Текст книги "Лирей. Сердце волка"

Глава 2

Герцог де Шеврез. Андре де Шеврез. Наш кузен – и двоюродный брат королевы по материнской линии.

Он… Он папин воспитанник. Когда папа женился на маме, для них обоих это был второй брак. Отец сестер, граф Эрсийский, скончался, когда Микаэле был всего год, а Виталине три. Мама вышла замуж за вдовца, у которого остался пасынок от первого брака. До двенадцати лет Андре жил с нами, я этого почти не помню, я была совсем маленькая. Затем он учился в духовной семинарии, нас навещал на каникулах. Сколько его помню – все время в фиолетовой рясе. Он хотел стать священником, об этом знали все. О набожности и нелюдимости юного герцога де Шевреза ходили легенды. После того как его величество не разрешил ему принять сан и посвятить жизнь Церкви, Андре удалился в свое герцогство на юге империи – небольшое, но прибыльное. Нас он навещать почти перестал, говорили, что юный герцог изводит себя и поселян строгими постами и превратил свое герцогство в монастырь.

Никогда не верила в эти слухи. Да, с остальными, даже с Виталиной и Микаэлой, он держался отстраненно, а я… у меня никогда не было друга ближе, чем Андре.

Мама рассказывала, он с удовольствием заменял мне няньку, когда я была крохой. Возился со мной, гремел погремушками, водил за ручку по замку, стоило мне сделать свои первые шаги.

– Принеси мне стакан воды, Мила, – дрогнувшим голосом попросила я.

Когда шаги Милы стихли, я осторожно покосилась на противоположную стену.

У нас с Андре есть совместный портрет: стройный тонкокостный юноша с бледным лицом, завитыми белокурыми локонами в фиолетовом камзоле и кюлотах держит на коленях рыжего кудрявого младенца в белом – чепце и кружевном детском платьице, отделанном розовыми лентами. У младенца пухлые розовые щечки, круглые изумленные глаза, на губах довольная улыбка.

Вообще, изначально планировалось писать меня на коленях у мамы, но я капризничала, вырывалась, успокаивалась, только когда Андре был рядом. Так и получилось – у всех детей первый потрет с родителями, а у меня с Андре.

Из трех сестер Андре выделял меня, и теплоты между сестрами это не добавляло… Но кого это волновало? Уж точно не нас с Андре.

Мы рыбачили, охотились, пели, плясали, играли в догони-поймай, найди эльфа, дурачка Петруччо, лазили по деревьям, скакали наперегонки, кстати, именно Андре научил меня уверенно держаться в седле.

Я прикрыла глаза, и по щекам заплясали солнечные зайчики, в воздухе запахло цветущим миндалем.

* * *

По залитой солнцем аллее сада бежит вприпрыжку девочка лет восьми в нарядном голубом платье. Над цветущим розовым кустом склонилась стройная рыжеволосая женщина, увидев ее, девочка издала ликующий вопль – ни дать ни взять туземец, вышедший на тропу войны.

– Мама, мама! – кричу я.

Мама разогнулась и тыльной стороной ладони убрала рыжий локон со лба.

– Эя, – ласково говорит мама. – Ну на кого ты опять похожа.

Девочка с разбегу обнимает женщину в нежно-розовом платье, затем хватает за руки и кружит.

– Мамочка! Ты не представляешь! Андре лучше всех! Он самый лучший на свете!

Вокруг кружатся голубые, зеленые, розовые сполохи, мама очень любит цветы, а я ее, и сейчас, когда нашла ее в оранжерее, мне не терпится поделиться своим счастьем.

– Тише, Эя, тише! Ты совсем меня закружишь.

На щеках мамы играют озорные ямочки. Она такая красивая в лучах солнца, словно загадочная эльфийка из рассказов старой Пепы. Самая красивая из всех, кого я видела.

– Когда я вырасту, мы обязательно поженимся! Я хочу его, мама! Его, и больше никого!

– Лирей!

Мама остановилась, застыла как статуя, покраснела так, что, кажется, поднеси к ней сейчас свечку – загорится. Она смотрит не на меня, а на кого-то за моей спиной.

Судя по вытаращенным глазам, часто хлопающим ресницам, там…

Я медленно, как в кошмарном сне, оборачиваюсь…

Андре красив, как статуя в королевском саду. Белокурые локоны ниспадают на фиолетовую сутану, голубые глаза – само отражение неба, на устах мечтательная, как всегда, чуть снисходительная улыбка.

