Текст книги "Пока течет река"

Снаружи Бен гладил гриву своей новой подруги по имени Флит. А когда из дома вышел владелец лошади, он был не похож на себя прежнего. Постаревший. С сединой в волосах.

– Спасибо, – сказал он рассеянно, беря поводья из руки Бена.

Было похоже на то, что любопытство Бена останется неудовлетворенным и он так и не узнает подоплеку всего этого: появления на улице удивительного незнакомца, победной игры с переливчатым шариком в качестве приза, загадочного визита мистера Армстронга в нехороший дом.

Уже сунув ногу в стремя, Армстронг задержался, и у Бена снова пробудилась надежда.

– Ты ведь знаешь маленькую девочку по имени Алиса?

– Алиса? Они редко бывают на улице, и Алиса не отходит от своей мамы. Она очень робкая: когда думает, что на нее смотрят, сразу прячет лицо за маминой юбкой, но сама оттуда подглядывает – пару раз я это замечал.

– Сколько ей лет, как по-твоему?

– Года четыре.

Армстронг кивнул и задумчиво наморщил лоб. Бен чувствовал, что за этими расспросами скрывается нечто сложное, превосходящее его понимание.

– Когда ты видел ее в последний раз?

– Вчера, ближе к вечеру.

– Где это было?

– Рядом с лавкой Макгрегори. Они вышли оттуда вдвоем с мамой и потом пошли по тропе.

– А чем торгует этот Макгрегори?

– Он аптекарь.

– У матери было что-нибудь в руках?

Бен постарался вспомнить:

– Да, был какой-то сверток.

– Большой?

Мальчик показал руками какой, и Армстронг убедился, что размерами сверток примерно соответствовал флакону, который он унес из комнаты и сейчас хранил в кармане.

– По тропе, говоришь? А куда ведет эта тропа?

– Да, в общем-то, никуда.

– Так не бывает, чтобы тропа совсем никуда не вела.

– В той стороне только река.

Армстронг замолчал. Ему представилась картина: молодая женщина заходит в аптеку, чтобы купить флакон с ядом, а потом ведет свою дочку в сторону реки.

– Ты видел, как они шли обратно?

– Нет.

– Или… может, миссис Армстронг вернулась одна?

– Нет, я тогда уже был дома, проедал семейные доходы.

Бен был сбит с толку. Он уже сообразил, что дело тут нешуточное, но в чем именно было это дело – догадаться не мог. Он взглянул на Армстронга, пытаясь понять, насколько полезной оказалась его информация. Что бы сейчас ни происходило, Бену хотелось в этом поучаствовать вместе с человеком, который кормил яблоками свою породистую лошадь, носил в карманах стеклянные шарики, имел весьма устрашающий вид, но говорил очень добрым голосом. Однако темнокожий обладатель прекрасной лошади отнюдь не выглядел счастливым, и это огорчало Бена.

– Ты не мог бы показать мне дорогу к аптеке, Бен?

– Я вас провожу.

Когда они шли по улице, мужчина казался погруженным в мрачные раздумья, и Бен, сам того не заметив, также помрачнел и задумался, сознавая свою причастность к какой-то печальной драме.

Так они добрались до маленького кирпичного здания, над запыленным окошком которого кто-то очень давно намалевал слово «Аптека», но с тех пор краска выцвела, и буквы были едва различимы. Человек за прилавком – тщедушный, с клочковатой бородкой – уставился на вошедших. Появление незнакомца его заметно встревожило, но при виде юного Бена он слегка успокоился.

– Чем могу помочь?

– Я насчет вот этого.

Аптекарь мельком взглянул на предъявленный флакон:

– Наполнить повторно?

– Я не хочу больше этой дряни. Думаю, всем пошло бы только на пользу, будь ее поменьше.

Аптекарь уставился на него пустым взглядом, но предпочел обойтись без комментариев.

Армстронг вынул затычку из горлышка и поднес флакон к носу аптекаря. Там на донышке еще была жидкость. Вполне достаточно, чтобы ее резкий запах проник в ноздри и послал срочное предупреждение мозгу. И не было нужды уточнять, чего именно следует опасаться. Запах сам по себе был тревожным сигналом.

Теперь аптекарь занервничал.

