Текст книги "Молния"

– Но как… как вы узнали, что это был я?

– Это не важно. А важно лишь то, что я вас не знаю, мы раньше никогда не встречались, но тем не менее у меня уже целая коллекция присланных вами жаб. Вы являетесь ко мне посреди ночи, чтобы оставить их на ступеньках. Вскрываете мою машину, чтобы положить их на приборную доску. И так продолжается вот уже несколько недель. Вам не кажется, что мне самое время узнать, почему вы все это делаете?

По-прежнему не глядя на Лору, он с трудом выдавил, залившись краской:

– Ну да, конечно. Но я не… Я не был готов. Мне казалось, что время еще не пришло.

– Время пришло еще неделю назад!

– Э-э-э…

– Итак, говорите. Почему?

Глядя на свои черные руки, он тихо сказал:

– Ну, видите ли…

– Да?

– Я люблю вас.

Лора ошарашенно уставилась на парня. Наконец он поднял на нее глаза.

– Вы меня любите?! – переспросила Лора. – Но вы ведь меня даже не знаете. Как можно любить совершенно незнакомого человека?

Он отвернулся, снова взъерошил волосы грязной рукой и пожал плечами:

– Да-да, я вас не знаю, это так, и я… уф… ну, у меня… э-э-э… такое чувство, будто нам суждено пройти вместе по жизни.

С мокрых волос Лоры стекала противная ледяная вода, струившаяся по шее и вдоль позвоночника. Что ж, о походе в библиотеку придется забыть. Разве можно сосредоточиться на научной работе после такого безумного дня?! Да и вообще, Лора была немного разочарована, что ее тайный поклонник оказался зачуханным, потным, косноязычным увальнем. Поэтому Лора заявила ему прямо в лоб:

– Я прошу вас, мистер Пакард, больше не присылать мне никаких жаб.

– Но мне очень хочется их присылать!

– А вот мне совсем не хочется их получать. И я сегодня же отошлю их обратно.

Он снова встретился с Лорой глазами и, растерянно заморгав, произнес:

– А мне почему-то казалось, вам нравятся жабы.

Лора начала потихоньку закипать.

– Да, мне действительно нравятся жабы. Я люблю жаб и считаю их самыми прелестными созданиями на свете. И прямо сейчас не отказалась бы стать жабой, но ваши жабы мне не нужны. Понятно?

– Хм…

– Послушайте, мистер Пакард, и перестаньте меня преследовать! Возможно, на некоторых женщин и действует гремучая смесь романтики и очарования потного самца, но только не на меня. Уверяю вас, я могу за себя постоять. Это точно. Я гораздо крепче, чем кажусь. Мне приходилось иметь дело с типами и покруче вас.

Решительно развернувшись, Лора вышла из-под навеса крытой веранды прямо под дождь, села в машину и отправилась к себе в Ирвайн. На обратном пути ее буквально трясло, но не от холода, а скорее от злости. Нет, ну каков наглец!

Дома она переоделась в стеганый халат и, чтобы окончательно согреться, сварила себе кофе.

Не успела она сделать глоток, как раздался телефонный звонок. Лора сняла трубку на кухне. Звонил Пакард.

Он говорил торопливо, залпом выпаливая сразу несколько предложений, сливающихся в один длинный период:

