Текст книги "Игра без козырей"

Глава 5

Через два дня я переступил порог украшенного портиком и колоннами входа в агентство Рэднора гораздо более бодрым, чем когда выходил отсюда в последний раз.

Почти оглушенный радостным приветствием телефонистки, я поднялся по винтовой лестнице и был встречен свистом и шквалом соленых шуточек отдела скачек. Меня самого удивило, что я чувствовал себя так, будто вернулся домой. Ведь я никогда не считал, что действительно принадлежу к агентству, пока в Эйнсфорде не понял, что мне очень не хотелось бы покинуть его. Запоздалое открытие. Машину уже занесло, и мне вряд ли удастся ее выправить.

– Так ты все-таки справился? – Чико просто сиял.

– Пожалуй, да.

– Я имею в виду, снова будешь ворочать жернова?

– Ага.

– Но, – Чико вытаращил глаза на часы, – как обычно, опаздываешь.

– Пошел ты!

– Наш Сид вернулся, – Чико обвел рукой улыбающиеся лица агентов отдела скачек, – и по-прежнему чертовски обаятелен. Наконец-то работа агентства придет в норму.

– Но как я вижу, у меня по-прежнему нет стола, – проворчал я, обводя глазами комнату. Ни стола. Ни корней. Ни настоящей работы. Как и прежде.

– Садись на стол Долли, она старательно вытирала пыль с того места, где ты сидел.

Долли, улыбаясь, смотрела на Чико, и жажда материнства слишком явно читалась в ее взгляде. Она считала свою жизнь бессмысленной и бесплодной из-за того, что не могла родить ребенка. И то, что у нее прекрасная голова, одна из лучших в агентстве, а ум работает со скоростью и точностью компьютера, и то, что она крупная, энергичная, уверенно стоящая на земле женщина сорока лет с двумя браками в прошлом и старым холостяком, увивавшимся возле нее сейчас, для Долли не имело никакой цены. Она была потрясающим работником, очаровательной женщиной, прекрасным компаньоном для выпивки, но всегда оставалась печальной. Очень печальной.

Чико терпеть не мог, чтобы его нянчили, и вообще к матерям относился настороженно. К любым матерям, не только к тем, которые подбрасывают своих детей в прогулочной коляске на порог полицейского участка возле моста Бернс. Он подшучивал над Долли и ловко избегал ее попыток проявить материнскую заботу.

Я уселся на угол стола Долли, мое давнее привычное место, и покачал ногой.

– Долли, любовь моя, как идет работа?

– Необходимо, – шутливо ответила она, – чтобы ты чуть больше работал и чуть меньше дерзил.

– Тогда дай мне работу.

– A, сейчас. – Она задумалась. – Ты мог бы… – начала она и замолчала. – Хотя нет… Скорее всего, нет. Пусть лучше Чико поедет в Лембурн, там тренер хочет проверить одного подозрительного конюха…

– А для меня ничего нет?

– Э-э-э… Понимаешь… нет, ничего нет, – ответила Долли.

Это «нет» она уже говорила прежде сотни раз. И ни разу не сказала «да».

Я состроил ей гримасу, придвинул к себе телефон, нажал нужную кнопку и попал в приемную Рэднора.

– Джоани? Это Сид Холли. Да… вернулся из ниоткуда. Шеф занят? Я хотел бы переброситься с ним парой слов.

– Тише! Великое мгновение, – провозгласил Чико.

– Сейчас у него клиентка, – ответила Джоани. – Когда она уйдет, я спрошу и перезвоню вам.

– Хорошо. – Я положил трубку.

Долли вскинула брови. Как руководитель отдела, она была моим непосредственным начальником, и, попросив о встрече с Рэднором, минуя ее, я пренебрег правилами субординации. Но я был уверен, что Долли по прямому указанию Рэднора ни разу не дала мне задания. Если я хочу открыть шлюзы, то надо самому пойти и поднять заслонки. Или я так и буду сидеть на углу стола до старости.

– Долли, любовь моя, мне надоело болтать ногами, сидя на столе, даже таком гостеприимном, как твой. Хотя вид отсюда восхитительный.

