Текст книги "Мертвая авеню"

Мертвая авеню
Диана Клепова

© Диана Клепова, 2017

ISBN 978-5-4485-5267-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Надеюсь, «Мертвая авеню» донесет до тебя то, чем я всегда хотела поделиться. Множество вопросов, которые я уже предвижу, прямо сейчас получат свои ответы.

Читатели не раз спрашивали, почему я пишу об апокалипсисе, если живу в мире, где светит солнце; почему пишу об американском городе, если сама являюсь русской; почему, пусть и очень поверхностно, но затрагиваю тему нетрадиционной ориентации, если ко мне это не относится; почему главная героиня в столь напряженных отношениях с отцом, если родителей следует почитать; почему мои герои совершают ошибки, если персонажи должны быть примерами для подражания.

Я пишу не о зомби, и неприятных сцен, какие ты мог видеть в фильмах об апокалипсисе, ты здесь не найдешь, но пишу о мире, где каждый шаг чреват последствиями. О мире, где любить страшно. О людях, которые могли бы ожить и стоять рядом с вами со своей трагедией.

Если вы знакомы со мной, не ищите в книге кого-то, в ком можно узнать мое окружение. В некоторых персонажах есть частичка меня, в других – что-то от людей, которых я встречала на своем пока коротком жизненном пути, но в последних – только моя фантазия, построенная на небогатом жизненном опыте. Понять, кто из них и как появился, ты не сможешь, если ты не тот, кого я называю своей родственной душой.

Я хочу рассказать много возможных историй, раскрыть как можно больше героев и указать на то, что проблемы есть у всех. Истинное лицо человека можно увидеть только в экстремальной ситуации, где жизнь идет со смертью рука об руку, и вторая грозит перетянуть ее на свою сторону. Только тогда, когда каждый день приравнивается к самому большому сокровищу, можно по-настоящему понять, насколько ценна жизнь.

Люди жестоки. Деньги и жажда власти разрушают человека внутри тела. Сейчас я говорю о политике. Чтобы господствовать на Земле, некоторые правители готовы совершать ужасные вещи и истреблять друг друга вместе с народом страны-противника. Вместо того, чтобы создавать лекарства от пока неизлечимых болезней, люди изготавливают оружие и смертельные вирусы, чтобы пугать соперников. Вместо того, чтобы спасать, мы убиваем друг друга!

Нет, не стоит обвинять во всех грехах только правительство. Виноваты все, кто согласен с жестокими методами.

Люди считают себя господствующим видом на Земле и забывают о том, что планета для всех, кто на ней живет. Человек – это Земля. Животное – это Земля. И даже насекомое – тоже Земля. Будучи уверенным в своем превосходстве, человек безжалостно уничтожает своих братьев меньших. Начиная с насекомых, переходя на животных и заканчивая самим собой – человек разрушает этот мир. У людей есть дар, который следует назвать проклятием, не только к убийству невинных, но и к самоуничтожению, и каждый из них жизненно важно держать в узде. Конец света наступит тогда, когда люди перейдут черту и станут причиной собственной гибели. Все в наших руках, но наши руки по локоть в крови. Если не смыть это, раскаявшись, однажды станет слишком поздно, и мы даже не успеем пожалеть.

Поэтому я пишу об апокалипсисе.

Российская Федерация и Соединенные Штаты Америки. Два самых больших противостояния в мире политики. Поэтому Россия и США в «Мертвой авеню» работают вместе, чтобы напомнить о том, как важно людям сотрудничать и доверять друг другу, и чем чревата жажда власти. Осуждая правительство за его деяния, мы виним и граждан государства, которые на самом деле не отличаются от нас.

Многие мои друзья – американцы, и они не ненавидят нас и редко лезут в политику так глубоко, как это делаем мы, русские. Наверняка ты слышал, что в Америке русского человека заклюют, но это не так. Американцы любят иностранцев и относятся к ним с интересом, не думая о политической ситуации. Это правильно, потому что политика – это разборки правителей. Только правителей. Если бы твоя школьная руководительница ссорилась с учительницей твоего лучшего друга, разве вы стали бы ругаться из-за этого? Конечно же нет. Это абсурд. Точно так же выглядит человек, когда катит бочку на того, чья страна соперничает с его Родиной. Патриотизм – это хорошо. Но не путайте это с расизмом и предвзятым отношением.

