Текст книги "Бойня"

Глава 5

Он стоял в обществе других владельцев, тренера и жокея и смотрел в мою сторону, словно ждал меня.

Это, конечно, было неприятно, но мне пришлось отложить мысли о нем и отвечать на вопросы, которыми забрасывала меня чета тучных и исполненных энтузиазма супругов, чьи мечты я должен был оправдать в ближайшие десять минут. К тому же я надеялся, что принцесса на трибунах и под надежной охраной.

Мечта – кобылу действительно звали Мечта – не раз брала призы в гладких скачках, но в скачках с препятствиями участвовала впервые. Она оказалась очень резвой, что да, то да; но прыгать не умела совершенно. За первые три препятствия она угрожающе цеплялась копытами, а в четвертое угодила ногой. Тут мы и расстались. Перепуганная Мечта ускакала, а я поднялся с травы, не особо пострадав, и принялся терпеливо ждать, когда меня подберет машина. Жокею приходится падать на каждый десятый-одиннадцатый раз, и в большинстве случаев отделываешься парой синяков. Травмы посерьезнее случаются раза два в год, и всегда неожиданно.

Я прошел врачебный осмотр – это обязательно положено после падения – и, переодеваясь к следующей скачке, заговорил с жокеем, который стоял вместе с Нантерром, – Джейми Фингаллом, давнишним моим коллегой.

– Тот француз с крючковатым носом? Ну да, хозяин его представил, но я как-то не обратил внимания. Он, кажется, держит лошадей во Франции, что-то в этом духе.

– Хм… Он разговаривал с твоим хозяином или с владельцами?

– С владельцами, но хозяин, похоже, пытался уговорить французика, чтобы он прислал одну из своих лошадей сюда.

– Ну, спасибо.

– Заходите еще!

Хозяин Джейми Фингалла, Бэзил Клаттер, держал конюшню в Ламборне, в миле от моего дома, но у меня не было времени разыскивать его перед следующей скачкой – трехмильным стипль-чезом. А после этого мне снова пришлось переодеваться и разыскивать в паддоке принцессу. Кинли уже ждал меня.

Принцессу, как и прежде, хорошо охраняли. Она, похоже, была этим довольна. Я не знал, стоит ли тревожить ее вестями о Нантерре. В конце концов я сказал только Томасу:

– Французишка здесь. Не отходи от нее.

Он жестом показал, что все понял, и принял решительный вид. А решительный вид Томаса способен устрашить даже дикого гунна Аттилу.

Кинли вознаградил меня за все сегодняшние неприятности, вознеся мою душу из бездны к головокружительным высотам.

Связь между нами, установившаяся почти мгновенно еще во время его первой скачки в прошлом ноябре, настолько окрепла за последующие три выступления, что теперь, к февралю, он, казалось, заранее знал, чего я от него хочу, и я тоже заранее знал, что он собирается делать. Это было лучшее, что есть в скачках, – необъяснимый синтез на каком-то подсознательном уровне. Мы делили и радость быстроты, и восторг победы.

Кинли брал препятствия в таком неудержимом порыве, что в первый раз я чуть не вылетел из седла. И хотя с тех пор я знал, что сейчас будет, привыкнуть к этому я так и не смог и каждый раз заново переживал это радостное изумление. На первом препятствии я, как всегда, ахнул, а приближаясь к финишу, успел прикинуть, что мы обошли всех корпусов на двадцать. К финишу мы подошли небрежным легким галопом. Я надеялся, что Уайкем, который сейчас смотрит телевизор, порадуется «хорошему выступлению» и простит мне Каскада. «Даже Мейнарду Аллардеку придраться не к чему!» – угрюмо подумал я, шагом возвращаясь туда, где расседлывают лошадей. И осознал, что Мейнарду, Кинли и Нантерру наконец-то удалось отвлечь меня от мыслей о Боттичелли, Джорджоне, Тициане и Рафаэле.

Синие глаза принцессы сияли. Вид у нее был такой, словно пистолетов вообще не существует в природе. Я соскользнул на землю. Мы обменялись торжествующими улыбками, и я с трудом подавил желание обнять ее.

– Он готов к Челтенхему! – сказала она, похлопав перчаткой черный бок коня. – Он не хуже Сэра Кена!