– Вы помните, кому это продали?

– Я много чего продаю. Люди покупают вот это… – он кивком указал на флакон, поставленный Армстронгом на прилавок, – для самых разных целей.

– Например?

Аптекарь пожал плечами:

– Травят тлю.

– Тлю? В декабре?

Человечек с притворно невинным видом поднял глаза на Армстронга:

– А кто говорил о декабре?

– Я говорю о декабре. Вы не далее как вчера продали это молодой женщине.

Адамово яблоко аптекаря заходило ходуном.

– Вы друг этой молодой женщины, да? Не то чтобы я ее запомнил. То есть я точно не помню, которая из них… Они заходят, покупают и уходят. Им нужны самые разные вещи. Для всевозможных надобностей. Насколько понимаю, вы не приходитесь ей родным отцом… – Он сделал паузу, но не дождался ответа и продолжил: – Тогда, видимо, вы ее покровитель?

Армстронг был джентльменом до мозга костей, но при необходимости умел предстать в далеко не джентльменском образе. И теперь он по-особенному взглянул на аптекаря, который мигом струхнул.

– Что вы, собственно, хотите?

– Узнать правду.

– Спрашивайте.

– Ребенок был с ней?

– Маленькая девочка? – Он как будто удивился. – Да.

– В какую сторону они направились после аптеки?

Аптекарь указал пальцем.

– К реке?

Тот пожал плечами:

– Откуда мне знать, куда именно?

Армстронг продолжил допрос негромко и спокойно, но угроза в его голосе была недвусмысленной:

– Отчаявшаяся молодая мать приходит к вам со своим ребенком, покупает яд, и вы не задаетесь вопросом, куда она отправится потом и что планирует сделать? Или несколько лишних пенсов для вас важнее любых последствий этой сделки?

– Сэр, если неизвестная мне женщина находится в затруднительном положении, кто должен прийти ей на помощь, как по-вашему? Я или в первую очередь тот, кто ее до этого довел? Если она для вас что-то значит, мистер… мистер Как-вас-там, обращайтесь по другому адресу – к тому, кто ее охмурил и бросил. Это он в ответе за все, а я и знать не хочу, что там случилось. Я простой торговец, мое дело сторона.

– То есть ты невинно сбываешь отраву девчонкам, которым вдруг приспичило бороться с тлей на розах в середине декабря?

У аптекаря хватило такта стыдливо потупить взор, хотя неизвестно, что стало побудительной причиной: чувство стыда или же страх перед непредсказуемым Армстронгом.

– Наши законы не обязывают аптекаря знать повадки садовых вредителей, – только и сказал он.

– Куда теперь, сэр? – с готовностью спросил Бен, когда они снова оказались на улице.

– Думаю, здесь я с делами покончил. На сегодня, во всяком случае. Давай-ка прогуляемся до реки.

По дороге туда Бен начал отставать; походка его сделалась нетвердой. Первым достигнув реки, Армстронг оглянулся в поисках мальчика и увидел, что тот стоит с позеленевшим лицом, опираясь на ствол дерева.

– В чем дело, Бен?

Тот всхлипнул:

– Простите, сэр, я съел часть зеленого яблока, которое вы дали мне для Флит, и теперь у меня скрутило живот…

– Неудивительно, эти яблоки очень кислые. Что ты сегодня ел?

– Ничего, сэр.

– Ты не завтракал?

Бен отрицательно мотнул головой. Армстронг про себя обругал мясника, не следившего за питанием своих детей.

– На пустой желудок хуже нет этой кислятины. – Армстронг достал из кармана фляжку. – На, попей.

Мальчишка сделал глоток и скривился:

– Какая гадость, сэр, меня от нее сейчас вывернет.

– В том и задумка. Холодный чай поможет тебе очистить желудок. Пей до дна.

Бен запрокинул фляжку и с гримасой отвращения допил чай. И его тут же вырвало на траву.

– Хорошо. Еще что-то осталось? Да? Продолжай, пусть все выйдет.

Пока он корчился и стонал на берегу реки под наблюдением Флит, Армстронг успел сходить на главную улицу, купил там три сдобные булочки и по возвращении дал две из них Бену («Вот, наполни желудок»), а третью съел сам.