Долли обычно носила блузки с глубоким треугольным вырезом, и сейчас на ней была кремовая шелковая блузка с вырезом настолько глубоким, что, будь на ее месте молоденькая девушка, в отделе скачек вспыхнул бы бунт. Но и у Долли это выглядело очень привлекательно. Природа щедро одарила ее своей милостью.

– Хочешь распрощаться? – Чико быстро сообразил, зачем я иду к шефу.

– Все зависит от него. Он и сам может вышвырнуть меня.

В отделе все задумались и замолчали. Они знали, как мало я делаю для агентства и что меня это устраивает. Долли отвела глаза в сторону, что не очень обнадежило.

С шумом появился рассыльный Джонс с подносом безупречных чайников без сколотой эмали. Грубый, своевольный, черствый, в свои шестнадцать лет он был, наверно, лучшим рассыльным в Лондоне. Густые волосы доходили ему до плеч – волнистые и очень чистые. Он стригся в дорогой парикмахерской, и беспорядочная копна волос на самом деле была стильной прической, которая сзади делала его похожим на девушку, что Джонса вовсе не трогало. Половину своей зарплаты и все воскресенья он тратил в увеселительных заведениях, а вторую половину и будние ночи отводил охоте на девушек. Судя по его рассказам, охота часто бывала удачной. Но ни одна девушка ни разу не появилась в офисе, чтобы подтвердить его версию.

Под его розовой рубашкой билось каменное сердце, на лице под стильной прической постоянно блуждал вопрос: «Ну и что?» Но благодаря тому, что это забавное, честолюбивое, антиобщественное создание всегда приходило на работу раньше положенного времени, чтобы подготовиться к дневным заданиям, он и нашел меня раньше, чем я умер. Из этого факта при желании можно было вывести какую-нибудь мораль.

– Вижу, труп вернулся. – Джонс окинул меня взглядом.

– Благодаря тебе, – лениво пробормотал я.

Но он понял, что я имел в виду. Впрочем, ему было наплевать.

– Твоя кровь и всякая всячина просочилась сквозь щели в линолеуме и пропитала дерево под ним. Шеф беспокоился, не начнет ли оно гнить и не покроется ли плесенью, – сообщил Джонс.

– Джонс, – возмутилась Долли, – убирайся к черту или заткнись!

У нее на столе зазвонил телефон. Она подняла трубку, выслушала, посмотрела на меня и сказала:

– Хорошо. Шеф хочет тебя видеть. Прямо сейчас.

– Прощальный привет? – с интересом спросил Джонс.

– Не суй нос не в свое дело, – рассердился Чико.

– А пошел ты знаешь куда…

Я, улыбаясь, удалился. Долли в который раз принялась разнимать сцепившихся Чико и Джонса. Это у них было своего рода утренней зарядкой. Внизу я пересек холл, миновал маленькую приемную Джоани и вошел в кабинет Рэднора.

Он стоял у окна и наблюдал за движением на Кромвель-роуд. Комната, в которой клиенты излагали свои проблемы, располагала к покою и размышлениям: стены – в мягких серых тонах, шторы и ковры – в темно-красных, удобные глубокие кресла, возле них столики с пепельницами, картины, вазы с цветами. Если бы не маленький письменный стол Рэднора, стоявший в углу, кабинет ничем не отличался бы от обыкновенной гостиной. Все считали, что Рэднор купил обстановку этой комнаты вместе с домом, – настолько она соответствовала представлению об изящном городском здании конца викторианской эпохи. У Рэднора была теория, что в мирной атмосфере люди меньше искажают и преувеличивают факты, чем в официальном строгом кабинете.

– Входи, Сид, – пригласил он, обернувшись.

Я подошел к нему. Мы пожали друг другу руки.

– Ты уверен, что совсем поправился? Тебе потребовалось меньше времени, чем я ожидал. Хотя, зная тебя… – Он чуть улыбнулся, изучая меня взглядом.

Я заверил его, что чувствую себя хорошо. Он сделал несколько замечаний о погоде, запарке в агентстве, политическом положении и наконец подошел к теме, которая, как мы оба знали, была главной:

– Итак, Сид, полагаю, теперь тебе надо немного оглядеться!

«Лучше сразу внести ясность», – подумал я.