Сэр Кен был звездой пятидесятых годов. Он выиграл три скачки Чемпионов и множество других престижных барьерных скачек. Владеть такой лошадью, как Сэр Кен, было пределом мечтаний для многих, и принцесса часто упоминала о нем.

– Ну, до этого еще далеко! – сказал я, расстегивая подпруги. – Он еще так молод…

– О да! – весело ответила принцесса. – Но…

И тут она ахнула и осеклась. Я взглянул на нее и увидел, что глаза ее расширились от ужаса. Взгляд ее был направлен куда-то мне за спину. Я резко развернулся.

У меня за спиной стоял Анри Нантерр и пристально смотрел на принцессу.

Я загородил ее собой. Томас и знакомые принцессы стояли позади нее и больше думали о том, чтобы разгорячившийся Кинли не лягнул их, чем о том, чтобы охранять свою подопечную. В конце концов, что может случиться здесь, в толпе?

Анри Нантерр мельком взглянул мне в лицо. Потом вздрогнул и уставился на меня, разинув рот от изумления.

Тогда, в паддоке, Нантерр смотрел на меня, и я подумал, что он меня узнал. Но сейчас я понял, что для него я был всего лишь жокеем принцессы. Похоже, он был ошеломлен, признав во мне вчерашнего наглеца.

– Вы… – сказал он – на этот раз его решительность ему изменила. – Вы…

– Да, это я, – ответил я. – Что вам надо?

Он встряхнулся, пришел в себя, прищурился и, глядя на принцессу, отчетливо произнес:

– С жокеем тоже может произойти несчастный случай…

– Как и с человеком, который носит с собой пистолет, – ответил я. – Вы за тем и явились, чтобы нам это сообщить? – Похоже было, что да, именно за этим он и явился. – Убирайтесь! – сказал я тем же тоном, что он мне накануне, в ложе. И, к моему полнейшему изумлению, он убрался.

– Эй! – возбужденно окликнул меня Томас. – Это… это и был… он?

– Он самый, – ответил я, забрасывая подпруги на седло. – Теперь вы знаете, как он выглядит.

– Мадам! – с раскаянием воскликнул Томас. – Откуда же он взялся?

– Я не видела, – ответила она слегка дрожащим голосом. – Просто взял и появился…

– Этот малый скользкий, как угорь, – заметил один из знакомых принцессы. В Нантерре и впрямь было что-то скользкое.

– Ну что ж, мои дорогие, – сказала принцесса с несколько деланым смехом, – пойдемте отпразднуем эту замечательную победу! Вы тоже приходите, Кит.

– Хорошо, принцесса.

Я взвесился и, поскольку эта скачка была для меня сегодня последней, переоделся в обычную одежду. Потом зашел в денники, где седлали лошадей, – Джейми сказал мне, что Бэзил Клаттер там, готовит свою лошадь к последней скачке.

Тренерам перед скачкой разговаривать некогда, но Бэзил все же неохотно ответил на пару вопросов, надевая груз, попону с номером и седло на спину своего беспокойного питомца.

– Француз? Да, Нантерр. Владеет лошадьми во Франции. Тренирует их Вийон. Какой-то предприниматель. Где остановился? А я откуда знаю? Спросите у Роквилей, он с ними пришел. Роквили? Слушайте, мне некогда. Позвоните мне сегодня вечером, ладно?

– Ладно, – со вздохом ответил я и оставил его вытирать губкой морду коня – лошадь должна появиться на публике чистенькой, как игрушечка. Бэзил Клаттер много работал и все время суетился. Он экономил на том, что сам выполнял работу, которую у нас делал Дасти: сам был за главного конюха при своих лошадях.

Я поднялся в ложу принцессы, выпил чаю с лимоном, заново обсудил с ней и ее знакомыми великолепную победу Кинли. Когда настало время уходить, принцесса спросила:

– Вы поедете со мной, не так ли? – словно я каждый день провожал ее домой, и я ответил:

– Да, конечно, – словно это и в самом деле было так.

