Текст книги "Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом"
Автор книги: Диана Померанц
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 10
Отношения развиваются, у них есть свой жизненный цикл. Иногда они становятся более крепкими и зрелыми. Иногда умирают. Времена, когда мы с Чарльзом смеялись и он дарил мне цветы, стали редкими в нашей все более и более унылой совместной жизни.
Мои родители отмечали пятидесятилетний юбилей свадьбы и пригласили нас в ресторан Park Slope. Элли тогда исполнилось четыре года, и она стала необыкновенной красавицей. Я нарядила ее в белое платье с синей каймой и соломенную шляпку с синей лентой. Шестимесячный Сэм уже умел сидеть, поэтому мы попросили официанта подставить к столу детский стульчик.
Мать с отцом были красивой парой. У мамы в ее семьдесят два года не было ни одного седого волоса, она одевалась стильно и выглядела лет на десять моложе. Папа набрал вес и уже не был таким стройным, как раньше, но его широкая и искренняя улыбка располагала к нему людей любого возраста.
Официант разлил по бокалам Dom Pérignon. Чарльз сказал тост:
– За Марти и Риту, за папу и маму, дедушку и бабушку. Любим и равняемся на вас. Желаем, чтобы впереди был еще не один десяток счастливых лет!
Я посмотрела на Чарльза и подумала: «А сколько лет впереди у нас?»
– Сейчас я подарю вам подарки от нас всех, – произнесла Элли, и ее слова звучали, как звонкие капельки дождя, барабанящие по стеклу. Дочка вручила моим родителям три небольшие коробочки и конверт. В коробках лежали маленький, сделанный из керамики и красиво раскрашенный коттедж в английском стиле (от Элли), небольшая модель авиалайнера Boeing-747 (от Сэма), старая карта с надписью: «Город Манчестер, 1920 год» (от меня).
– Это город, в котором я родилась, – обрадовалась мама. – И это год моего рождения.
Тут она громко и продолжительно закашляла.
– Где леденцы Halls, дедушка? – спросила Элли и полезла в сумку моих родителей. – Сейчас я тебе их достану.
Мы с Чарльзом обменялись озабоченными взглядами. Когда приступ маминого кашля прошел, Элли спросила бабушку с дедушкой, понимают ли они смысл подарков.
– Эти три коробочки ведут к главному подарку, – заговорщически произнесла дочка и подтолкнула бабушке конверт. Внутри лежали билеты в Англию и брошюра с фотографиями английского коттеджа в районе Котсуолд и гостиниц, которые мы заказали моим родителям в Лондоне и Манчестере, где мама родилась и куда не ездила уже примерно лет пятьдесят.
Папа принялся горячо благодарить нас за подарок, а мама снова закашлялась. Совершенно не к месту Чарльз начал убеждать моих родителей после путешествия переехать поближе к нам, в Мэриленд. Он все говорил и говорил, буквально припер их к стенке. Теперь родители растерянно смотрели на подарок, будто их только что подкупили и теперь мама и папа не имеют права отказать нам в переезде. В какой-то момент мне захотелось закричать: «Это ты хотел большой дом и домашний офис вдали от цивилизации, это ты хотел детей! Почему кто-то другой должен платить за твои мечты?!» Но мама опередила меня:
– Хорошо, Чарльз, после возвращения из Англии мы посмотрим дома, которые выставлены на продажу, – произнесла она и тут же перевела разговор на другую тему. Я прекрасно знала, что мама не хочет уезжать из Нью-Йорка.
Но Чарльза обещание вполне устроило. Бьюсь об заклад, он уже рассчитал, сколько новых пациентов я смогу взять и насколько увеличится наш доход. По дороге из ресторана муж уже планировал новые траты:
– Знаешь, Ди, мы не обязаны искать большой новый дом, давай просто сделаем пристройку! Боб обещал мне дать телефон толкового архитектора, в субботу тот мог бы приехать и посмотреть, что можно сделать.
– Погоди, Чарльз, давай не будем так торопиться. Ты же видел: моя мама не в лучшей форме, я не уверена, что в таком состоянии она осилит переезд.
В субботу я взяла детей и поехала с ними в гости к подруге Эллисон. Когда я вернулась, оказалось, архитектор все-таки приезжал. Чарльз не стал отменять встречу! Я решила серьезно поговорить о новых тратах после того, как уложу уставших детей спать. Но, спустившись в гостиную, я увидела разожженный камин, вино и бокалы, а также довольного Чарльза с планом пристройки, где архитектор добавил пару дополнительных комнат для моих родителей.
