Текст книги "Эхо прошлого"

Лорд Грей много раз сталкивался со смертью: большинство людей умирали неохотно, некоторые – со смирением, но он ни разу не видел, чтобы кто-то умирал с такой горячей благодарностью во взгляде. Лорд почти не знал Роджера Маккензи, но подозревал в нем человека незаурядного, раз тот не только выжил в браке с этой роскошной и опасной женщиной, но и завел с ней детей.

Грей покачал головой и пошел обратно в гостиницу. У него еще есть в запасе пара недель, а потом придется ответить на письмо Жермена, которое он искусно выудил из сумки с дипломатической почтой, когда увидел на нем имя Уильяма. И тогда с чистой совестью можно будет написать, что письмо, к сожалению, доставили, когда лорд Элсмир уже отбыл в лесную глушь между Северной Каролиной и Нью-Йорком, и потому никак нельзя сообщить ему о приказе вернуться в Англию. Впрочем, он, Грей, уверен, что Элсмир будет весьма огорчен из-за упущенной возможности присоединиться к штабу сэра Джорджа, когда узнает об этом – через несколько месяцев. Печально.

Насвистывая «Лиллибуллеро»[9]9
  Английский военный марш времен «Славной революции» 1688 года.


[Закрыть], лорд Грей в прекрасном расположении духа зашагал к гостинице.

Он задержался в общем зале и попросил прислать ему в номер бутылку вина, но служанка сообщила, что «тот джентльмен» уже взял с собой наверх бутылку.

– И два бокала, – добавила служанка с улыбкой, от которой на ее щеках появились ямочки. – Вряд ли он собирается пить один.

Грею показалось, что по спине пробежала сороконожка.

– Прошу прощения, вы сказали, что у меня в комнате какой-то джентльмен? – переспросил он.

– Да, сэр, – подтвердила служанка. – Сказал, что вы с ним старые друзья… Погодите, он назвал свое имя… – Она нахмурила брови, но ее лицо тут же прояснилось. – «Бо-Шан», так он сказал, или что-то в этом роде. Имя вроде французское. Да и сам джентльмен вылитый француз. Может, вам закуску подать, сэр?

– Нет, спасибо.

Взмахом руки он отпустил служанку и начал подниматься по лестнице, торопливо прикидывая, не оставил ли он там чего-либо, не предназначенного для чужих глаз. Француз по имени Бо-Шан… Бичем. Имя сверкнуло в мозгу, как молния. Лорд Грей застыл на середине лестницы, потом вновь зашагал наверх, уже гораздо медленнее.

Не может быть… но тогда кто? Когда несколько лет назад он оставил военную службу, то занялся дипломатией, став членом английского «Черного кабинета», тайной организации, которая перехватывала и расшифровывала официальные дипломатические письма – и куда более личные послания, – что текли бесконечным потоком между европейскими правительствами. У каждого правительства был собственный «Черный кабинет», и служащие одного кабинета обычно знали тех, кто выступает на другой стороне. Они никогда не встречались, но узнавали друг друга по подписи, инициалам, даже по заметкам на полях.

Бичем считался одним из самых активных французских агентов. Грей несколько раз сталкивался с его деятельностью в прошлом, даже когда его собственные дни в «Черном кабинете» остались далеко позади. Ему пришло в голову, что если он знает Бичема по имени, то вполне естественно предположить, что и тот его знает. Но ведь со времен их невидимого сотрудничества много воды утекло… Они никогда не встречались лично, и чтобы такая встреча произошла здесь… Лорд Джон тронул потайной карман своего сюртука и приободрился, услышав шелест бумаги.

На самом верху лестницы он помедлил; впрочем, не было смысла прятаться: его явно ждали. Уверенным шагом Грей прошел по коридору и повернул белую фарфоровую ручку двери, гладкую и холодную под его пальцами.

Грея словно обдало жаром, горло перехватило, и он невольно охнул. Наверное, к лучшему, ибо только нехватка воздуха не дала ругательству сорваться с его губ.

Джентльмен, что расположился на единственном в комнате кресле, действительно выглядел «вылитым французом»: его отлично пошитый костюм украшали каскады белоснежного кружева у горла и запястий, серебряные пряжки на туфлях гармонировали с благородной сединой на висках.