– Мамочки, – прошептали мои губы, и я поспешно закрыла рот рукой. – Нет! Нет, только не это…

Я развернулась и понеслась прочь.

– Лирей! – раздался вслед мамин голос.

– Оставьте ее, леди Ньюэйгрин, Эя чиста и невинна, как и любое дитя в ее годы…

Я спряталась тогда в лабиринте живой изгороди. Упав на колени, уронила в ладони лицо и рыдала, рыдала, пока не уснула. Слуги нашли меня спящей и отнесли в мои покои.

Андре уехал в тот же день. Его каникулы закончились, и он уехал к своей мечте. Все детство он намеревался посвятить себя служению Богине.

Вернулся он через полгода, когда с папой случилось это. Я тогда старалась не отходить от мамы, которая внезапно высохла, словно утратила жизненный сок, а взгляд ее остановился. Я боялась оставаться с ней наедине и одновременно боялась уйти.

Андре приехал, и я так много раз представляла эту встречу… как я буду сгорать от стыда, а он, как всегда, немного покровительственно улыбаться и рассказывать о Богине и святых девах. Но когда встреча случилась, все было иначе.

Едва заметив, как к замку приближается одинокий всадник в черном плаще, из-под которого виднеется фиолетовая сутана, я, роняя башмаки, побежала вниз и бежала навстречу, задыхаясь, когда он на ходу спрыгнул с коня и тоже устремился ко мне.

С размаха обняла его, уткнувшись в сутану, вдохнула знакомый запах ладана, свечей, благовоний и громко, впервые с момента гибели отца, надрывно заплакала.

Андре гладил меня по спутанным волосам, прижимая к себе, и бормотал:

– Эя… Моя маленькая Эя, любимая моя крошка, теперь все будет хорошо, теперь я с тобой. С тобой, Эя…

Он прожил в замке месяц, и я отчетливо понимала, что мы просто не справились бы без него.

Даже сестры это понимали. Но вели себя по-дурацки. Если раньше они фыркали и делали вид, что не очень-то и добивались внимания Андре, то теперь без конца шушукались, переглядывались, даже просили их исповедовать. В исповеди им с недоумением было отказано, ведь Андре не имел сана, но к долгим душеспасительным беседам сестры готовились, как на бал. Как-то я услышала, что Виталина сетовала на траур, мол, не может надеть красное платье, которое просто «чудо как идет ей». Я тогда дернула ее за волосы и пообещала, что расскажу маме, а Виталина назвала меня чудовищем и туземкой. Маме я, конечно, ничего не рассказала, но в тот же вечер мама сама не допустила Виталину к ужину, развернув и отправив умываться прямо в дверях. Сестра подвела алой краской губы и нарумянила щеки.

* * *

Его не было четыре года…

– Ваша вода, мисс Лирей. Вы побледнели. Вам плохо?

– Нет, Мила. Мне просто не хватает свежего воздуха. Открой пошире окно, сейчас пройдет.

Мила скрипнула зубами и, открывая окно, помянула Виталину нехорошим словом, но я сделала вид, что не услышала.

И вот он приехал. Он прямо сейчас здесь.

Богиня!

– Мила, – позвала я камеристку. – Скажи, Андре… То есть герцог де Шеврез… Он что же, вот так, без предупреждения приехал?

Мила замерла посреди комнаты, гневно уперев руки в бока.

– Это как же без предупреждения, мисс Эя? Да ваша сестра вчера от него голубя получила и сразу в печку, но бумага-то церковная, магическая, поэтому и не горит! А к тому же адресован голубь вам! Виталина его спрятала куда-то, а нам всем велела молчать. Думаете, меня так просто на кухню перевели?

Вот как!

Ну, Виталина! Ну, лисица! А ведь я почти поверила тому, что сестра выпустила меня из башни, потому что простила. Как бы не так! Даже если бы я не пришла к ней, меня бы все равно выпустили, иначе как бы она объяснила Андре мое отсутствие?

А тут так кстати пришлось мое раскаяние – Виталина просто играла свою роль, делала вид, что забыла все, что было между нами.

Стоп! Значит, не факт, что, когда Андре покинет замок, я снова не окажусь в башне! Проклятье!