– Если я хотел бы остаться здесь…

– Если? – Он едва заметно покачал головой.

– Если на других условиях, я согласен.

– Мне очень жаль, что ничего не получилось. – В его голосе слышалось искреннее сожаление, но легче от этого не стало.

– В течение двух лет вы ни за что платили мне жалованье, – осторожно начал я. – Теперь дайте мне шанс отработать то, что я получил. По правде говоря, я не хочу от вас уходить.

Он насторожился, как пойнтер, почуявший след, но ничего не сказал. Я продолжал:

– Я готов служить у вас даром, но только если работа будет настоящая. Я не могу больше протирать стулья, это доведет меня до сумасшествия.

Он окинул меня тяжелым взглядом и вздохнул.

– Слава богу, наконец-то, – проговорил он. – Понадобилась пуля, чтобы это произошло.

– Что вы имеете в виду?

– Сид, ты когда-нибудь видел, как просыпается зомби?

– Нет, – пробормотал я. – Это выглядело так ужасно?

Он пожал плечами:

– Не забывай, я видел, как ты проводил скачки. Ведь там всегда заметно, как из души наездника уходит огонь. Так вот, у нас в агентстве все это время вместо тебя работала куча пепла, перемещавшаяся с места на место. Вот и все.

– Тогда считайте меня ожившим, – усмехнулся я. – И я принес загадку, которую очень хотел бы разгадать.

– Длинная история?

– Да, довольно длинная.

– Тогда давай лучше присядем.

Он указал мне на кресло, сам сел напротив и приготовился слушать, спокойно и сосредоточенно, что всегда помогало ему быстро проникнуть в суть проблемы.

Я рассказал о том, что Крей скупает ипподромы, – о тех двух случаях, про которые я знал, и о других, о которых догадывался. Когда я кончил, он невозмутимо спросил:

– Откуда у тебя эти сведения?

– Мой тесть Чарлз Роланд подбросил мне эти факты, когда я проводил у него прошедший уик-энд. Он пригласил Крея к себе в качестве гостя.

«Хитроумный старый лис Чарлз, – подумал я, – бросил меня на глубину и заставил барахтаться».

– А откуда об этом знает Роланд?

– Директор-распорядитель ипподрома в Сибери рассказал ему, что все они очень озабочены необычайным движением акций. В свое время у Крея был контрольный пакет акций в Данстейбле, а потом он продал землю ипподрома под строительство. Они боятся, что такая же судьба ждет и Сибери.

– А остальное, то, что ты сейчас сообщил мне, – это твои предположения?

– Да.

– Основанные на твоей оценке Крея, сделанной за один уик-энд?

– Да. И отчасти на том, как он проявил себя за эти два дня. А отчасти на его бумагах, которые я прочел… – После минутного сомнения я рассказал Рэднору, как влез в кейс Крея и сделал снимки. – Остальное всего лишь интуиция.

– Хм, это надо проверить… Ты принес пленки?

Я кивнул, достал их из кармана и положил перед ним на столик.

– Я отдам их в проявку и печать. – Рэднор задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Затем, будто приняв решение, отрывисто сказал: – Теперь главное, что нам нужно, – это клиент.

– Клиент? – растерянно переспросил я.

– Конечно. Мы же не полиция, мы работаем ради прибыли. Расследования и жалованье сотрудникам агентства налогоплательщики не оплачивают. Все оплачивают клиенты.

– A-а-а… да, конечно.

– Наиболее вероятный клиент в этом случае – распорядители ипподрома в Сибери или Национальный охотничий комитет. И думаю, что прежде всего надо поговорить со старшим стюардом. Никогда не вредно начать сверху.

– Он может предпочесть обратиться в полицию, – заметил я. – Они работают бесплатно.

– Дорогой Сид, знаешь, чего хотят люди, когда обращаются к частным сыщикам? Чтобы сыск оставался частным делом. Они за это платят. Когда полиция что-то расследует, об этом знают все. Когда расследуем мы, об этом не знает никто. Поэтому к нам иногда попадают уголовные дела, хотя, казалось бы, гораздо дешевле обратиться в полицию.