Я забрал из своей машины, стоявшей на прежнем месте, сумку с вещами, которую возил на случай, если придется заночевать в гостях, и мы без особых приключений вернулись обратно на Итон-сквер. Я поднялся в «бамбуковую» комнату и позвонил Уайкему. Уайкем сказал, что вполне доволен Кинли, но что там с Хиллсборо? Дасти ему доложил, что конь пришел в самом хвосте и что распорядители вызвали меня «на ковер». Что это вдруг со мной такое, что я два дня подряд нарываюсь на неприятности?

Я подумал, как хорошо было бы придушить Дасти, и пересказал Уайкему все, что говорил распорядителям.

– Они приняли мои объяснения, – сказал я. – Просто одним из распорядителей был Мейнард Аллардек, а он вечно ко мне цепляется.

– А, ну да, конечно! – Уайкем здорово повеселел и даже хихикнул. – Букмекеры уже принимают ставки на то, как скоро ему удастся тебя выжить со скачек и удастся ли ему это вообще.

– Как смешно! – сказал я. Мне совсем не было смешно. – Если я понадоблюсь, я опять на Итон-сквер.

– Да? Ну, хорошо. Спокойной ночи, Кит.

– Спокойной ночи, Уайкем.

Потом я перезвонил Бэзилу Клаттеру. Тот дал мне номер Роквилей, и я позвонил им. Они как раз вернулись из Ньюбери.

Бернар Роквиль сказал, что, к сожалению, не знает, где остановился Анри Нантерр. Да, он с ним знаком, но не очень хорошо. Он встречался с ним в Париже на скачках в Лонгшаме, и Нантерр возобновил знакомство здесь, в Ньюбери, пригласив его с женой выпить. А зачем он нужен мне?

Я сказал, что надеюсь найти Нантерра, пока он еще в Англии. Бернар Роквиль еще раз выразил сожаление, что ничем не может мне помочь, и на том мы простились.

«След оборвался», – покорно подумал я, вешая трубку. Может быть, полиции повезет больше. Хотя вряд ли полиция так уж горячо ринется искать человека, чтобы погрозить ему пальчиком за то, что он показал пистолет какой-то иностранной принцессе.

Я спустился вниз, в гостиную, и за рюмкой бренди обсудил с принцессой сегодняшний провал Хиллсборо. Потом мы с нею и Роланом де Бреску пообедали втроем в столовой. Нам прислуживал Даусон. И за время обеда я подумал о флорентийском банкете там, на севере, не больше двадцати раз.

Только после десяти, перед тем как пожелать мне спокойной ночи, принцесса заговорила о Нантерре.

– Он сказал, что с жокеем тоже может произойти несчастный случай…

– Да, конечно. Такое бывает нередко.

– Он ведь не это имел в виду…

– Возможно.

– Если с вами из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу!

– Именно на это он и рассчитывает. Но я готов рискнуть – так же, как и Томас.

А про себя я подумал, что, если ее муж не сломался сразу, увидев, как ей приставили к виску пистолет, вряд ли он сдастся ради кого-то из нас.

– С кем-то из тех, кто мне дорог или работает на меня… – повторила она и содрогнулась.

– Ерунда. Ничего он не сделает! – ободряюще сказал я.

Принцесса тихо ответила, что надеется на это, и ушла спать.

Я снова обошел большой дом, проверяя замки и раздумывая, чего я еще не предусмотрел.

Наутро оказалось, что кое-чего я действительно не предусмотрел.

В семь часов, когда зажужжал внутренний телефон, я уже проснулся. Даусон сонным голосом попросил меня подойти к городскому телефону, потому что мне звонят. Я взял трубку и услышал голос Уайкема.

Конюшня по воскресеньям просыпается рано, как и в другие дни. Я привык к ранним звонкам Уайкема – он всегда вставал в пять. Однако сегодня голос у него был такой встревоженный, каким я его еще никогда не слышал. Поначалу я принялся даже мучительно соображать, что такого я мог натворить во сне.

– Ты… ты понял, что я с-сказал? – Он даже заикался от волнения. – Две! Д-две лошади п-принцессы! М-мертвые!

– Две?! – Я резко выпрямился и похолодел. – Как? То есть… которые?

– Они лежат мертвые у себя в денниках. Уже окоченели. Должно быть, прошло несколько часов…

– Которые? – со страхом повторил я.

На том конце провода ответили не сразу. Уайкем и в лучшие времена плохо помнил клички лошадей, и сейчас, должно быть, у него в голове прокручивался длинный список героев былых времен.