– Умоляю, не вешайте трубку, вы совершенно правы, я свалял дурака, присылая вам эти вещи, я идиот, поэтому дайте мне хотя бы минуту, чтобы объясниться, так как, когда вы пришли, я чинил посудомойку, вот потому-то я и был таким чумазым, грязным и потным, мне ведь пришлось самому вытаскивать ее из-под кухонного прилавка, хотя посудомойку должен был чинить домохозяин, но пока он договорится с фирмой, уйдет неделя, а я, в принципе, рукастый и могу починить что угодно, все равно день выдался дождливым и мне совершенно нечего было делать, вот я и решил заняться починкой, ведь я вообще не думал, что вы можете приехать. Меня зовут Дэниел Пакард, но это вы и так знаете, мне двадцать восемь, до семьдесят третьего я служил в армии, три года назад окончил Калифорнийский университет в Ирвайне по специальности «бизнес», сейчас работаю фондовым брокером, но продолжаю ходить на вечерние курсы в университете, именно там я и наткнулся на ваш рассказ о жабе в университетском литературном журнале, рассказ потрясающий, мне жутко понравилось, колоссальный рассказ, поэтому я пошел в библиотеку, порылся в старых выпусках, желая найти что-нибудь еще, что вы написали, и прочел буквально все, и в основном это было здорово, чертовски здорово, не все, конечно, но многое. И по ходу дела я в вас влюбился, как в автора этих произведений, потому что они такие прекрасные и такие подлинные. И вот как-то вечером я сидел в библиотеке, читал еще один ваш рассказ – они не выдают на руки старые выпуски литературного журнала, они у них в подшивке, поэтому их можно читать только в библиотеке, – а библиотекарь, проходя мимо, наклонилась ко мне и спросила, нравится ли мне ваше творчество, на что я ответил утвердительно, и тогда она сказала: «Что ж, автор сейчас здесь, сидит вон там, можете сами сказать ей, что это хорошо», и там действительно через три стола от меня со стопкой книг сидели вы, что-то, хмурясь, выписывали, и вы были великолепны. Понимаете, я знал, что у вас прекрасная душа, потому что ваши рассказы были прекрасны, но я и подумать не мог, что вы окажетесь настолько прекрасной и внешне тоже, но не решался к вам подойти, потому что я всегда немел и цепенел в обществе красивых женщин, возможно, так как моя мать была красивой, но холодной и неприступной, поэтому, быть может, я думал, что все красивые женщины станут меня отвергать, подобно моей матери, – немного скороспелый анализ, – но мне было бы куда легче, если бы вы оказались обладательницей некрасивой или, по крайней мере, самой заурядной внешности. Вспомнив о вашем рассказе, я решил использовать жаб, разыграть роль тайного поклонника с подарками, чтобы вроде как расположить вас к себе, и даже планировал открыться вам после третьей или четвертой жабы, но все тянул с этим делом, поскольку, думаю, опасался быть отвергнутым, и я понимаю, что ситуация с каждой очередной жабой становилась все более нелепой, однако я не мог просто остановиться и забыть вас, но вместе с тем не мог предстать перед вами, вот такие дела. У меня и в мыслях не было ничего дурного, и, конечно, я не хотел вас расстраивать, поэтому простите меня, пожалуйста, надеюсь, вы сможете.

Наконец он совсем выдохся и остановился.

– Хорошо, – сказала Лора.

– Могу я вас куда-нибудь пригласить?

– Да, – неожиданно для себя ответила Лора.

– На обед и в кино?

– Отлично.

– Сегодня вечером? Я заеду за вами в шесть?

– Ладно.

Лора повесила трубку и еще долго стояла, тупо глядя на телефонный аппарат. И наконец громко произнесла:

– Шейн, ты что, рехнулась? – После чего добавила: – Но ведь он говорил, что мои рассказы такие прекрасные и такие подлинные. – Лора прошла в спальню, оглядела коллекцию жаб на прикроватном столике. – Он то молчит, словно воды в рот набрав, то болтает без умолку. Шейн, а что, если он психопат-убийца? – И продолжила: – Да, очень может быть, но при всем при том он великий литературный критик.

Поскольку Дэниел предложил пообедать и сходить в кино, Лора надела серую юбку, белую блузку и красно-коричневый джемпер, однако Дэниел появился в темно-синем костюме, белой рубашке с отложными манжетами, синем шелковом галстуке с заколкой, с шелковым платком в нагрудном кармане пиджака и в начищенных до блеска нарядных туфлях, словно собирался на открытие оперного сезона. С раскрытым над головой зонтом Дэниел проводил Лору от дома до автомобиля, осторожно взяв ее под правую руку с таким торжественным видом, словно боялся, что она может растаять от одной-единственной капли дождя или разбиться, как хрустальная ваза, если, не дай бог, поскользнется и упадет.

Учитывая разницу в одежде и в размерах – при росте пять футов пять дюймов и весе сто пятнадцать фунтов Лора была на целый фут ниже и вдвое легче, чем Дэниел, – Лоре казалась, что она идет на свидание с отцом или старшим братом. Лору трудно было назвать миниатюрной, но рядом с Дэниелом она чувствовала себя Дюймовочкой.

В машине Дэниел опять стал неразговорчивым, посетовав на необходимость быть особенно осторожным в такую отвратную погоду. Они отправились в маленький итальянский ресторанчик в Коста-Месе, где Лоре, которая там когда-то бывала, понравилась кухня. Они сели за столик, им принесли меню, но прежде, чем официантка успела поинтересоваться, что они будут пить, Дэниел произнес:

– Нет, так не годится. Это неправильно. Давайте поищем другое место.

