людям, что делает, а потом с традиционным возгласом бросил чучело в воду. Затем взял Либби Бражку и швырнул ее следом.

Хильди почувствовала смесь гордости и страшного смущения. Она поняла, что ее отец пытается показать горожанам, что случившееся не принесет сплошных несчастий. Однако девочка сомневалась в том, что кто-то это заметил. Люди бестолково метались по берегу. Солдаты бежали к «Благородному Аммету» по изогнутому молу. Крики и вопли заглушили голос Нависа. Тем не менее остальные участники процессии последовали его примеру. Нестройно и неубедительно гирлянды начали свешиваться с причала и лететь в воду. К этому моменту дядя Харчад уже добрался до берега. Хильди смотрела, как он и Навис становятся на колени рядом с ее дедом, а вокруг них летят в воду красные и желтые гирлянды, так что вскоре гавань наполнилась плодами, покачивающимися на волнах, и мокрыми цветами. Хильди пыталась угадать, что чувствуют ее отец и дядя. Она видела мертвого Хадда, но сама не испытывала по этому поводу совершенно никаких чувств.

8

Толстуха была очень благодарна Митту. Она вцепилась в него, так что ему пришлось отвести ее на улицу за домом.

– Ты такой милый мальчик, – все повторяла женщина. – Пойдем к лоткам, я тебе что-нибудь куплю.

Митт отказался. Ему необходимо было попасть туда, где есть солдаты. Другого выхода у него не оставалось. Половину его жизни перечеркнула чужая пуля. «Будь прокляты эти „Руки, протянутые на Север“». Митт понимал, что теперь уже не сможет отомстить Хадду.

Но у него осталось еще одно дело. Нужно, чтобы его поймали и допросили, и тогда он крайне неохотно признается, что бомбу ему поручили бросить Сириоль, Хам и Дидео. И едва он избавился от толстухи, как снова вернулся на берег.

К тому времени все внимание уже отвлек на себя второй убийца. Одни солдаты кричали, чтобы люди расходились по домам, а другие пытались проложить путь остаткам процессии, которая теперь несла тело Хадда. Еще какие-то стражи заходили в дом, где сидели визжащие девчонки, и выбегали оттуда. Множество людей в мундирах, в праздничных костюмах или нарядной одежде очень деловито сновало в разные стороны. Так что на улицах царила полная неразбериха. Единственное, чего не происходило, с горечью понял Митт, – это революции, которую с такой уверенностью ожидали «Вольные холандцы» после убийства Хадда.

Мальчик пожал плечами. Не имея лучшего плана, он поступил так, как сделал три года назад, и присоединился к группе совершенно незнакомых людей. Вместе с ними он позволил оттеснить себя вдоль берега к противоположной части гавани. «А когда мы там окажемся, – подумал он, – готов поспорить, что нас заставят повернуть обратно, откуда пришли».

И он оказался прав. Около мола их остановил какой-то офицер:

– Дальше могут проходить только те, у кого есть разрешение.

Группа Митта послушно повернула.

– Значит, Алхам пошел к рыбному рынку, – проговорил кто-то озабоченно, и все двинулись в противоположном направлении.

Митт приотстал и дал им уйти. Отсюда ему видны были мачты небольших яхт: они качались, когда тяжелые солдаты перепрыгивали с одного судна на другое, разыскивая убийцу. Даже мачты крупных кораблей чуть покачивались, так много солдат обыскивало их. Группу матросов с кораблей вели по молу, бесцеремонно подталкивая в спины.

«Его-то они поймают!» – обиженно думал Митт.

Возле него внезапно образовалась новая группа людей. Это были явно влиятельные господа: офицеры с золотыми галунами, упитанные мужчины в добротной одежде. А в центре их группы стоял высокий худой человек с бледным резким профилем. Его одежда была на удивление сурово-роскошной. Митт разглядел гладкий отблеск бархата, мех и неяркие искры драгоценных камней – этот человек настолько привык к роскоши, что и не думал выставлять ее напоказ. Митт узнал его бледное угловатое лицо, хотя видел впервые в жизни. Оно обладало такими же злобными чертами, что и лицо Хадда. И нос такой же, как тот, под которым он раскрутил свою трещотку. Это мог быть только Харчад!

«Весь в папашу своего, – подумал Митт, с интересом его разглядывая. – Напялил на себя шесть ферм и десять лет уловов и в ус не дует!»

– А, прекрати свое блеяние! – огрызнулся Харчад на человека с самыми широкими галунами. – Пусть этих матросов допрашивают, пока не добьются толка. И мне наплевать, если ты их всех убьешь. Мне нужен щенок, который бросил бомбу. Он явно их сообщник. И когда ты его поймаешь, приведи ко мне.