– Мистер Бичем, – произнес Грей и медленно затворил за собой дверь. Влажное белье прилипло к телу, в висках пульсировала кровь. – Боюсь, вы застали меня врасплох.

Персеверанс Уэйнрайт едва заметно улыбнулся.

– Рад тебя видеть, Джон.

* * *

Грей прикусил язык, дабы не сказать чего-нибудь необдуманного. Впрочем, все слова, которые он мог бы сказать, были необдуманными, за исключением разве что фразы: «Добрый вечер».

– Добрый вечер, – сказал он и вопросительно поднял бровь. – Месье Бичем?

– О да.

Перси попытался было встать, но Грей жестом велел ему оставаться на месте, а сам пошел за стулом, надеясь, что за эти несколько секунд успеет прийти в себя. Ничего не получилось, и он еще немного потянул время, открыв окно и пару раз вдохнув густой влажный воздух, и только потом повернулся и сел.

– Откуда ты его взял? – с деланой небрежностью спросил он. – Я имею в виду имя Бичем. Или это всего лишь псевдоним?

– Ах нет. – Перси достал обшитый кружевом носовой платок и аккуратно вытер пот со лба, волосы над которым, как заметил Грей, уже начали редеть. – Я женился на одной из сестер барона Амандина. Фамилия их семейства – Бичем, и я тоже ее принял. Родственные связи позволили мне войти в определенные политические круги, из которых…

Он очаровательно пожал плечами и грациозно взмахнул рукой: жест, который выразил всю его карьеру в «Черном кабинете». «И один бог знает, где еще», – мрачно подумал Грей.

– Поздравляю с женитьбой, – произнес он, даже не пытаясь скрыть иронию в голосе. – Так с кем из них ты спишь, с бароном или с его сестрой?

Перси довольно улыбнулся.

– Вообще-то, с обоими.

– Одновременно?

Перси улыбнулся еще шире. Зубы у него по-прежнему были хорошими, хотя и слегка потемнели от вина.

– Иногда. Хотя Сесиль – моя жена – предпочитает компанию своей кузины Лючианны, а мне больше нравятся ласки младшего садовника. Милейший юноша по имени Эмиль. Он очень похож на тебя… в молодости. Такой же стройный, белокурый, мускулистый и грубый.

К своему ужасу, Грей почувствовал, что едва сдерживает смех.

– Звучит весьма по-французски, – сухо произнес он. – Уверен, что тебя это вполне устраивает. Чего ты хочешь?

– Вопрос в том, чего хочешь ты.

Перси еще не притронулся к вину. Он взял бутылку и аккуратно наполнил стаканы темно-красной жидкостью.

– Или, вернее сказать, чего хочет Англия, – он с улыбкой протянул бокал Грею. – Ведь твои личные интересы неотделимы от интересов твоей страны, не так ли? В сущности, должен признаться, ты всегда казался мне олицетворением самой Англии, Джон.

Грей отчаянно желал, чтобы Перси прекратил называть его по имени, но возразить не мог – это бы только усилило воспоминания об их былой близости, чего, собственно, Перси и добивался. Решив не обращать внимания на фамильярность, Грей глотнул вина, которое оказалось на удивление хорошим. Интересно, заплатил ли за него Перси, а если заплатил, то как?

– Значит, чего хочет Англия, – скептически повторил он. – А ты как считаешь, чего она хочет?

Перси отпил из бокала, подержал вино во рту, смакуя, и только потом проглотил.

– Вряд ли это секрет, милый.

Грей вздохнул и посмотрел ему в глаза.

– Ты уже видел эту «Декларацию независимости», принятую так называемым Континентальным конгрессом? – спросил Перси.

Он повернулся, достал из висевшей на спинке кресла кожаной сумки пачку сложенных бумаг и протянул Грею.

Грей еще не видел этого документа, хотя, конечно, о нем слышал. Его опубликовали всего лишь две недели назад в Филадельфии, но копии «Декларации» распространились по колониям, как семена сорняков, подхваченные ветром. Вопросительно подняв бровь, Грей развернул бумаги и пробежал по ним взглядом.

– Так, значит, король – тиран? – сказал он, усмехнувшись. Авторы документа явно не стеснялись в выражениях. Он снова сложил листки и бросил на стол. – Если я – олицетворение Англии, то ты в нашем разговоре, полагаю, воплощаешь Францию?