Лора удивленно спросила:

– Но почему? Здесь очень хорошо. И еда отличная.

– Нет. В самом деле. Это неправильно. Ни атмосферы, ни стиля, и я не хочу, чтобы вы думали, будто… э-э-э… – Теперь Дэниел, покраснев, заикался от смущения, совсем как тогда, по телефону. – Э-э-э… Так не годится, это неправильно для первого свидания. Я хочу, чтобы все было особенным. – Дэниел поднялся с места, ошарашив молоденькую официантку. – Хм… думаю, я знаю нужное место, простите, мисс, – обратился он к удивленной официантке, – надеюсь, мы вас не слишком затруднили. – С этими словами Дэниел уже начал отодвигать стул, на котором сидела Лора, помогая ей встать. – Я знаю подходящее место, вам понравится. Правда, я там никогда не был, но мне говорили, что это действительно хорошее, просто отличное место. – (На них глазели посетители, поэтому Лора не стала протестовать.) – Это совсем близко. Всего в нескольких кварталах отсюда.

Они вернулись к его автомобилю и, проехав пару кварталов, припарковались перед скромным на вид рестораном в торговом центре.

К этому времени Лора уже достаточно изучила Дэниела, чтобы знать, что он в силу своей галантности непременно должен обогнуть автомобиль, чтобы открыть ей дверь, но, когда он ее открыл, Лора увидела, что Дэниел стоит в глубокой луже.

– Ой, ваши туфли! – воскликнула она.

– Не страшно, высохнут. Вот, держите зонтик, а я перенесу вас через лужу.

Очень смущенная, Лора позволила перенести себя через лужу. Поставив девушку на тротуар, Дэниел без зонта прошлепал к автомобилю, чтобы запереть дверь.

Французский ресторан оказался менее атмосферным, чем итальянский. Их провели к угловому столику возле кухни, и всю дорогу мокрые туфли Дэниела скрипели и хлюпали.

– Вы подхватите пневмонию, – забеспокоилась Лора, когда их усадили и они заказали два хереса со льдом.

– Только не я. У меня отличный иммунитет. Я никогда не болею. Во Вьетнаме во время боевых действий меня отрезали от моего подразделения, и я провел неделю один в джунглях под проливным дождем. Когда я наконец выбрался к своим, то совсем ослаб, но не подхватил даже насморка.

Пока они потягивали херес и изучали меню, чтобы сделать заказ, Дэниел успел расслабиться, и Лора неожиданно для себя обнаружила, что он оказался отнюдь не косноязычным, а скорее приятным и даже занятным собеседником. Однако, когда принесли закуски – семгу в укропном соусе для нее и гребешки в тесте для него, – они сразу поняли, что при ценах в два раза выше, чем в итальянском ресторане, еда здесь гораздо хуже. С каждым новым блюдом Дэниел чувствовал себя все более неловко, и его способность поддерживать разговор таяла, точно апрельский снег. Лора похвалила еду и, давясь, съела все до крошки. Впрочем, она зря старалась: ей не удалось провести Дэниела.

Обслуживание тоже оставляло желать лучшего. Повара и официант были как сонные мухи, так что к тому времени, как Дэниел заплатил по счету и проводил Лору до автомобиля – перенеся ее на руках, словно маленькую девочку, – они уже на полчаса опаздывали в кино на выбранный ими фильм.

– Ничего страшного, – успокоила Дэниела Лора. – Мы можем опоздать на этот сеанс и остаться на следующий, чтобы посмотреть начало.

– Нет-нет, – ответил Дэниел. – Так нельзя смотреть фильмы. Этим вы все испортите. А я хочу, чтобы наш вечер был идеальным.

– Расслабьтесь. Меня все устраивает.

Он недоверчиво посмотрел на Лору, и она улыбнулась, он улыбнулся в ответ, но вымученной улыбкой.

– Если не хотите сейчас идти в кино, – сказала Лора, – тоже ничего страшного. Пойдем туда, куда вам хочется. Я согласна.

Дэниел кивнул, завел двигатель и выехал на улицу. Только через несколько миль Лора поняла, что он везет ее домой.