В дверь постучали.

Дождавшись приглашения войти, Нэн сообщила, что меня ожидают к столу. Только меня, это она особо подчеркнула и, бросив недовольный взгляд на Милу, вышла.

Я окинула взглядом свое отражение в зеркале и поморщилась. Действительно, бледная как смерть, из-за этого гадкого оттенка синего такое ощущение, что под глазами круги. Гладко причесанные волосы делают меня похожей на святую Иулию или любую другую праведницу. В общем, Виталине должно понравиться.

Идя по широким коридорам замка, я чувствовала, как дрожат колени, а когда оставался последний поворот, остановилась и перевела дыхание.

Пожилой лакей Савьер поклонился и, прежде чем распахнуть передо мной дверь, шепнул:

– С возвращением, мисс Лирей! Мы все очень вас ждали и молились за ваше здоровье Богине и святым девам.

Я кивнула Савьеру, поблагодарив его, и вошла в распахнутую дверь с гордо поднятым подбородком и прямой, как доска, спиной.

* * *

За период моего заточения обеденный зал не изменился, разве что гобелены вычистили к весне и огромную люстру в несколько ярусов венчают новые осветительные мотыльки – с желто-розовыми крыльями. Свет, который они отбрасывают, чудесно оттеняет нежную оливковую кожу сестер.

За узким длинным столом расположились сестры и гости.

Виталина уселась во главе стола, на месте мамы, и это сразу заставило меня нахмуриться. По правую руку от нее – герцог Эберлей, высокий брюнет с длинными, убранными в хвост волосами, темными, почти черными, глазами и крючковатым носом.

Граф Рьвьер – его племянник, невысокий блондин, с чуть одутловатым лицом, хоть и молодой, но пухлый и уже с одышкой. Он сидит рядом с Микаэлой. На сестру он смотрит, словно на саму святую Иулию. Когда я зашла, он как раз подливал Мике что-то в кубок.

На Виталине бордовое платье с широким золотым поясом под грудью, на Микаэле лиловое, с квадратным вырезом, отделаное золотой каймой. Прически у сестер высокие, завитые локоны обрамляют лица, визуально удлиняют шеи.

Жених Виталины, хотя какой он может быть жених, для этого нужно согласие опекуна, а наш опекун – муж тети Сецилии – нипочем его не даст, у него свой резон, герцог Эберлей скривился, когда я вошла, словно у него заболел зуб, и обменялся понимающим взглядом с племянником.

Тетя Сецилия, дальняя родственница отца Виталины и Микаэлы, практически с самого исчезновения мамы живет у нас. И, зная характер тетушки, наш опекун, дядя Джордан, сделает все, чтобы гостила она, приглядывая за тремя незамужними племянницами, как можно дольше.

Сквайры герцога и племянника сидят поодаль, по бокам от хорошенькой компаньонки леди Сецилии, и такое ощущение, что, пока я не вошла, наперебой подкладывали угощения в ее тарелку. С такими темпами хохотушка Ингрид скоро станет похожа на святую Агафию Многочинную с полотна Ратанэля Руткинса.

Стоило мне войти в обеденную, как мужчины встали, приветствуя меня.

Я опустила глаза и кивнула, отвечая на приветствие.

Лишь миг был на то, чтобы разглядеть их лица, и сейчас перед глазами запрыгали узоры мраморной мозаики. На одного из гостей я так и не смогла взглянуть, и кажется, не смогу.

– Эя, сестренка! – раздался голос, который я отличу из тысячи. Что там из тысячи, из миллиона!

Раздался звук отодвигаемого стула, потом шаги.

Только когда в поле зрения попали черные, начищенные до зеркального блеска, сапоги, я заставила себя поднять голову.

– Мисс Лирей, – Андре поприветствовал меня и осторожно поднес мою руку к губам, не спуская глаз с лица.

Как назло, он нисколько не изменился. Может, скулы стали более очерчены и линия рта тверже, но голубые глаза по-прежнему яснее неба, а улыбка такая теплая, что я сейчас разревусь, как тогда, когда папы не стало!

Андре не изменил любимому цвету – сутану он не носит, но камзол и кюлоты фиолетовые, кюлоты чуть темнее оттенком. На груди закрытый медальон с фамильным вензелем, изображающим цветок эдельвейса в каплях росы. Светлые локоны спускаются на плечи, кожа тронута загаром, и от этого голубые глаза сверкают еще ярче. Может ли мужчина быть красивее?

