Текст книги "Без очереди в рай"

Он ими и развел:

– Хороший эпизод, Алексей Степанович. И подозреваемая лучше некуда: приехала на вызов, дверь ей не открыли, она расстроилась, спустилась на пару этажей, просто так зашла на огонек к одинокой бабушке и неизвестно как старушку замочила. Почему бы нет, надо же ей было кого-нибудь от жизни полечить, раз она туда всё равно приехала. После этого невинно убиенная благополучно встала, заложила на двери засов, а потом обратно окочурилась. Такая вот картинка получается.

Новодворцев хмуро усмехнулся:

– Веселая картинка. Остер ты, капитан, не порежься только… Но в общем – да, чешуя сплошная получается. К тому же и эксперты никакого криминала там не обнаружили. Кстати, на, держи, – он протянул Тесалову заключение судмедэкспертизы, – с утра доставили. Не отвлекайся, после прочитаешь, ничего там вразумительного нет. Даже время смерти определили с точностью лишь до шести часов. Ровно на зарплату…

– От чего она хоть умерла? И потом – почему такой разброс по времени?

– Умерла известно от чего – от жизни, от чего еще старухи помирают. Бабка черт-те сколько лет диабетом маялась, вот он ее и доконал. Поэтому и время очень приблизительно указано – при диабете трупное окоченение и посмертная температура тела… словом, вся их медицинская мудня ведет себя неправильно. Да не грузись ты этим, капитан, захочешь – сам посмотришь, в заключении всё от и до расписано. Для нас-то главное, что криминала нет.

– С задержанной неловко получилось… – (Неловко? Только и всего?! Ну, вы, ребята, крепко похудели – причем без буквы «п» и буквы «д»! Надо же – неловко…) – Что ж, отпустим, извинимся, не впервой…

Новодворцев с хитрецой прищурился:

– Ну вот еще – так сразу и отпустим. Вот уж это, брат, совсем неловко будет выглядеть. Как же – взяли, понимаешь, продержали ночь, а потом так сразу же и выгнали. Даже не поговорили, понимаешь, женщине внимание уделить забыли. Как-то это не по-джентельменски, капитан. Того гляди, она на нас обидится…

Расслышав в шутке только долю шутки, Тесалов вопросительно взглянул на подполковника.

– Отпустить ее, конечно, следует, тем более уже ее начальство беспокоится, напрягают, понимаешь ли, меня по телефону. Извиниться тоже не грешно… – Новодворцев опять приостановился и снова принялся постукивать кончиками пальцев по столешнице. – Извиниться, разумеется, тоже не грешно, но лучше бы по-умному обставиться. Тут вот какое дело, капитан, – заговорил начальник отделения. – Понимаешь, Козлов с ней дурканул, и крепко дурканул, он с этой своей версией совсем ума решился. Закавыка, стало быть, такая: он когда эту девицу взял, для начала захотел пугнуть ее как следует, чтобы та податливее стала. Психолог доморощенный… Ну, дурное дело не мудреное, он ребят в дежурке попросил, а те со скуки, блин, и рады расстараться. Ничего умнее не придумали – сунули к ней в камеру пару алкашей, отморзков с нашей территории. Судимых взяли, блин…

Тесалову стало интересно.

– Погодь, Юрий Сергеевич, не перебивай, их по новой крыть – только воздух портить, – тормознул его начальник отделения. – Я с утра им всё уже сказал, даже кое-что сверх того добавил. В следующий раз без погон останутся. Они мне – дескать, фифочка спесивая была, сама-де мокрощелка напросилась. Они, мол, не рассчитывали, что дело слишком далеко зайдет. А оно однако же зашло, вот только малость не туда свернуло… Да нет, ты не подумай не того – в результате дамочке хоп хны, а оба алкаша в реанимации. Она им голыми руками целую Варфоломеевскую ночь организовала, ниндзя в юбке, блин… Оба с тяжкими телесными, к тому же у ханыг на пару амнезия, причем не лепят, так оно и есть. У одного из них, кстати говоря, перелом основания черепа. Соображаешь, как всё извернулось?

Новодворцев помолчал, давая капитану время осмыслить ситуацию.

– Да, закавыка, блин… – произнес Тесалов.