Оба уселись на склоне; мальчишка подкреплялся булочками, а мужчина созерцал мощное движение воды. В таком полноводном состоянии река была менее шумной, чем при медленном, еле заметном течении. Никакого ленивого плеска мелких волн о берег; только единый целеустремленный поток, сопровождаемый легким журчанием, когда вода омывала камни на береговой кромке. Сквозь это журчание проступал низкий гул сродни тому, что остается у вас в ушах после удара колокола, когда сам звон уже угас. Это был скорее отзвук, чем настоящий звук, – как нераскрашенный карандашный набросок по сравнению с картиной. Армстронг прислушивался к нему и в своем воображении плыл вместе с потоком.

Неподалеку находился простой деревянный мост. Под ним река текла особенно быстро, готовая подхватить и унести прочь любой брошенный в воду предмет. И Армстронг представил себе женщину с маленькой девочкой на этом мосту темным холодным вечером. Он не решился даже в мыслях воссоздать сцену с утоплением ребенка, но все равно ощутил отчаяние и душевное смятение женщины, и его сердце сжалось от горя и ужаса. Армстронг отрешенно обвел взглядом пространство реки выше и ниже по течению, сам не зная, что ожидал там увидеть. Не ребенка, конечно, – только не сейчас.

Придя в себя, он заметил, как сильно похолодало за последние часы. Его тело плохо переносило зимнюю стужу, чувствуя ее кожей даже сквозь шерстяное пальто и слои одежды под ним. В густых прибрежных зарослях таился сумрак. Коричневые и золотые краски осени давно исчезли, а до весеннего потепления было еще далеко. Казалось, только чудо способно оживить голые черные ветви, опушить вершины деревьев зеленью молодой листвы. Глядя на эти ветви сейчас, можно было подумать, что жизнь покинула их навсегда.

Он попытался отвлечься от печальных мыслей. Повернулся к Бену, который теперь был уже больше похож на прежнего себя:

– Когда подрастешь, будешь помогать отцу в мясной лавке?

Бен мотнул головой:

– Не, я сбегу из дома.

– По-твоему, это хороший план?

– Это семейная традиция. Так сделал мой второй по старшинству брат, а потом третий, и следующая очередь моя, потому что папе хватает одного помощника в лавке. Мы, все остальные, ему не нужны, так что я скоро сбегу – дождусь только теплой погоды. Может, повезет в других местах.

– И каким делом ты хотел бы заняться?

– Это я пойму, как только найду дело по душе.

– Вот что, Бен, когда наступит время сбегать из дома, ты можешь прийти ко мне. У меня ферма в Келмскотте, где всегда найдется работа для честного малого, если он не боится запачкать руки. Просто доберись до Келмскотта и там спроси дорогу к дому Армстронгов.

В первый миг Бен даже не поверил такой нежданно подвернувшейся удаче. Затем он сделал долгий глубокий вдох и на одном выдохе выпалил многократное:

– Спасибо, сэр! Спасибо, сэр! Спасибо!..

Новые друзья пожали руки, закрепляя договоренность, и на том расстались.

В приподнятом настроении Бен отправился домой. Еще не было и десяти часов, но этот едва начавшийся день оказался богатым на события, как никакой другой. Внезапно его юную голову посетила догадка, объяснявшая, почему Армстронг был так печален.

– Сэр? – позвал он, бегом возвращаясь к Армстронгу, который уже сел на свою лошадь.

– Что такое?

– Алиса – он ведь умерла, да?

Армстронг посмотрел на реку, на ее быстрое, неослабевающее течение.

Была ли девочка мертва?

Он ослабил поводья и поглубже вставил ноги в стремена.

– Я не знаю, Бен. Но очень хотел бы это узнать. А вот ее мама действительно мертва.

Бен подождал, не добавит ли он что-нибудь к сказанному, но не дождался и, развернувшись, вновь зашагал к своему дому. Мистер Армстронг, фермер из Келмскотта. Когда наступит подходящее время, он сбежит от своей родни – и станет частью этой истории.

Армстронг послал Флит вперед легкой рысью. Сидя в седле, он плакал, горюя о потере внучки, которую никогда не видел.

