Текст книги "Город Ночи"

Глава 21

Ленч Эрика съела одна, в столовой, за столом на шестнадцать персон, в окружении предметов искусства стоимостью в три миллиона долларов. Компанию ей составляли свежие цветы в антикварной вазе.

Утолив голод, она прошла на кухню, где Кристина стояла у раковины, мыла грязную посуду, оставшуюся после завтрака.

Всю еду в доме подавали на лиможском фарфоре, и Виктор не разрешал ставить такие дорогие блюда и тарелки в посудомоечную машину. Для напитков использовался хрусталь компаний «Лалик» и «Уотерфорд», который также мыли вручную.

Если на тарелке появлялась царапина, а на бокале отбивался даже самый маленький кусочек, их выкидывали. Виктор не терпел несовершенства.

Виктор признавал, что определенные машины необходимы, а без каких-то обойтись просто нельзя, но вся техника, изобретенная для облегчения труда слуг, вызывала у него антипатию. Его взгляд на работу по дому формировался совсем в другом столетии, когда низшие классы знали, как следует заботиться о нуждах тех, кто находится на более высоких ступенях социальной лестницы.

– Кристина?

– Да, миссис Гелиос?

– Не волнуйтесь. Я не собираюсь обсуждать с вами проблемы моей сексуальной жизни.

– Очень хорошо, миссис Гелиос.

– Но меня тут кое-что заинтересовало.

– Несомненно, мадам. Для вас же все внове.

– Почему Уильям отгрызал пальцы?

– Никто не может этого знать, за исключением самого Уильяма.

– Но это нерационально, – настаивала Эрика.

– Да, я тоже это заметила.

– Он же – Новый мужчина, поэтому должен быть рационален во всем.

– Такова концепция, – ответила Кристина, но с интонацией, которую Эрика не смогла истолковать.

– Он знал, что пальцы больше не отрастут. Он словно… совершал самоубийство, отгрызая одну свою часть за другой, но мы не способны на самоуничтожение.

Кристина вытирала льняным полотенцем дорогой фарфоровый чайник.

– Он бы не умер, оставшись без десяти пальцев, миссис Гелиос.

– Да, но без пальцев он не смог бы выполнять обязанности дворецкого. Должно быть, он знал, что его убьют.

– В том положении, в каком вы его увидели, миссис Гелиос, Уильям уже не мог строить таких планов.

А кроме того, как обе они знали, запрет на самоубийство подразумевал, что Новый человек не может обставить все таким образом, чтобы возникла необходимость его уничтожить.

– Вы хотите сказать… что Уильям рехнулся? – От этой мысли у Эрики внутри все похолодело. – Но такое невозможно.

– Мистер Гелиос предпочитает термин «нарушение функционирования». У Уильяма произошло нарушение функционирования.

– Звучит не столь серьезно.

– Согласна с вами.

– Но Виктор его уничтожил.

– Уничтожил, все так.

– Если бы такое случилось с кем-то из Старой расы, мы бы сказали, что он сошел с ума. Обезумел.

– Да, но мы в сравнении с ними – высшая раса, поэтому многие термины, которые применимы к ним, не могут относиться к нам. Нам требуется новый психический лексикон.

Вновь Кристина произнесла эти слова со странной интонацией, словно вкладывала в них некий смысл.

– Я… я не понимаю, – призналась Эрика.

– Еще поймете. Пожив достаточно долго.

Эрика по-прежнему хотела разобраться.

– Позвонив моему мужу, чтобы доложить о том, что Уильям отгрызает пальцы, вы сказали: «У нас тут вторая Маргарет». Что означали ваши слова?

Ополоснув тарелку, Кристина аккуратно поставила ее на сушку.

– Двумя неделями раньше Маргарет была кухаркой. Проработала здесь почти двадцать лет, как и Уильям. После… того эпизода… ее пришлось убрать. Сейчас выращивается новая Маргарет.

– Какого эпизода?

– Как-то утром она собралась печь оладьи. И вдруг начала бить себя по лицу раскаленной сковородой.

– Бить себя по лицу?