– Закавыка, блин, – кивнул начальник отделения. – Рассказать кому – так в жизни не поверят, – продолжил подполковник. – Правда, для нас и хорошо, что не поверят – дельце-то подсудное. Неровен час прокуратура вцепится – дежурные как минимум с погонами расстанутся… Впрочем, обойдется, не впервой. Оба алкаша не помнят даже, как их к этой дамочке в камеру засунули. Но даже если вспомнят, не заговорят, своих же застремаются. Иначе придется им в опущенных ходить – как же, ешкин кот, мужиков пацанка уработала! Так или иначе, нашей клиентуре мы при любом раскладе окорот заделаем, а вот с девчонкой хуже. Хотя и ей теперь жалобы строчить не шибко-то с руки – при таком раскладе ей самой статья со страшной силой светит. Сто одиннадцатая по новому УК, нанесение тяжких телесных повреждений, до восьми лет лишения свободы. И совсем не факт, что суд спишет всё на самооборону. Ты ей именно в таком разрезе объясни, чтобы прокурорских натравить не вздумала. Короче, спускай на тормозах. Мол, тише едешь, не пылишь – себе же лучше делаешь… Нет, вот же ниндзя, блин!

Капитану стало очень интересно.

– А Козлов-то чем ночью занимался?

Впервые на памяти Тесалова начальник отделения несколько смутился.

– Спал, мать его ети!! Дрых, блядь, как младенец! Задержанную в камеру отправил, решил маленько подождать, пока она дозреет, поднялся в кабинет, дверь запер – и заснул. Вырубился так, что до утра не добудиться было. Ты не смейся, товарищ капитан, и без тебя погано. У меня у самого до сих пор волосы на голове шевелятся – такой разбор полетов я ему устроил. А потом домой до завтра отослал – в этом состоянии толку, блин, с него… как молока с Козлова, – не слишком притязательно скаламбурил он. – Вот ведь наградил Господь фамилией – знал, поди, какую шельму метил. Ну так вот, – продолжал начальник отделения, – отослать-то я Козлова отослал, но прежде приказал кое-что проверить. И вот тут и начинается самое занятное…

Подчеркивая значение этой информации, Новодворцев выдержал небольшую паузу.

– Именно вот тут и начинается самое занятное, – повторил начальник отделения. – Тут какая музыка – мимо нот маленько получается. Помнишь, да, что наша дамочка на ложный вызов ездила? А сколько нужно времени, чтобы подняться по лестнице на четвертый этаж и позвонить в квартиру? Ну пять минут, ну десять, ну на всё про всё – пятнадцать, может быть, не более того. А диспетчерша на их работе показала, что отсутствовала та около полутора часов, причем дороги там – пяти минут достаточно. И кстати говоря, дамочка в тот раз на своей машине ездила. Там по пути ночной ларек имеется, именно тогда продавец в ларьке со своим приятелем трепался. Тачка у нее приметная, вот парни и запомнили, как она проехала туда, а потом обратно. Так вот, оба в один голос говорят, что прошло тогда никак не меньше часа… Показания Козлов запротоколировал.

Новодворцев передал Тесалову бумаги.

– Протоколы покамест придержи, – распорядился начальник отделения. – Странно это всё, как ты полагаешь? Недолюбливаю я такие неувязочки. Кстати, капитан, эта дамочка вообще малость странноватая, убедишься сам. Между прочим, тачку с наворотами на оклад врача не слишком-то укупишь. Ну, этим-то, положим, теперь не удивишь – известно, нынешние дамочки всё больше норовят вполне определенным местом в жизни обустроиться, однако всё-таки… Нет, всё-таки что-то тут не так, неправильная дамочка, нутром я чувствую – неладно с ней чего-то. Чересчур неправильная дамочка…

– Она всё еще в камере?