– Те две, что участвовали в скачках в пятницу, – сказал он наконец.

Я онемел.

– Эй, ты слушаешь? – окликнул он.

– Д-да… Вы имеете в виду… Каскад и Котопакси?

«Нет, – подумал я, – этого не может быть. Это неправда. Только не Котопакси! И перед самым Большим национальным!»

– Каскад, – сказал он. – И Котопакси.

– О нет… Что с ними? – спросил я.

– Я позвал ветеринара, – сказал Уайкем. – Из постели вытащил. Сам не знаю как. Это его работа. Но две! Я понимаю, одна могла сдохнуть. Бывает. Но чтобы две!.. Скажи принцессе, Кит.

– Это ваша работа! – возразил я.

– Нет-нет. Ты уж там… Расскажи ей. Лучше так, чем по телефону. Они ведь для нее все равно как дети.

«Те, кто ей дорог…» Господи Иисусе!

– А Кинли? – настойчиво спросил я.

– Чего?

– Кинли… ну, тот, что вчера пришел первым.

– А, этот! Этот в порядке. Мы всех лошадей проверили, когда нашли тех двух. У них ведь денники рядом были, ты, наверно, помнишь… Скажи принцессе, Кит, ладно? Нам ведь их убрать надо. Пусть она решит, что делать с тушами. Хотя если они отравленные…

– Вы думаете, их отравили? – спросил я.

– Не знаю. Скажи ей, Кит! – Он с треском швырнул трубку, и я отошел от телефона, готовый взорваться от бессильного гнева.

Убивать лошадей! Если бы Анри Нантерр сейчас был здесь, я затолкал бы его пластиковый пистолет ему в глотку! Каскад и Котопакси… Я ведь их знал много лет! Я оплакивал их, словно друзей.

Даусон согласился попросить свою жену разбудить принцессу и сказать, что я должен сообщить ей печальные новости о ее лошадях и буду ждать ее в гостиной. Я оделся и спустился вниз. Принцесса, встревоженная, вскоре вышла.

– Что случилось? – спросила она. – С кем?

Когда я сказал, ее ужас сменился мрачными раздумьями.

– Он не мог этого сделать! – воскликнула она. – Вы ведь не думаете, что…

– Если это он, – сказал я, – то он об этом пожалеет.

Она решила, что нам следует немедленно поехать на конюшню к Уайкему. Я пытался ее отговорить, но она настаивала на своем.

– Нет-нет, я должна поехать. Бедный Уайкем! Он нуждается в поддержке и утешении. Мне будет не по себе, если я не поеду.

Сама она нуждалась в утешении куда больше Уайкема… Но, как бы то ни было, в половине девятого мы были уже в дороге. Принцесса успела накрасить губы. Томас лишился выходного, но, казалось, не возражал. Я предложил повести машину сам, но мое предложение было с негодованием отвергнуто.

Конюшня Уайкема, в часе езды от Лондона, была расположена рядом с небольшой деревенькой на склонах суссекских холмов. Это был большой комплекс строений, беспорядочно расширявшийся и достраивавшийся в течение целого столетия. Владельцам здесь очень нравилось, потому что конюшня представляла собой целый лабиринт маленьких двориков, по восемь-десять денников в каждом, с кустами остролиста в красных кадках. Для работников этот живописный лабиринт означал много лишней беготни и уйму потерянного времени.

Лошади принцессы стояли в пяти двориках, вперемежку с другими. Уайкем, как и многие тренеры, предпочитал ставить лошадей одного владельца не всех вместе, а рядом с чужими. И Каскад с Котопакси были единственными принадлежавшими принцессе лошадьми, которые стояли во дворе, ближайшем к въезду.

Мы остановились у дома Харлоу и пошли пешком к арке, ведущей в соседний дворик. Услышав, что мы приехали, Уайкем вышел нам навстречу.

«Постарел он за эту неделю», – с беспокойством подумал я, глядя, как он шаловливо целует ручку принцессе. Он всегда делал вид, что флиртует с ней, сверкая глазами и демонстрируя остатки былого мощного обаяния. Но в это утро он был рассеян. Когда он снял шляпу, его седые волосы разметались на ветру. Худые старческие руки дрожали.