Он всегда тяжело переживал страдания любых живых существ. Забивая животных на своей ферме, он старался не причинять им боль и потому делал это собственноручно вместо того, чтобы поручить забой кому-нибудь из работников. Он тщательно затачивал нож, успокаивал свиней добрым словом, отвлекал их внимание желудями, а затем – одно быстрое, выверенное движение лезвием, и все. Ни страха, ни боли они не испытывали. Но утопить ребенка? Такое он просто не мог себе представить. Некоторые фермеры убивали заболевших животных, ну а топить лишних котят и щенков в мешках было и вовсе обычным делом, но он никогда так не поступал. Смерть может быть необходимостью в фермерском хозяйстве, но страдания – ни в коем случае.

Армстронг плакал, и, как водится, одна утрата повлекла за собой воспоминания о других. Он подумал о своей любимице, о самой умной и доброжелательной из всех свиней, каких он знавал на протяжении тридцати лет фермерства, и вновь пережил боль тех утренних часов двухлетней давности, когда обнаружил ее исчезновение.

– Что случилось с Мод в ту ночь, Флит? Меня до сих пор гнетет неизвестность. Понятно, что кто-то похитил ее, но как похитителям удалось сделать это так тихо? Ты же знаешь, какой она была, Флит. Она сразу подняла бы шум при появлении чужаков. И зачем кому-то красть именно свиноматку? Я еще могу понять кражу свиньи, выращенной на убой, – чего только люди не сделают с голоду, – но у племенных свиней мясо жесткое и невкусное, разве они этого не знали? Зачем кому-то понадобилась огромная старая Мод, когда рядом было много молодых упитанных хрюшек?

В этой связи его терзала еще одна невыносимая мысль: человек, настолько бестолковый, что похитил самую крупную и старую свинью вместо более молодых, с нежным мясом, наверняка владел мясницким ножом не лучше, чем разбирался в свиньях, и потому вряд ли смог забить свою добычу, не причинив ей страданий.

Армстронг считал себя вполне удачливым человеком: природа наделила его крепким здоровьем, силой и умом, а необычность происхождения – он был сыном графа и чернокожей служанки – обернулась не только сложностями, но и кое-какими преимуществами. В детстве он был одинок, но получил отличное образование, а когда пришло время выбирать свой путь в жизни, ему выделили на это приличный стартовый капитал. Сейчас он владел участком плодородной земли; он добился любви Бесс и вместе с ней создал большую, в основном счастливую семью. Он умел ценить подарки судьбы и от души радоваться успехам, но он также очень болезненно переживал потери, и сейчас был как раз такой случай.

Дитя, тонущее в реке; Мод, бьющаяся под тупым ножом неловкого живодера…

Его преследовали мрачные картины. Так всегда: одно несчастье неизбежно вызывает в памяти другие, более давние. Разбередив старую рану воспоминаниями о Мод, он перешел к самой горькой потере из всех, и слезы сильнее потекли по лицу.

– Ох, Робин… Где я допустил ошибку, Флит? Робин, сын мой.

Сейчас он был, как никогда, далек от своего старшего ребенка, и сожаление тяжким грузом лежало на сердце. Двадцать два года любви, и что теперь? Уже четыре года Робин жил не на ферме, а в Оксфорде, отдельно от братьев и сестер. Они не видели его месяцами, а если он и приезжал, то лишь когда ему было что-то нужно.

– Я старался, Флит, – но достаточно ли я старался? Что еще я должен был сделать? Неужели теперь уже слишком поздно?

Размышления о Робине вернули его к мысли о ребенке – дочери Робина, – и все пошло по новому кругу.

Через какое-то время он заметил впереди пожилого мужчину, который стоял, опираясь на трость. Армстронг рукавом вытер слезы с лица и, приблизившись к старику, остановился.

– В Бамптоне пропала маленькая девочка, – сказал он. – Четырех лет. Вы не могли бы известить об этом всех, кого встретите? Я Армстронг, моя ферма находится в Келмскотте…

После первых же его слов старик переменился в лице.

– В таком случае у меня для вас печальные новости, мистер Армстронг. Я узнал об этом прошлой ночью на петушиных боях от одного парня, спешившего в Лечлейд, чтобы поспеть на утренний поезд. Он что-то говорил о маленькой утопленнице, которую намедни выловили в реке.

