Текст книги "Отдать всего себя. Моя автобиография"

Дидье Дрогба
Отдать всего себя
Моя автобиография

Didier Drogba

with

Debbie Beckerman

СOMMITMENT. MY AUTOBIOGRAPHY

Copyright © Didier Drogba

Серия «Автобиография великого человека»

© Didier Drogba, 2015

© Мовчан А., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Эта книга посвящается всем болельщикам различных команд, за которые я играл, а также моим родителям, жене и детям. Без вас меня бы не было.

Средства от реализации этой книги направляются в фонд Дидье Дрогба

Слова благодарности

Хочу сказать отдельное спасибо всем тренерам, с которыми я работал и кто добился того, что я стал таким игроком, которым сейчас являюсь. Но прежде всего я хотел бы поблагодарить тех, кто оказал на меня влияние, тех, кто вдохновил меня стать тем, кем я стал. У меня нет возможности перечислить их всех, иначе придется написать еще одну книгу! Спасибо всем моим товарищам по команде: я работал с огромным количеством талантливых людей, и, на мое счастье, многие из них стали моими друзьями. Спасибо моим родителям за то воспитание, которое они мне дали. Спасибо также моему дяде Мишелю Гоба: благодаря тебе у меня появилась мечта, и я превратил ее в реальность. Спасибо всем моим тренерам, занимавшимся со мной в Левалуа-Перре. Спасибо Марку Вестерлоппу и Алену Паскалу, которые тренировали меня первые четыре года после того, как я стал профессионалом. Я благодарен Ги Лякомбу, который твердо верил в меня. Я также особо признателен Жозе и Роману: я уже признавался в том, что вы изменили мою жизнь и жизнь моей семьи, и я всегда буду благодарен вам за это. Спасибо Стефану Рено, человеку удивительного таланта. Кэролайн МакАтир и вся команда компании Sports PR – спасибо вам всем. Спасибо также Тьерно, Пьеру и Матиасу в агентстве XL Sport, а также Папу (Пэйпу) Диуфу за все эти успешные для меня годы.

Я благодарен также Дэвиду Лакстону и Дебби Бекерману, а также Родди Блумфилду и всем членам его команды из издательства «Ходдер и Стоутон».

Пролог
«До скорой встречи!»

Я хотел сыграть свою последнюю игру за «Челси» на стадионе «Стэмфорд Бридж». Я также хотел, чтобы об этом узнали заранее, поэтому объявил об этом за несколько часов до нашего последнего матча в сезоне. Нам должны были вручить Кубок Премьер-лиги, и я смог бы проститься со всеми именно так, как хотел. Это значило для меня больше, чем кто-либо мог себе представить. Хотя те, кто меня хорошо знал, понимали, насколько важной для меня была эта возможность попрощаться.

Всю жизнь я был вынужден прощаться с теми местами и теми людьми, которых я любил. Иногда такие расставания происходили неожиданно для самого себя, зачастую случались против моего собственного желания. Но в этот раз наконец-то все должно было быть иначе, поскольку именно я решил уйти. Именно я на сей раз решил сказать: «Оревуар!» – что в переводе с французского означает: «До скорой встречи!» – поэтому прощание ощущалось совершенно иначе.

Перед началом матча втайне от меня были проведены кое-какие приготовления. К моменту моего выхода на поле в то воскресенье тренер переговорил с Джоном Терри, и они решили отдать мне капитанскую повязку, что меня весьма тронуло, поскольку это была их собственная инициатива, и они могли бы и не делать этого. Кроме того, несмотря на обычную практику, меня назначили кандидатом для исполнения пенальти на тот случай, если бы он был назначен. Последний штрих принадлежал Жозе Моуринью и Дику Адвокату, причем в эту идею были посвящены все, кроме меня, и когда я узнал о ней, я уже ничего не мог поделать.