– Зачем им тратить время и деньги на покупку дома и приезды к нам, Ди? Мы можем жить все вместе. Я знаю, что ты беспокоишься из-за матери. Она будет под твоим присмотром, так же будет спокойнее.
Я знала, что Чарльз манипулирует мной. Что на самом деле его заботят лишь собственные планы. Но мне понравилось предложение мужа жить вместе с родителями. И, если быть до конца откровенной, помощь с детьми, пусть даже минимальная, была бы очень кстати.
Вернувшись из Англии, мама призналась, что у нее рак легких с метастазами. Что состояние ее резко ухудшилось и она не рассчитывает прожить больше года. Я мягко вернулась к теме переезда, на сей раз, чтобы помогать и поддерживать ее саму, но мама заявила, что умрет в своем доме в Нью-Йорке.
В другое время эта новость буквально раздавила бы меня, но с двумя детьми, один из которых начал ползать и пихать в рот все, что попадается на пути, а второй ревновал и бесился, что мир больше не вертится вокруг него, – с такими детьми я могла позволить себе плакать и переживать только по ночам.
Неделю Чарльз никак не комментировал известие о маминой болезни. Не потому, что хотел дать мне время на осознание, а потому что сам негодовал, что все пошло не так, и не знал, что теперь делать.
Я удивилась, когда архитектор нагрянул к нам во второй раз, и заподозрила, что у Чарльза созрел план Б. И не ошиблась. За ужином муж завел разговор о моей продуктивности:
– Я заметил, Ди, что ты тратишь колоссальное количество времени на отчеты после встречи с пациентами. Дело пойдет гораздо быстрее, если ты станешь наговаривать их на диктофон, а потом мой секретарь все расшифрует.
– Ну уж нет, Чарльз. Когда я пишу, то по-другому обдумываю фразы. Потом еще редактирую написанное. Уверена, что расшифровки будут гораздо хуже по качеству. Однако спасибо за предложение.
Через пару дней муж вернулся с новыми идеями. Он показал мне свое расписание:
– Смотри, в эти дни, сразу после консультаций, я мог бы отвозить детей в спортивные секции. А вот в эти дни, пока у Сэма дневной сон, занимался бы с Элли рисованием. Ты же можешь спокойно взять двух-трех дополнительных пациентов. Что скажешь?
План был прекрасен. Но я решила не спешить и дать Чарльзу право сделать первый шаг. Пусть сначала он запишет детей в секции и свозит хотя бы раз, а уж потом я подстроюсь и возьму еще клиентов.
Прошла пара недель, но ничего не сдвинулось с мертвой точки. Иногда муж находил себе оправдания и несколько раз просто обвинил меня в том, что я ему не напомнила. Когда я перебираю в памяти раннее детство детей, мне порой кажется, что Чарльз активно принимал участие в их воспитании и развитии. Но когда я силюсь вспомнить конкретные действия, то осознаю, что большая часть его «активностей» так и осталась в форме планов.
* * *
Настал день, когда архитектор прислал смету на строительство пристройки к дому. Цена оказалась астрономической. Увидев ее, Чарльз был вне себя от гнева.
– О чем он только думал? Я что, похож на мультимиллионера? Или на дурака?!
– Чарльз, я не думаю, что во всем виноват Лез. Мы постоянно увеличивали площадь пристройки и добавляли разные «навороты». Давай ограничимся скромным проектом. Большой дом – это прекрасно, но мы вполне обойдемся вариантом поскромнее.
– Мы просто не будем торопиться с выплатой гонорара Лезу, – отрезал муж, не желая признавать свою вину.
Он обожал затевать грандиозные проекты, а если не мог довести их до конца, просто перекладывал на кого-то ответственность и выражал свое разочарование злобой и раздражением.
После долгих обсуждений мы решили посмотреть, что можно купить на вторичном рынке недвижимости. Мы обозначили нашему риелтору Тиму максимальную цену, и он предложил старый дом 1753 года постройки в самом конце улицы Сент-Джонс-Лейн, окруженный таким количеством деревьев, что казалось, будто находишься в сельской местности. В доме было пять спален, две из которых мы легко могли переделать в рабочие кабинеты и принимать там клиентов. Нас не смутили слегка неровные полы и довольно низкие потолки: было в этом какое-то успокаивающее очарование и теплота Старого Света. Чарльза больше всего устраивала цена, мы подписали договор, как только нашли покупателей на наш дом, и переехали в июле 1993 года.