– Я представляю там определенные интересы, – прямо ответил Перси. – И в Канаде тоже.

В мозгу Грея звякнул тревожный колокольчик. Грей воевал под командованием Вольфа в Канаде и прекрасно знал, что, хотя французы и потеряли в той войне значительную часть своих колоний в Северной Америке, сейчас они яростно сражаются за северную территорию от долины реки Огайо до Квебека. Достаточно ли это близко, чтобы доставить неприятности? Не похоже, но нельзя утверждать наверняка, когда речь идет о французах. Или о Перси.

– Англия, само собой, хочет, чтобы эта заварушка поскорее закончилась. – Перси махнул длинной узловатой рукой в сторону бумаг. – Так называемая Континентальная армия – всего лишь жалкое сборище неопытных людей с противоречивыми взглядами. Что, если бы я предложил тебе информацию, которую можно было бы использовать для… скажем, для того, чтобы поставить под сомнение верность одного из старших офицеров Вашингтона?

– Допустим, – ответил Грей, не скрывая скептической нотки в голосе. – Но какую пользу это принесет Франции? Или тебе лично, ибо я смею предположить, что ваши интересы не совсем совпадают.

– Я вижу, Джон, что ты как был, так и остался циником. Одно из самых неприятных твоих качеств… Не помню, говорил ли я тебе об этом.

Грей слегка округлил глаза, и Перси вздохнул.

– Ну хорошо, речь идет о землях, – сказал он. – Северо-Западные территории. Мы хотим их вернуть.

Грей насмешливо хмыкнул.

– Кто бы сомневался.

Эти территории, обширный кусок земли к северо-западу от долины реки Огайо, отошли от Франции к Британии в конце франко-индейской войны. Впрочем, из-за вооруженного сопротивления аборигенов и затянувшихся попыток заключить с ними договор Британия не заняла эту территорию и не пускала туда колонистов. Понятное дело, колонистам это не нравилось. Грею доводилось сталкиваться с аборигенами, и он считал позицию Британского правительства разумной и честной.

– Французские торговцы имели обширные связи с аборигенами, а у вас ничего нет.

– Так ты представляешь интересы торговцев пушниной?

Перси широко улыбнулся.

– Не только.

Грей не стал спрашивать, почему Перси обратился именно к нему, отставному дипломату, к тому же не особо влиятельному. Перси прекрасно знал о возможностях и связях семьи Грея еще с тех пор, когда они были близки, и наверняка «месье Бичему» удалось узнать гораздо больше о нынешних знакомствах лорда Джона из источников информации, доступных европейским «Черным кабинетам». Конечно, от самого Грея ничего не зависит, но он может втайне сообщить о предложении людям, облеченным властью.

На душе стало тревожно, волосы на теле приподнялись, словно усики насекомого.

– Нам потребуется несколько больше, чем просто предложение, – холодно произнес Грей. – Например, имя того офицера.

– Сейчас я не могу его назвать, но, как только начнутся честные переговоры…

Грей уже прикидывал, кому стоит передать предложение Перси. Только не сэру Джорджу Жермену. Может, людям лорда Норта?[10]10
  Фредерик Норт (1732–1792) – 12-й премьер-министр Великобритании с 1770 по 1782 год, недальновидная политика которого во время Американской войны за независимость стоила Британии потери заокеанских колоний.


[Закрыть] Впрочем, это пока подождет.

– А как насчет твоих личных интересов? – резко спросил он, поскольку хорошо знал Перси и понимал, что тот ничего не станет делать без выгоды для себя.

– Ах, это. – Перси отпил вина, опустил бокал и посмотрел сквозь него ясным взглядом на Грея. – Мне поручили найти одного человека. Знаешь ли ты некоего шотландского джентльмена по имени Джеймс Фрэзер?

Ножка бокала Грея треснула, однако он не опустил бокал, а осторожно сделал глоток, благодаря Бога за то, что, во-первых, никогда не упоминал имя Джейми Фрэзера при Перси, а во-вторых, за то, что сегодня днем Фрэзер уехал из Уилмингтона.

– Нет, – спокойно произнес Грей. – А что, собственно, тебе нужно от этого самого мистера Фрэзера?