– Снова и снова, ритмично. Каждый раз, отрывая сковороду от лица, Маргарет говорила: «Время» – и наносила новый удар. А потом повторяла это слово. «Время, время, время, время…» Тем же голосом, каким Уильям говорил: «Тик-так, тик-так, тик-так».

– Как это загадочно.

– Загадочность исчезнет… когда вы поживете достаточно долго.

– Давайте по-простому, Кристина. – В голосе Эрики слышалось раздражение.

– По-простому, миссис Гелиос?

– Да, я только что вышла из резервуара сотворения… потому и такая наивная. Так просветите меня. Хорошо? Помогите мне понять.

– Но все необходимые знания вы получили методом прямой информационной загрузки. Больше вам ничего не нужно.

– Кристина, я же вам не враг.

Кристина повернулась к ней лицом и вытирала руки полотенцем.

– Я знаю, миссис Гелиос. Но вы мне и не подруга. Дружба сродни любви, а любовь опасна. Любовь отвлекает от исполнения непосредственных обязанностей, точно так же, как ненависть. Никто из Новых людей не друг и не враг себе подобным.

– Я… в моей программе такого нет.

– Это не из программы, миссис Гелиос. Это естественный результат программы. Мы все – работники одинаковой ценности. Мы все работаем на одно общее дело – покорение природы, создание идеального общества, утопии… а потом на прорыв к звездам. Наша ценность не в индивидуальных достижениях, а в результате, достигнутом нами как обществом. Разве это не правильно?

– А правильно ли?

– В отличие от нас, миссис Гелиос, вам разрешены смиренность и стыд, потому что наш создатель любит эти качества в своих женах.

Эрика почувствовала, что сейчас узнает то, чего знать ей не следовало. Но она сама, не Кристина, настояла на том, чтобы заглянуть за эту дверь.

– Эмоции – забавная штука, миссис Гелиос. Может, в конце концов, и лучше ощущать только зависть и злость, страх и ненависть, потому что чувства эти круговые. Они замкнуты сами на себе, как змея, проглотившая свой хвост. Они не ведут к чему-то еще, они держат разум далеко от надежды, а это очень важно, если надежда никогда не может реализоваться.

Потрясенная бесстрастностью голоса Кристины и пустотой ее глаз, Эрика вдруг прониклась безмерным сочувствием к домоправительнице. Протянула руку, положила ей на плечо.

– Но смиренность и стыд могут перерасти в жалость, – продолжила Кристина, – независимо от того, хочешь ты испытывать жалость или нет. Жалость – в сострадание. Сострадание – в сожаление. И еще много во что. Вы сможете чувствовать куда больше, чем мы, миссис Гелиос. Вы сможете научиться надеяться.

На сердце Эрики легла тяжесть, причину которой она не могла понять.

– А способность надеяться – для вас это будет ужасно, миссис Гелиос, потому что судьба ваша в принципе такая же, как у нас. У вас нет свободной воли. Ваша надежда никогда не станет явью.

– Но Уильям… Как все это объясняет поведение Уильяма?

– Время, миссис Гелиос. Время, время, тик-так, тик-так, тик-так. Все эти неподвластные болезням, неуничтожимые тела, которые нам даны… как долго они могут протянуть? Что нам по этому поводу говорят?

– Порядка тысячи лет, – ответила Эрика, потому что именно это число фигурировало в информации, которую она получила методом прямой загрузки.

Кристина покачала головой.

– Безнадежность можно выдерживать… но не тысячу лет. Уильяма, Маргарет… хватило на двадцать. А потом произошло… нарушение функционирования.

Жесткое плечо домоправительницы не расслабилось под прикосновением хозяйки. Эрика убрала руку.

– А когда у вас есть способность надеяться, миссис Гелиос, но вы знаете наверняка, что надежда ваша никогда не будет реализована, не думаю, что вы сможете протянуть даже двадцать лет. Не думаю, что вы протянете и пять.

Эрика оглядела кухню. Посмотрела на мыльную воду в раковине. На тарелки и блюда на сушке. На руки Кристины. Наконец вновь встретилась с Кристиной взглядом.

– Мне очень вас жаль, – сказала она.