Игра получилась весьма серьезной, отнюдь не прощальным парадом или какой-то показухой. Через полчаса из-за постоянно беспокоившей меня боли в колене мне пришлось замениться. Я уже готовился покинуть поле, как вдруг меня окружила вся команда. В следующий миг я понял, что Джон Оби Микел и Бранислав Иванович пытаются поднять меня и на руках вынести с поля. Застигнутый врасплох, я рассмеялся, но, на самом деле, мне было неловко. Пусть я и пытаюсь развлекать людей, но, по существу, я весьма застенчив, и если оказываюсь в центре событий не по своей воле, то мне не по душе повышенное внимание ко мне. Разумеется, мои партнеры по команде знали это. Поначалу я протестовал, потом понял, что это бессмысленно. Думаю даже, что они, зная мою эмоциональную натуру, хотели вынудить меня заплакать от избытка чувств. Однако им это не удалось! Весь стадион аплодировал мне, когда я покидал поле и махал всем на прощание. Это был весьма счастливый момент для меня, вовсе не грустный.

Мы уверенно выиграли матч, и после этого началось настоящее веселье. Сначала было вручение кубка. Я никогда не относился к титулам как к само собой разумеющимся вещам, ведь мне никогда ничего не доставалось просто так. Моя жизнь всегда подтверждала это. Ты можешь выиграть что-либо сегодня и думать, что на следующий год победа вновь будет за тобой. А затем узнаешь, что переходишь в другой клуб, или же в команде происходят какие-либо изменения, – и нужно ждать еще пять лет до следующей победы, как это и было в «Челси». Поэтому я всегда считал, что нужно наслаждаться каждым своим триумфом, как последним, поскольку он и вправду может стать именно таким.

Я захватил с собой маленькую видеокамеру, чтобы запечатлеть как можно больше из событий того дня. Воспоминания всегда останутся в моем сердце и в моих мыслях, но мне хотелось сделать это для других: для семьи, для своих детей, – чтобы они также смогли сберечь эту память. Кроме того, мне будет приятно увидеть множество счастливых лиц, просматривая такую видеозапись.

Во время празднования было немало радостных эпизодов. Это и момент, когда тренер снял корону с кубка и надел ее мне на голову, словно провозглашая меня королем «Стэмфорд Бриджа»; и момент, когда я делал круг по стадиону с кубком, чтобы разделить радость от его завоевания со всеми болельщиками, без которых усилия клуба и игроков не имели смысла; и момент, когда я произносил прощальную речь перед заполненным до отказа стадионом.

Все это было просто потрясающе, хоть и нелегко в эмоциональном плане, так как я, наконец, мог во всеуслышание поблагодарить близких для меня людей, так много помогавших мне в течение многих лет. Вначале я поблагодарил мистера Абрамовича за все, что он сделал для клуба. Его усилия были вознаграждены, поскольку мы выиграли все турниры, какие только было возможно. Затем я высказал слова благодарности Особенному – Жозе Моуринью, которому я был особенно признателен, так как он дал мне шанс оказаться в этом клубе, а потом вернуться в него. Среди одноклубников я отдал должное Фрэнку Лэмпарду, который для меня тоже стал Особенным: без всех его голевых передач у нас не было бы такого количества голов и кубков. Для самого Фрэнка тот день был последним в Англии в качестве футболиста, но в типичной для него альтруистичной манере он позаботился о том, чтобы еще с утра отправить мне и всем нам сообщения, поздравив «своих братьев» с победой в чемпионате.

В раздевалке было еще больше веселья, песен, танцев и очень много шампанского. Думаю, я облил всех – вряд ли пропустил хоть кого-то. Ну, почти – я воздержался от того, чтобы облить господина Абрамовича. В какой-то момент он понял, что я остался единственным сухим человеком в раздевалке, распорядился, чтобы принесли еще одну бутылку, и окатил меня. Я покидал раздевалку последним, стремясь насладиться каждой секундной, смакуя все сцены, запоминая каждую деталь, чтобы никогда не забыть этого, чтобы никогда не забыть, какая это честь – быть частью истории.