Плохие люди есть в каждой стране – нельзя обобщать. Американцы, норвежцы и другие граждане стран НАТО и ЕС – такие же, как мы. Пока мы не перестанем ненавидеть их, они не перестанут считать врагами нас. Все мы должны начать с себя. Только так этот мир станет лучше.

Поэтому большая часть центральных персонажей здесь – американцы.

Я никогда не жила в другой стране и в силу своего возраста не могу знать все. Но я живу в России и точно знаю, что процент гомофобии здесь очень высок. Любое упоминание нетрадиционной ориентации многими расценивается как пропаганда. (Не путайте людей, родившихся такими, с теми, кто просто считает гомосексуальность крутой и начинает дурить). Однажды я услышала, как людей, относящихся к своему полу так, как положено относиться к противоположному, приравняли к убийцам и сказали, что их нельзя уважать. Но, если вы согласны с этим, спросите себя: чем вам помешал человек, родившийся не таким, как все? Его человеческие качества могут превосходить ваши, как и наоборот. Человека определяет личность. Но личность не определяется ориентацией. Будьте толерантны. Эта планета создана для всех, и все мы на ней имеем равные права.

Поэтому я затрагиваю тему презрения к людям нетрадиционной сексуальной ориентации.

Эйприл, центральный персонаж моей книги, не в восторге от своего отца. Почему? Стоит ее осудить? Нет, стоит присмотреться: вдруг, вы ведете себя так же, как она? ВНИМАНИЕ, СПОЙЛЕР! Мои персонажи меняются, и Эйприл не исключение. По мере развития событий она меняет свое мнение об отце и жалеет об ошибках, совершенных по отношению к нему. Ей повезло, что не стало слишком поздно, но это книга. В жизни у нас не так много времени на то, чтобы переосмыслить свое повеление. Почаще говорите своим родителям, как любите их.

Поэтому Эйприл на начало книги такого скверного мнения о своем самом родном человеке на Земле.

Идеальных людей не существует. Все мы падаем в грязь лицом, но настоящего героя от других отличает только то, что он находит в себе смелости снова подняться и сверкать. На ошибках учатся. Если бы персонажи «Мертвой авеню» с самого начала были такими, какими станут, когда пройдут свой путь, читатель бы мне не поверил.

Поэтому мои персонажи совершают ошибки.

Я озабочена многими проблемами человечества и даже теми, которые многие люди не считают проблемами вовсе. Например, несправедливостью в мире и отношением людей к животным. Если каждую из них мне не удастся раскрыть в этой трилогии, я продолжу в следующих книгах.

«У всех нас есть голоса, и мы несем ответственность за их использование» – сказала Лили Коллинз, молодая актриса и писательница, на мероприятии «We Day» в Сиэтле пару недель назад. И год назад я нашла в себе смелость использовать свой голос, потому что (опять же цитирую Лили) каждое влияние имеет значение, независимо от того, насколько маленьким оно может показаться.

Поэтому я написала эту книгу. Поэтому я писатель.

Кто-то может сказать, что писать свою первую книгу тяжело, но я этой тяжести не чувствовала. В книге я нашла свое утешение, благодаря ей смогла взглянуть на этот мир свежим, жизнелюбивым взглядом, и надеюсь, что тебе эта история полюбится так же, как полюбилась мне. Она здесь для того, чтобы изменить что-то в лучшую сторону, чтобы чему-то научить и напомнить о том, что ты не один.

С наилучшими пожеланиями,

Диана Клепова

Мертвая авеню
Когда люди забывают о войне, начинается новая.

Посвящается маме, папе, моему маленькому братику и всем, кто хоть раз чувствовал себя одиноким

Часть I. «Смерть и её люди»

Глава 1. «Как можно дальше»

Мы слишком молоды, чтобы решать эти проблемы. Но они продолжают валиться на нас. И в итоге мы должны искать выход.

Анна Франк

Джейсон никогда не был героем. Джейсон был трусом. И теперь я, как феникс, восстал из его пепла. Огонь уничтожил моих родных, тем самым уничтожив меня. Джейсона переплавили в этом самом огне.

Теперь есть только Феникс.

От старого Джейсона не осталось ровным счетом ничего, кроме воспоминаний. Я помню все, кроме пожара. Помню лишь как Лили кричала в огне. Ей было всего шесть лет.

«Счастливчикк».

Так меня называл Джаспер.

Он считал, что мне повезло выбраться из того дома живым. Да уж, конечно, счастливчик! Лучше бы я сгорел вместе с сестрой и мамой, а не бежал, как подлый трус.