– Хорошенького понемножку. А ну как ей понравится… – в своем ключе прихмыкнул Новодворцев. – Достаточно с нее. Я дежурным приказал к тебе ее доставить. Прицепили в кабинете у тебя к трубе, сидит пока на жердочке. Не дрейфь, с наручниками никуда не денется. Пусть она всяким там единоборствам учена, но в ниндзей я не верю. Из принципа не верю, чудеса там разные – мура всё это, Голливуд сплошной… Отставить Голливуд, один сухой остаток. Поработай с ней. Во-первых, ненавязчиво убеди ее волну не поднимать. Извинись, короче, припугни, и всё такое прочее. Во-вторых, давай-ка разберись, что это вообще за терминаторша в наших палестинах объявилась. Стоит к ней получше приглядеться и чуток поближе познакомиться. Между прочим, этакая, понимаешь, рукодельница и шею может запросто свернуть – и не только какой-нибудь старушке. А посему примерь-ка на нее все наши сомнительные эпизоды. Так, без фанатизма, слегонца, как ты говоришь – для очистки совести. Я тебя за говорильник не тянул… Дело заводить, само собой, не надо, но вот протокольчик всё-таки оформи, все связанные с ней бумажки сохрани. Чует мое сердце – с ней еще всё черт-те как может обернуться…

(Сплошные опаньки!)

Тесалову тем более стало интересно, в чем-то даже очень интересно, а кое в чем и слишком интересно, но тут в дверь постучали.

– Черт! – ругнулся Новодворцев. – Я же вроде ясно приказал: никому пока не беспокоить! – И рыкнул: – Да!!

Дверь приотворилась.

(Ага, вы уже и сами догадались.)

– Простите, а вы мне не подскажете, где здесь туалет? – со всей возможной вежливостью поинтересовалась не раз уже помянутая, будь она неладна, та самая (ага!) чересчур неправильная Яна. – И потом, допрашивать меня кто-нибудь сегодня собирается? – деловито осведомилась эта «ниндзя в юбке», то есть просто я, что всем уже понятно.

Понятненько?

Ну-с, господа хорошие, и где ж здесь туалет?

Глава 8

Не ждали, называется. Ага, правильно, как в песенке поется: похудели, братцы, похудели – и всё без той же «п» и той же «д». Ох, похудели, похудели, похудели…[4]4
  Хорошая песенка, Тимур Шаов сочинил. (Примеч. авторов).


[Закрыть]

С чего бы они так? Оно конечно, вид у меня неприбранный – но не настолько ж, черт бы их побрал, чтоб глаза на лоб повылезали! И потом, пусть даже и настолько, не стану возражать, паче чаяния после мило проведенной ночи я и сама себе напоминала помесь швабры э-э… да хоть и с крокодилом, пусть; но где же чувство такта?!

А вместо такта:

– Блин!..

И непередаваемо:

– Гудини она, что ли?..

И кое-что еще, но уже не столько непередаваемо, сколько непереводимо. В том смысле, блин, что, блин, с чего бы это, блин, арестованные (пардон, задержанные, блин, но что это меняет?) по отделению, блин, как по Бродвею шастают?!!

Гудини, блин…

Ну, положим, Гудини не Гудини, но что мне было делать? Ждать, покуда ожидание наполнится? Так оно грозило не наполниться, а прежде прохудиться, к тому же по прошествии полутора часов наполнилось, простите, не столько ожидание, сколько, извините, мочевой пузырь. Да, туалет не догма – но руководство к действию. Согласитесь, что для человека, притороченного браслетками к трубе, такое удовольствие весьма пожиже среднего. И вообще не могла же я кричать на всю милицию, типа негламурненько…

Трюк с наручниками не из самых сложных. Без ключа открыть их не получится – во всяком случае, не шпилькой для волос, тем более ничего похожего у меня под руками не было. А просто так высвободить кисть не дает утолщение у большого пальца, строго говоря – два сустава: пястнофаланговый и запястно-пястный. Ну а посему, чтобы ненавязчиво избавиться от сего казенного имущества, вам необходимо и достаточно сместить соответствующие суставные кости. То есть, скажем так, достаточно сместить, а затем необходимо их возвратить на место.

Не поймите правильно, эксперементировать с суставами я вам не советую. Во-первых, это больно, а во-вторых – зачем? Я – другое дело: лично я это упражнение освоила когда-то просто так, из любви к искусству. Причина всё в том же карате – за годы тренировок приходилось сталкиваться с разными людьми, в том числе и с теми, кому такие номера по должности положены. А я – ну что ж, и у меня когда-то было время, когда я без разбору перенимала всё, что производило впечатление. Некогда, уже давным-давно, так давно, что и самой не верится…

Разучиться я не разучилась, однако же помучиться пришлось. Достаточно, чтобы на своем примере убедиться, что – правильно – оно, во-первых, больно. А во-вторых – действительно, зачем, и без того-то отличившись в камере, ну вот зачем же сызнова выпендриваться-то? Могла бы потерпеть, если так подумать. Скромнее надо быть, а не дурью маяться… Другое дело, правда, что жизнь без глупостей не очень проживешь, а иногда, заметим, и не выживешь. Вообще, сдается мне, искусство делать глупости есть то не слишком многое, что в корне отличает нас от других животных. А вы как полагаете?