Может, это покажется странным, но у меня совсем не было слез. В 2012 году, уходя первый раз, я был переполнен эмоциями. Мы только что выиграли Лигу чемпионов. У меня был трудный сезон, но как команда мы представляли собой единый сильный организм, что и позволило нам завоевать этот долгожданный трофей. Тогда я не хотел уходить, поэтому очень переживал. Кроме того, мне казалось, что я никогда больше не вернусь в «Челси». Тот уход был для меня завершением какого-то этапа.

Теперь же расставание сопровождалось совсем иными чувствами. Я знал, что вернусь. Это не было завершением пути ни для меня, ни для клуба. За несколько дней до этого клуб дал слово, что я смогу вернуться после завершения своей игровой карьеры. Этого хотели и клуб, и я. Я знал, что меня ожидало впереди, и это было моей привилегией.

В раздевалке ко мне подошел Жозе. Почти все уже ушли. Мы прекрасно понимали друг друга, между нами были замечательные отношения. Поскольку мы оба – эмоциональные натуры, нам не требовалось много слов. Он просто крепко меня обнял, широко улыбнулся и оставил меня со словами: «Ступай. И возвращайся». Вот так, предельно просто.

Глава 1
Где мой дом?

До пяти лет я вел беззаботную жизнь. Наш дом всегда был полон смеха, людей, радостной суеты. Мы жили в Абиджане, самом большом городе Кот-д’Ивуара, расположенном на южном побережье страны. Наша семья не относилась к числу зажиточных, но никто из нас, детей, не испытывал в чем-либо острой нужды. Отец же наш, Альберт, вырос в нищете, и детство у него было тяжелым: он потерял своего отца, кормильца семьи, когда был еще совсем маленьким мальчиком. Стремясь всему научиться самостоятельно и преуспеть в жизни, мой отец сделал хорошую карьеру банковского служащего. Он работал в крупном местном банке, BICICI, в деловом центре Абиджана. Это позволяло ему вполне обеспечивать собственную мать. К моменту моего рождения, 11 марта 1978 года, отец благодаря усердному труду и настойчивости смог даже построить дом для своей семьи.

Сразу же после смерти своего отца мой папа стал главой семьи. В его помощи нуждались не только его собственная мать, жена и дети (я среди них был самым старшим), но и две его младшие сестры и их семьи. Ситуация, когда глава семьи отвечает за всех ее членов, типична для африканской страны, поэтому мои две тети жили в нашем доме вместе со своими мужьями и детьми. В результате я вырос в окружении кузенов и кузин, тетушек и дядюшек, и это было замечательно, поскольку в такой обстановке никто не мог быть эгоистом. Это присуще нашей культуре: мы делимся всем, что у нас есть, будь это еда, какие-либо вещи или же дом. Мы, например, никогда не садились за стол, не подумав прежде: «Кого еще нет? Кто еще не ел?» – и мы звали отсутствовавших, чтобы они смогли разделить с нами трапезу. Заботиться о других, особенно тех, кому повезло меньше, чем нам, было нормально и естественно. Такое отношение отец прививал мне с ранних лет, и это существенно повлияло на мою жизнь.

Возле дома был просторный двор, где мы ели, а дети играли. Другие дома тоже имели выход к этому двору, поэтому у нас было чувство причастности к жизни окружающих. Каждый знал своих соседей и уважал их. Жизнь в огромной семье, в общине – вот то, что наиболее ярко отложилось в моей памяти в первые пять лет. Кроме того, мне запомнились ежегодные приезды моего дяди, Мишеля Гоба, младшего брата отца. Мишель жил во Франции, был профессиональным футболистом. То, что он проживал во Франции, делало его в моих глазах и в глазах всей семьи кем-то сродни божеству. Он приезжал из далекой страны, о которой я мечтал, с кучей подарков, и я больше всех радовался футболкам известных команд. Я, например, был необычайно счастлив, когда из его багажа появилась небольшая сувенирная футболка сборной Аргентины. Дяде удалось получить ее после Чемпионата мира 1982 года в Испании, и она мне так понравилась, что я по сей день храню ее.