Мама умерла 12 февраля 1994 года. Элли на тот момент было шесть лет, а Сэму два с половиной. Я разрывалась между ними, организацией похорон и папой, который находился в предынфарктном состоянии. На похороны приехали наши родственники, включая тех, кого я даже не узнала бы, встретив на улице. Когда все закончилось, я вдруг поймала себя на мысли, что больше не могу позвонить маме и перемыть гостям косточки. В нескольких метрах от меня были папа, муж и двое моих детей, а я плакала на кухне и чувствовала себя маленькой девочкой, заблудившейся, напуганной и бесконечно одинокой.
Часть 2
Август 1998 – июль 1999
Глава 11
Стая птиц летела на юг.
– Мама, смотри, вот та маленькая птичка сильно отстала от остальной стаи.
Я съехала с дороги на обочину, чтобы мы могли посмотреть, как будут разворачиваться драматические события над нашей головой.
– Птичка пытается догнать остальных, мама. А если она отстанет?
– Сэмми, я не думаю, что это произойдет.
– А что, если птичку съест коршун или другой хищник?
– Мама этой птички ее защитит.
Тонкая игра нежного августовского света всегда говорила мне о том, что круговорот времени вскоре принесет сентябрьскую мягкость. Всегда. Не воспоминания, а ощущения: прохлада ветерка, чистое синее небо с легкой примесью северной серости, звуки, которые кажутся более приглушенными. Только сейчас, спустя много лет, я понимаю, что после нежности неизбежно приходит всепоглощающее чувство тоски.
Мы смотрели, как в белесо-синем небе одинокая птичка изо всех сил старалась нагнать далеко улетевшую от нее стаю. Сидели и слушали тишину, ощущая дувший из открытого окна свежий ветерок.
– Мама, смотри, кажется, птичка нагоняет остальных!
– Ух ты! Судя по всему, ты прав. Быстро летит, да? Потрясающе!
– Мама, глядя на это, мне хочется плакать от счастья.
– И мне тоже, Сэмми. Нам надо запомнить эту птичку, верно, сынок?
Я радовалась тому, что мой мальчик умеет так сопереживать живому и так глубоко чувствует. И надеялась, что у дочери тоже будут моменты, когда ей захочется плакать от счастья.
Глава 12
Мне совершенно не хотелось ехать в Вашингтон. Дорога не близкая, ехать долго. И потом я только полгода назад делала маммографию у прекрасного специалиста, и он заверил, что все в порядке.
Если бы я просто что-то нащупала, то, пожалуй, не стала бы сильно переживать. Но мой сосок стал меньше – по сравнению со вторым, по сравнению с тем, каким был пару недель назад. И эту разницу сложно было игнорировать.
Прием у доктора был назначен на понедельник, и я на несколько дней «отпустила» ситуацию. За последние годы я научилась загонять проблемы в самые далекие уголки подсознания и не подавать вида, что что-то не так. Я настолько хорошо умела сдерживать свои чувства и показывать окружающим то, что я сильная и непобедимая, что привычка стала второй натурой. Многие знакомые видели во мне человека, способного преодолеть любые сложности. Что говорить, даже Чарльз воспринимал меня именно так.
Доктор Сагер был тучным, похожим на медведя мужчиной с окладистой бородой. Он тепло поприветствовал меня и даже пошутил. Никогда не забуду выражение лица моего врача, когда он увидел уменьшившийся сосок. Наши глаза встретились, и я поняла, что мысленно он уже поставил диагноз.
– Диана, вам сегодня же надо сделать маммографию. Мы можем выполнить ее здесь, но я бы предпочел, чтобы вы обратились туда, где проходили обследование в прошлый раз, потому что там есть ваши старые снимки. Я позвоню им и закажу время на вторую половину дня.
Врач вышел из кабинета, а медсестра принялась болтать о погоде и еще о чем-то несущественном. Я застегивала пуговицы на блузке и пропустила одну.
– Диана, вас примут сегодня, но говорят, что не могут найти старые рентгенограммы… Может быть, они лежат у вас дома? – произнес доктор Сагер через приоткрытую дверь.
– Черт. Наверное, лежат. Я сначала заберу снимки, а потом поеду на обследование.
Уже сидя в машине, я позвонила доктору Бракен и сообщила, что опоздаю, потому что должна заехать домой.