Всю дорогу от автомобиля до дверей ее квартиры он извинялся за испорченный вечер, а Лора неустанно уверяла, что ничуть не разочарована. Но как только она вставила ключ в замок, он повернулся и, словно ошпаренный, спустился со второго этажа, даже не попросив разрешения поцеловать ее на прощание и не дав ей возможности пригласить в дом.

Лора замерла на лестничной площадке, провожая Дэниела глазами. Не успел он спуститься по лестнице, как порыв ветра вывернул его зонт. Дэниел принялся бороться с ним, едва не потеряв равновесие, причем дважды. Лишь на подъездной дорожке ему наконец удалось справиться с зонтом, но ветер снова вывернул его наизнанку. В отчаянии швырнув зонт в ближайшую сточную канаву, Дэниел поднял глаза на Лору. Он промок до нитки, в тусклом свете уличного фонаря она увидела, что костюм повис на Дэниеле бесформенной тряпкой. Он был здоровенным парнем, сильным как бык, но не мог справиться с самыми пустяшными вещами – лужами или порывом ветра, – и в этом было нечто очень смешное. Лора знала, что смеяться нельзя, что она не имеет права, но не выдержала и от души расхохоталась.

– Лора Шейн, вы чертовски красивы! – крикнул с подъездной дорожки Дэниел. – Да поможет мне Бог, вы слишком красивы! – И с этими словами он скрылся в ночи.

Чувствуя угрызения совести по поводу своего неуместного смеха, но будучи не в силах остановиться, Лора вошла к себе и переоделась в пижаму. На часах – всего лишь без двадцати девять.

Похоже, этот парень был или законченным психом, или лучшим мужчиной на свете после ее умершего отца.

В девять тридцать зазвонил телефон.

– Вы согласитесь еще раз пойти со мной на свидание? – спросил он.

– А я боялась, что вы теперь никогда не позвоните.

– Неужели?

– Честное слово.

– Обед и кино? – спросил он.

– Звучит неплохо.

– Мы больше не вернемся в этот ужасный французский ресторан. Мне очень жаль, действительно жаль.

– Меня не волнует, куда мы пойдем, но, если уж сядем за столик в ресторане, обещайте мне не срываться с места.

– Иногда я бываю непроходимым тупицей. Я ведь говорил, что всегда робею в обществе красивых женщин.

– Вашей матери.

– Верно. Отвергла меня. Отвергла моего отца. Холодная как лед. Бросила нас, когда мне было одиннадцать.

– Это, должно быть, очень больно.

– Вы намного красивее ее и до смерти пугаете меня.

– Вы мне льстите.

– Прошу прощения, но я совершенно серьезно. Но вся загвоздка в том, что при всей вашей неземной красоте вы и вполовину не так красивы, как ваши рассказы, и это пугает меня до чертиков. Ведь что могла найти столь гениальная девушка в таком парне, как я? Ну разве что повод лишний раз посмеяться.

– Дэниел, только один вопрос.

– Дэнни.

– Дэнни, только один вопрос. Ну а какой ты, черт подери, фондовый брокер? Хороший или нет?

– Первоклассный! – ответил он с неподдельной гордостью, и Лора сразу поняла, что это правда. – Мои клиенты на меня молятся, и у меня есть собственный портфель акций, на три года обогнавших рынок. Как биржевой аналитик, брокер и специалист по инвестициям, я не даю ветру ни малейшего шанса вывернуть наизнанку мой зонт.

2

На следующий день после закладки взрывчатки в подвале института Штефан предпринял, как он надеялся, последнее путешествие по Молниеносному переходу. Незаконное путешествие в 10 января 1988 года, официально незапланированное и совершенное без ведома коллег.

Когда он появился в горах у Сан-Бернардино, шел легкий снежок, но Штефан был одет по погоде: в резиновые сапоги и морской бушлат. Штефан укрылся в сосновом лесочке в ожидании того, когда потухнут слепящие вспышки молний.

В дрожащем небесном свете он посмотрел на наручные часы, с неприятным удивлением обнаружив, что прибыл сюда слишком поздно. У него оставалось меньше сорока минут, чтобы добраться до Лоры и предотвратить ее гибель. Если он облажается и появится слишком поздно, второго шанса точно не будет.