Мишель рассказывал нам о жизни во Франции, делился историями из своей футбольной карьеры. Я слушал его, затаив дыхание. Хотя я не все мог уяснить из его рассказов о жизни, зато вполне определенно понимал, что он имел в виду, когда разговор заходил о футболе. Даже когда я был совсем маленьким, я практически постоянно играл в футбол. В доме хватало игрушек, но, по правде говоря, мне хотелось только гонять мяч. Дядя приезжал вместе с женой, Фредерикой. Она была из Бретани, и я получал удовольствие от ее приездов. У них еще не было собственных детей, поэтому она готова была играть со мной часами. Думаю, я ей нравился, и это было взаимно. Во время одного из их приездов, когда я понял, что они уже собираются в обратную дорогу, я начал умолять поехать вместе с ними. В конце концов дядя предложил родителям взять меня с собой во Францию. «Я буду относиться к нему, как к сыну», – заверил он их.

На тот момент у моих родителей было два ребенка: я и моя сестра, Даниэль, совсем еще младенец. Моя мама, Клотильда, заканчивала обучение и намеревалась, как и отец, устроиться в банк. Родители понимали, что отправить меня во Францию с Мишелем и Фредерикой – означало дать мне шанс жить лучшей жизнью. Они осознавали, насколько тяжело было жить в Кот-д’Ивуаре даже тем, кто, как они, получил образование. Поэтому, как и многие африканские родители, они с радостью воспользовались возможностью отправить своего ребенка в Европу к родственникам, хотя мой отъезд причинил им боль. Они приняли ситуацию как должное (такая практика широко распространена в африканских странах), поскольку понимали, как много я смогу извлечь из этого переезда: получить образование и расти в заботливом окружении любящих меня дяди и тети.

Мысли об отъезде приятно волновали меня до того момента, пока не настало его время. Спустя несколько недель меня провожали в аэропорт, и я вдруг понял, что на самом деле расстаюсь с мамой. Я не имел ни малейшего понятия, куда в действительности еду и когда вновь увижу ее и свою семью. Реальность неожиданно обрушилась на меня, и я сел в машину крайне расстроенный, всей душой желая, чтобы момент прощания с мамой никогда не настал. Эта поездка была очень тяжелой.

Будучи первым ребенком и сыном, я был очень близок с матерью, весьма мягким и необычайно приятным человеком. В раннем детстве она называла меня «Тито» – в честь югославского лидера, которым восхищалась. Порой она вела себя со мной, как со своим младшим товарищем. Для нее помахать мне рукой на прощание перед моим отъездом в неизвестность было крайне трудно. Что же касается меня, то я запомнил только собственные всхлипывания, когда папа, мама и сидевшая у нее на руках Даниэль остались позади. Я летел во Францию один, сжимая для успокоения свое любимое шерстяное кашне. Полет занял около шести часов, и почти все это время я без остановки плакал. Стюардесса, которой поручили присматривать за мной, время от времени интересовалась, как я себя чувствую, хотя ответ был очевиден. Путешествие казалось изнурительным и бесконечным, и, хотя мне удалось немного подремать, я вздохнул с облегчением, когда самолет сел в Бордо и меня наконец-то встретили дядя и тетя.

Когда я теперь оглядываюсь назад, то понимаю, что этот опыт, несомненно, серьезно повлиял на меня, пусть все в конечном итоге и закончилось благополучно. Переезд из родных мест, пусть и с твоего согласия, всегда оставляет след на твоем характере. Когда пятилетний мальчик покидает тех, кого он знает: маму, папу, семью, дом, – такое не может пройти для него бесследно.