– Пожалуйста, приезжайте до трех часов, – предупредила меня секретарша. – Врач сегодня заканчивает раньше обычного из-за праздника Йом-Киппур[17]17
Йом-Киппур – в иудаизме самый важный из праздников, день поста, покаяния и отпущения грехов.
[Закрыть].
Я обещала успеть. Потом позвонила Чарльзу. Не помню, что он мне сказал, но точно не предложил отменить своих пациентов, чтобы составить мне компанию. А я не попросила. Как и все остальное в жизни, я и это была в состоянии сделать сама.
Я заехала домой, нашла распечатки и негативы, после чего успела до трех часов на маммографию. На меня немедленно напялили дурацкий халат, сделанный из бумаги и пластика. Я всей душой ненавидела эти халаты. Сделали двадцать или тридцать снимков, для которых я принимала неудобные и даже болезненные позы. Я практически стала экспертом в том, чтобы заставлять себя не чувствовать дискомфорт. Переодевшись, я устроилась в коридоре возле стопки журналов и листала их один за другим, как будто искала что-то конкретное.
Наконец, меня приняла доктор Бракен. Мы были хорошо знакомы. Я делала у нее свое первое УЗИ, когда была беременна Сэмми. Наши дети учились в одном классе. В довершение всего, мы ходили в одну и ту же синагогу. Когда я вошла в кабинет, вид у нее был немного ошарашенный.
– Диана, надо сделать биопсию. Необязательно сегодня, но, если ты уже здесь, мы можем начать – много времени процедура не займет. Я бы рекомендовала выполнить ее сейчас.
Это было предложение, от которого я не могла отказаться, даже если бы очень хотела. Во время короткой процедуры доктор Бракен вела со мной светский, ни к чему не обязывающий разговор и потом произнесла:
– Диана, в наши дни реконструкцию груди делают просто замечательно.
Как только я это услышала, то поняла, что дело плохо. Врач сообразила, что сказала лишнее, и поспешила добавить:
– Но давай не будем бежать впереди паровоза. Сегодня вторник, и результаты должны быть готовы утром в четверг. Я тебе позвоню, как только их получу.
Когда я вышла из офиса доктора Бракен, была уже почти половина пятого. На небе появились розовые полоски, и на улицах казалось тише, как обычно бывает в предпраздничные дни. Эта тишина была созвучна ощущению пустоты и одиночества в моей душе.
Я ехала в школу, чтобы забрать Элли и Сэма, а в голове у меня стучала фраза: «Они слишком маленькие, чтобы потерять мать. Слишком маленькие, чтобы потерять мать».
В четверг, 1 октября 1998 года, стояла неожиданно теплая погода. Не в силах просто сидеть и ждать результатов, я позвонила психоаналитику доктору Путман и уговорила принять меня через полчаса. После того как я озвучила ей причину своей просьбы, она не смогла отказать.
В кабинете доктора Путман я сразу же легла на диван и молча уставилась в потолок.
– Ты получила результаты анализов? – спросила она после долгого молчания.
– Еще нет, – мне показалось, что мой собственный голос звучит как бы издалека, словно говорю не я, а кто-то другой. – Но у меня нет никаких сомнений… – я помолчала и через некоторое время продолжила: – В том, какими они будут.
Потом я громко разрыдалась. Рыдания вырвались откуда-то из самой глубины моего тела, стенки которого показались мне тонкими и эфемерными.
Я знала, что надо выплакаться здесь и сейчас, чтобы потом снова притворяться сильной при детях и даже при Чарльзе.
– Элли и Сэмми всего десять и семь. Дети в таком возрасте обязаны иметь маму. Я не готова их оставить.
Каждое сказанное слово резало горло, словно наждачная бумага. В тот момент я была настолько охвачена тревогой за сына с дочерью, что не могла думать о чем-либо другом. Когда пришло время уходить, я с большим трудом поднялась с дивана. Не хотела возвращаться домой, знала, что меня там ждет.
Так и случилось. Красная лампочка на автоответчике – мне пришло сообщение.
– Диана, это доктор Бракен. Я получила результаты анализов. Позвони мне и попроси секретаря соединить.
Я сделала глубокий вдох и набрала номер. Меня моментально соединили. Голос доктора был мягким, ровным и уверенным.
– Диана, это рак. Ты можешь подъехать, чтобы мы поговорили?
Я отменила пациентов, назначенных на тот день, и поехала к ней. Все, что я помню из той поездки: на мне были сандалии, и я нервно шевелила пальцами ног. Чарльзу звонить не стала, зная, что ему понадобятся подробности, которых у меня пока не было.