– Знаю, – кивнула Кристина. – Но по отношению к вам я ничего не чувствую, миссис Гелиос. И остальные тоже. А это означает, что вы… бесконечно одиноки.

Глава 22

Ресторан-бар «Другая Элла» находился в районе, который назывался Фобур Марини, и злачных мест там было не меньше, чем в свое время во Французском квартале. Принадлежал ресторан-бар женщине, которую звали Элла Фицджеральд. Не певице. Бывшей шлюхе и содержательнице публичного дома, которая не тратила попусту и удачно инвестировала заработки плоти.

Следуя инструкциям, полученным от Обри Пику, Карсон и Майкл сказали бармену, что хотят увидеться с Годо.

Какая-то старуха поставила на стойку стакан пива, развернулась на высоком стуле и сфотографировала их видеокамерой сотового телефона.

– Эй, бабуля, – раздраженно бросила ей Карсон, – я не туристическая достопримечательность.

– Пошла на хер! – ответила старуха. – Если б я знала, что где-то рядом карета с туристами, я бы пинками выгнала тебя на улицу и засунула твою голову в жопу мула.

– Если хотите увидеться с Годо, – объяснил бармен, – сначала вы должны миновать Франсину.

– Ты значишь для меня меньше, чем обед, который я выблевала вчера вечером, – заверила Карсон старуха.

А пересылая кому-то фотографию, улыбнулась Майклу. Зубы она позаимствовала у Болотного чудовища.

– Карсон, помнится, ты сказала, что утром посмотрела в зеркало и увиденное тебе решительно не понравилось.

– Теперь я чувствую себя красоткой, – ответила Карсон.

– Всю жизнь я сталкиваюсь с такими самоуверенными девицами, как ты, – сообщила Карсон Франсина, – и у всех этих сучек мозг был с горошину.

– Вот тут вы ошибаетесь, – заверил ее Майкл. – Моя подруга на спор сделала томографическое обследование мозга, и снимок показал, что размером он с грецкий орех.

Франсина вновь продемонстрировала ему в улыбке желтые обломанные зубы.

– А ты красавчик. Так и хочется тебя съесть.

– Я польщен.

– Не забывай, что случилось с ее обедом вчера вечером, – напомнила Карсон.

Франсина положила мобильник на стойку. Взяла «БлэкБерри»[4]4
  «БлэкБерри» – мобильное устройство для получения писем по электронной почте. Впервые выведено на рынок в 1999 г. канадской компанией RIM.


[Закрыть], по которому, вероятно, получила текстовой ответ на отправленную фотографию.

– Франсина, да ты, похоже, в курсе всех достижений научно-технического прогресса.

– Зад у тебя больно хороший. – Франсина положила «БлэкБерри» на стойку, слезла с высокого стула. – Пойдем со мной, красавчик. И ты тоже, сука.

Майкл последовал за старухой, обернулся.

– Пошли, сука, это будет забавно.

Глава 23

Для того чтобы выследить детективов О’Коннор и Мэддисона и уничтожить их в наиболее подходящий момент, один из людей Виктора, Дули Сноупс, установил в двигательном отсеке их седана транспондер, запитав его от аккумулятора автомобиля. Сделал он это утром, когда седан стоял у дома О’Коннор, а она сладко спала.

Дули спроектировали не как убийцу, о чем он очень сожалел. Но согласно заложенной в него программе он прекрасно разбирался в технике и занимался главным образом установкой подслушивающих и следящих устройств.

Синди Лавуэлл проехала мимо Дули, который сидел в своем «ПТ Круизере», припаркованном на одной из улиц Фобур Марини. Лавуэллы ездили на внедорожнике, «Меркури Маунтинир», белом, с тонированными боковыми и задним стеклами. Большое багажное отделение очень даже подходило для перевозки трупов.

Синди автомобиль очень нравился, и не только из-за мощного двигателя и легкости управления. В нем хватало места для детей, которых она хотела родить.

Когда им приходилось ехать на свалку «Кроссвудс» около озера Поншатрэн, чтобы отвезти туда пару трупов, она думала о том, что намного приятнее было бы поехать туда всей семьей. И остановиться где-нибудь на пикник.