Вот и будем этим утешаться.

Так или иначе, от наручников я освободилась, даром что ощутимо потянула связки. А освободившись, ничего умнее не придумала, нежели чем с ходу заявиться в кабинет начальника. Ага, вот взяла и тупо заявилась.

Ну-с, господа хорошие, и где здесь туалет?

Впрочем, вы уже об этом знаете. Не в смысле о сортире, а о моем явлении народу. А народ, исчерпав запас ненормативной лексики, впал в некое подобие филологического ступора, однако же изволил шевелиться. Демарш принес плоды. Для начала меня отконвоировали в местный туалет (что непередаваемо, то непередаваемо), а затем, по возвращении в знакомый кабинет, где я так долго скучала в одиночестве, мне даже предложили кофе. Лучше поздно, блин…

Ладушки, всем блинам оладушки.

А дальше что?

Начало скромно обнадеживало. Браслетками меня не украшали, «адвокатов» на предмет вправления мозгов приглашать не стали. В кабинете, кроме капитана, посторонних не было. Учинять допрос он не спешил, давая мне возможность без помех подкрепиться кофе.

– Курите? – поинтересовался он, доставая сигареты.

– Бросила.

– Завидую. А мне всё не сподобиться… – Он закурил. – Что ж, давайте познакомимся, – улыбнулся он, – с кем имею честь – с госпожой Гудини или Копперфильд?

– Меня зовут Дайана, – огрызнулась я, – Дайана Германовна, можно просто – доктор Кейн. А вы кем будете?

– А меня Юрием зовут, – принял он подачу, – Юрий Сергеевич, можно просто – капитан Тесалов. А кем я буду – это, согласитесь, вопрос не из простых, даже на вопрос «а кто я есть» не всегда уверенно ответишь. Не так ли, доктор Кейн? – заметил он, разглядывая меня с явным интересом. – Сдается мне, я вас где-то видел…

– В кошмарном сне, наверное, – не слишком вежливо предположила я.

– Ну, кошмарами пока что не страдаю. – (Так то пока, пророчески замечу.) – Ладно, замнем для ясности. – Тесалов раздавил окурок, словно дав понять, что засим преамбула закончена. – Адвоката будем требовать?

– А надо? – усомнилась я, отставляя чашку.

– Не уверен. – Тесалов помолчал. – В общем, так, Дайана, она же Дайана Германовна и просто доктор Кейн. Я вам предлагаю следующее. Вы отвечаете на мои вопросы – для начала просто, не под протокол, формальности опустим. Это ни к чему вас не обяжет. Ежели вопросы вам покажутся, – он чуть пожал плечами, – ну, скажем, неудобными, тогда, по вашему желанию, построим разговор через адвоката, в строгом соответствии процессуальным нормам. Ну а если всё благополучно, в чем, кстати, я почти не сомневаюсь, то мы порядка ради оформим протокол – и вы свободны. Устраивает вас?

Не уверена.

– Может, объясните наконец, в чем я обвиняюсь?

Он кивнул:

– Объясню, но позже… Строго говоря, вы не обвиняетесь, а пока что лишь подозреваетесь, – уточнил Тесалов. – А еще, точнее говоря, вы подозревались, глагол в прошедшем времени, потому что, честно вам скажу, в свете новой информации эти подозрения рассеялись. Почти, – подчеркнул он снова, – а чтобы окончательно их снять с повестки дня, мне хочется сперва получить ответы. Поверьте, так выйдет убедительнее. А затем я обещаю вам объяснить причину этого, – он подобрал слова, – я полагаю, недоразумения. Досадного для всех, в том числе для нас… Ну как?