Перси пожал плечами и улыбнулся.

– Всего лишь хочу задать ему пару вопросов.

Грей чувствовал, как из рассеченной ладони сочится кровь. Аккуратно сжимая надтреснутый бокал, он допил вино. Не говоря ни слова, Перси тоже выпил.

– Мои соболезнования по поводу кончины твоей жены, – тихо произнес он. – Я знаю, что она…

– Ты ничего не знаешь! – Грей положил разбитый бокал на стол; чаша покатилась, остатки вина омывали стекло изнутри. – Ничего. Ни о моей жене, ни обо мне.

Перси едва заметно пожал плечами. Типично галльский жест, словно говорящий: «Ну, как скажешь». И все же его глаза… по-прежнему прекрасные, чтоб его, глаза, темные и ласковые… Казалось, они смотрят на Грея с искренним сочувствием.

Грей вздохнул. Конечно, с искренним. Перси нельзя было доверять – ни в прошлом, ни сейчас, – но он поступил так, как поступил, исключительно из-за своей слабости, а не по злому умыслу или от недостатка чувств.

– Чего ты хочешь? – повторил он.

– Твой сын…

Грей резко повернулся к нему и схватил за плечо так грубо, что Перси охнул и сжался. Грей наклонился, вглядываясь в лицо Уэйнрайта… простите, Бичема. Грей ощущал тепло его дыхания на своей щеке, чувствовал запах одеколона… Кровь из пораненной ладони испачкала сюртук Уэйнрайта.

– В нашу последнюю встречу я едва не всадил тебе пулю в голову, – очень тихо сказал Грей. – Не дай мне пожалеть о своей сдержанности.

Он отпустил Перси и выпрямился.

– Держись подальше от моего сына… и от меня тоже. А вот тебе добрый совет: возвращайся во Францию. И как можно скорее.

Повернувшись на каблуках, он стремительно вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Он уже дошел до середины улицы, когда понял, что оставил Перси одного в своей комнате.

– Ну и черт с ним, – пробормотал Грей и отправился просить приюта у сержанта Каттера. Утром надо будет удостовериться, что семейство Фрэзеров и Вилли благополучно покинули Уилмингтон.

Глава 2
А иногда – нет

Лаллиброх, Шотландия. Сентябрь, 1980 г.

– Мы живы, – повторила Брианна Маккензи дрожащим голосом. Она посмотрела на Роджера, прижав письмо к груди обеими руками. По ее лицу бежали слезы, но голубые глаза радостно сияли. – Живы!

– Дай мне взглянуть.

Сердце Роджера стучало так сильно, что он едва расслышал собственные слова. Он протянул руку, Брианна неохотно отдала исписанные странички и тут же подошла, прильнула к нему. Пока Роджер читал, она крепко держала его за руку, не в силах отвести глаз от листа старинной бумаги.

Бумага ручной работы, со следами вдавленных в волокна цветов и листьев, была приятно шероховатой на ощупь. Она пожелтела от времени, но осталась плотной и на удивление гибкой. Бри сделала ее сама – двести с лишним лет назад.

Роджер вдруг понял, что у него трясутся руки: листок дрожал так, что было почти невозможно прочитать неровные, выцветшие строки, написанные размашистым почерком.

«31 декабря 1776 года.

Доченька, если получишь это письмо, знай, что мы живы…»

Глаза Роджера заволокло слезами, и он вытер их тыльной стороной ладони. Какая разница, говорил он себе, ведь сейчас они точно мертвы, Джейми Фрэзер и жена его, Клэр, – но от слов на бумаге его охватила такая радость, словно они вдвоем стояли перед ним и улыбались.

Как выяснилось, они действительно были вдвоем. Письмо начал писать Джейми – Роджер, казалось, слышал его голос, – однако на второй странице повествование продолжила Клэр. Роджер узнал ее твердый наклонный почерк.

«Рука твоего отца уже не слушается, а это чертовски длинная история. Он целый день рубил лес и теперь едва разгибает пальцы, но захотел лично сообщить тебе о том, что мы не сгорели дотла, во всяком случае, пока. Впрочем, это может произойти в любую минуту: нас четырнадцать человек, и мы все набились в старую хижину. Я пишу эти строки, почти сидя на очаге, умирающая бабуля Маклауд хрипит на соломенном тюфяке у моих ног, чтобы, если вдруг она начнет умирать, я могла бы влить ей в глотку немного виски.