Я почувствовала, что сейчас задохнусь, и поняла, что разглядываю Андре, не озаботившись даже поприветствовать его.

От осознания собственной неуклюжести я снова потупила глаза, но теплые пальцы легко поддели мой подбородок, поднимая лицо. Сделав над собой усилие, я посмотрела на Андре, чье лицо оказалось пугающе близко, и почувствовала, как в голове зашумело.

– Ты бледна, Эя, – сказал Андре и нахмурился. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Я отступила еще на шаг, зачем-то присела в реверансе и пробормотала вовсе не то, что собиралась:

– Это ничего, просто я долго была взаперти. Голова закружилась.

– Взаперти? – переспросил Андре тоном, не предвещающим ничего хорошего, и обернулся к столу.

Виталина попыталась выдавить из себя улыбку, но сестру опередил герцог Эберлей.

– Мисс Лирей нездоровилось, – быстро проговорил он, а Виталина благодарно кивнула ему и посмотрела с нежностью.

– Я разве с вами говорю, герцог? – ледяным тоном поинтересовался Андре.

Я даже не знала, что у него может быть такой голос.

Но Эберлей не смутился.

– Я, как жених леди Виталины и будущий опекун мисс Лирей, считаю своим долгом внести ясность.

– Вот как, Виталина?

Андре обернулся к сестре, и щеки ее запылали.

– Жених? Почему же его величеству ничего не известно о вашей помолвке? И разве уже прошел год траура по леди Иоланте?

– Но маму… тело мамы не нашли, – забормотала Виталина.

– Тем более, – отчеканил Андре. – И разрешение на брак любой из вас должно быть одобрено королем. Как вообще ваш опекун допустил такое? И почему я не вижу его здесь?

Тетя Сецилия, видимо, собиралась с духом, слушая гневную речь Андре. Поверить в то, что тетушка перед кем-то оробела, просто выше моих сил.

Наконец тетушка отложила салфетку, которую комкала в руках, с вызовом подняла голову с высокой прической и тихо, так, что все взгляды оказались прикованы к ней, с достоинством произнесла:

– Андре, мальчик… То есть герцог де Шеврез, уверяю вас, для беспокойства нет никакой причины.

– Никто не беспокоится, леди Сецилия. Я просто задал вопрос и хочу получить на него ответ.

– Андре, тетушка! – воскликнула Микаэла. – Эя! Ну почему бы нам не обсудить все это за столом? Все это и многое другое, все, что ты захочешь узнать, дорогой кузен. И не смотри так на тетушку, разве она виновата, что дядя Джордан неважно себя чувствует? Как видишь, наши интересы блюдет тетя Сецилия. Мы ни на минуту не оставались одни, Андре! А все тетушка.

Андре нахмурился, но ничего не ответил. Лишь предложил мне локоть, и, опираясь на него, я подошла к столу, совершенно не чувствуя ног.

Едва ли я ощутила вкус хотя бы одного блюда. Нам повезло, что за столом сидели сквайры. Их рассказы, прибаутки, шутки по поводу незадавшейся охоты немного разрядили обстановку. Правда, складка между бровями Андре не разглаживалась весь вечер.

– Значит, охота не удалась?

– Какая там охота! Поехали поохотиться, а вместо этого приняли холодный душ и чуть не угодили в плавательный бассейн. Ручей растекся, ага, бобрам работы прибавилось. Ох и верещали они по этому поводу! А дождь до костей пробрал. Совершенно ледяной!

– Что-то случилось с погодой, неожиданно и непонятно. Небо до последнего было словно слеза младенца, – одолев замешательство, присоединилась к беседе Виталина.

– Ага! А потом мы думали, нас смоет, – прощебетала Микаэла. – Но завтра такого точно не повторится.

– Может, ты простыла под дождем, Эя? – спросил Андре и взял меня за руку. Нахмурился еще больше. – Совсем ледяная.

Я вымученно улыбнулась.

– Вовсе нет, мне нездоровилось, и я осталась в замке.

Виталина бросила на меня уничтожающий взгляд, который тут же сменился радушием:

– Но завтра Эя покажет, на что способна, правда, Эя?