Я был выкорчеван с родных мест, но никогда не забывал о своих корнях и долгое время ощущал в них острую необходимость. Как бы ни был я любим дядей и тетей во Франции, меня, как и многих людей, вынужденных начинать жизнь заново на новом месте, несомненно, поглощало чувство утраты постоянства и стабильности. Учитывая развитие событий в моей жизни в последующие десять лет, этот опыт пошел мне на пользу, помог стать тем, кто я есть сегодня: человеком, всегда желающим быть любимым, принадлежать людям и создавать вокруг себя семейную обстановку.

Первый дом моих новых «родителей» находился в Бресте. Тетя и дядя проживали в хорошей части города, но сказать, что после Абиджана я ощутил культурный шок, – значит не сказать ничего. Все вокруг было намного более серым – и при этом более спокойным! Кроме того, я оказался единственным чернокожим ребенком в классе, поэтому выделялся уже с первого дня. Но, по крайней мере, я говорил по-французски, поскольку это был мой родной язык, и мне не нужно было учить его. Тем не менее все остальное было для меня в новинку. Мне нужно было заводить новых друзей, есть непривычную еду и в целом в сжатые сроки адаптироваться к новому окружению.

В течение года дядя, игравший за «Брест», перешел в другую команду, и мы переехали в Ангулем, прекрасный провинциальный городок в 120 километрах к юго-востоку от Бордо, славящийся ежегодным фестивалем книжек-комиксов, которые весьма популярны во Франции. Переезд из уже насиженного места, необходимость устройства новой жизни, заведение новых друзей, адаптация к незнакомым условиям – все это пришлось проходить в очередной раз.

В те ранние годы я регулярно проводил игровое время вместе с учителями, потому что никто из ребят не хотел со мной играть. Я был аутсайдером и сильно отличался от остальных детей, они чувствовали это на уровне подсознания, но это был, скорее, не осознанный расизм, а отчуждение, возникавшее из-за невежества. Цвет кожи словно бы противопоставил меня им, поэтому никто не был заинтересован в том, чтобы подружиться со мной. Некоторые даже прикасались к моей коже, чтобы убедиться, что она действительно такого цвета! Они еще многого не знали о жизни, поэтому я их не виню, хотя эта ситуация повторялась всякий раз, когда приходилось менять школу. Постепенно, спустя несколько недель, жизнь налаживалась, и у меня даже появлялись друзья, но начала каждого учебного года я ожидал со страхом, потому что постоянно оказывался в статусе новенького. Каждый раз мне нужно было вставать и рассказывать о себе, и для меня это было сплошным мучением. Как и все дети, я всего лишь хотел подружиться с остальными, но требовалось время для того, чтобы барьеры между нами исчезли. А затем, стоило мне обвыкнуться и почувствовать себя уверенно, мы опять переезжали.

Моей самой большой проблемой было не завести друзей (поскольку в конце концов мне все равно удавалось добиться этого), а сохранить их. Всякий раз я сталкивался с угнетающей предсказуемостью, так как заранее знал: стоит мне только обзавестись приятелями, как скоро придется уезжать. Осознавать, что почти каждый год мне предстояло все начинать заново, было для меня достаточно тяжело.

Кроме того, вскоре я понял, что в большинстве мест, где нам доводилось жить, нас воспринимали с любопытством. Я замечал, как во время наших с дядей прогулок занавески в домах постоянно подергивались из стороны в сторону: соседи наблюдали, как мы проходили мимо. Иногда люди вообще без всякого стеснения глазели на нас и отводили взгляд лишь тогда, когда понимали, что мы смотрим на них в ответ. Пожалуй, мы были главной темой для пересудов соседей. Сейчас я отношусь к этому с усмешкой, но в то время мне было нелегко.