Бенни сидел рядом с нею, глядя на красную точку, которая мигала по центру уличной карты, высвеченной на дисплее спутниковой навигационной системы.

– Копы припарковались… – он поднял глаза и посмотрел на стоящие у тротуара автомобили, мимо которых они проезжали, – прямо здесь.

Синди медленно проехала мимо дешевого седана, который, похоже, эксплуатировали и в хвост и в гриву. И техническим оснащением люди Виктора намного превосходили слуг закона.

Она припарковалась в самом конце квартала у бордюра, выкрашенного в красный цвет. Водительское удостоверение Бенни было выписано на имя доктора Бенжамина Лавуэлла, а на пластинах с номерными знаками стояли буквы MD[5]5
  MD – аббревиатура «доктор медицины» (англ.)


[Закрыть]. С консоли между сиденьями Бенни взял табличку с надписью «ВРАЧ НА ВЫЗОВЕ» и повесил на зеркало заднего обзора.

Выслеживая жертву, профессиональные киллеры предпочитали не иметь проблем с парковкой. Да и на трассе, если копы видели мчащийся автомобиль с буквами MD на пластинах с номерными знаками, зачастую предполагали, что водитель торопится в больницу.

Виктор не любил тратить деньги на штрафы за неправильную парковку и нарушение скоростного режима.

К тому времени, когда они миновали седан и подошли к «ПТ Круизеру», Дули вылез из кабины, высокий, длинноногий, с длинным, тощим лицом.

– Они зашли в «Другую Эллу», – Дули указал на ресторан на противоположной стороне улицы. – Минут пять тому назад. Вы сегодня уже кого-нибудь убили?

– Еще нет, – ответил Бенни.

– А вчера кого-нибудь убили?

– Три дня тому назад, – ответила Синди.

– Скольких?

– Троих, – ответил Бенни. – Их дубли уже изготовили.

Глаза Дули потемнели от зависти.

– Если бы я мог убить кого-нибудь из них. Я бы с удовольствием убил их всех.

– Это не твоя работа, – ответил Бенни.

– Пока не твоя. – Синди имела в виду грядущий день, когда Новых людей станет достаточно много, чтобы они смогли перевести войну в открытую фазу и устроить величайшее побоище в истории человечества, уничтожив всю Старую расу.

– Это так тяжело – видеть, что они вокруг тебя живут как хотят, делают что заблагорассудится, – пожаловался Дули.

Молодая пара прошла мимо, с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой.

Синди проводила их взглядом. Ей хотелось убить родителей здесь и сейчас, прямо на тротуаре, и забрать детей.

– Расслабься, – бросил ей Бенни.

– Не волнуйся. Нового инцидента не будет, – заверила его Синди.

– Это хорошо.

– Какого инцидента? – спросил Дули.

– Ты можешь ехать. – Отвечать Бенни не стал. – Теперь мы справимся сами.

Глава 24

Время от времени чмокая и облизывая губы, Франсина провела Карсон и Майкла через ресторан, через кухню в кладовую, по крутой лестнице на второй этаж.

Там они попали в короткий коридор, упирающийся в синюю дверь. Франсина нажала на кнопку звонка, но звона они не услышали.

– Не делай это забесплатно, – посоветовала Франсина Майклу. – Многие женщины будут счастливы озолотить тебя.

Она посмотрела на Карсон и неодобрительно фыркнула.

– А от этой держись подальше. Она заморозит тебе яйца почище жидкого азота.

Потом оставила их в коридоре и начала неуклюже спускаться по лестнице.

– Ты можешь ее столкнуть, – сказал Майкл Карсон, – но, думаю, это неправильно.

– Знаешь, будь тут Лулана, даже она согласилась бы, что Иисус ничего не имел бы против.

Синюю дверь открыл персонаж из «Звездных войн»: квадратный, как Р2-Р2, лысый, как Йода, уродливый, как Джабба.

– Обри поручился за вас своей кровью, – сказал он детективам, – поэтому я не буду отнимать у вас ни те игрушки, что вы носите под левой рукой, ни тот короткоствольный револьверчик, который прицеплен к ремню повыше твоего зада, мисси.