– Понимаю. Значит, вы поговорите со старшим стюардом…

– Нет, – перебил он, – с ним поговоришь ты.

– Я?

– Разумеется. Это твое расследование.

– Но это ваше агентство. Он привык вести переговоры с вами.

– Ты тоже знаком с ним, – возразил Рэднор.

– Я работал с его лошадьми, и это ставит меня в неудобное положение. Для него я жокей, бывший жокей. Он не воспримет меня серьезно.

– Если ты хочешь разоблачить Крея, тебе нужен клиент, – пожал плечами Рэднор. – Иди и найди клиента.

Я хорошо знал, что он никогда не посылал вести переговоры даже старших оперативных сотрудников, тем более неопытных. И я не сразу поверил, что он намерен поручить переговоры мне. Но он молчал, и мне ничего не оставалось, как встать и направиться к дверям.

– Сегодня скачки в Сендауне, – бросил я пробный шар. – Он должен быть там.

– Прекрасная возможность. – Рэднор смотрел поверх моей головы, но не на меня.

– Я попытаюсь там переговорить с ним.

– Правильно.

Он не дал мне задания, но и не выгнал меня. Все еще не веря в то, что произошло, я вышел и, закрывая дверь, услышал неожиданный гулкий, громкий, короткий смешок. Триумфальное фырканье, похожее на счастливый смех.

Я вернулся к себе на квартиру, взял машину и поехал в Сендаун. Стояла сухая, солнечная, теплая для ноября погода, как раз такая, чтобы собрать зрителей на стипль-чез.

В прекрасном настроении я въехал в ворота ипподрома и припарковал машину – «мерседес» с автоматическим управлением, удобным устройством руля и полоской на заднем стекле: «Нет ручного сигнала». Потом присоединился к толпе зрителей возле весовой. Я больше не мог туда входить. Труднее всего привыкать к тому, что весовая и раздевалка, которые в течение четырнадцати лет я считал родным домом, теперь навсегда закрыты для меня. Когда отдаешь стюардам жокейскую лицензию, теряешь не только работу – рушится весь привычный уклад жизни.

В Сендауне уйма людей хотела поговорить со мной. Я не был на скачках больше шести недель, и каждый спешил поделиться со мной слухами и сплетнями, накопившимися за это время. Вроде бы никто не знал о моем ранении. Меня это порадовало. Погрузившись в атмосферу скачек, я чувствовал себя почти счастливым, и на час Крей отошел в моем сознании на задний план.

Правда, это не значит, что я забыл о цели своего приезда, но в начале соревнований старший стюард виконт Хегборн нигде не задерживался надолго, и мне не удавалось с ним поговорить.

Хотя я много лет работал с его лошадьми и всегда считал его человеком понимающим и справедливым, во многих отношениях он оставался для меня загадкой. Сдержанный, замкнутый, он, казалось, с трудом вступал в общение с людьми. К несчастью, как старший стюард он не добился большого успеха. Создавалось впечатление, что он не олицетворяет власть, а все время оглядывается на власть у себя за спиной. Я сказал бы, что он боится вызвать неодобрение небольшой группы лиц, которые фактически сами жестко и решительно управляли скачками, независимо от того, кто в данный момент сидел в совете распорядителей в кресле старшего стюарда. Лорд Хегборн откладывал решения до тех пор, пока не становилось уже поздно принимать их, и все равно оставалась опасность, что он в любой момент переменит свое мнение. Но мне так или иначе предстояло иметь с ним дело, потому что, пока не кончился год, на который он был избран старшим стюардом, он считался главной фигурой в совете распорядителей.

Наконец мне удалось поймать его в тот момент, когда он отошел от директора ипподрома и остановился, чтобы выслушать жалобы тренера. Лорд Хегборн с несвойственным ему юмором не стал заниматься этими жалобами и приветствовал меня теплее, чем обычно:

– Сид, как приятно вас видеть! Где вы пропадали?

– В отпуске, – коротко объяснил я. – Сэр, могу ли я поговорить с вами после скачек? Мне настоятельно необходимо обсудить один вопрос.

– Лучшего времени, чем сейчас, не будет, – сказал он и скосил глаз на обиженного тренера. – Рассказывайте.

– Нет, сэр. Нужно время и все ваше внимание.