Мы достаточно долго говорили с доктором Бракен. Я помню ее доброту и то, что она старалась меня поддержать. Я была спокойной, потому что находилась в шоковом состоянии, и помню только урывками содержание нашего разговора.
– Диана, в первую очередь тебе надо встретиться с хирургом. Я рекомендую тебе проконсультироваться, по крайней мере, у трех. Я дам тебе контакты хирургов – женщин и мужчин, и ты решишь, с кем тебе комфортней работать.
Я рассеянно глядела в окно, потерявшись в белых кучевых облаках. По небу на юг пролетела стая птиц, убегающих прочь от приближающейся зимы. Я смотрела стае вслед, пока она не скрылась из виду, и жалела, что так же не могу сбежать от того, что ждет меня впереди.
– До операции тебе предстоит сдать массу анализов и сделать много тестов, но все рекомендации по лечению ты услышишь только после нее, – произнесла доктор и снова принялась забрасывать меня информацией. Она говорила о генетическом тестировании и о результатах гистологических исследований. Слова, слова, слова.
Я вышла из офиса доктора Бракен, спустилась на лифте на первый этаж и выбралась из лобби на залитую солнцем улицу. От яркого света у меня начали слезиться глаза, и мне показалось, что я ослепла. А может быть, в них просто попала тушь для ресниц.
Глава 13
Как и обещала доктор Бракен, мне назначили кучу анализов. Я завела специальный ежедневник, где расписывала, где и во сколько должна быть. С учетом пациентов и детей, которых надо было возить в школу и на кружки, мой график стал настолько плотным, что думать о болезни было совершенно некогда.
Конечно, я рассказала папе и ближайшим друзьям. В своем стремлении поддержать они иногда сопровождали меня в клинику или, если я не успевала, брали на себя детей. Чарльз ни разу не поехал со мной ни на одну из процедур, не изменил ничего в своем расписании. В приоритете всегда были его пациенты, его работа. Я убеждала себя, что это нормально. Что это участь любого, кто живет с успешным врачом.
Чаще всего мне помогал папа. К сожалению, я не была благодарной дочерью и зачастую вела себя с ним раздраженно и грубо. Лишь гораздо позже я поняла, почему так внутренне противилась тому, что отец хотел помочь: в те минуты мне был необходим муж. В отличие от Чарльза, папа обожал свою жену и готов был ради нее на все. Я и представить себе не могу, чтобы он уехал на работу, а мама одна поехала в больницу.
Однако на первую операцию Чарльз со мной поехал. Чтобы не торчать в коридоре, муж ушел в больничную библиотеку, поэтому когда операция закончилась и хирург к нему вышел, то не смог его найти.
– Да я же говорил доктору, где буду, – удивленно сказал Чарльз.
С цветами получилось неловко. Когда мне в палату принесли букет, я подумала, что он от мужа, и поблагодарила его. Оказалось, цветы прислала Эллисон, моя подруга. Чарльза, похоже, этот эпизод не смутил.
Просто удивительно, сколько людей тогда захотели мне помочь. Кто-то брал детей, кто-то приносил готовые домашние обеды. Однажды вечером я сказала Чарльзу о том, что все очень ко мне добры.
– Я не думаю, что это имеет какое-либо отношение к твоей собственной персоне. Услышав слово «рак», люди начинают нервничать. Именно поэтому они звонят и привозят нам готовые обеды.
Никогда не забуду этих слов. Чарльз во многом считал себя лучше меня, но из нас двоих меня всегда любили больше, чем его. При любой возможности муж стремился это обесценить. Даже тогда, когда мне критически нужна была поддержка, если не от него, то хотя бы от других.
Позже выяснилось, что лампэктомия[18]18
Лампэктомия – операция по удалению патологических тканей молочной железы вместе с фрагментом окружающих их здоровых тканей (такой фрагмент называется хирургическим краем).
[Закрыть] не решила проблему. На краях раны остались раковые клетки. Нужно было делать мастэктомию – удаление молочной железы.
Следующую операцию, запланированную через две недели, назначили на полдень. В то утро я напекла брауни, а также приготовила ужин. Я должна была вернуться домой на следующее утро. Вспоминая то время, мне кажется, что я вела себя так, как будто мне собирались удалять бородавку.
Я приехала в Женский хирургический центр и была приятно удивлена заботе и вниманию, с которыми со мной там обращались.