Впервые в жизни у Митта похолодело сердце. Мальчик оторвал взгляд от лица Харчада и осторожно попятился. «Интересно, какой у него был бы вид, если бы он узнал, что я стоял рядом с ним? Сообщник? Да? Горелый Аммет! Все пошло не так».

Он поспешно скользнул в сторону, намереваясь присоединиться к ближайшей группе быстро идущих людей.

Мужчина в галунах закричал:

– Вот он! Это он!

– Кто?

– Щенок, который бросил бомбу!

Митт мельком успел увидеть, как они все повернулись к нему. Лицо Харчада выступило среди них так, что у мальчика пересохло во рту и язык прилип к нёбу. Он едва не завопил. Это было так же ужасно, как его кошмар с Канденом. Митт повернулся и, не раздумывая, бросился бежать. Единственное, чего он хотел, – это заставить свои ноги двигаться быстрее быстрого. Куда угодно, подальше от крика, который звучал позади него все громче, прочь от этого лица. Он пронесся вдоль берега, не разбирая дороги. Возможно, он сбил кого-то с ног, возможно, нет. Свернул на ближайшую улицу и помчался по ней изо всех сил. Позади него раздался топот. Митт припустил еще быстрее, свернул за угол и бежал, бежал… Он слышал только крики и топот за спиной. И не останавливался, пока эти звуки не стали слабеть, а потом затихли.

Он отдышался и устало завернул за угол, на соседнюю улицу. Ему было ужасно стыдно. Что на него нашло? Что заставило его, вольную птаху, бесстрашного Митта, который ни разу не вздрогнул, разнося послания для «Вольных холандцев», впасть в панику при одном виде Харчада и броситься наутек? Митт не знал. Почему все пошло не так, как они задумали?

– Эй, дружок. Держи-ка это и утешься.

Митт поднял голову и обнаружил, что оказался на просторной респектабельной улице, довольно далеко от берега. Здесь было много красиво раскрашенных домов. Митт смутно помнил один из них, чуть выше по склону, с двумя чопорными фигурами на башенках. По улице прогуливалось много спокойных добродушных людей в нарядных костюмах. Прохожие что-то покупали с лотков, расставленных вдоль домов. Казалось, будто сюда не донеслось и отзвука событий, происшедших на берегу. Здесь царили покой и сдержанное веселье.

С Миттом заговорила женщина, стоявшая за одним из лотков. Она подалась вперед над рядами маленьких Амметов и Либби, протягивая Митту яблоко в карамели. Когда он посмотрел на нее, она улыбнулась и маняще покачала яблоком на палочке.

– Вот. Возьми на счастье, милый. А то лицо у тебя вытянутое, как канава на Флейте.

Митт постарался ухмыльнуться. Из-за бега его рот наполнился густой горькой слюной. Ему не хотелось яблока в карамели. Но он понял, что женщина пытается сделать ему приятное.

– Ох, нет. Спасибо, леди. Видите ли, только что пошло прахом дело всей моей жизни, так что есть мне совсем не хочется.

– Наоборот, тебе надо отведать вкусненького! – отозвалась торговка и попыталась сунуть яблоко Митту в руку.

Мальчик почувствовал, что на самом деле и думать не может о липкой карамели и кислом яблоке, и попятился.

– Ой, нет, спасибо, леди. Честно! Очень вам признателен.

– Ну, как хочешь. Только мне надо тебе что-то дать, раз уж я начала, иначе нам обоим удачи не будет. Держи. – Она взяла одну из крошечных фигурок Либби Бражки из ряда на краю прилавка и протянула Митту. – Возьми тогда ее. Я все равно уже собираюсь уходить.

Митт не знал, действительно ли женщина хочет приманить удачу или просто пытается его ободрить, но он взял маленькую фигурку и снова попытался улыбнуться.

– И не думай ее съесть. Она из воска, – добавила торговка. – Счастья тебе на весь год.

– Счастлив корабль и берег, – вежливо отозвался Митт как положено.

Он побрел по улице, сжимая в руке комковатую фигурку и гадая, что с ней делать. «Может, подарить ее Харчаду?» – мелькнула мысль.

Мальчик миновал три лотка, когда по брусчатке у него за спиной загрохотали сапоги. Шесть солдат с офицером во главе вышли из-за угла, откуда пришел Митт, и остановились у прилавка той женщины.

– Эй, ты. Не видела мальчишку в фестивальных штанах и без куртки, очень тощего?

Серьезный и респектабельный гул улицы мгновенно стих. Никто даже не шевелился. Митт застыл на месте, склонился над прилавком, рядом с которым оказался, и сделал вид, будто рассматривает маленьких Амметов. Он попытался заставить себя броситься по улице, увлекая за собой солдат. Но почему-то не мог. И только ждал, чтобы женщина, подарившая ему Либби Бражку, выдала его солдатам.