Теперь настала моя очередь оценивающе посмотреть на собеседника. Н-да, гладко излагает. Что называется, мягко стелет… Да, мягко стелит, но спать бы не пришлось – вдруг жестковато случится?

С другой стороны, в его словах был некоторый резон, а в интонациях что-то убедительное. И внешне капитан – ну, пусть не располагал, но, по крайней мере, не отталкивал. Русоволосый, на вид чуть больше тридцати, лицо правильное до обыкновенного, рост тоже средний, цвет глаз невыразительный. Однако взгляд открытый, вполне доброжелательный и ничуть не глупый. Словом, совсем как бы не мент, особенно в цивильном пиджаке, надетом на слегка помятый джемперочек. Короче говоря, типичный мент…

– Итак? – без особого нажима повторил Тесалов.

Почему бы нет, если я ни в чем не виновата, наипаче я не виновата.

– Спрашивайте, – пожала я плечами.

Так и быть, поверим, прежде чем проверим.

– Разумно, – улыбнулся он, – тогда приступим. Дайана, где вы были…

Короче говоря, где я была тогда-то и во столько. Дат и временных отрезков, о которых спрашивал Тесалов, исполняя приказ начальника примерить меня ко всем якобы маньячным эпизодам, для вящей простоты я приводить не буду. Во-первых, потому что к интересовавшим милицию событиям я просто не имела отношения, а во-вторых, э-э… да, достаточно во-первых. А в-третьих, ничем существенным помочь я не могла, даже если б очень захотела. Хотя я где-нибудь, сдается мне, была.

– Не помню, – озадаченно проговорила я.

– А где вы были…

– Не помню, – честно повторила я.

– А где вы были… – (А вы где были такого-то числа в растакое время? Вот и я не всё запоминаю.) – Подумайте, – настаивал Тесалов, – постарайтесь, зацепитесь за что-нибудь. Иногда припомнить помогает какая-нибудь мелочь, пустяковина. Что угодно – запомнившаяся телепередача, например…

Ну, с телепередачами – это не ко мне. На дух не переношу кромешную рекламу, слабо разбавленную кухо́нными ток-шоу. Не хочу из-за рекламных роликов воспринимать всех женщин (и самое себя) как обиженных Господом существ, вечно менструирующих, страдающих кариесом и гнилым дыханием, сплошь потливых и покрытых перхотью. Бр-р-р… Немудрено, что мужчинам рекламируют средства для потенции.

Но это так, лирическая пауза. А в остальном – нет, ну право слово, вы сами попробуйте припомнить события двух-трехнедельной давности, если ровным счетом ничего тогда не приключилось. Ничего особого, текучка, как всегда. Другое дело, что если каждый день похож на предыдущий, то, в общем-то, пора бы призадуматься. Не живу я, что ли?

(Ох, Янка, дыши себе спокойненько, и будет всё путем.)

Со мной всё было не настолько плохо. После добросовестной мыслительной работы на целый ряд вопросов я смогла ответить довольно вразумительно. Тесалов слишком не давил, но мое недоумение всё больше нарастало – пока я не сложила два и два и в результате…

Да, а в результате я получила севрюжину с хреном. Напомню, что в отличие от вас о подоплеке этого всего тогда я не имела представления.

И тем не менее:

– Сдается мне, капитан Тесалов, вы меня за врача-маньяка принимаете…

Теперь уже и он был малость озадачен:

– Откуда вы… – И сам поправился: – С чего вы это взяли? Янка, ты маньяк!

– Простите, а Христа тоже я распяла? – со всей возможной кротостью осведомилась я.

Таким елейным голоском я разве что с больными изъясняюсь, и притом обычно с безнадежными.

– И всё-таки как вы пришли к такому выводу? – переспросил Тесалов.

Дыши спокойненько.

– Догадалась. – (Наконец-то! Я, промежду прочим, не вся и не всегда так уж сразу по уши дубовая.) – Слухи были, сплетни, небылицы, – пожала я плечами, – а позавчера ваш сотрудник машину для проверки останавливал, вот я и сложила два и два…

И угодила на ярмарку абсурда.

– Поэтому я здесь и оказалась? – уточнила я.