– Дорогой мой Уайкем! – встревоженно воскликнула принцесса. – Вы же простудитесь!

– Идемте в дом, – сказал он, направляясь в ту сторону. – Так оно лучше будет.

Принцесса заколебалась.

– А мои бедные лошадки еще здесь?

Уайкем кивнул с несчастным видом.

– У них там ветеринар.

– Тогда я, пожалуй, пойду посмотреть на них, – просто сказала она и решительно направилась во двор. Мы с Уайкемом потащились следом, даже не пытаясь ее отговорить.

Двери двух денников были открыты. Внутри горели слабые электрические лампочки, хотя снаружи было совсем светло. Все прочие денники были заперты.

– Мы оставили других лошадей в денниках, – говорил Уайкем. – Они вроде бы не беспокоятся, потому что крови нет… лошади крови боятся, знаете ли…

Принцесса слушала вполуха. Подходя к денникам, где на темно-коричневой торфяной подстилке лежали ее лошади, она замедлила шаг. Их тела выглядели бесформенными грудами.

Когда лошади погибли, они были в ночных попонах, но то ли ветеринар, то ли Уайкем, то ли конюхи сняли их и положили к стене. Мы молча смотрели на темную блестящую шкуру Каскада, на гнедого, словно припорошенного снегом, Котопакси…

Робин Кертис, долговязый ветеринар с мальчишеской физиономией, иногда встречался с принцессой. Со мной он виделся гораздо чаще. На нем был зеленый комбинезон. Он кивнул нам и извинился, что не может пожать руку – ему сперва надо помыться.

Принцесса ответила на приветствие и сразу довольно хладнокровно спросила:

– Пожалуйста, скажите… как они умерли?

Робин взглянул на Уайкема, на меня и, поскольку мы не возражали, посмотрел на принцессу и сказал ей прямо:

– Их пристрелили, мэм. Они даже ничего и понять не успели. Их убил человек, мэм. Из пистолета.

Глава 6

Каскад лежал наискосок поперек денника, головой к двери. Голова его находилась в тени. Робин Кертис шагнул на торфяную подстилку, наклонился и приподнял черную челку лошади.

– Его плохо видно, мэм, потому что лошадь черная, но вот тут, прямо под челкой, есть пятно.

Он выпрямился, вытер руки платком.

– Сразу и не заметишь, – сказал он. – Особенно если не знать, что искать.

Принцесса отвернулась. В глазах ее блеснули слезы, но лицо оставалось спокойным. Отошла к соседнему деннику и некоторое время постояла в дверях. Котопакси лежал крупом к двери, головой к кормушке, так что головы не было видно.

– У него то же самое, – сказал Робин Кертис. – Под челкой, почти незаметно. Это был специалист, мэм. Они даже ничего не почувствовали.

Она кивнула, сглотнула. Говорить она не могла. Оперлась одной рукой на руку Уайкема, а другой махнула в сторону выхода со двора – ворот, в которых виднелся дом Уайкема. Мы с Робином Кертисом смотрели им вслед. Робин сочувственно вздохнул.

– Бедняжка! Терять любимых животных всегда тяжело.

– Не забывайте, что их убили, – сказал я. – От этого еще тяжелее.

– Да, их убили, это точно. Уайкем вызвал полицию, хотя я ему говорил, что необходимости в этом нет. Насчет убийства животных никаких особых законов не предусмотрено. Но лошади, как-никак, принадлежали принцессе Касилии, так что он, видимо, решил, что полицию вызвать все-таки стоит. И еще он требует, чтобы трупы как можно быстрее убрали, но ведь неизвестно, как у них там со страховкой, а по-моему, в первую очередь надо было сообщить в страховую компанию… хотя, с другой стороны, сегодня воскресенье… – Он прервал поток бессвязной болтовни и сказал уже более внятно: – А знаете, в наше время такие раны уже нечасто увидишь.

– В смысле? – спросил я.

– Тот, кто их пристрелил, использовал не обычный пистолет, а с возвратным ударником. Такими теперь почти никто не пользуется.

– Что за «возвратный ударник»?