– И тебе доброго дня, – ответил Майкл.

– Сейчас вы пойдете за мной, как утята за своей мамкой, потому что, если шагнете не в ту сторону, умрете шесть раз.

В комнате за синей дверью всю обстановку составляли два стула с прямой спинкой.

На одном сидел бритоголовый горилла в черных брюках, белой рубашке из «шамбре», подтяжках и шляпе-пирожке. На полу рядом с ним лежала книга в обложке (один из романов о Гарри Поттере), которую он, похоже, отложил в сторону после того, как Франсина позвонила в дверь.

На коленях горилла держал полуавтоматический помповик двенадцатого калибра. В них вроде бы и не целился, но превратил бы их животы в решето, прежде чем они успели бы достать пистолеты, а потом, еще до того, как их тела упали бы на пол, пустил по заряду дроби в лицо.

Гуськом Карсон и Майкл проследовали за своим квадратным вожаком в другую комнату, устланную потрескавшимся желтым линолеумом, с серыми стенами и двумя столами для покера.

За ближайшим сидели трое мужчин, женщина и азиат-трансвестит.

Ситуация явно требовала хорошей шутки, но Майкл никак не мог сформулировать начальную фразу.

Двое из игроков пили колу, двое – «Доктор Пеппер», а около трансвестита стоял стакан и бутылка с анисовым ликером.

Никто из игроков не проявил ни малейшего интереса к Карсон и Майклу. Ни женщина, ни трансвестит не подмигнули ему.

В центре стола лежали покерные фишки. Если зеленые стоили пятьдесят долларов, а черные – сотню, банк составлял порядка восьмидесяти тысяч.

У окна стоял еще один бритоголовый горилла. Пистолет он из кобуры не достал, но держал руку на рукоятке, пока Карсон и Майкл проходили мимо его поста.

Третья дверь привела их в обшарпанный конференц-зал, провонявший табачным дымом. Двенадцать стульев стояли вокруг исцарапанного стола, на котором Майкл насчитал четырнадцать пепельниц.

Во главе стола сидел усатый мужчина с веселым лицом и яркими синими глазами. И в шляпе, натянутой по самые уши.

При их приближении он поднялся. Детективы увидели, что брюки он подтягивает выше талии и заканчиваются они между пупком и ребрами.

– Мистер Годо, хотя от них так и прет запахом правоверных, – доложил вожак, – это те самые люди, за которых поручился Обри, так что не бросайте в меня камнями, если они чем-то вам не понравятся.

Справа от мужчины в шляпе и чуть позади стоял Большая Нога[6]6
  Большая нога – одно из названий снежного человека.


[Закрыть] в костюме из тонкой шерсти. В сравнении с ним гориллы, которых они видели ранее, тянули разве что на шимпанзе.

На лице Большой Ноги читалось: если они дадут хоть малейший повод, он не только убьет их, но и съест.

Годо, со своей стороны, встретил Карсон и Майкла, как гостеприимный хозяин. Протянул правую руку со словами:

– Любой друг Обри и мой друг, особенно если он приходит с наличными.

Майкл пожал протянутую руку.

– Мы ожидали, что нам придется ждать приглашения к вам, мистер Годо, но все получилось наоборот. Надеюсь, мы не опоздали.

– Приехали минута в минуту, – заверил его Годо. – И кто эта очаровательная дама?

– Очаровательная дама – та самая, у кого наличные, – ответила Карсон.

– От этого вы стали еще прекраснее, – улыбнулся ей Годо.

И пока Карсон вытаскивала из карманов куртки две толстые пачки сотенных, Годо поднял с пола один из двух чемоданов, которые стояли на полу рядом с его стулом, и положил на стол.

В руках Большой Ноги оружия не появилось.

Годо открыл чемодан, и они увидели два помповика «городской снайпер», каждый со специальным ремнем, чтобы носить на плече и стрелять от бедра. Стволы укоротили до четырнадцати дюймов. Тут же лежали и четыре коробки с патронами, с пулями, а не с дробью, какими обычно стреляли из «городского снайпера».

– С вами приятно иметь дело, мистер Годо, – сказала Карсон.