– Господи, я прямо-таки слышу ее! – удивился Роджер.

– Я тоже. – По лицу Бри все еще текли слезы, но они были слепым дождиком, что закапал солнечным днем, и она вытерла их, смеясь и шмыгая носом. – Читай дальше. Почему они в нашей хижине? Что случилось с Большим домом?

Роджер провел пальцем вниз по странице, чтобы найти место, где остановился.

– О боже! – вырвалось у него.

«Помнишь того придурка, Доннера?»

От одного имени по рукам побежали мурашки. Доннер, путешественник по времени. Один из самых никчемных людей, которых Роджер когда-либо встречал, и потому еще более опасный.

«Так вот, в этот раз он превзошел сам себя, собрав банду головорезов из Браунсвилля и убедив их, что у нас есть драгоценные камни, которыми можно поживиться. Только у нас ничего, конечно, не было».

Конечно, не было, ведь он сам, Брианна, Джемми и Аманда забрали оставшиеся драгоценности, чтобы наверняка пройти через стоячие камни.

«Они взяли нас в заложники и перевернули весь дом (черт бы их подрал!), умудрившись разбить бутыль с эфиром в моей операционной. От паров эфира мы чуть было все не заснули прямо на месте…»

Роджер торопливо дочитал письмо. Брианна заглядывала через плечо, негромко охая от волнения и тревоги. Закончив, он отложил листок и, едва сдерживаясь, повернулся к жене.

– Значит, это твоя работа! – Роджер понимал, что не должен так говорить, но промолчать и не фыркать от смеха было выше его сил. – Ты и твои чертовы спички… Ты сожгла дом!

На ее лице попеременно отразились ужас, негодование и, да, безудержное веселье, под стать его собственному.

– Ничего подобного! Это все мамин эфир. Могло рвануть от любой искры…

– Это была не любая искра, – заметил Роджер. – Твой кузен Йен зажег одну из твоих спичек!

– Значит, виноват Йен!

– Нет, только ты и твоя матушка. Ох уж эти ученые женщины! – Роджер покачал головой. – И как только восемнадцатый век вас пережил?

Брианна чуточку рассердилась.

– Ничего бы не случилось, если бы не идиот Доннер!

– Согласен, – кивнул Роджер, – но он ведь тоже был баламутом из будущего, так? Хотя, если честно, его нельзя назвать ни ученым, ни женщиной.

Фыркнув, Брианна взяла письмо и бережно сложила.

– Что ж, он и не пережил восемнадцатое столетие.

Она говорила, опустив глаза с покрасневшими веками.

– Неужели тебе его жалко? – Роджер не верил своим ушам.

Брианна покачала головой, водя пальцами по плотной мягкой бумаге.

– Не столько его самого… Просто… сама мысль о том, чтобы умереть вот так… Я имею в виду, совсем одному, вдали от дома.

Нет, не о Доннере она думала. Роджер обнял Бри, прижался к ее голове своей. Уловив запах шампуня и свежей капусты, он понял, что Бри вернулась с огорода. Выдавленные пером на бумаге слова поблекли, но были четкими и разборчивыми – как-никак, почерк хирурга.

– Она не одна, – прошептал Роджер, проводя пальцем по постскриптуму, который, судя по размашистому почерку, дописал Джейми. – И он тоже. И неважно, есть ли у них над головой крыша или нет: они оба дома.

* * *

Я отложила письмо, решив, что у меня еще будет время закончить. Я писала его уже несколько дней, когда улучала свободную минуту. Если уж на то пошло, мне не нужно спешить, чтобы отправить его с уходящей почтой, так что особой спешки и нет. От этой мысли я усмехнулась и, аккуратно сложив листки бумаги, сунула их в новую рабочую сумку, чтобы не потерять. Промокнула перо, отложила в сторону и растерла занемевшие пальцы, стараясь продлить то чудесное ощущение единения, которое давала работа над письмом. Пишу я, конечно, легче и быстрее Джейми, но возможности человеческого тела не безграничны, а сегодняшний день был ужасно долгим.