– Хм? – (Обиженный тренер был забыт.) – Не сегодня, Сид. Мне хотелось бы пораньше вернуться домой. А в чем дело? Скажите в двух словах.

– Я хотел бы поговорить с вами о том, кто стоит за попыткой захвата ипподрома в Сибери.

– Вы хотите… – Он озадаченно смотрел на меня.

– Да, сэр. Об этом невозможно говорить здесь, потому что в любой момент вас могут отвлечь. Если бы вы нашли двадцать минут после окончания соревнований…

– А какое отношение к Сибери имеете вы?

– Практически никакого, сэр. Но возможно, вы помните, что последние два года я имел отношение к агентству Рэднора. Мы постоянно натыкаемся на факты, касающиеся Сибери, и мистер Рэднор подумал, что они могли бы вас заинтересовать. А я здесь в качестве его полномочного представителя.

– О, понимаю. Очень хорошо, Сид. Когда закончится последний заезд, приходите в комнату отдыха стюардов. Если меня там не будет, подождите. Хорошо?

– Да. Спасибо.

Я спустился вниз по склону, поднялся по железной лестнице в сектор трибуны, предназначенный для жокеев, посмеиваясь над собой. Полномочный представитель… Приятное и очень солидное слово. Много лет назад так именовали себя коммивояжеры… Конечно, они это делали шутки ради. Теперь все завели себе новые красивые титулы: представитель службы дератизации – вместо крысолова, представитель санитарной службы – вместо мусорщика. Почему бы и мне не последовать их примеру?

– Только идиоты смеются без причины, – раздалось у меня над ухом. – Какого черта у тебя такой довольный вид? И где ты болтался целый месяц?

– Только не говори, что скучал без меня, – усмехнулся я, не оглядываясь. Я и так знал, кто это.

– Лучший ипподром в Европе, – вздохнул Марк Уитни, тридцативосьмилетний тренер с разбитым, как у боксера, лицом, пострадавшим от бесчисленных падений во время скачек.

Два года назад он снял жокейскую форму и прибавил не менее трех стоунов. У нас была уйма общих воспоминаний, мы соперничали во многих трудных заездах. Я очень любил его.

– Как дела? – спросил я.

– Ничего. Они чертовски улучшатся, если вон то проклятое животное придет хотя бы пятым.

– Думаю, у него есть шансы.

– Черт возьми, шансы-то есть. Только бы у него ноги не заплелись. Самая неуклюжая тварь на земле. – Марк поднял полевой бинокль и посмотрел на табло. – Опять старина Чарли не сумел сбросить вес… Этот парень из Плюмтри получает хороших лошадей. Что ты о нем думаешь?

– Он слишком рискует, – ответил я. – И когда-нибудь сломает шею.

– Уж кто бы говорил… Нет, я серьезно спрашиваю. Понимаешь, я хочу взять его. Как ты на это смотришь? – Он опустил бинокль. – Мне нужен жокей, который мог бы постоянно работать с моими лошадьми. А все другие, кто мне подходит, уже связаны контрактами.

– Что ж, не самый плохой выбор. По-моему, он иногда слишком работает на публику, но, безусловно, умеет ладить с лошадью. Будет ли он слушать то, что ты ему говоришь?

– Тут ты попал прямо в десятку. – Марк поморщился. – В этом вся загвоздка. Он всегда сам знает, как надо.

– Жаль.

– Можешь ты посоветовать мне кого-нибудь еще?

– Хм… А как насчет того парня, Коттона? Правда, он еще очень молод. Но он быстро учится…

Мы погрузились в оживленную дискуссию, а жокейский отсек постепенно заполнялся людьми, и лошади ушли на старт.

Был объявлен заезд на три мили, и в качестве фаворита в нем участвовала одна из моих бывших лошадей. Я наблюдал за ней, но мысли крутились вокруг судьбы ипподромов.