– Ну, возвратным он называется потому, что в отличие от пули не отделяется от ствола, а только вылетает – и возвращается обратно. Впрочем, наверно, это вы и сами знаете…

– Да. В смысле, я знаю, что ударник возвращается в ствол. Я видел такую штуку вблизи, много лет назад. Так они устарели? Я не знал… А чем же вы пользуетесь теперь?

Ветеринар был ошарашен.

– Да вы что же, никогда не видели, как лошадей пристреливают? На ипподроме, когда лошадь ломает ногу…

– Со мной такое случалось лишь дважды, – пояснил я. – И оба раза я снимал с лошади седло и уходил. – Я задумался, подыскивая объяснения. – Понимаете, только что вы были соратниками, и ты даже по-своему его любил, а сейчас его убьют… Поэтому мне не хотелось на это смотреть. Вам это может показаться странным, я ведь вырос на конюшне, но мне ни разу не случалось видеть, как убивают лошадей. Я всегда смутно представлял себе, что оружие приставляют к голове сбоку, к виску, как когда убивают человека.

– Ну, тогда вам стоит узнать об этом побольше, – сказал ветеринар, все еще удивленный. Мое невежество его немного смешило. – Вам-то уж точно стоит! Вот, посмотрите на голову Котопакси.

Он пробрался к голове лошади, переступая через окоченевшие ноги. Глаза Котопакси были полуоткрыты и затянуты молочно-белой мутью. На Робина Кертиса это не произвело ни малейшего впечатления, но для меня такое зрелище было внове, и мне сделалось немного не по себе.

– Мозг у лошади невелик, не больше кулака, – сказал ветеринар. – Это, надеюсь, вам известно?

– Известно.

Он кивнул.

– Большая часть лошадиного черепа пуста, сплошные пазухи. Мозг расположен между ушами, над шеей. Кость в этом месте очень прочная. Есть только одно место, где ударник наверняка пройдет насквозь.

Он приподнял челку Котопакси и указал на место, где светлые шерстинки были чуть взлохмачены.

– Надо мысленно провести линию от левого уха к правому глазу и от правого уха к левому глазу и целиться в точку, где эти линии пересекутся. Видите? Ударник вошел в голову Котопакси точно в нужном месте. Это сделал не какой-нибудь растяпа-дилетант. Тот, кто за это взялся, знал, что делает.

– Ну, – задумчиво сказал я, – теперь, когда вы мне объяснили, я и сам знаю, что нужно делать.

– Да, но не забывайте, что важно не только найти место, но еще и правильно рассчитать угол выстрела. Надо целиться в то место, где спинной мозг соединяется с головным. Тогда смерть наступает мгновенно. Видите, даже ни пятнышка крови…

– Ну да, – насмешливо заметил я, – а лошадь будет спокойно стоять и ждать, когда ее пристрелят?

– Как ни странно, обычно так и бывает. Хотя мне говорили, что невысоким людям трудно приставить пистолет в нужном месте под нужным углом, даже если лошадь не сопротивляется.

– Да, наверно, – сказал я. Я еще раз взглянул на тело, недавно бывшее вместилищем боевого духа. Я сидел на этом коне, слышал его мысли, ощущал текучую мощь его мускулов, радовался его победам, выезжал его еще жеребенком, восхищался его растущей силой… «Если лошадь подо мной снова сломает ногу, я опять отойду в сторону», – подумал я.

Я выбрался на свежий воздух, и Робин Кертис последовал за мной, продолжая на ходу свою лекцию, как будто это само собой разумелось.

– Помимо того, что трудно правильно рассчитать место и угол, у пистолетов такого типа есть еще один недостаток: несмотря на то что ударник возвращается в ствол мгновенно, лошадь падает не менее быстро, и твердые кости черепа могут погнуть ударник, так что через некоторое время пистолет приходит в негодность.

– Значит, теперь вы пользуетесь чем-то другим?

Он кивнул.

– Пистолетом с обычными пулями. Если хотите, я вам его покажу. У меня в машине есть такой.

Мы не торопясь вышли из конюшни. Машина ветеринара стояла недалеко от «Роллс-Ройса» принцессы. Ветеринар открыл багажник, достал оттуда кейс, запертый на замок. В кейсе лежал предмет, завернутый в мешковину. Ветеринар развернул его.