Я кивнула ей.

– Ведь и ты присоединишься к нам, кузен? – не унималась сестрица.

Андре взглянул на меня, и я на него посмотрела и захлопала ресницами.

– С удовольствием, кузина, – ответил Андре Виталине, по-прежнему глядя на меня.

Виталина и герцог Эберлей обменялись тревожными взглядами.

Я взглянула в глаза Андре и почувствовала, как щеки вспыхнули.

– Ты прав. Я пойду отдыхать. Я правда что-то неважно себя чувствую.

– Я провожу!

Андре вскочил, отодвигая мне стул.

– Герцог де Шеврез, – возмущенно сказала тетя Сецилия, видимо, вспомнив о своих обязанностях.

– До лестницы, – невозмутимо добавил Андре, словно продолжил начатую фразу.

По знаку тетушки за нами отправилась служанка.

У подножия лестницы я наконец обернулась к Андре и, не поднимая глаз, присела в реверансе.

– Что с тобой, Эя?

Андре поднес мою руку к губам для поцелуя, и я снова ощутила, какие горячие и твердые у него пальцы.

– Ты холодна, как ледышка.

– Я просто устала.

– Ты никогда не была неженкой, Эя. Ты чего-то недоговариваешь, но я обязательно докопаюсь до сути, и, клянусь, если кто-то посмел обидеть мою маленькую Эю, он поплатится за это головой.

– Я лягу пораньше и завтра на охоте буду в порядке.

– Как твоя Леди? – спросил Андре.

– Спасибо, с ней все хорошо. Только очень скучает.

Андре нахмурился.

– Зима была очень снежная, – поспешно сказала я и, присев в реверансе, устремилась вверх по лестнице, пока не ляпнула еще что-нибудь.

– Ах, как он провожал вас взглядом, мисс, как провожал! – затараторила Мила, стоило мне переступить порог покоев. – У этой грымзы Нэн даже глаз задергался!

Пока я была на этой пародии на семейный ужин, здесь навели идеальный порядок, даже окна вымыли, и они переливаются в свете магических мотыльков. Их заменили на новые, и эти, с нежно-розовыми крыльями, расселись на двух небольших люстрах. Заглянула в гардеробную – часть одежды отсутствует. Уволокли, чтобы привести в порядок.

– Приготовь, пожалуйста, охотничий костюм, Мила, – попросила я. – И разбуди меня пораньше. Нет-нет, я сама. Ну ладно, просто распусти шнуровку. Благодарю.

Отправив Милу, я быстро избавилась от платья, бросила серьги на туалетный столик и прошла в ванную комнату.

В башне в моем распоряжении был только небольшой водопадик, с магически самоочищающейся водой, такими пользуются на кораблях. А здесь в моем распоряжении снова отдельная купальня.

Я не знаю, по чему скучала больше – по свежему воздуху, вкусной еде или мраморному бассейну в своих покоях.

Мила, конечно же, наполнила купальню горячей водой и добавила смесь из розового и лавандового масел. Мыло дало обильную пену, и она защекотала кожу. Я с блаженством растянулась в полный рост.

Насладиться водными процедурами не дали тревожные мысли.

Если мой выход из «заточения» состоялся только благодаря приезду Андре, что же будет, когда он уедет? Неужели, как заявил герцог Эберлей, скоро он и вправду женится на Виталине и станет моим опекуном? Жить мне тогда в башне до конца жизни, вряд ли Эберлей потерпит, чтобы я вышла замуж и замком и землями Ньюэйгрин завладел кто-то другой…

Вспомнилось, как мама читала нам троим сказки на ночь, и Виталина не была такой злой, как сейчас. Капризной, противной, но не злой. А Микаэла и вовсе разрывалась между нами, даже плакала, признавалась, что не понимает, кого больше любит. Правда, симпатия ко мне Андре сыграла в пользу Виталины. Мика окончательно и бесповоротно заняла ее сторону, и, как часто водится у женщин, если верить душещипательным романам, без ревности тут не обошлось.

За ужином Виталина чуть ли не в рот смотрела жениху, ясно, что она поддержит любое его решение.

Микаэла! Вот кто мне нужен.

Мика прольет свет на мою судьбу. Только как с ней поговорить по-человечески, когда она хвостом следует за Виталиной?

Я перевернулась на другой бок, на спину… и рывком села на кровати.