Несколько лет назад Сендаун одержал победу в борьбе с теми, кто предлагал покрыть его зеленые гектары маленькими коттеджами. У Сендауна могущественные друзья в совете города. Но ипподромы в Херст-парке, Манчестере и Бирмингеме отступили перед двумя убедительными аргументами: акционеры хотят получить доход, а людям нужны дома. И теперь вместо скаковых дорожек там высились кирпичные блоки многоквартирных зданий. Для того чтобы избежать этого, ипподром в Челтенхеме был преобразован из частной компании, выплачивающей дивиденды, в бездоходный холдинговый траст. Его примеру последовали многие другие.

Но не Сибери. У Сибери было самое скверное положение. Как и у Данстейбла. Данстейбл сейчас – это аккуратные общежития для рабочих.

Большинство ипподромов Британии были или стали закрытыми частными компаниями, их акции нельзя купить постороннему вопреки воле акционеров. Но четыре – Данстейбл, Сибери, Сендаун и Чепстоу – остались открытыми компаниями, чьи акции свободно продаются на фондовой бирже.

Сендаун в этой борьбе вел честную игру, и власти города и графства отклонили планы застроить его земли пригородными коттеджами. Сендаун процветал, приносил хорошую прибыль, платил акционерам по десять процентов дивидендов и в настоящий момент был неуязвим. Вокруг Чепстоу было столько незастроенных земель, что по крайней мере сейчас опасность этому ипподрому не грозила. Но маленький Данстейбл зеленел, как оазис, в растущей промышленной зоне и стал одной из первых жертв.

Земли Сибери раскинулись на южном побережье, и со всех сторон их окружали уютные маленькие бунгало – осуществленная мечта пенсионеров, поглотившая все их сбережения. По двенадцать бунгало на акре земли – пожилые люди любят копаться в крохотных садиках. На землях ипподрома разместилось бы еще три тысячи таких домиков. Стоимость участка плюс шесть-семь тысяч за строительные работы: речь шла о сделке, превышавшей два миллиона фунтов стерлингов…

Моя бывшая лошадь выиграла, зрители приветствовали ее победу. Мы с Марком спустились по железной лестнице и направились к бару, чтобы отметить это дело.

– Пошлешь на следующей неделе лошадей в Сибери? – спросил я. Этот ипподром был ближе всего к конюшне Марка.

– Может быть, не знаю. Все зависит от того, как в Сибери пойдут дела. Но я могу послать лошадей и в Лингфилд и, пожалуй, пошлю их именно туда. Лингфилд выглядит гораздо более процветающим ипподромом, и владельцам лошадей он больше нравится. У Сибери теперь довольно сомнительная репутация. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило уговорить старого Кармайкла послать его трехлетку на последние соревнования в Сибери. И что получилось?.. Соревнования отменили, а мы в итоге не успели заявить лошадь на скачки в Вустере. Конечно, это не моя вина, но я уверял хозяина, что у лошади больше шансов выиграть в Сибери, и в результате его кобыла даром ела свое сено, а он проклинал меня на все лады. Теперь Кармайкл заявляет, что Сибери – проклятое место и ноги его там не будет. И еще несколько владельцев не любят Сибери. Я им говорю, что там прекрасные скаковые дорожки, но для них это не имеет значения. Владельцы лошадей видят скачки с другой стороны.

Мы допили и пошли к весовой. Лошадь Марка добралась до финиша пятой. Я увидел его, когда ее расседлывали, – он сиял, как праздничный сервиз.

По окончании последнего заезда я направился в комнату отдыха стюардов. Несколько распорядителей скачек с женами и друзьями пили там чай, но лорда Хегборна с ними не было. Стюарды пригласили меня за стол, придвинули стул и начали обычную болтовню о скачках. Большинство из них в свое время выступали как жокеи-любители, один в недалеком прошлом был моим соперником, и я их всех хорошо знал.

– Сид, что вы думаете об этих барьерах новой конструкции?

– Не знаете, где можно купить хорошего молодого скакуна?

– Мне кажется, Хэйуорд великолепно провел скачку.

– Я видел третий заезд в Понде, и, поверьте мне, этот гнедой срезал дистанцию…

– …Джордж, так вы считаете, мне надо его купить?

– …Слышал, что Грин вчера опять сломал ребро…

– …Никогда не любил эту породу…

– Сид, вы не согласитесь приехать и побеседовать с молодежью в нашем местном клубе верховой езды? Когда вам будет удобно?