Вскоре после моего приезда Мишель и Фредерика подали заявление, чтобы официально стать моими опекунами во Франции. Бумажная работа по этому вопросу была чрезвычайно сложной, сама процедура – весьма длительной. Когда положенное для оформления время истекло, мне уже нельзя было больше оставаться в стране, и после двух лет пребывания во Франции я вернулся к родителям в Кот-д’Ивуар. Я приехал во время каникул летом 1985 года, мне было семь лет. У меня было чувство, что теперь я здесь уже навсегда – по крайней мере, на какое-то время. Было замечательно вернуться к своим родителям и к своей семье, я был безумно счастлив!

Дело в том, что во Франции случались моменты, когда я чувствовал тоску и одиночество. Я выживал благодаря редким (и очень дорогим) телефонным звонкам от родителей, но было настоящей мукой вешать трубку после разговора с мамой, которую я так хотел видеть. После этих телефонных разговоров я медленно добирался до своей комнаты, бросался на кровать и просто рыдал, потому что я по ней сильно скучал.

К тому времени, как я вернулся на родину, отец получил на работе назначение в столицу, город Ямусукро, находящийся в 100 километрах к северу от Абиджана. Забавно, что в Абиджане проживает 4,5 миллиона человек, а в столице население всего лишь 200 тысяч. Впрочем, меня это мало интересовало. Я просто был счастлив, что вернулся домой, играл с братом и сестрами, кузенами и кузинами и старыми друзьями. По существу, я считаю этот год, прожитый дома, самым счастливым периодом своего детства. Главное воспоминание о нем – это то, что я очень много играл: просто на улицах с ребятами, играл в футбол босиком, вновь наслаждаясь беззаботным существованием. Иногда я участвовал в футбольных турнирах вместе со своими кузенами и получал травмы (не особо серьезные, но всегда одни и те же), и папа очень сердился на меня за то, что я играю без обуви. Но то, что я не нуждался в ней, говорит о том, насколько непринужденно протекала дома моя жизнь. Мы играли часами, сражаясь за самодельные кубки, сделанные из обрезанных пластиковых бутылок, которые наполнялись сладостями. Каждый из нас старался изображать своего любимого игрока. Моим кумиром был Марадона.

Как это ни странно, но (очевидно, из-за прошлого опыта, когда я научился быстро адаптироваться в новых условиях) у меня в памяти не осталось воспоминаний о каких-либо трудностях по налаживанию отношений с братьями и сестрами, которых я практически не знал. Все шло естественным путем. Теперь наряду с Даниэль у меня была сестра Надя, которая была двумя годами младше ее, а затем, вскоре после моего приезда, в октябре 1985 года, появился и Жоэль.

Единственное, что меня не особенно радовало в тот период, так это пристальное внимание отца к моим школьным успехам и его возросшая требовательность. Он был по натуре достаточно строг и питал определенные надежды на мой счет, в том числе и в отношении учебы. Следовательно, отец не терпел пустых оправданий, когда я получал оценки ниже тех, которые считались им приемлемыми. Если я не попадал в пятерку лучших в классе по какому-либо предмету, то подвергался наказанию. У мамы был иной склад характера: она старалась в любой ситуации нас защищать. Оглядываясь назад, я понимаю, что получил от родителей просто прекрасное воспитание: смесь безоговорочной любви и строгой дисциплины. И пусть я не жил с ними под одной крышей долго, этого времени вполне хватило, чтобы их влияние сказалось на мне. В дальнейшем я опирался на два значимых ценностных ориентира: уважение к окружающим и трудолюбие.

Спустя год после моего пребывания в Кот-д’Ивуаре мне сообщили, что дядя с тетей оформили нужные документы, позволяющие им стать моими попечителями, так что я мог вернуться во Францию, чтобы снова жить с ними. Неудивительно, что мне не хотелось уезжать из дома. Когда я сделал это впервые, мне было тяжело, однако тогда я еще не осознавал до конца, что именно оставляю. Теперь же мне было хорошо известно, чем должен обернуться новый отъезд, и я не знал, когда вновь смогу увидеть своих родных. Помню, тогда я думал, что больше не увижу их никогда. Как бы сильно мы с тетей и дядей ни любили друг друга, это не могло сравниться с моей привязанностью к семье и родителям. Я мог ощущать эту разницу, пусть даже чисто умозрительно, даже осознавая, что дядя с тетей приняли меня как родного. То время было тяжелым для меня. Если же вспоминать что-либо хорошее, то необходимо отметить, что их дети, Марлен и Кевин, были мне как родные брат и сестра, я помогал присматривать за ними и помногу играл с ними.