Мы застрелили Джаспера неделю назад, потому что он заболел неизлечимым вирусом. Не выздоравливал еще никто, но, возможно, это связано с отсутствием какого-либо шанса на выздоровление – любого, кто заболел, немедленно уничтожали. Сначала убивали, а затем сжигали тело до тла, чтобы никто не подхватил трупную заразу.

Справа от меня в тени дерева на своем походном рюкзаке сидела Сьюзан МакМартин. Длинноволосая красавица латиноамериканской внешности. Ужасная чистюля. Она тоже лишилась семьи. Мы зовем ее просто Сьюзан или Сью.

Сьюзан сделала несколько глотков воды. Много нам пить не разрешалось – до Нью-Йорка осталось примерно десять миль, но двигались мы медленно, а припасы были не бесконечны. До самого города нам не представится возможности запастись едой в магазинах – на пути пусто. Уже отсюда вдалеке была видна мерцающая солнечными бликами лента Гудзона, – через эту реку нам предстоит переплыть, – и сам Нью-Йорк, но никаких зданий на нашем берегу, как это ни прискорбно, впереди не было.

Без нарушителей правил и жуликов, разумеется, не обошлось – рядом со Сьюзан развалился толстячок Боб. Этот парнишка воровал протеиновые батончики, и потому ел в три раза больше положенного. Вор с жирной веснушчатой мордой и соломенными волосами. Если бы этот наглец помер, из него вышел бы на редкость упитанный для наших времен труп.

Я шел от самого Далласа. Изначально я мигрировал в группе техасцев – нас было около девяти десятков. Среди них Лили и мама. Лили – моя младшая сестра. Мертвая младшая сестра.

Постепенно наши ряды редели, и сейчас от этой группы никого, кроме меня и еще четверых ребят, не осталось. Кто-то стал зомби и был убит, кто-то – погиб от голода, а остальные просто не выдержали дороги, – перенапряжение дело серьезное, – как ни странно. Прошло целых три месяца с тех пор, как мы отправились в далекую дорогу до Нью-Йорка.

Нью-Йорк стал нашим «островом спасения».

Это единственный город во всей Северной Америке, до которого не добралась Капсула. Так назвали болезнь. Не мы, а ее создатель. Именно он выпустил на волю этот смертельный, не до конца изученный, вирус.

Выжившие со всего континента собрались в Нью-Йорке. Вокруг города за поразительно короткое время возвели непреодолимую электрическую стену, – ее мы могли видеть даже с нашего нынешнего местоположения. Она была не слишком высокой, около пятнадцати метров в высоту, но даже если бы и была не выше пяти, кто бы смог через нее перебраться? Ток убивает.

Говорят, ворота всего одни. Стоит за них зайти, как тебя отправляют в аэропорт, где ютятся все новоприбывшие. Там проводят кучу проверок на наличие вируса в организме. Это я видел по телевизору. Интересно, что случается с зараженными? Наверняка их уничтожают. Или отправляют в лаборатории для проведения опытов, а потом уничтожают. Об этом на канале Сиэнэн не упоминали.

Я поднялся на обе ноги и задрал лицо к небу, но, получив мучительный залп ярких солнечных лучей себе прямо в глаза, опустил голову. Футах в тридцати от меня стояла Мия. Солнце светило ей в глаза, потому девушка была вынуждена щуриться. Она о чем-то смеялась с парнем из Огайо, которого я называл просто и коротко – «К». Мы подобрали его совсем недавно, – отчего-то он мне сразу не понравился, – а когда представился, из всего его имени я разобрал только букву «к», поскольку был немного пьян. Зед, мой новый лучший друг, ухитрился раздобыть нам вино и вовремя выбросить бутылки, дабы никто ничего не заподозрил, но Сью все равно заметила и, на наше пьяное удивление, не выдала наш секрет – с начала пути был введен сухой закон, и нарушителей наказывали. Не то, чтобы я большой любитель выпить, но из-за всего, что случилось мне хотелось не просто хорошенько напиться, а в идеале повеситься на любимом галстуке, если это означало больше не видеть смертей.

Нет, я не носил галстуки! Только на школьный выпускной однажды надел.

Мия – высокая девушка. Загорелая кожа в сочетании со спортивным телосложением сразу выдавала в ней любительницу пляжного волейбола.

Веселая, своим жизнелюбием заражающая всех окружающих, она держалась лучше всех нас и постоянно сыпала шутками. И дня не проходило без звонкого смеха Мии Доссон. Ее мать и сестра погибли в автокатастрофе девять лет назад, и с тех пор она воспитывалась одиноким отцом по имени Клейтон. Это был хороший техасский мужчина, никогда не расстававшийся со своей ковбойской шляпой.