– Мама хотела сына-священника, а папа, упокой Господь его душу, видел меня сварщиком, каким был сам. Но я отказался быть всего лишь бедным каджуном, нашел свой путь, и вот я здесь.

Второй чемодан размером был поменьше первого. В нем лежали два пистолета «дезерт игл» под патроны калибра «ноль пять магнум», коробки с патронами, как и заказывали, и две пустые дополнительные обоймы для каждого пистолета.

– Вы уверены, что справитесь с отдачей этого монстра? – спросил Годо.

– Нет, сэр, – ответил Майкл, который с опаской относился к стрелковому оружию больших калибров. – Я боюсь, что после выстрела могу удариться задом о землю.

Годо улыбнулся.

– Меня тревожит дама, сынок, а не твой отшибленный зад.

– У «игл» отдача не такая уж сильная, как вы можете подумать, – ответила Карсон. – Я его в руках удержу. С тридцати футов всажу все девять пуль из обоймы между вашим пахом и шеей, ни одна не попадет выше и не уйдет в сторону.

Последняя фраза заставила Большую Ногу шагнуть вперед и зарычать.

– Расслабься, – остановил Годо своего телохранителя. – Она не угрожает. Просто хвалится.

– Деньги пересчитывать не будете? – спросила Карсон, закрывая чемодан с пистолетами.

– Таких крутых, как вы, я давно уже не встречал, но в вас что-то есть от святой. И я буду крайне изумлен, если окажется, что вы обманули меня на цент.

Карсон не смогла подавить улыбку.

– Все на месте, до последнего доллара.

– Мистер Годо, я рад, что судьба свела нас с вами, – поддержал напарницу Майкл. – Так хорошо иметь дело с настоящими людьми.

– Приятно слышать такие сердечные слова, очень приятно, и я вижу, что они искренние, идут от души.

– Совершенно верно, – кивнул Майкл. – Именно от души.

Глава 25

Рэндол Шестой стоит в чулане на первом этаже, где расположен обогревательный котел, слушает Билли Джоэля, который поет этажом выше.

Чулан размером примерно шесть на семь футов. Крошечного огонька газового фитиля и света, который просачивается в щель под дверью, вполне хватает Рэндолу, чтобы все видеть.

Наконец-то он в доме улыбающегося аутиста, Арни О’Коннора. Секрет счастья совсем близко.

Он ждет в густом сумраке, пока одна песня не сменится другой. Наслаждается своим триумфом. Привыкает к новому окружению. Планирует следующий шаг.

При этом он и боится. Рэндол Шестой никогда раньше не был в настоящем доме. До позапрошлой ночи он жил исключительно в «Руках милосердия». Потом провел день, прячась в большом контейнере для мусора. Но контейнер для мусора – это не дом.

За дверью чулана находится место, которое чуждо ему точно так же, как и любая планета в другой галактике.

Ему нравится знакомое. Новое пугает. Он терпеть не может перемен.

Как только он откроет эту дверь и шагнет за порог, все вокруг него станет новым и странным.

Все будет другим.

Стоя в чулане, дрожа всем телом, Рэндол наполовину убеждает себя, что его комната в «Руках милосердия» и даже проводимые над ним мучительные эксперименты могут оказаться предпочтительнее того, что лежит впереди.

Тем не менее через три песни он открывает дверь и смотрит в пространство, которое находится за ней. Оба его сердца гулко стучат.

Солнечный свет, пройдя через матовое стекло, растекается по двум машинам, которые Рэндол узнает: видел в рекламных объявлениях и в Интернете. Одна стирает одежду, вторая – сушит.

Из шкафчика над машинами до него доносится запах отбеливателя и стирального порошка.

Перед ним комната-прачечная. Комната-прачечная. В этот момент он думает, что именно она в наибольшей степени символизирует такую влекущую обыденность повседневной жизни.

Более всего Рэндолу хочется вести повседневную жизнь. Он не хочет (и не может) быть Старым человеком, но ему хочется жить, как живут они, без пытки, которая не прекращается ни на секунду, со своим маленьким кусочком счастья.