– Потому вы здесь и оказались, – подтвердил Тесалов. – К сожалению, произошла досадная накладка, вы в буквальном смысле стали жертвой обстоятельств. Знаю, вам от этого не легче, тем не менее от ошибок в нашем ведомстве никто не застрахован. В интересах следствия большего сказать вам не могу, но за это недоразумение должен перед вами извиниться…

Ну, блин, спасибочки!

– А то, что в камеру ко мне подонков подсадили, это тоже недоразумение?! – не выдержала я.

– Нет, это в чистом виде произвол, если вам угодно – беззаконие, – с нежданной откровенностью заявил Тесалов. – Сотрудники, допустившие такое безобразие, будут самым строгим образом наказаны. – Он испытующе глянул на меня: – Не верите?

– Не верю.

– Почти по Станиславскому, – оценил Тесалов. – И в общем-то вы правы. За некоторые вещи даже из милиции нужно в шею гнать – нужно, да, но кто работать будет? Скажите честно, – он чуть прищурился, – у медиков не так?

Честь халата я отстаивать не стала.

– Бывает, – решив быть тоже в меру откровенной, согласилась я.

– Вот видите, – поддержал Тесалов. – К тому же, доктор Кейн, в этой ситуации вы сами не безгрешны. Теперь ваши сокамерники… или, скажем так, ваши пациенты лежат в реанимации. – (Опаньки!.. И что теперь с того?) – Оба в тяжелейшем состоянии, – подчеркнул Тесалов и вполне прозрачно намекнул: – Охотно допускаю, что вы здесь ни при чем, просто оба-два случайно поскользнулись. Но если дело дойдет до разбирательства, то, уверяю вас, правых в этой буче не окажется. Согласны?

Н-да. Согласна не согласна, но не гони волну, а не то сама же нахлебаешься.

– Хорошо, замнем для ясности, – устало согласилась я. – Мы закончили?

– Почти. Еще один момент. Позавчера, около полуночи, вы ездили на вызов по адресу Пражская 11. Ложный вызов, так? – Я кивнула. – Темнить не буду, – продолжал Тесалов, – примерно в это время при не вполне понятных обстоятельствах в квартире в том подъезде умер человек. Ничего необычного вы там не заметили? – Я молча покачала головой. – Ясно, – так и не дождавшись комментариев, проговорил Тесалов. – Никого и ничего, как и ожидалось… Между прочим, почему вы ездили на своей машине?

В подробности вдаваться я не стала.

– Вызов срочный был, со «скорой» передали, повод «плохо с сердцем». А служебной в это время не было, водитель ненадолго отпросился. – Я несколько замялась. – Конечно, это не разрешено, но…

Капитан утешил:

– Я вас понимаю. Повсюду что-то не разрешено, однако сплошь и рядом практикуется… – Тесалов уточнил: – Ложный вызов – частое явление?

– Не часто, но случается, – пожала я плечами. – Вам же «бомбами» покоя не дают? Вот и у нас хватает идиотов. – И кстати, о последних: – Вы всё еще меня подозреваете?

– Ни в коем случае, – заверил капитан. – Но для проформы давайте уточним, во сколько вы там были и когда приехали.

Я прикинула:

– Давайте посчитаем. Вернулась я примерно без двадцати час. Как раз тогда подъехал мой водитель, он на время обратил внимание. А на всё про всё ушло минут пятнадцать, следовательно, выезжала я в середине первого, минут так в двадцать пять. Да, в ноль двадцать пять, плюс-минус три минуты. А что? Можно всё проверить, время же указано в сигналке, записано в журнал и, наконец, занесено в компьютер… Это так принципиально?

– Лишь для очистки совести, – уверил капитан. – Стало быть, время выезда и время возвращения на базу у вас фиксируются?

– Да, разумеется. – (Иное дело, что эти записи… э-э… не чересчур точны. Например, когда у нас завал, и мы дольше положенного задерживаем вызовы, время вызова ставится с поправкой на задержку. В каждой избушке свои погремушки, но посторонним знать о них необязательно.) – Разумеется – и время вызова, и выезда, и время пребывания на вызове. А по возвращении врача диспетчер отмечает и время возвращения, – подтвердила я.

– Именно диспетчер? – уточнил Тесалов.

– Ну да. А это сколь-нибудь существенно? – переспросила я.