Я взглянула на тюфяк, который лежал с другой стороны очага, как делала каждые несколько минут, но оттуда доносилось только хриплое дыхание бабули Маклауд. Пожилая женщина дышала так редко, что, ожидая очередного вдоха, я могла бы поклясться: его не последует. Но она все не умирала, и, по моим наблюдениям, должна была еще протянуть какое-то время. Я надеялась, что она отойдет в мир иной до того, как мои скудные запасы опиумной настойки закончатся.

Я не знала, сколько ей лет: выглядела она на сотню или около того, но вполне могла быть моложе меня. Два внука-подростка привезли ее пару дней назад. Они спустились с гор, чтобы отвезти бабушку к родственникам в Кросс-Крик, а потом присоединиться к отрядам ополчения в Уилмингтоне, но бабушке, как они выразились, «поплохело». Кто-то подсказал парням, что неподалеку в Ридже есть хорошая лекарка, вот они и притащили пожилую женщину ко мне.

У бабули Маклауд, как я ее называла – внуки не догадались сообщить мне ее имя, а сама она по понятным причинам сказать его не могла – почти наверняка была какая-то разновидность рака на последней стадии. Тело женщины иссохло, лицо болезненно морщилось, хотя она лежала без сознания, кожа посерела.

Огонь почти догорел, следовало бы пошевелить его и подбросить пару сосновых поленьев, но на моем колене покоилась голова Джейми. Может, я дотянусь до поленницы, не потревожив его? Я легонько оперлась на плечо Джейми, чтобы не потерять равновесия, и с трудом дотянулась до небольшого чурбачка. Прикусив нижнюю губу, осторожно вытащила его и ухитрилась отправить в очаг, выбив из тлеющих угольков облако искр и дыма.

Джейми заворочался под моей рукой, пробормотал что-то невнятное, но потом, когда я сунула полено в огонь и выпрямилась, вздохнул, повернулся на другой бок и снова заснул.

Бросив взгляд на дверь, я прислушалась, но снаружи слышался только шум ветра в кронах деревьев. Впрочем, других звуков бы и не было, учитывая, что ждала я Йена-младшего.

Они с Джейми ходили в дозор по очереди, прячась в деревьях за обгорелыми развалинами Большого дома. Йен караулил уже более двух часов и вот-вот должен был вернуться, чтобы перекусить и погреться у очага.

– Кто-то пытался убить белую свинью, – озадаченно сообщил он за завтраком три дня назад.

– Что? – Я передала ему миску политой медом овсянки с куском тающего масла. К счастью, когда произошел пожар, бочонки с медом и ящики с сотами были в кладовой у родника. – Ты уверен?

Йен кивнул и, взяв миску, с наслаждением вдохнул поднимающийся над ней пар.

– Ага, у нее порез на боку. Неглубокий, и уже заживает, тетушка, – добавил он, кивая в мою сторону. Похоже, Йен считал, что здоровье свиньи интересует меня ничуть не меньше, чем физическое благополучие остальных обитателей Риджа.

– Да? Вот и хорошо, – сказала я, хотя вряд ли смогла бы помочь, если бы рана не заживала. Я могла лечить и не раз успешно лечила лошадей, коров, коз, овец и прочую живность, включая кур, которые перестали нестись, но эта свинья была сама себе хозяйка.

Услышав про свинью, Эми Хиггинс перекрестилась.

– На нее напал медведь, – сказала она. – Больше бы никто не осмелился. Эйдан, а ну-ка послушай, что говорит мистер Йен! Не отходи далеко от дома и присматривай за братом, когда выходите на улицу.

– Мам, медведи зимой спят, – рассеянно ответил Эйдан, не сводя глаз с волчка, новой игрушки, которую вырезал Бобби, его новоиспеченный отчим.

У Эйдана никак не получалось запустить волчок правильно. Скосив глаза к переносице, он сосредоточенно уставился на игрушку, поставил ее на стол и, затаив дыхание, дернул за бечевку. Волчок пролетел через стол, со звоном ударился о банку с медом, отскочил и едва не угодил в молоко – Йен успел поймать игрушку. Жуя поджаренный хлеб, он жестом попросил у Эйдана бечевку, смотал ее и натренированным движением запястья отправил волчок прямо на середину стола. Эйдан смотрел на него, открыв рот, а потом, когда игрушка докатилась до края и упала, нырнул за ней под стол.