Ночь после дождя выдалась на удивление теплая, из окна тянет запахом влажной земли, слышно, как поют птицы.

Решено. Побеседую с Микаэлой прямо сейчас. Может, она что-то знает о планах Виталины.

Выбралась из-под тяжелого одеяла, накинула поверх сорочки платье для покоев, по сути – легкую накидку с рукавами, она скрепляется под грудью розовыми лентами. Волосы просто пригладила щеткой – в такое время никого в коридоре не встречу, тем более покои Микаэлы рядом, только за угол повернуть.

Протянула вверх руку, поймала на тыльную сторону ладони магического мотылька. Он плавно поднял и опустил крылышки, успокаиваясь.

Высунула голову из двери, огляделась – никого нет, и припустила по коридору.

Никто из слуг мне не встретился. Под дверью покоев Микаэлы горит светлая полоска – очень хорошо, сестра еще не спит.

Даже как будто раздаются голоса. Я прислушалась – нет, голоса не из Микиных покоев. Кто-то идет по коридору. И кто бы это ни был, будет лучше, если я останусь незамеченной.

Я оглянулась – прямо за спиной глухая ниша. Сделала шаг в темноту, прикрыла ладонью мотылька, и вовремя.

Мимо, не замечая меня, прошли Виталина и герцог Эберлей.

– Ты с ума сошел!

Голос Виталины дрожит, как осенний лист.

– Мало того что у тети бессонница, так ведь и Андре в замке!

– Тихо. Надо поговорить! Срочно, – ответили ей.

– Тогда почему ты молчишь?

– Не здесь, Виталина. Не хватало встретить твою тетю или сестру.

Почему-то я поняла, что речь не о Микаэле – обо мне. Осторожно, стараясь ступать неслышно, прикрывая мотылька, последовала за сестрой и герцогом. Если они в библиотеку, дело плохо, я ничего не услышу из-за двери.

К моей радости, герцог с Виталиной проследовали на террасу, в зимний сад. По случаю прихода весны слуги распахнули огромные, чуть не во всю стену окна, и мне видно, как Виталина поежилась, кутая плечи в шаль из-за ночной свежести.

Моя кожа тоже покрылась мурашками, но сердце колотилось как бешеное, и было одновременно и жарко, и холодно. Я затаилась за кадкой с толстым раскидистым фикусом и прислушалась.

– Что случилось? Ты еще спрашиваешь? Теперь, когда твой кузен в замке, наш план может провалиться ко всем чертям. Что ему нужно?

– Известно что. Знать, что с его маленькой Эей все в порядке. А что ты удивляешься? Мама, между прочим, собиралась назначить его нашим опекуном. Не успела.

– Твое счастье, что не успела, Виталина. Или хочешь поехать в свое разворованное поместье? Предупреждаю, тебе очень не понравится там. Вдобавок долги перейдут на прямую наследницу.

– Что же делать?

– Только одно. Ты должна стать герцогиней Альбето Эрсийской, владелицей Ньюэйгрина.

– Ты же знаешь, это невозможно. Завещание отца…

– Он тебе не отец, а отчим.

– Конечно, отец тот, кто не оставил мне ничего, кроме захолустного поместья и долгов!

А вот это интересно!

Виталина всегда говорила, что живем мы за их с Микаэлой счет. Что поместье ее отца приносит большой доход от продажи пшеницы и хлопка.

Я отступила и под моей ногой хрустнула сухая ветка.

Виталина вскрикнула.

Я отступила еще на шаг, и в наступившей тишине гулко прозвучал звук от столкновения башмачка с чем-то жестяным.

– Ты слышал, Милфорд? – спросила Виталина. – Нас подслушивают! Кто здесь? – прокричала она.

– Тише, Виталина, – сказал герцог. – Сейчас выясним…

Он решительно шагнул в мою сторону, и я, понимая, что скрываться бесполезно, побежала прочь.

Я натыкалась на цветочные кадки, как мышонок на тумбы. Неловко взмахнув руками, чтобы не упасть, выпустила осветительного мотылька, и он, умница, взмыл под самый купол террасы.

– Кто-то из горничных, – раздалось сзади, а потом герцог чертыхнулся сквозь зубы.

Я выбежала из зимнего сада в коридор. Сейчас! Сейчас он догонит меня!