Итак, она погибла. Этого и следовало ожидать.

– Где это случилось?

– В Рэдкоте, близ трактира «Лебедь».

Старик был человеком незлобивым. Видя, как горюет Армстронг, он добавил, чтобы его подбодрить:

– Но я не уверен, что это та самая девочка, которую вы ищете. Может статься, это совсем другая утопленница.

Но когда Армстронг галопом умчался по дороге в Рэдкот, старик покачал головой и печально скривил губы. Прошлой ночью он потерял на петушиных боях свой недельный заработок, и все же кое-кому, видать, было еще хуже, чем ему.

Три претензии

Лич, Колн и Черн начинаются в разных местах и по отдельности преодолевают путь до слияния с Темзой. Примерно так же Воганы, Армстронги и Лили Уайт имели свои собственные, отдельные истории в годы и дни до того, как они стали частями данного повествования. Но это произошло, и теперь пора рассказать о слиянии этих притоков с главным руслом.

Рано утром, еще до рассвета, кое-кто был уже на ногах и быстро продвигался вдоль берега реки – приземистая фигура, кутаясь в пальто и выдыхая пар, спешила к Рэдкотскому мосту.

Перед самым мостом она остановилась.

Как правило, если у людей возникает желание остановиться на арочном мосту, они делают это на самой вершине арки. Это настолько естественно, что на большинстве таких мостов – даже сравнительно недавних, построенных всего пару-другую сотен лет назад – камни сильнее всего стерты подошвами в их самой высокой части, где прохожие задерживались и топтались на месте либо переходили от одних перил к другим и поочередно глазели в обе стороны. Лили к числу таких людей не принадлежала и не могла их понять. И она остановилась на берегу перед опорным камнем – одной из массивных глыб, которые не позволяют обрушиться всей конструкции. Лили ничего не смыслила в строительстве и полагала неестественным, что камни могут вот так зависать в воздухе и что арка моста почему-то не падает в реку. Ей казалось, что эта иллюзия может в любой момент рассеяться, и, если сама Лили в этот несчастливый момент очутится посреди моста, она полетит вниз, упадет в воду и присоединится к душам сгинувших до нее утопленников. Посему она по возможности избегала мостов, но в некоторых случаях все же была вынуждена ими пользоваться. Вот и сейчас она намотала на кулаки края своей юбки, набрала в легкие воздуха и во весь дух помчалась через мост…

В то утро Марго проснулась раньше всех в доме, разбуженная громким стуком в дверь. Судя по силе и частоте ударов, дело не терпело отлагательств; посему она встала с постели, накинула халат и спустилась на первый этаж – узнать, кто заявился в такую рань. На ступеньках лестницы воспоминания о странностях прошедшей ночи избавились от налета сновидений, возвращая ее в реальность. И Марго с удивлением встряхнула головой, прежде чем отпереть дверь.

– Где она? – сразу спросила женщина, стоявшая на пороге. – Она здесь? Я слышала, что…

– Вы миссис Уайт, не так ли? С другого берега реки? Заходите, дорогая. В чем дело? – промолвила Марго, одновременно думая: «Что с ней не так?»

– Где она?

– Полагаю, спит. А почему такая спешка? Погодите, я найду и зажгу свечу.

– У меня есть свеча, – послышался голос Риты. Также разбуженная стуком в дверь, она вышла из постоялой комнаты.

– А это кто? – нервно спросила Лили.

– Это я – Рита Сандей. Доброе утро. А вы миссис Уайт? Кажется, вы работаете у пастора Хабгуда?

Когда свеча разгорелась, Лили начала в волнении беспорядочно перемещаться по залу, заглядывая во все углы.

– Эта девочка… – вновь заговорила она, но при взгляде на Марго и Риту запнулась, и на ее лице отразилась неуверенность. – Я подумала… Может, мне это приснилось?.. Я не… Пожалуй, мне лучше уйти.

Но тут раздались легкие шаги, и из-за спины Риты вышла девочка, покачиваясь и протирая глаза.

– Ох! – воскликнула Лили уже совсем другим голосом. – Ох!

Даже при слабом освещении было заметно, как она побледнела. Ладонь ее взметнулась ко рту, когда она потрясенно вглядывалась в лицо девочки.