Впечатлений, полученных от вида комнаты-прачечной, более чем достаточно. Он закрывает дверь и застывает в чулане, довольный собой.

Вновь прокручивает в памяти впервые увиденные белые эмалированные поверхности стиральной машины и сушилки, стоящую рядом большую пластиковую корзину для белья, в которой лежало лишь несколько грязных вещей.

В комнате-прачечной пол выложен виниловыми плитками, как в большинстве комнат и коридоров «Рук милосердия». Он этого не ожидал. Он думал, что в доме другим будет все. Другим, совершенно не похожим на привычное ему.

Виниловые плитки в «Руках милосердия» серые, с зелеными и розовыми крапинками. В комнате-прачечной они желтые. Плитки эти вроде бы разные, но в то же время похожие.

Когда музыка на втором этаже еще несколько раз изменяется, Рэндол уже злится на собственную нерешительность. Взгляд, брошенный в комнату-прачечную О’Коннор, в конце концов, не такое уж героическое достижение.

Он обманывает себя. Сдается на милость агорафобии, аутистскому желанию свести к минимуму поток информации, поступающей от органов чувств.

Если он будет продвигаться вперед с такой скоростью, то ему понадобится шесть месяцев, чтобы добраться до второго этажа и найти Арни.

Столь долгое время он не может жить под домом. Хотя бы потому, что уже голоден. Его превосходное тело – это машина, которая потребляет много топлива.

Рэндол может есть ту же пищу, что пауки, мыши, земляные черви и змеи, если они водятся под домом. Может есть и их самих. Однако, если исходить из того, что он видел за долгие часы, проведенные там, еды, которую он сможет найти на том маленьком клочке влажной земли, не хватит, чтобы прокормиться.

Он вновь открывает дверь.

Прекрасная комната-прачечная. И она его ждет.

Рэндол Шестой выходит из чулана, где стоит обогревательный котел. Осторожно закрывает за собой дверь. Он в восторге.

Никогда прежде он не ходил по желтым виниловым плиткам. Но они практически не отличаются от серых в зеленую и розовую крапинку. При контакте с подошвами его ботинок так же едва слышно поскрипывают.

Дверь между комнатой-прачечной и кухней открыта.

Рэндол Шестой останавливается на этом новом пороге, замирает от еще большего восторга. Кухня именно такая, как он и ожидал. Уютная, очаровательная. Она так и тянет его к себе. Но он понимает, что должен продвигаться с осторожностью, готовый ретироваться, если услышит, что к кухне приближается кто-то из живущих в доме.

Рэндол ни с кем не хочет встречаться, пока не нашел Арни и не вырвал у него секрет счастья. Он не знает, чем может закончиться такая встреча, но подозревает, что последствия могут быть неприятными.

Хотя его создали аутистом для проведения каких-то экспериментов Отца, то есть он отличается от других Новых людей, программа у него в значительной мере та же самая. К примеру, он не способен на самоубийство.

И убивать ему разрешено только по приказу Отца. И при самозащите.

Проблема в том, что из-за своего аутизма Рэндол всего боится. Чувствует угрозу, даже когда на самом деле ему ничего не грозит.

Прячась в большом контейнере для мусора, он убил бездомного, который заглянул в контейнер в поисках банок из-под пива или прохладительных напитков.

Бродяга не собирался причинить ему вред, собственно, и не мог его причинить, однако Рэндол затащил его в контейнер, сломал шею и закопал под мешками с мусором.

Учитывая, что простая новизна пугает его, малейшее изменение наполняет страхом, любая встреча с незнакомцем приведет к тому, что он опять решит, будто на него нападают, и примется защищаться. Моральный аспект его нисколько не волнует. Все они – Старая раса и рано или поздно должны умереть.

Проблема в том, что бродяга, которому сломали шею в темном проулке, внимания не привлечет, а вот шум, вызванный убийством кого-нибудь из проживающих в доме, может выдать его присутствие другим людям, которые здесь живут, или даже соседям.

Тем не менее, потому что он голоден и потому что в холодильнике наверняка есть что-то повкуснее пауков и земляных червей, Рэндол Шестой переходит из комнаты-прачечной в кухню.