– Не, это не зверь, – произнес Йен, наконец проглотив еду. – Рана слишком ровная. Кто-то напал на свинью с ножом или палашом.

Джейми оторвал взгляд от подгорелого тоста.

– Ты нашел тело?

Йен коротко ухмыльнулся и покачал головой.

– Нет, если она его убила, то наверняка сожрала… но я не обнаружил никаких останков.

– Свиньи едят очень неаккуратно, – заметил Джейми. Он осторожно откусил подгорелый хлеб, поморщился, но мужественно съел.

– Думаете, индейцы? – спросил Бобби. Маленький Орри завозился, пытаясь слезть с колен новоиспеченного отчима, и тот послушно усадил малыша на его любимое место под столом.

Джейми и Йен переглянулись, и я почувствовала, как волосы на затылке слегка зашевелились.

– Вряд ли, – ответил Йен. – Все местные чероки ее отлично знают и даже близко к ней не подойдут. Считают, что она демон, да.

– А кочевые индейцы с севера вооружены стрелами и томагавками, – закончил Джейми.

– Вы уверены, что это не пантера? – с сомнением спросила Эми. – Они ведь охотятся зимой?

– Конечно, – согласно кивнул Джейми. – Вчера я видел кошачьи следы вверх по Зеленому ручью. Эй вы там, слышите? – Он нагнулся к мальчишкам под столом. – Будьте осторожны, ясно?

Он выпрямился и добавил:

– Но на свинью напала не пантера. Думаю, Йен способен отличить следы когтей от ножевых порезов.

Он бросил насмешливый взгляд на Йена, который из вежливости не закатил глаза, а лишь кивнул, с подозрением глядя на корзинку с тостами.

Никому и в голову не пришло предположить, что свинью ранил кто-либо из обитателей Риджа или Браунсвилля. Хотя религиозные взгляды местных пресвитерианцев и индейцев чероки совершенно не совпадали, и те, и другие считали белую свинью исчадием ада.

Лично я подозревала, что они правы. Эта тварь умудрилась выжить в пожаре Большого дома и вылезла из своего логова под фундаментом прямо в россыпь разлетающихся головешек, ведя за собой подросших поросят.

– Моби Дик! – вдохновенно воскликнула я.

С недоуменным «вуф!» Ролло поднял голову, посмотрел на меня желтыми глазами и, вздохнув, снова положил морду на лапы.

– Кто-кто дик? – сонно спросил Джейми.

Кряхтя и потягиваясь, он сел, потер рукой лицо и, моргая спросонья, уставился на меня.

– Я просто подумала, кого мне напоминает эта свинья, – объяснила я. – Это долгая история. Про кита. Завтра расскажу.

– Если я доживу, – сказал он и зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. – Где виски? Или ты бережешь его для бедной женщины?

Джейми кивнул на укутанную одеялом бабулю Маклауд.

– Пока нет. Держи.

Я пошарила в корзинке под своим стулом и достала закупоренную бутылку.

Он выдернул пробку и выпил. На его щеки постепенно возвращался румянец. Днем Джейми либо охотился, либо рубил лес, а полночи проводил в стылом лесу, и даже его огромный запас жизненных сил стал истощаться.

– Сколько времени это продлится? – спросила я, понизив голос, чтобы не разбудить Хиггинсов – Бобби, Эми, двух мальчишек и двух золовок Эми от первого брака, которые приехали на свадьбу несколькими днями раньше, прихватив с собой пятерых детей не старше десяти лет. Сейчас вся компания спала в маленькой спальне.

После отъезда парней Маклауд в хижине стало чуть попросторнее, но нам с Джейми, Йену, его псу Ролло и бабуле Маклауд пришлось ютиться на полу большой комнаты, где вдоль стен громоздились пожитки, которые удалось вытащить из огня. Неудивительно, что порой я испытывала приступы клаустрофобии, а Джейми и Йен проводили много времени в дозоре не только потому, что искали в лесу чужаков, но и чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Недолго, – уверил меня Джейми, чуть вздрогнув от большого глотка обжигающего виски. – Если сегодня никого не найдем…

Он замолчал на полуслове и резко повернулся к двери.

Я ничего не услышала, но увидела, как дернулась щеколда, и почти сразу ледяной порыв ветра ворвался в комнату, запустил холодные пальцы мне под юбку и выбил из огня фонтан искр.