– Анна! – громко вскричала она в избытке чувств. – Прости меня, Анна! Скажи, что прощаешь меня, дорогая сестренка!

Лили упала на колени, протягивая дрожащую руку к девочке, но не решаясь до нее дотронуться.

– Ты вернулась! Хвала небесам! Скажи, что прощаешь меня…

Она с мольбой смотрела на девочку, но та не реагировала.

– Анна? – умоляюще спросила Лили.

Никто ей не ответил.

– Анна? – Она перешла на шепот, содрогаясь всем телом.

Девочка по-прежнему молчала.

Рита и Марго изумленно переглянулись, а затем Рита положила руки на трясущиеся плечи женщины.

– Миссис Уайт, успокойтесь, – сказала она.

– Откуда этот запах? – крикнула Лили. – Я знаю, так пахнет река!

– Ее нашли в реке прошлой ночью. Мы еще не помыли ей волосы – она была слишком слаба.

Лили вновь перевела взгляд на ребенка, и в этом взгляде попеременно отражались любовь и ужас.

– Я хочу уйти, – прошептала она. – Скорее убраться отсюда!

Пошатываясь, она встала на ноги и со всей возможной поспешностью покинула дом, бормоча извинения.

– Ну и ну! – с недоумением прокомментировала ее визит Марго. – Поди пойми, что все это значит. Приготовлю-ка я чай. Это лучшее, что я сейчас могу сделать.

– Да, чашка чая была бы в самый раз.

Однако Марго не пошла на кухню заваривать чай. По крайней мере, не сразу пошла, поскольку увидела за окном Лили, которая, невзирая на холод, стояла в коленопреклоненной позе, молитвенно сложив руки.

– Она все еще там. Похоже, молится. Молится и глядит в нашу сторону. Что ты об этом скажешь?

Рита поразмыслила:

– Может ли у миссис Уайт быть такая юная сестра? Сколько ей лет, на твой взгляд? Сорок?

Марго кивнула.

– А этой девочке сколько – года четыре?

– Около того.

Марго посчитала на пальцах, как привыкла делать подсчеты в своей трактирной бухгалтерии.

– Разница в тридцать шесть лет. Допустим, мать миссис Уайт родила ее в шестнадцать лет. Плюс тридцать шесть – это будет пятьдесят два. – Она покачала головой. – Верится с трудом.

В постоялой комнате Рита взяла руку бесчувственного пациента и посчитала пульс.

– Он поправится? – спросила Марго.

– Признаки благоприятные.

– А она?

– Что она?

– Она… ей станет лучше? Потому что сейчас она не в порядке, разве не видишь? За все время не сказала ни слова. – Марго повернулась к девочке. – Как тебя зовут, куколка? Кто ты такая? Поздоровайся с тетушкой Марго!

Девочка оставалась безучастной.

Марго взяла ее на руки и по-матерински ласково замурлыкала в ухо:

– Ну же, крошка. Улыбнись хоть чуть-чуть. Взгляни на меня.

Никакой реакции.

– Она вообще меня слышит?

– Я и сама об этом гадаю.

– Может, у нее отбило мозги при падении?

– Я не нашла следов удара по голове.

– А может, она слабоумная? – предположила Марго. – Уж я-то знаю, каково это: иметь ребенка, непохожего на других.

Она нежно погладила девочку по голове:

– Я когда-нибудь рассказывала тебе про рождение Джонатана?

Невозможно было прожить всю жизнь в «Лебеде», впитывая традиции многих поколений здешних завсегдатаев, и не овладеть искусством рассказчика; и хотя Марго всегда была слишком занята для этого, на сей раз, учитывая необычность ситуации, она изменила своим правилам.

– Ты помнишь Битти Ридделл, которая была здесь повитухой до тебя?

– Я приехала уже после ее смерти.