– Да, я действительно видела его, сударь, – ответила она. – Всего минуту назад. Я предложила ему яблоко в карамели, и он пошел дальше по улице.

Солдаты кивнули и тоже двинулись вперед.

Митт стоял, сжимая в руке яркую копию Либби Бражки, а вторую вытянул так, чтобы коснуться переплетенной соломы Аммета, и не мог пошевелиться. Он не винил ту женщину. Другие видели, как она говорила с Миттом, и она не смела этого отрицать. В прежние времена его забавляло и немного возмущало то, что даже вполне респектабельные люди боятся солдат Харчада. Из-за этого ему казалось, что он – единственный свободный человек во всем Холанде. Но теперь он вдруг перестал им быть. Мальчик не смел шелохнуться. Ему нужно было стоять на месте и ждать, пока солдаты его не заметят.

Солдаты приближались. Митт видел и чувствовал, как все переводят взгляды с него на зеленые мундиры. Однако никто не произнес ни слова. Сапоги прогрохотали дальше, до конца улицы, и смолкли. Кругом начали вздыхать и шевелиться. Кто-то позади Митта – кто-то, кто, похоже, заслонил его от солдат, – пробормотал:

– Давай, паренек. Беги, пока можно.

Митт не увидел, кто это сказал, – и побежал.

«Ну до чего это похоже на жителей Холанда! – размышлял он, направляясь обратно к тому же углу и бросаясь вниз по склону в гавани. – Они всегда добры, когда могут. Но полагаться на их доброту нельзя». Вчера такая доброта его забавляла. Теперь же больше не над чем смеяться. На бегу у него по щекам текли слезы: он снова думал о долгих годах подготовки, потраченных впустую.

«Может, это со мной что-то не так? Очень похоже на то».

Он попытался стереть с лица слезы и почувствовал, что трет щеки чем-то комковатым. Он посмотрел – и обнаружил крошечную Либби Бражку из восковых вишен, шиповника и миниатюрных яблок, блестевших от его слез.

– Хе! – Митт раздраженно засунул ее в свой алый карман.

Слезами делу не поможешь. Когда он в следующий раз столкнется с солдатами, то больше ошибки не допустит. Он даст себя поймать.

Мальчик снова спустился в старый город по улице с облупившимися домами, через распахнутые двери которых веяло запахом нищеты: грязи, влажной штукатурки и дешевой еды. Все дети из этих домов играли на дороге. Ближе всего прыгали в «классики», чуть дальше играли в камушки, а потом шли две игры с беготней и криками. И на фоне пронзительных криков Митт ощутил приближение солдат. Ритм их шагов словно пропитал воздух.

Митт не стал решать, что делать. Он двигался бездумно – обогнул «классики» и присел на корточки в круге более маленьких мальчишек с камушками.

Такой фокус он часто проделывал три года тому назад. Если мальчишки не занимались чем-то очень секретным, то они, как правило, не возражали. Но, поспешно вытирая слезы запястьем, Митт изумился себе: «Ну вот, и что это я опять делаю?»

Ритмичные шаги сотрясали грязную мостовую – и зеленый строй солдат вышел из-за угла. При виде детей их шаги замедлились и стали тише.

Они пошли вразнобой и двигались по улице медленно, очень внимательно глядя на мальчишек.

Крики и игры прекратились. Дети стояли неуклюжими рядами и смотрели. Маленькие мальчики вокруг Митта уже больше не играли в камушки. Они ждали, чтобы солдаты ушли. И Митт сидел, скорчившись среди них, в таком ужасе, что почти ослеп и оцепенел. Он и не думал, что страх бывает таким сильным. Он, словно чирей, выделялся среди этих ребятишек, ведь был почти вдвое больше любого из них. Его красная нога пылала, желтая – светилась. И он не мог быть уверен, что такие малыши его не выдадут – случайно или намеренно, за то, что он испортил им игру. В любую секунду пронзительный голосок может сообщить: «Вот кто вам нужен, господин!»

Пока солдаты медленно приближались, Митт вдруг ясно понял, что делает. Он старается не попасться. И, чувствуя, как на него одна за другой накатывают волны страха, знал, что и дальше будет стараться. К тому времени, как солдаты поравнялись с ним, его ужас был сильнее, чем любая боль, какую ему приходилось испытывать. Митт пригибался к своим ярким ногам, сжимался, стараясь казаться совсем маленьким, и заставил себя вытянуть руку, взять камушек и небрежно выбросить его на середину круга. Каждое движение требовало огромных усилий. И казалось, ему легче было бы провести по тротуару шаланду Сириоля. На то, чтобы бросить камушек, ушли все силы.