Вернувшись во Францию, я оказался в Дюнкерке, на севере страны. Именно там в 1987 году, когда мне было девять лет, у меня, наконец, появилась возможность на вполне законных основаниях начать играть за полноценную футбольную команду. Я чувствовал себя настоящим профессионалом и гордился тем, что мы играли в той же форме, что и взрослая команда, за которую выступал дядя.

Он играл на месте центрального нападающего и научил меня многому, пока я рос. Когда я оглядываюсь назад на свою жизнь вместе с ним, то сразу представляю нас в Дюнкерке, как мы по воскресеньям ходили на пляж. Дядя показывал мне всевозможные трюки: как использовать корпус в борьбе с защитником, как выбрать время для успешного прыжка. Наблюдая за тем, как он выпрыгивал за мячом, я ловил себя на ощущении, что он висит в воздухе целую вечность, словно летит. И мне хотелось подражать ему абсолютно во всем. Именно поэтому, как я полагаю, это не просто совпадение, что в результате я стал играть на той же позиции и стал известен, среди прочего, умением переигрывать защитников в воздухе. Я ходил на матчи с его участием, смотрел, как он мощно играл перед трибунами, заполненными восторженными болельщиками, и увиденное всякий раз укрепляло мою любовь к футболу и желание пойти по стопам дяди. Короче говоря, дядя был моим кумиром, и без него я бы не смог достичь всего того, что мне удалось.

Нашей следующей остановкой в 1989 году стал Абвиль, маленький северный город. Я сразу пошел в первый класс средней школы, что само по себе было непросто. Переход на новый уровень школы – это всегда значимая перемена в жизни подростка, даже если не учитывать, что ты приехал, никого не зная, из другого города, и у тебя отличный от всех одноклассников цвет кожи. Тем не менее я смог освоиться вполне неплохо.

К сожалению, не прошло и года, как нам пришлось переезжать вновь – теперь в Туркуэн, по моим воспоминаниям, самое тяжелое место из всех, где я побывал. Туркуэн – тоже маленький городок, часть Лилля. Дружба там давалась с трудом, кроме того, у меня начался переходный период, который всегда проходит нелегко. Играя в футбол, даже в клубе, где я тренировался, я регулярно слышал комментарии насчет цвета моей кожи, и воспринимал это крайне болезненно. Поскольку я чувствовал себя аутсайдером, то легко мог оказаться в положении ведомого: ведь мне казалось счастьем затесаться в чью-то компанию, принадлежать к какой-то группе, и отнюдь не потому, что мне хотелось творить глупости. У меня было несколько приятелей, но ни одного такого, с кем я бы общался после школы. Они постоянно собирались где-то вместе, занимались разной ерундой: уводили мопеды, подворовывали, курили – делали все, чем грешат растущие в таких районах дети.

Теперь я с радостью понимаю, что смог избежать подобных занятий – не столько осознанно, сколько благодаря своему насыщенному расписанию: школа, дом, тренировка, дом, сон. У меня просто не оставалось времени на все эти пустые и опасные вещи, и это было хорошо, так как я вполне мог сбиться с правильного пути, как и многие мои сверстники. Думаю, мои родители и дядя с тетей прекрасно знали об этих подстерегавших меня опасностях. Последние делали все возможное, чтобы уберечь меня от них, поскольку Туркуэн – жестокий город, большинство населения которого составляют простые рабочие, не видящие в жизни каких-либо перспектив.