Понемногу они допили чай, попрощались и разъехались по домам. Я остался ждать. Наконец появился запыхавшийся лорд Хегборн. Он извинился и объяснил, что его задержало.

– Итак? – Хегборн впился зубами в сэндвич. – О чем пойдет речь?

– Сибери.

– Ах да, Сибери. Мы очень обеспокоены. Серьезно обеспокоены.

– Мистер Говард Крей приобрел солидный пакет акций…

– Нет, подождите минуту, Сид. Вы ведь только предполагаете это на том основании, что так было с Данстейблом. Мы пытались выяснить на фондовой бирже, кто скупает акции Сибери, и не нашли доказательств, что Крей имеет к этому отношение.

– У Ханта Рэднора есть доказательства, что нити ведут к нему.

– Доказательства? – Хегборн удивленно посмотрел на меня.

– Да.

– Какие доказательства?

– Фотографии сертификатов о перепродаже акций.

«Не дай бог, – подумал я, – если они не получились».

– Ясно, – помрачнев, сказал лорд Хегборн. – Пока мы не были уверены, оставалась надежда, что подозрения ошибочны. Откуда у вас эти фотографии?

– Я не имею права говорить об этом, сэр. Но агентство Рэднора готово попытаться остановить захват Сибери.

– Полагаю, за хороший гонорар? – с сомнением произнес он.

– Боюсь, сэр, именно так.

– Я никогда не думал, Сид, что вы занимаетесь такого рода делами. – Он взглянул на часы и беспокойно заерзал на стуле.

– Если вы забудете о том, что я был жокеем, и станете видеть во мне сотрудника мистера Рэднора, это все упростит. Во что обходится Сибери Национальному охотничьему комитету?

Лорд Хегборн удивленно посмотрел на меня:

– Ну… вы же знаете, там отличные скаковые дорожки, уютные трибуны и тому подобное…

– Но в этом сезоне он не принес прибыли?

– Да, у него было много проблем.

– Вообще-то, слишком много, чтобы это было случайностью, вы не находите?

– Что вы имеете в виду?

– Национальный охотничий комитет никогда не задумывался над тем, что эти проблемы… э-э-э… могут быть подстроены?

– Неужели вы всерьез считаете, что мистер Крей… Я хотел сказать… что кто-то целенаправленно наносит вред Сибери? Чтобы довести его до разорения и перекупить акции?

– Да, я полагаю, что такая вероятность не исключена.

– Боже мой! – От его расслабленности не осталось и следа.

– Злонамеренный ущерб, – продолжал я. – Если хотите, саботаж. В промышленности можно встретить сколько угодно прецедентов. Агентство Рэднора расследовало подобный случай в прошлом году. На маленькой пивоварне намеренно был нарушен ферментационный процесс. Возбудили судебное преследование, и владельцы получили возможность продолжить свой бизнес.

– Смешно даже думать, что Крей может быть замешан в чем-то подобном. Он принадлежит к одному из моих клубов. Это богатый и уважаемый человек.

– Знаю, я встречался с ним, – заметил я.

– Тогда вы должны понимать, о каком человеке идет речь.

– Да, я прекрасно это понимаю.

– Разве можно серьезно предполагать… – снова начал лорд Хегборн.

– Но ведь не будет вреда, если мы проясним вопрос, – перебил я его. – Вы можете ознакомиться с цифрами. Сибери действительно лакомый кусочек.

– Какими цифрами вы располагаете?

Мне показалось, что он искренне заинтересован, и я начал:

– Ипподром Сибери располагает капиталом в восемьсот тысяч фунтов стерлингов, заключенным в полностью оплаченных однофунтовых акциях. Земля была куплена в те годы, когда эта часть побережья оставалась малозаселенной, и сумма, заплаченная тогда, не имеет никакого отношения к сегодняшней стоимости этого места. Любая компания, оказавшаяся в таком положении, просто умоляет, чтобы ее захватили. Теоретически необходимо иметь пятьдесят один процент акций, чтобы осуществлять полный контроль над компанией, но пример Данстейбла показывает, что и сорока процентов вполне достаточно. Вероятно, контроль возможен и при обладании значительно меньшей долей, но чем больше акций покупатель сосредоточит у себя до объявления о своих намерениях, тем больше будет его доход. Главная трудность при захвате компании, владеющей ипподромом, – по сути дела, ее единственная защита – заключается в том, что ее акции редко выбрасываются на рынок. Насколько я знаю, на фондовой бирже не всегда можно купить даже одну-две акции того или другого ипподрома. Люди, которые владеют ими, обычно энтузиасты скачек и, если получают хотя бы маленькие дивиденды, не продают свои ценные бумаги. Но очевидно, что не каждый может позволить себе вложить капитал в совершенно невыгодное предприятие, и, когда ипподром начинает терпеть убытки, появляется искушение вложить деньги во что-то другое. Сегодня цена акций Сибери – тридцать шиллингов, что примерно на четыре шиллинга выше, чем два года назад. Если Крею удастся скупить сорок процентов акций в среднем по тридцать шиллингов за каждую, они обойдутся ему примерно в сорок восемь тысяч фунтов стерлингов. Владея сорока процентами акций и рассчитывая, что другие мелкие акционеры уступят искушению вложить деньги в более выгодное предприятие, Крей без труда проведет в своих интересах голосование и продаст компанию, владеющую Сибери, строительной фирме. Разрешение на застройку он получит легко, потому что земля тут не представляет эстетической ценности и уже окружена домами. Я предполагаю, что строительная фирма заплатит за Сибери примерно миллион фунтов, а сама удвоит эту сумму, продав землю маленькими участками. Естественно, есть еще налоги, но в любом случае акционеры Сибери получат восемьсот процентов прибыли на свои первоначальные вложения, если эта схема сработает. Для мистера Крея эта сумма, вероятно, составит четыреста тысяч фунтов стерлингов. Вам удалось узнать, сколько он получил на перепродаже Данстейбла?

Лорд Хегборн не ответил.

– Сибери всегда был оживленным, преуспевающим, любимым зрителями ипподромом, – продолжал я. – А сейчас он чахнет просто на глазах. Удивительное совпадение: как только крупный делец заинтересуется землей, дела у ипподрома быстро начинают катиться вниз. В прошлом году Сибери выплатил дивиденды только по шесть пенсов на одну акцию, а в этом году у них убыток в три тысячи семьсот четырнадцать фунтов. Если в ближайшее время не принять меры, в будущем году Сибери уже не будет.

Лорд Хегборн молчал, уставясь в пол, держа в руке недоеденный сэндвич.

– Кто занимался этой арифметикой? – наконец спросил он. – Рэднор?

– Нет… Я. Это очень просто. Я поехал в Торговую палату и там просмотрел балансовые отчеты Сибери за несколько последних лет. Утром позвонил биржевому маклеру и узнал нынешнюю стоимость акций. Вы легко можете проверить эти цифры.

– О нет, я не сомневаюсь в ваших данных. Я вспоминаю сейчас, что ходили слухи, будто вы к двадцати годам сделали себе состояние, играя на бирже.

– Люди склонны преувеличивать, – улыбнулся я. – Мой первый учитель, тренер, у которого я начинал, посоветовал вкладывать деньги в акции, и удача иногда улыбалась мне.

– Хм…

Снова долгая пауза. Он колебался, какое принять решение. Я не торопил его, но вздохнул с облегчением, когда он наконец спросил:

– Вы выполняете поручение Рэднора и он знает все, что вы сказали мне?

– Да.

– Хорошо. – Он встал, отложив сэндвич. – Можете передать Рэднору, что я согласен на расследование и надеюсь убедить своих коллег в его необходимости. Полагаю, вы приступите к работе немедленно?

Я кивнул.

– На обычных условиях?

– Не знаю, – ответил я. – Об этом, наверно, лучше поговорить с мистером Рэднором.

Я не знал, каковы у агентства обычные условия, и не хотел их обсуждать.

– Хорошо, Сид. Вы, конечно, понимаете, что не должно быть никакой утечки информации? Мы не можем позволить, чтобы Крей подал на нас в суд за клевету.

– Агентство всегда обеспечивает конфиденциальность.

Я мысленно усмехнулся. Рэднор прав. Люди платят за конфиденциальность. Почему бы и нет?