Это оказался автоматический пистолет системы «люгер», отличавшийся от обычного оружия только формой ствола. Вместо длинного и узкого дула у него была большая выпуклая штуковина с косым овальным отверстием на конце.

– Внутри этого ствола пуля раскручивается по спирали, – пояснил Робин.

– А пули годятся любые?

– Нет, конечно, нужно, чтобы калибр был соответствующий, но в принципе любые, и оружие тоже может быть любым. Это очень удобно. Такое дуло можно привинтить к любому пистолету, который есть под рукой. Понимаете, пуля вылетает из ствола с большой скоростью, но из-за того, что она движется по спирали, первое же препятствие ее останавливает. Поэтому, когда вам нужно пристрелить лошадь, вы можете быть уверены, что пуля застрянет в голове. Ну, не всегда, но как правило. – Он жизнерадостно улыбнулся. – По крайней мере, не обязательно так точно целиться, потому что вращающаяся пуля причиняет значительно более обширные повреждения.

Я задумчиво посмотрел на ветеринара.

– А почему вы так уверены, что эти две лошади были убиты пистолетом с возвратным ударником, а не из такого пистолета, как у вас?

– Ну, видите ли… От выстрела из обычного пистолета на шкуре обязательно остаются ожоги от пороховых газов. Кроме того, из носа и изо рта лошади течет кровь. Иногда не очень сильно, но кровь течет всегда, из-за обширных внутренних повреждений, понимаете?

– Понимаю, – вздохнул я.

Ветеринар принялся заворачивать свой пистолет.

– Скажите, а на него нужно разрешение? – спросил я.

– А то как же! И на пистолет с возвратным ударником тоже.

«Таких пистолетов, наверно, тысячи, – подумал я. – У любого ветеринара. На любой бойне. У многих фермеров. У охотников. У людей, которые имеют дело с полицейскими лошадьми… Короче, до черта».

– Наверно, существуют тысячи таких устаревших пистолетов. Лежат и ждут своего часа.

– Ну, все они хранятся в надежных местах, – возразил ветеринар.

– Да, но сегодня ночью кто-то достал один из них.

– Да…

– А вы не могли бы определить, когда их убили?

Ветеринар убрал свой пистолет в кейс.

– В первой половине ночи, – уверенно сказал он. – До полуночи или сразу после. Ночь, конечно, была холодная, но все равно лошади не успели бы так окоченеть, если бы это случилось ближе к утру. На это потребовалось несколько часов, а их нашли в полшестого. – Он усмехнулся. – Живодеры терпеть не могут забирать лошадей, которые уже окоченели. Их трудно перемещать. Вытащить их из денника и то будет нелегко.

Ветеринар стянул с себя рабочий комбинезон и сунул его в багажник.

– А ведь еще и вскрытие делать придется. Страховая компания наверняка этого потребует. – Он захлопнул багажник. – Ну, пошли в дом.

– А их так и оставим? – Я указал в сторону денников.

– Ну, им уже не холодно! – сказал ветеринар, но все же пошел и запер двери денников – «чтобы не оскорбить нежных чувств владельцев, которые вздумают заявиться сюда в воскресное утро повидать своих любимцев», как выразился Робин. Нежные чувства самого Робина, видимо, мирно скончались в первую же неделю ветеринарной практики. Впрочем, это не мешало ему успешно заботиться о питомцах Уайкема.

Мы вошли в дом Уайкема, такой же древний и запутанный, как конюшня. Уайкем с принцессой сидели в гостиной, утешаясь чаем и воспоминаниями. Принцесса была так же сдержанна, как всегда. Уайкем чуть расслабился и пришел в себя, но по-прежнему выглядел озадаченным.

Когда мы вошли, он немедленно встал, взял меня под руку и увлек на кухню, неловко оправдываясь тем, что хочет показать, где у него лежат чай и кофе, хотя это мне было известно уже десять лет.

– Не понимаю, – сказал он, затворив за нами дверь. – Почему она не спрашивает, кто мог их убить? Я бы на ее месте в первую очередь захотел узнать именно это. А она даже и не заикнулась. Сидит себе и беседует о скачках как ни в чем не бывало. Почему она не хочет знать, кто их убил?

– Хм-м… Потому что у нее есть основания подозревать одного человека.