Клейтон ушел на разведку четыре дня назад и не вернулся до сих пор. Даже дураку Бобу было ясно: он мертв. В лучшем случае мертв. В худшем – он стал одним из этих прожорливых тварей. Мия старалась не поднимать эту тему.

В нашей группе всего двадцать девять выживших: пятеро из Техаса, включая меня, а остальные присоединились по дороге. Сьюзан шла из Тусона, а Мия, как и я, из Далласа.

Раньше у Мии были длинные каштановые волосы, но в один ужасный день она отсекла сантиметров пятнадцать своих волос. В мирное время такие прически называли прямым бобом. «Боб» Мии, впрочем, вышел не таким уж и прямым.

– И зачем ты это сделала? – негодовала Сьюзан в тот вечер. – Не жалко?

– Не-а, – беззаботно ответила Мия и прислонилась к стене ангара, в котором мы тогда ночевали. – Мне жалко Сиршу, Поппи, Ника и всех остальных, кто заболел. Ты думаешь, длина моих волос может улучшить качество моей жизни? Глупо звучит.

Смена имиджа определенно добавляла ей года. Мия стала похожа на бойца, прошедшего через огонь.

Я и Мия – ровесники, нам обоим было по восемнадцать – Сью была старше на два года – и даже учились мы в одной школе. Моей девушкой какое-то время была ее лучшая подруга. В дороге она скончалась от гемофилии.

Гемофилия. Каждому человеку, кто когда-нибудь хоть немного увлекался биологией, это слово было хорошо знакомо. И факт, что женщины этим никогда не болеют, был таким же общеизвестным как тот, что небо голубое.

По законам природы, женщина может являться носительницей этой болезни, но заболевают и, соответсвенно, умирают от нее только мужчины. Однако, Капсула уверенно вступала в свои права на Земле и устанавливала здесь свои законы.

Все, что мы когда-либо знали о болезнях, теперь было бессмысленным. Прежние правила больше не работали.

Я взъерошил рукой свои светлые слегка кудрявые волосы. Было около шести часов утра, а на привал мы остановились в два ночи. Многие до сих пор спали, в том числе и Зед, мой друг-собутыльник. Сегодня он ночевал в красненькой «мазерати», которую кто-то оставил здесь – на пустыре.

«Я мечтал о такой тачке, чувак! Хочу представить, будто она принадлежит мне. Скоро мы все сдохнем, но одной моей мечте все-таки суждено сбыться!» – восклицал Зед, стоило ему заметить машину.

Когда какой-нибудь неизлечимый вирус вроде Капсулы захватывает планету, начинаешь осознавать, как тщетны материальные ценности перед лицом вечности. Где был сейчас хозяин этой «мазерати»? Да там же, где владелец какой-нибудь развалюхи из шестидесятых годов.

Большая часть человечества уже была уничтожена. Возможно, мы стали одними из последних людей на Земле.

Я даже не знал точно, заражен ли. Вычислить больного непросто, но уже на второй стадии все становится предельно ясно.

На первой стадии чумы наблюдаются перемены в поведении – человек становится чрезмерно раздражительным, его настроение быстро меняется, он много говорит, – или наоборот, в случае, если человек всегда был разговорчив, – и вообще ведет себя как собственная противоположность.

При этом наблюдаются озноб и лихорадка, высокая температура, слабость и ломота всего тела, жажда и тошнота.

Но как отличить больного от здорового, если мы все здесь ведем себя, как сумасшедшие, и состояние здоровья у каждого просто ужасное из-за переутомления? Никак, пока вирус не поразит следующие участки головного мозга.

На этой стадии шарики заезжают за ролики, и приходит белка. Человек бросается на окружающих и дерет собственную плоть. Он не помнит уже ничего. Ни себя, ни тебя. Здесь все до жути отвратительно – кашель с кровью и постоянная непрерывающаяся рвота. Тоже с кровью.

На третьей стадии человек превращается в настоящего зомби – начинает разлагаться, а вся его личность растворяется в, теперь бездушном, теле.

Но было кое-что, в чем я был почти уверен.

Зед был болен.