Поспешно схватив тряпку, я прихлопнула их прежде, чем они успели поджечь волосы или постель бабули Маклауд. Когда я совладала с пламенем, Джейми уже пристегивал к поясу пистолет, патронташ и пороховой рожок, вполголоса разговаривая у двери с Йеном, раскрасневшимся от холода и явно взволнованным. Ролло тоже поднялся и теперь обнюхивал ноги Йена, виляя хвостом и предвкушая приключения в морозном лесу.

– А тебе лучше остаться, псина, – сказал Йен, почесывая холодными пальцами собаку за ушами. – Sheas![11]11
  Стоять! (гэльск.)


[Закрыть]

Ролло недовольно заворчал и попытался протиснуться мимо Йена, но тот ловко остановил пса ногой. Джейми натянул сюртук, расправил плечи, повернулся ко мне и, нагнувшись, торопливо поцеловал.

– Запри дверь, a nighean, – прошептал он, – и не открывай никому, кроме меня или Йена.

– Что… – начала было я, но они уже ушли.

* * *

Ночь стояла холодная и ясная. Джейми глубоко вздохнул и вздрогнул, позволяя холоду завладеть своим телом, унести прочь тепло жены, дым и запах очага. Кристаллики льда обожгли легкие, проникли в кровь. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую, принюхиваясь, словно волк, вдыхая ночь. Ветра почти не было, но двигающийся с востока воздух нес от развалин Большого дома горьковатый запах пепла и, как показалось Джейми, слегка отдавал кровью.

Джейми бросил взгляд на племянника, вопросительно дернув головой. Йен, чей силуэт темнел на фоне лавандового неба, кивнул.

– Там мертвая свинья, – негромко сказал он. – Прямо за тетушкиным садом.

– Да? Неужели белая свиноматка?

От этой мысли сердце Джейми екнуло. Вот интересно, пожалеет ли он эту тварь или спляшет от радости на ее останках? Но нет, Йен покачал головой – движение, которое Джейми скорее почувствовал, нежели увидел.

– Нет, не эта злобная зверюга. Подсвинок, может, из прошлогоднего помета. Кто-то его убил, но забрал лишь пару небольших кусков из задней ноги. А добрую часть того, что взял, мелко нарубил и разбросал вдоль тропы.

Джейми удивленно оглянулся.

– Что?

Йен пожал плечами.

– Ага. Да, еще, дядя: свинью убили и выпотрошили топором.

Кровь заледенела в жилах Джейми, сердце едва не остановилось.

– Иисусе, – вымолвил он, но не потому, что новость его потрясла, нет, она скорее подтвердила давнишние подозрения. – Значит, все-таки он.

– Ага.

Они оба знали, что это так, но обсуждать ничего не хотелось. Не проронив ни слова, они пошли от хижины в сторону деревьев.

– Ну, что же. – Джейми сделал глубокий вдох, выдохнул, и дыхание повисло в темноте белым облачком.

Он надеялся, что Арч заберет свое золото, жену и уберется из Риджа, но понимал, что этого не произойдет. Арч Баг был Грантом по крови, а клан Грантов славился мстительностью.

Лет пятьдесят назад Фрэзеры из Гленхельма поймали Арча Бага на своей земле и предложили ему на выбор лишиться глаза или указательного и среднего пальцев на правой руке. Он смирился с искалеченной рукой, и, не имея возможности стрелять из лука, мастерски освоил топор, которым, несмотря на преклонный возраст, владел не хуже любого могавка.

А не смирился он с провалом дела Стюартов и с потерей якобитского золота, слишком поздно посланного из Франции, которое спас – или похитил, в зависимости от точки зрения, – Гектор Камерон. Он привез треть сокровища в Северную Каролину, и там у его вдовы Арч Баг это золото украл – или вернул законному владельцу.

Договориться с Джейми Фрэзером Арч тоже не смог.

– Думаешь, это угроза? – спросил Йен.

Они отошли довольно далеко от хижины и, стараясь держаться ближе к деревьям, зашагали вокруг большой поляны, где недавно стоял Большой дом. Печная труба и половина стены до сих пор стояли на пепелище, обугленные и угрюмые на фоне грязного снега.