– Битти принимала всех моих детей. С девочками не было никаких сложностей, но потом настал черед Джонатана, и – как-никак, я была уже в возрасте – роды прошли не так гладко. После дюжины девчонок мы с Джо все еще надеялись на мальчика, и, когда наконец Битти мне его показала, я первым делом увидела его крошечный членик! «Джо будет рад», – подумала я, да и сама была ох как рада! Я потянулась, чтобы взять его на руки, но она отложила его в сторону и как-то вся передернулась. «Я знаю, что делать, – сказала она. – Не волнуйтесь, миссис Окуэлл. Тут нет ничего сложного, это проверенный метод. Мы мигом его обменяем обратно, не сомневайтесь». И тогда я увидела. Эти его узкие глаза, смешное круглое лицо, уши странной формы… Какой-то чудной был младенец… это мелкое существо… и я подумала: «Неужели это мой ребенок? Неужели это действительно вышло из моего чрева? Как оно там оказалось?» Я никогда не видела таких младенцев. Но Битти знала, что это такое.

В ходе рассказа Марго покачивала на руках девочку с такой легкостью, как будто та весила совсем ничего, подобно новорожденному.

– Дайте угадать, – сказала Рита. – Вы говорите о подменыше?

Марго кивнула:

– Битти пошла на кухню, чтобы развести огонь. Думаю, ты в курсе, что делают в таких случаях: держат младенца над огнем, пока он не начнет вопить во всю мочь, и тогда подменившая его потусторонняя нечисть явится, чтобы забрать его себе и вернуть моего похищенного ребенка. Битти крикнула снизу: «Мне нужно больше щепы для растопки и котел покрупнее». Слышно было, как она вышла из дома за дровами. А я все не могла оторвать глаз от него, от этого малютки. Он моргнул одним глазом, и его веко – ты же знаешь, какие у него веки, не прямые, как у нас с тобой, а наискось, – его веко сомкнулось над глазом не так, как у нормальных детей, но в целом похоже. И я подумала: «Каким ему кажется этот странный мир, в который его отправили? Какой кажусь ему я, его подменная мать?» Он пошевелил ручонками – не совсем как мои новорожденные девочки, а более размашисто, словно пытался плыть. Потом он наморщил лобик, и я подумала: «Сейчас он закричит. Ему холодно». Битти его даже не завернула. «Дети всяких там эльфов повадками не так уж сильно отличаются от людских, – подумала я. – Вот сейчас я могу сказать точно, что он мерзнет». Я дотронулась пальцами до его щеки – ты бы видела, как он удивился! А когда я убрала пальцы, его маленький рот открылся, и он замяукал, как котенок, – просил грудь. И я почувствовала, что у меня вот-вот начнет сочиться молоко. Битти прервала крестное знамение, когда вернулась и обнаружила его сосущим грудь. Человеческое молоко! «Ну, теперь уже слишком поздно», – только и сказала она. Так все и вышло.

– И хорошо, что так вышло, – сказала Рита. – Я слышала истории о подменышах, и все они заканчиваются примерно так же. Джонатан не был подкинут эльфами. Просто иногда дети рождаются такими. Возможно, Битти раньше с этим не сталкивалась, а мне случалось. В разных странах иногда рождаются дети вроде Джонатана – с раскосыми глазами, слишком большим языком и очень гибкими конечностями. Некоторые врачи называют их «монголами», потому что они похожи на жителей той далекой части мира.

Марго кивнула:

– Он человеческое дитя, верно? Теперь я это знаю. Он наш сын, мой и Джо. Но сейчас я об этом подумала из-за девочки. Она не такая, как Джонатан, верно? Она не… как ты это назвала – «монгол»? Она тоже отличается от других детей, но на свой манер. Совсем не просто растить ребенка, непохожего на других. Но у меня есть такой опыт. Я знаю, как это делается. Так что даже если она глухая и немая… – Марго крепче прижала к груди ребенка и собралась закончить фразу, но внезапно вспомнила о мужчине на кровати. – Хотя, судя по всему, у нее есть отец.

– Мы это скоро узнаем. Он должен очнуться в ближайшее время.

– Но что там делает Лили? Надо бы привести ее в дом. Слишком холодно, чтобы молиться на улице, – так недолго и закоченеть.

Все еще с ребенком на руках, она подошла к окну.

Марго это почувствовала, а Рита это заметила со стороны: девочка внезапно оживилась. Она подняла голову. Ее сонный взгляд вмиг сделался осмысленным. Теперь она внимательно, с явным интересом, рассматривала пейзаж за окном.