Я заметил это три дня назад. На его лице я наблюдал «маску чумы» – темные круги под глазами. За время миграции мы сильно сдружились, поэтому я хорошо его знал. Зед был человеком доброжелательным и общительным. Его можно было читать, как открытую книгу, но последние три дня он был сам не свой – жутко нервный, часто смотрел в пустоту и иногда не слышал, что я ему говорил. Его мимика стала иной: чаще всего он выглядел напуганным. Я всей своей рваной душой, если от нее конечно что-то вообще осталось, надеялся на то, что такие изменения вызваны не чумой, а стрессом.

Следовало убить его. Будущее человечества за жестокостью. Если заразился он, от него заразятся и другие. Оставив его в живых, я лишь отложу неизбежное, только с большими потерями.

Но отголоски старого Джейсона не позволят мне пустить пулю в голову лучшего друга до тех пор, пока я не лишусь надежды.

До Гудзона было совсем немного. Если будем идти в темпе, к ночи мы уже будем в городе. В безопасном городе, что важнее.

Я делал это ради Лили. Она неизменно оставалась моим якорем, даже после того, как погибла. Она бы не хотела, чтобы я закончил так же. И поэтому я буду бороться до последней капли крови.

Неожиданно Мия толкнула «К» в грудь. Тот отшатнулся, но удивленным не выглядел, как будто этого и ожидал. На вид ему легко можно было дать двадцать пять, но вел себя «К» так, будто ему не меньше семидесяти. В таком возрасте многие старики смиренно ждут смерти и говорят все напрямую.

Прямолинейность «К» иногда выводила меня из себя. Часто возникало острое желание врезать ему по физиономии. Это не исправило бы ситуацию, но зато мне бы от этого полегчало.

Может быть, такую ненависть к несчастному «К» питал только я. После пожара я сильно ожесточился и много из-за чего раздражался. В приступы моей ярости можно было даже подумать, будто я болен чумой. Все бы так подумали и пристрелили меня, точно хромую лошадь в Средневековье, если бы не понимали, что эти перемены в поведении были вызваны тем, что я лишился сестры. Гарантии того, что я здоров, впрочем, все равно не было.

Четыре недели назад мы встретили сумасшедшего старика, который бежал из Нью-Йорка. Он выглядел, как сумасшедший. Он говорил, как сумасшедший. Он трясся, как сумасшедший. Он, очевидно, был инфицирован.

– Не идите в город, – повторял он и хлопал стеклянными глазами. – Не идите в город!

Оливия – женщина лет тридцати пяти, – не задумываясь, всадила пулю ему в сердце. Я так пока не умел. Эта миниатюрная женщина с темными волосами и грубоватыми чертами лица была нашим лидером.

В семь часов Оливия подняла всех на ноги, и мы двинулись в путь. Шли мы на удивление быстро – к полудню уже были далеко от места ночлега. Эта женщина превосходила всех нас по сдержанности, целеустремленности и жестокости. Уложить больного ребенка одним выстрелом для нее было раз плюнуть: на вторую неделю дороги она пристрелила своего сына и мужа, подхвативших Капсулу.

Я все ломал голову: хорошо это или плохо? Хорошо – для нее, плохо – для остальных. Я не знал, всегда она была такого мнения о ценности человеческой жизни, или тут поработал апокалипсис, но ее девизом была следующая фраза: «спасется только тот, кто достоин жить». Такую хорошо бы написать на поздравительной открытке. Оливия была не из тех лидеров, кто стал бы возвращаться за отставшими. Здесь каждый был за себя, и это пришлось принять.

Мы не знали точного времени, но, судя по сумеркам, около восьми часов вечера. До берега реки оставалось минут десять бодрого хода.

Все так и было бы, если бы не…

Внезапно со стороны реки материализовалась фигура. Человек. Женщина. Она судорожно подергивала правой рукой. Я не мог ее разглядеть, но быстро догадался с кем, а точнее, с чем мы столкнулись.

– Вот черт, – тихо выругался я себе под нос.

Из темноты выползли еще двое, трое, четверо. Они появлялись из ниоткуда, окружая нас со всех сторон, как призраки, и становились рядом друг с другом, образовывая замкнутый круг.

Я в очередной раз почувствовал себя загнанной в ловушку овечкой.

– Черт, черт, черт!

Мертвенно-бледные лица были усеяны язвами, а тела покрыты струпьями. Зрелище из себя они представляли отвратительное. Я никогда не смогу спокойно спать.

Мы оказались в почти безвыходной ситуации. Остаться – значило быть сожранным зомби, бежать – значило быть сожранным зомби. Они окружили нас, а это было очень плохо.

Неожиданно Оливия открыла огонь.