В то время я чувствовал себя достаточно одиноким, словно жил в каком-то пузыре, отделенный от всего, что наполняло жизнь моих ровесников. Впоследствии такой образ жизни сказался на моей судьбе положительно. Теперь я понимаю, что мое детство, несмотря на множество трудностей, стало для меня отличной школой жизни, научило быстро адаптироваться в любом окружении, где бы я потом ни оказывался. Новая команда, новая страна? Нет никаких проблем. Я всегда справлялся с этим. Не могу сказать, что это всегда было забавно и легко, но с ранних лет я научился извлекать пользу из всего, что преподносила мне жизнь. Другое дело, что за годы регулярных переездов вокруг меня словно выросла скорлупа, я стал интровертом, замкнутым в себе и необычайно застенчивым. Все свои чувства я спрятал в себе, а если кто-то интересовался у меня о них, то я односложно мямлил что-то в ответ. Даже сейчас я временами проявляю свою стеснительность, и некоторые могут интерпретировать ее неправильно. Честно говоря, я до сих пор не могу достойно показать или выразить то, что я думаю. Над этим мне приходится работать.

В Туркуэне мы провели один год, однако следующий период моей жизни, в Ване, сложился не лучше. Пубертатный период вступил в свои права, что ощутимо сказалось на результатах учебы в школе. Порой я бунтовал против дяди и тети, выражал несогласие с некоторыми правилами и ограничениями, которые они установили для меня. В этом не было ни капли их вины, но мне было больно слышать, как Марлен и Кевин обращались к родителям «мама» и «папа», тогда как я был лишен возможности поступать так же. У меня не получалось толком сконцентрироваться на учебе и, хотя я никогда не начинал в школе разборок и не выказывал неуважения к учителям, было заметно мое превращение из прилежного ученика в парня, у которого многое не задавалось и который мало об этом переживал.

Короче говоря, у меня было не все в порядке с головой. Это было неудивительно, так как к этому моменту мои родители, братья и сестры уехали из Кот-д’Ивуара и поселились в пригороде Парижа – они были уже здесь, во Франции, а не в какой-то другой далекой стране! Я сильно скучал по маме и по всей своей семье, и какая-то часть моего существа всеми силами стремилась поскорей с ними воссоединиться.

Из-за экономических проблем в Кот-д’Ивуаре папа лишился работы, поэтому у него не оставалось другого выбора, кроме как в поисках заработка поехать во Францию. Вначале он поехал без семьи – должно быть, им всем было тяжело расставаться. Отец неделями, если не месяцами, спал на диванах у друзей, искал какие-то подработки и, испытав серьезные лишения – моральные, финансовые, физические (как многие иммигранты до и после него), – начал новую полноценную жизнь для себя и всей своей семьи. В течение того периода его переполняли кураж и чувство собственного достоинства, и для меня это служило отличным примером того, как вести себя, сталкиваясь с тяготами в жизни. В конце концов семья смогла воссоединиться с ним, пока отец, сделавший у себя на родине отличную карьеру в качестве менеджера, перебирал самые разные места работы, чтобы обеспечить своих родных: он был сторожем, уборщиком, охранником, кем угодно. Семья въехала в небольшое помещение, взятое в аренду, совсем крохотное (по существу, это представляло собой койко-место); в северо-западном предместье Парижа под названием Левалуа-Перре.

Учитывая то, что за восемь лет жизни во Франции я переезжал уже шесть раз, было решено, что для меня будет лучше остаться в Ване с Мишелем и Фредерикой – по крайней мере, на то время, пока родители будут обустраиваться на новом месте. В своей учебе я скатился так низко, что в школе мне сообщили, что я остаюсь на второй год. Во Франции существует такая система для тех, чей средний балл ниже установленного уровня, и для ребенка это достаточно тяжело. Ты попадаешь в обстановку, где все дети младше тебя на целый год. Твои друзья переходят в следующий класс, а ты опять вынужден с нуля продираться через тернии новых знакомств. Это действительно депрессивный опыт, подрывающий твою мотивацию.