– Чего?! Кит… Господи, помилуй, кто же это?

Я колебался. Уайкем выглядел таким старым и дряхлым… Старческое лицо изрезано глубокими морщинами, на дряблой коже отчетливо выступили пигментные пятна.

– Пусть она вам сама расскажет, – сказал я. – Это связано с бизнесом ее мужа. Не думаю, что вам стоит искать предателей среди своих. Но раз принцесса вам не сказала, кого она подозревает, значит, она этого никому не скажет, пока не обсудит все с мужем. И, возможно, они вообще решат никому ничего не говорить. Они очень не хотят попасть в газеты.

– Газеты все равно пронюхают, – озабоченно сказал Уайкем. – Как же, один из главных фаворитов Большого национального застрелен в деннике… Тут уж никуда не денешься.

Я заварил свежего чаю себе и Робину. Мне тоже не хотелось думать о грядущих заботах. А придется.

– Так или иначе, – сказал я, – главная проблема не в том, кто это сделал. Главная проблема в том, чтобы уберечь остальных.

– Кит! – Уайкем был потрясен. Ему это, видимо, не приходило в голову. – Ч-черт возьми, Кит… Ты… ты что? – Он снова начал заикаться. – Эт-этого не может быть!

– Ну-у… – протянул я. Мне было жаль Уайкема, но надо смотреть правде в глаза. – По-моему, им всем грозит та же участь. Всем лошадям принцессы. Не сегодня. Но если принцесса с мужем примут одно решение, которое они вполне могут принять, все ее лошади окажутся в опасности. И, возможно, в первую очередь Кинли. Так что надо принять меры.

– Но, Кит…

– Наймите сторожей с собаками.

– Это дорого…

– Принцесса богата, – заметил я. – Попросите у нее денег. На худой конец, если она откажется, я сам заплачу.

У Уайкема отвисла челюсть. Я объяснил:

– Я уже и так потерял лучший шанс выиграть Большой национальный, который у меня когда-либо был. Лошади принцессы дороги мне немногим меньше, чем ей самой. И я не позволю какому-то ублюдку отстреливать их, как кроликов! Поэтому наймите сторожей и позаботьтесь о том, чтобы в конюшне все время кто-то был.

– Ладно, – медленно произнес Уайкем. – Я об этом позабочусь… Если бы я знал, кто это сделал, я бы его убил своими руками.

Это прозвучало очень странно: Уайкем сказал это без малейшего гнева, просто констатируя факт. Я говорил об этом под воздействием эмоций, а Уайкем явно считал это нормальным выходом из ситуации. Впрочем, люди часто говорят такие вещи, но мало кто действительно так поступает. К тому же по сравнению с коршуном Нантерром старик был не сильнее мышонка.

Уайкем рассказывал мне, что в юности он был настоящим Геркулесом – могучим гигантом, исполненным радости жизни.

– Радость жизни – это то, что есть во мне и есть в тебе, – говорил он не раз. – А без нее ничего не добьешься. Надо любить жизнь и борьбу – а иначе никак.

В молодости Уайкем был известным жокеем-любителем и сумел вскружить голову дочке одного тренера средней руки. С того дня, как Уайкем впервые переступил порог конюшни, лошади этого тренера начали выигрывать. С тех пор прошло пятьдесят лет. Жена Уайкема умерла, дочери давно стали бабушками, и все, что у него осталось, – это бесценное искусство пробуждать в лошадях радость жизни и волю к борьбе. Он думал и заботился только о своих лошадях. По вечерам он обходил все денники и разговаривал с каждым конем, как с человеком: хвалил, ободрял, увещевал – и никого не оставлял без внимания.

Я ездил на его лошадях с девятнадцати лет. Он часто упоминал об этом с некоторым самодовольством.

– Надо ставить на молодежь! – говаривал он владельцам. – Вся штука в том, чтобы разглядеть способных. Я-то это умею!

И он всегда относился ко мне так же, как к своим подопечным: доверял, давал возможность проявить себя и получить удовлетворение от работы.

Его лошади дважды выигрывали Большой национальный, когда я еще учился в школе. Котопакси мог бы быть третьим. Я только теперь понял, как Уайкем мечтал об этом. Да, гибель Котопакси всем нам принесла невыносимое разочарование.