– Вот тебе, дорогуша, халат, ночнушка и тапочки. Я зайду, как только ты переоденешься, – сказала медсестра Тина. Это была женщина чуть старше пятидесяти, с добрыми глазами и мягким голосом. Медсестра вернулась через несколько минут и дала мне подогретое одеяло.
– Вот, завернись в одеяло, здесь может быть даже очень прохладно, – сказала она и набросила мне его на плечи.
В бригаде хирургов и медсестер были только женщины, и все они окружили меня добротой. Кто-то пару минут помассировал шею, кто-то нежно погладил и легонько сжал мою руку, кто-то накинул второе одеяло, потому что в операционной всегда прохладно. Такая забота помогла мне спокойно пережить то, что Чарльз не стал сопровождать меня в Центр, ссылаясь на утреннего пациента, зато пообещал навестить после операции.
Муж действительно приехал, но не один, а с Элли. Не знаю, о чем он говорил с доктором и что из этого услышала дочь, но с ней случилась истерика, и потом девочку долго успокаивали, сначала мой папа, а потом сам Чарльз. Когда я вернулась домой, Элли была молчаливой и угрюмой. Когда я думаю об этом сейчас, то готова кричать от злости на мужа, но больше на себя за то, что была словно парализована собственной беспомощностью.
Приблизительно через десять дней после мастэктомии мне надо было снять швы и узнать результат гистологического исследования. Тридцать лет назад моей маме делали похожую операцию на груди и удалили три узла, после чего она прекрасно прожила еще двадцать пять лет. Я предполагала, что меня ждет такая же участь. Как обычно, Чарльз уехал на работу, а меня отвезла к врачу еще одна близкая подруга, Лиза.
– А ваш муж разве не приехал? – удивилась доктор Карлтон и после короткой паузы продолжила: – Диана, есть проблемы. Распространение раковых клеток оказалось шире, чем мы предполагали. Глубина поражения более шести сантиметров, и у вас десять подтвержденных узлов.
– Десять?! Да как такое может быть?! – я была просто в ужасе. – Шесть месяцев назад ничего не было, маммография была абсолютно чистой!
Я не могла удержаться и заплакала. Казалось, мне только что зачитали смертный приговор. Когда я зашла в комнату, в которой меня ждала Лиза, я была не в состоянии вымолвить и слова. Подруга все поняла по выражению моего лица. Мы доехали до дома в гробовом молчании.
Я не имела права раскисать. Не могла позволить себе терять время. Я записалась на прием к четырем онкологам, чтобы в итоге выбрать одного из них. Сказала Чарльзу, что мне нужно его мнение, что сама я не смогу определить, кто больше подходит, и муж поехал на все четыре консультации. Доктора рекомендовали одно и то же: операция, восемь курсов химиотерапии, потом высокодозная химиотерапия, пересадка стволовых клеток и тридцатидневный курс лучевой терапии. На лечение должен был уйти приблизительно год.
Чарльз задавал вопросы, выбирал. В тот период своей жизни я хотела, чтобы обо мне заботились, все за меня решали. Хотела чувствовать себя зависимой от кого-то.
Когда выбор был сделан и даты определены, у меня возникло желание поблагодарить Чарльза за участие, и я приготовила его любимые блюда, дополнив их бутылкой дорогого вина. Я подняла бокал и сказала, что теперь, как никогда прежде, стараюсь найти ценность в каждом прожитом дне. Муж поднял глаза от своей тарелки и спросил:
– На протяжении всего следующего года мы только и будем говорить о раке, да? До того как ты в очередной раз начнешь выступать на эту тему, не могла бы спросить меня, хочу ли я об этом говорить?
Я так мечтала, чтобы Чарльз меня поддержал, и мне так была нужна его помощь, что я игнорировала слишком многое. После этих фраз я больше не говорила с мужем о своей болезни.
Как-то, воскресным осенним днем, вскоре после операций, солнце ненадолго выглянуло из-за туч. Мы с Чарльзом отвезли детей в парк, чтобы они могли покататься на велосипедах и поглядеть на лягушек в пруду.
Мы сидели на скамейке. Я потянулась к его руке. Мускул на его щеке задергался.
– Ты очень напряжен, – произнесла я и дотронулась до его ладони.
Он брезгливо поморщился.
– Мне неприятно. У меня на это нет времени. Я не могу делать больше того, что уже делаю.
Я убрала свою руку. И поняла, что как женщина я Чарльзу уже не нужна.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?