Отчего-то от этой мысли ноги налились свинцом, тело стало как ватное.

Из глухой ниши в коридоре высунулась рука и затащила меня в темноту. Опережая мой крик, мне закрыли рот ладонью. Раздался скрежет камня, меня подтолкнули куда-то, и я замычала, больше от изумления, чем от страха, когда моя нога, вместо того чтобы уткнуться в стену, ступила в темноту.

Неизвестный продолжал крепко держать меня, закрывая рот. Снова раздался скрежет камня, и я поняла, что стена расступилась, чтобы впустить нас, а потом снова закрылась.

Мимо, по ту сторону, глухо прозвучали шаги герцога.

– Где же она? – раздалось из-за стены, и шаги стихли.

Я забилась в руках неизвестного, внезапно поняв, что оказалась в прямом смысле замурованной в стену неизвестно с кем. Уж лучше было бы попасться в руки Эберлею и объяснить свое присутствие неуместным любопытством. В конце концов, Виталина не дала бы меня в обиду!

Я задергалась, забилась пойманной птицей, холодея от ужаса.

– Тише, Эя, – сказала мне темнота голосом Андре, и я тут же успокоилась.

Ладонь покинула губы, Андре отстранился, раздался щелчок, и над нашими головами закружился желтый мотылек.

Колени ослабли, я чуть не осела на пол, Андре поддержал меня под локоть, и, обняв за плечи, притянул к себе. Сразу стало тепло и спокойно.

– Забыла, что здесь потайной ход, да?

Я кивнула, пробормотав:

– Я от страха забыла, как меня звать.

А ведь здесь и вправду потайной ход. Когда мы были детьми, мы облазили с Андре все полые стены замка, и все равно кажется, что этому месту всегда есть чем удивить.

– Что ж тебе не сидится в покоях, как благовоспитанной леди? – спросил Андре, поддразнивая меня, как маленькую.

– Решила сестру проведать, – хмуро ответила я. – Микаэлу.

– Микаэлу? – делано изумился Андре. – Эя, это тревожный симптом, ты заблукала в собственном замке. Микаэла живет в другой его половине.

– Я сообщу об этом опасном симптоме лекарю, – пообещала я. – Просто я сначала решила навестить Мику, а потом расхотелось. Да и незачем стало.

Я помолчала и, поскольку Андре не прервал моего молчания, тоже спросила:

– А ты что тут делал?

– Похоже, то же, что и ты, Эя. Тоже считаешь, что здесь что-то нечисто? Жаль, до конца дослушать не удалось. Ничего, мы будем действовать быстро. Теперь, когда я с тобой, ничего не случится.

– Конечно, не случится. Вот именно, пока ты со мной. А стоит тебе уехать, как меня опять запрут в башне.

– Ты сидела в башне? Долго? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросил Андре.

– Представь себе. Зиму, – буркнула я, ощутив острый приступ жалости к себе.

– Поэтому не отвечала на мои письма?

– А ты писал?

Андре не ответил.

– Ничего, – сказал он после паузы. – На этот раз все будет иначе. Я не буду скрывать, что от вас отправлюсь прямо ко двору, где буду ходатайствовать об опекунстве. Мне следовало бы сделать это раньше, дела в Делла-Рове не позволяли.

– А что за дела?

– Мои земли близко к границе, – уклончиво ответил Андре.

Мне, несмотря на его близость, опять стало холодно.

Я подняла голову, пытаясь заглянуть в его глаза.

– Андре, – позвала я. – Это правда, что говорят о нашествии?

Андре поджал губы, на лице заходили желваки. Наконец он посмотрел на меня, как-то пристально и настойчиво.

– Боюсь, что да, Эя.

Я вздрогнула.

– Оборотни? Они идут на наши земли?

– Тебе нечего бояться, Эя. Сюда им не дойти.

– Мила говорила о волке, который задрал молодого бычка…

– Мила?

– Моя камеристка.

– Эя, – мягко сказал Андре и обнял меня за плечи. Я ощутила, как дрожат его пальцы. – Это все досужие разговоры, сплетни. Оборотням не добраться сюда. Вашего бычка задрал обычный волк.

– Правда?

– Правда, крошка.

Пальцы Андре скользнули по моему затылку, поглаживая, потом он слегка отстранился и поправил мой локон, заправляя его за ухо.