– Лишь для очистки совести, – повторил Тесалов. – Если вам угодно, для общего развития… Кстати, – усмехнулся он, покосившись на наручники, которые так и остались висеть на батарее, – не под протокол, тоже, так сказать, для общего развития. Не поделитесь, где вы научились таким занятным штучкам? Навыки у вас довольно специфические, должен вам заметить…

– К делу это имеет отношения? – уточнила я.

– Признаться, нет, но…

– А по существу еще вопросы будут? – перебила я.

Тесалов не смутился.

– Да, – улыбнулся он. – Что вы делаете сегодня вечером?

– Что-о?!!

Ага, непередаваемо.

И непереводимо.

И даже уголовно наказуемо.

Даже жаль, что я не разразилась – мне как-то и самой вдруг стало интересно, до чего бы я договорилась. А может быть, не жаль, тем более не оставалось у меня ни сил, ни настроения реагировать на местные приколы. И без того всё то, что здесь произошло, смахивало на тупую шутку юмора, которую давно пора заканчивать.

На том и порешили. Расстались мы не так чтоб по-хорошему, но и не по-плохому. Я молча подмахнула протокол, получила забранные накануне мелочи и сдержанно откланялась.

На улице был дождь. Часы показывали пополудни половину третьего. В отделении милиции я провела чуть больше восемнадцати часов. Целых восемнадцать, к тому же с небольшим. И – всего-то восемнадцать, пускай и с небольшим, но – как всё изменилось!

Даже странно, как всё изменилось… Жить стало неуютно и неправильно. Неуютно, словно среди дня ни с того и ни с сего наступили сумерки, и враз похолодало, и притом не только лишь снаружи, но и почему-то изнутри. Неправильно, будто долгожданный карнавал заполошной петербургской осени не начавшись кончился, вместо праздника оставив по себе жалкие остовы декораций, мокнущие под безрадостным дождем – стылым, моросящим, неприкаянным, под каким-то цепенеющим дождем…

Короче, было холодно и сыро. Ежась в легкой, не по погоде, курточке, я пешком добралась до стоянки перед поликлиникой. На мою «десяточку» никто не покусился, машину я нашла там же, где оставила. Прикинув, стоит ли зайти на «неотложную», решила, что в моем теперешнем растрепе это ни к чему. Для начала было бы желательно соскрести с себя всю суточную грязь – да и вещи после «обезьянника» стоило бы продезинфицировать.

Домой я уезжала как бы нехотя. Странно, да, но в самом деле так – как бы без охоты, механически, отстраненно, что ли. Меня освободили. Ну и что? Вокруг был дождь, а жизнерадостности почему-то не было. Наоборот, где-то там, под спудом, в глубине души, на манер того же осеннего дождя знобко моросило ощущение, что вся эта нелепая история для меня так просто не закончится. Ох, еще аукнется оно, ох, не раз еще оно откликнется…

Аукаться оно мне начало даже раньше, чем я ожидала. А всё из-за того, что Лерочка вчера исхитрилась выглянуть на улицу аккурат тогда, когда меня грузили в «упаковку». Если помните, сестренка типа как работает в «Гусятнике», а окна в ее массажном кабинете как раз выходят на стоянку. Ага, и в итоге младшенькая с переляку переполошила всех, кого совсем не надо бы. Мало мне того, что она без меры озадачила звонками тетю Лизу, так она еще и в телефонном разговоре с фатером язык не придержала!

В результате дома мне немедленно пришлось выдержать сражение с телефоном. А поди нормальным людям объясни, за что же именно меня арестовали…

Первым по межгороду прозвонился фатер и в обычном для него телеграфном стиле поинтересовался, нужен ли дочурке адвокат. Будто сговорились все с этим «адвокатом»! Встать, Страшный суд идет… К тому же мой родитель до сих пор совершенно искренне считает, что покамест он не так богат, чтобы тратиться на что-либо дешевое. Так что жди тяжелой артиллерии – такой, как Генри Резник, например. А зачем мне Резник, например, если я ни в чем не виновата?

Кстати, э-э… а ты не виновата?

(Янка, мы маньяк? А ты уверена? Вот и я ничуть не сомневаюсь, что если человеку что есть силы вдалбливать, что типа он того, то он и станет как бы вроде этого… Нет, мы в самом деле не маньяк?)