– Что такое? – сказала Рита, быстро направляясь к ним через комнату. – Что-то с миссис Уайт?

– Она ушла, – сообщила Марго. – Снаружи ничего особенного. Только река.

Рита подошла и стала рядом. Посмотрела на девочку, взгляд которой оставался таким напряженным, словно она собиралась глазами досуха выпить реку.

– Может, там была птица? Лебедь? Что могло привлечь ее внимание?

Марго недоуменно покачала головой.

Рита вздохнула.

– Быть может, ее привлек дневной свет, – предположила она.

Она еще немного постояла у окна, надеясь увидеть хоть что-нибудь особенное. Но Марго была права. За окном была только река.

Марго оделась, подняла с постели мужа, обнаружила, что Джонатан встал еще раньше и куда-то ушел, вздохнула – он никогда не соблюдал общепринятые часы сна и бодрствования – и занялась приготовлением чая и овсяной каши на завтрак. Она помешивала кашу в кастрюле, когда в дверь опять постучали. Для бражников было рановато, но после ночных событий самые любопытные могли явиться в трактир с утра пораньше. Она открыла дверь уже с приветствием на языке, но вместо этого молча попятилась. Человек на пороге был чернокожим, на голову выше большинства мужчин и богатырского телосложения. Как тут не встревожиться? Она открыла рот, чтобы позвать супруга, но еще раньше пришелец снял шляпу и весьма учтиво поклонился.

– Сожалею, что вынужден побеспокоить вас в столь ранний час, мадам, – произнес он.

На его ресницах вдруг появились слезы, которые он не успел сдержать и теперь смахнул быстрым движением руки.

– Что с вами случилось? – спросила она и, уже не опасаясь, впустила его в дом. – Присядьте вот здесь.

Он приставил большой и указательный пальцы к внутренним уголкам глаз, надавил на них, шмыгнул носом и сглотнул.

– Прошу прощения, – сказал он, и Марго удивилась тому, что он говорил как джентльмен, причем это касалось не только употребляемых слов, но и произношения. – Насколько мне известно, в этот дом прошлой ночью доставили ребенка. Утонувшего в реке ребенка.

– Это верно.

Он тяжело вздохнул:

– У меня есть основания полагать, что речь идет о моей внучке. Если не возражаете, я бы хотел на нее взглянуть.

– Она в соседней комнате вместе со своим отцом.

– Мой сын? Мой сын здесь?!

Сердце подпрыгнуло у него в груди, и сам он подпрыгнул вместе с ним.

Марго оторопела. Без сомнения, этот темнокожий мужчина не мог быть отцом человека, лежавшего в постели.

– С ними медсестра, – сказала она, хотя это и не было ответом на его вопросительный вопль. – Отец и дочь неважно себя чувствуют.

Мужчина последовал за ней в постоялую комнату.

– Это не мой сын, – сказал он сразу. – Мой сын не такой рослый и не такой широкий в плечах. И он всегда гладко выбрит. У него светло-русые волосы, которые не вьются, как эти.

– Стало быть, мистер Донт не ваш сын.

– Моего сына зовут мистер Армстронг. Как и меня.

Марго повернулась к Рите:

– Этот джентльмен пришел из-за девочки. Он подумал, что она может оказаться его внучкой.

Рита шагнула в сторону, и гость наконец увидел ребенка.

– Так-так! – издал неопределенный возглас Армстронг. – Что…

Он не знал, что сказать. Почему-то в его сознании – только теперь он понял нелепость этого – сформировался образ темнокожего ребенка, вроде него самого. Но, конечно же, ребенок не мог быть таким, если его родителем был Робин. В первый миг сбитый с толку бесцветными волосами и белой кожей девочки, он тем не менее с удивлением отметил в ней что-то знакомое. Что именно, он понять не мог. Ее нос не очень походил на нос Робина – разве что самую малость… А ее скулы… Он попытался вспомнить лицо мертвой женщины, которую видел несколько часов назад, но сравнивать его с лицом этой девочки было сложно. Может, это удалось бы, если бы он хоть раз видел ее при жизни, но смерть быстро меняет человека, и он не мог представить черты ее лица в обычной обстановке. И все же ему чудилась какая-то связь между этим дитем и той женщиной, хотя ничего конкретного найти не удалось.