Я вспыхнула. Мамочки! Получается, я стою перед мужчиной простоволосая, практически в одной ночной рубашке, в темноте. Стыд какой!

Кажется, о чем-то похожем подумал и Андре. Отнял руку, словно обжегся, но разглядывать не перестал.

Ласково, тепло улыбнулся, сказал:

– Вот такой я узнаю мою маленькую Эю. Фея Эя – помнишь, я так дразнил тебя в детстве?

Я надула губы.

– Помню.

– Злишься? – спросил Андре и снова так улыбнулся, что у меня колени задрожали.

Взгляд Андре стал совсем другим.

– С тобой все в порядке?

– Я думаю, можно вернуться в покои, – промямлила я.

– Ты права.

Он нажал на камень в стене, и та легко отошла в сторону, пропуская нас.

– Я провожу тебя, Эя.

– Ты с ума сошел! Что, если нас кто-то увидит?

– Ты права…

Андре почему-то мечтательно улыбнулся.

– Я и вправду сошел с ума.

Освещая себе дорогу мотыльком, которого позаимствовала у Андре, я прошла к себе. Слава Богине и всем святым девам, мне никто не встретился.

Видно, я все же поспешила с благодарственной молитвой, потому что прямо у двери в свои покои я нос к носу столкнулась с Нэн. Та держала перед собой темный плащ и перчатки.

Увидев меня, она попыталась спрятать вещи за спину, но было поздно, и она просто скомкала их в руках.

Я выдохнула и, поскольку отступать было поздно, перешла в наступление.

– Что ты здесь делаешь, Нэн? – спросила я. – Еще и в такой час?

Судя по выражению лица горничной, она хотела бы спросить меня о том же, но не решилась.

Окончательно ставя ее в тупик, я гаркнула чуть не в лицо ей:

– Мила! Где тебя носит! Ты мне нужна!

В приоткрывшейся двери, ведущей в комнату Милы, показалось заспанное лицо камеристки.

– Вы звали меня, мисс Лирей? Простите, я не слышала, – пробормотала Мила, отчаянно зевая.

Нэн попыталась обойти меня боком.

– Ты так и не ответила, Нэн, – отчеканила я.

– Леди… То есть мисс Виталина, ей потребовалось…

Я покосилась на комок в ее руках. Кажется, и вправду плащ. Но зачем Виталине плащ служанки?

– Утром поговорим о твоем поведении, – пообещала я ей и скомандовала Миле: – За мной!

Мила проследовала в мои покои, и, только когда дверь закрылась, я шумно выдохнула. Прислушалась – шаги Нэн стихли – и взяла Милу за руку.

– Прости, Мила, у меня не было выхода. Нэн застала меня у двери, и пришлось сделать вид, что я ищу тебя.

Мила сонно поморгала, а потом почему-то понимающе улыбнулась.

– Так я вам не нужна?

– Конечно нет, прости, что потревожила!

Мила удалилась, напоследок наградив меня еще одной понимающей улыбкой.

Я улеглась в остывшую постель, свернулась калачиком. Осторожно дотронулась до плеча, которого еще недавно касались пальцы Андре. То, что произошло, показалось сном, грезой. Он так странно смотрел на меня… Он обещал, что будет ходатайствовать о нашем опекунстве. Если так, то мне вообще ничего не страшно. Ни угроза оказаться запертой на всю жизнь в башне, ни угроза нашествия не казались мне теперь существенными.

Я закрыла глаза и, вопреки ожиданиям, провалилась не в темноту, а в свет. Мощный струящийся поток окутал меня, стоящую на зеленой, залитой солнцем лужайке. По еле ощутимому колыханию воздуха я поняла, что не одна здесь. Совсем рядом стоит кто-то, но из-за света, бьющего в глаза, очень трудно его разглядеть.

Я сделала шаг, и высокая широкоплечая фигура подалась мне навстречу.

Когда я увидела наконец лицо незнакомца, я завизжала, как поросенок, от восторга и радости:

– Папа!!!

Я протянула руки к отцу. Он совсем такой, как я его запомнила, ничуть не изменился!

– Эя… – раздался тихий голос.

А потом что-то случилось с его лицом.

Черты его исказились, вытягиваясь вперед, кожа покрылась шерстью, глаза засветились оранжевым дьявольским огнем.