В чистом виде ярмарка абсурда. Опаньки не опаньки, но сколько не шути, всех не перешутишь. Едва я распрощалась с фатером, юморком пройдясь по аблакатам, как сейчас же прозвонилась Лерочка. Ну, если перед фатером я сжато отчиталась, то сестричку скорее отчитала, и отнюдь не сжато, пообещав завтра же прямо у нее на новоселье ей кое-что добавить, а кое-что чуток укоротить. Будет знать, как панику устраивать!

Очередь была за тетей Лизой, но тут я собралась поднапрячь характер. Всё, сначала генеральный мокрый драй, а уж потом поговорим за чаепитием. Да и пообедать бы мне было не грешно…

Напрягать характер не пришлось, с расспросами она не торопилась. Так что я отмылась (ух-х-х!) и перекусила – и теперь сама была не прочь пообщаться с милейшей старушенцией.

Чаевничали мы в комнате соседки. Точнее, кофеевничали, потому что Елизавета Федоровна организовала свой чудесный кофе, и до чая дело как-то не дошло. К кофе тетя Лиза выложила шоколадные конфеты с начинкой из ликера, припасенные, сдается, нарочно для меня.

Конфеты оказались преотличными, начиненными по меньшей мере четырьмя видами ликеров. Удовольствие, скажу, не из дешевеньких.

– Ох, тетя Лиза, балуете вы меня, – улыбнулась я. – Такое пиршество – по нынешним-то ценам!

Соседка отмахнулась:

– Ничего, не разорюсь. – И не слишком весело добавила: – Времени не хватит.

Я было начала:

– Ну-у, Елизавета Федоровна…

– Яночка, не надо, – мягко придержала тетя Лиза, – я, если ты заметила, вовсе не глупа. Я больна, и ты об этом знаешь. Не много мне осталось. – Она жестом пресекла дежурные протесты. – Оно и к лучшему: по крайней мере, рак меня избавит от маразма, что, согласись, не худший вариант. – Она чуть улыбнулась: – Вот так-то, Яночка. Что будет, всё мое, а большего не вынести. Поверь старухе.

Я несколько смешалась:

– Так я ж не ква, я только кукареку, – неуклюже отшутилась я.

(А что тут скажешь, разве что соврешь.)

– А ты не кукарекай, не то накаркаешь, – не осталась в долгу Елизавета Федоровна. – И потом, если не тебя, то кого же мне прикажешь баловать?.. Ты давай-ка лучше расскажи, что с тобой такое приключилось.

А поди-ка это расскажи.

– Ох, тетя Лиза! Тут не то что я – тут даже вся милиция вам бы не ответила. Не поверите, но менты меня с маньяком перепутали! – рассмеялась я, но в ответ улыбки не дождалась. – Да ну их, сущий бред, – пожала я плечами. – К тому же толком-то я всё равно ничего не знаю, в основном на слухи ориентируюсь. На работе поговаривали, что на территории нашего района маньяк образовался, вроде бы он под врача работает. Чушь какая-то, почти как в анекдоте…

Я пересказала забелинскую байку про «пять старушек – рубль».

– Ну так вот, – продолжала я, – а самое смешное, что маньяк и в самом деле есть, во всяком случае, менты кого-то ищут. А что еще смешнее, нашли они – меня… – Я пунктиром очертила ситуацию, опустив, естественно, злоключения в камере. – Так что это даже несмешно – это натурально обхохочешься. Никого маньячнее меня им не подвернулось. Сдается мне, кто-то там у них ну очень крепко сбрендил… Вот, собственно, и всё. – Я чуть виновато улыбнулась: – Напрасно Лера вас вчера переполошила, – заключила я.

– Напрасно, говоришь… – Елизавета Федоровна была на удивление задумчива. – Ну, ничего напрасного на свете не бывает, – рассеянно заметила она, будучи, похоже, чем-то озадачена, как бывает озадачен человек, который вдруг услышал далеко не то, что допускал услышать. – Нет, ерунда какая-то, – решила она что-то для себя. – Но, в общем, ты права – странная история. Очень странная, – покачала головой старушка, – настолько странная, что впору призадуматься, нет ли у нее второго дна. – Она внимательно взглянула на меня: – Подумай, Яночка, ты вокруг себя не замечала ничего такого необычного? Странностей каких-нибудь? На службе, например?