Поэтому, несмотря на то что последние белые вспышки еще прорезали небесный свод, а раскаты грома эхом разносились по далеким горным пикам и хребтам, Штефан поспешил выйти из-за деревьев и, по колено в снегу, начал спускаться по заметенному еще со времен прошлых снегопадов пологому склону. Снег был покрыт толстой коркой, каждый шаг давался с огромным трудом, создавая у Штефана ощущение, будто он бредет по глубокой воде. Он дважды падал, снег набивался в резиновые сапоги, тело безжалостно стегали порывы ветра, будто осознанно решившего уничтожить жертву. К тому времени, как Штефан пересек поле и перелез через высокий сугроб, оказавшись на двухполосном шоссе, ведущем в одном направлении к озеру Эрроухед, а в другом – к Биг-Бэру, штаны и бушлат успели обледенеть, ноги дико замерзли, а отставание от графика составляло уже пять минут.

Шоссе было недавно очищено от снега, и лишь гонимые ветром белые хлопья кое-где скользили по асфальту. Буря разыгралась не на шутку, постепенно набирая силу. Снежные хлопья значительно уменьшились и падали вдвое интенсивнее, чем несколько минут назад. Очень скоро шоссе станет предательски скользким.

Штефан заметил указатель на обочине дороги: «Озеро Эрроухед – 1 миля» и с ужасом понял, что находится гораздо дальше от Лоры, чем рассчитывал.

Щурясь от ветра, он посмотрел на север и в свинцовых полуденных сумерках увидел теплый электрический свет: одноэтажное здание и припаркованные машины на стоянке справа примерно в трехстах ярдах. Низко наклонив голову, чтобы защититься от ледяных укусов злобного ветра, Штефан двинулся в этом направлении.

Ему срочно нужно найти автомобиль. Лоре оставалось жить меньше получаса, а она была в десяти милях отсюда.

3

Через пять месяцев после первого свидания, в воскресенье, 16 июля 1977 года Лора, шесть месяцев назад окончившая Калифорнийский университет в Ирвайне, вышла замуж за Дэнни Пакарда. Гражданскую церемонию провел судья в здании суда. Единственными гостями и к тому же свидетелями стали отец Дэнни Сэм Пакард и Тельма Акерсон.

Сэм был красивым седовласым мужчиной ростом примерно пять футов десять дюймов, казавшимся совсем маленьким на фоне сына. Во время короткой церемонии Сэм непрерывно рыдал, и Дэнни постоянно оборачивался, спрашивая: «Папа, ты в порядке?» На что Сэм кивал, громко сморкался, говорил, чтобы они продолжали, но уже секунду спустя снова пускал слезу, и Дэнни в очередной раз интересовался, все ли в порядке, а Сэм в ответ лишь сморкался, издавая трубные звуки, похожие на брачные крики гуся. В результате судья заявил:

– Сынок, слезы твоего отца – это слезы радости, поэтому не обращай внимания. Ведь у меня впереди еще три пары брачующихся.

Но даже если бы отец жениха и не был на грани нервного срыва и даже если бы жених не был гигантом с сердцем олененка, это бракосочетание стало бы незабываемым именно благодаря Тельме. Она постриглась рваными прядями и воткнула спереди в волосы нечто вроде выкрашенного в лиловый цвет помпона. В разгар лета – и тем более на церемонию бракосочетания – Тельма надела красные туфли на высокой шпильке, черные слаксы в обтяжку и драную черную блузку, специально и очень аккуратно разорванную, подпоясанную простой стальной цепочкой. Тельма наложила лиловые тени для глаз, губы накрасила кроваво-красной помадой, в ухо вдела похожую на рыболовный крючок серьгу.

После церемонии, пока Дэнни беседовал с глазу на глаз с отцом, Тельма, обнимая подругу в дальнем углу вестибюля здания суда, объяснила свой экстравагантный вид:

– Панк-стиль. Последний писк моды в Великобритании. Здесь пока этого не носят. И в Британии, по правде говоря, тоже пока не носят, но через пару лет так будут одеваться буквально все. Идеально для моего сценического образа. У меня настолько чудной вид, что люди начинают смеяться, как только я появляюсь на сцене. Да и вообще, мне это лишь на пользу. Короче, Шейн, давай посмотрим правде в глаза: с годами я отнюдь не становлюсь красивее. Черт, если бы невзрачная внешность считалась заболеванием и благотворители собирали бы на это деньги, мое лицо красовалось бы у них на всех плакатах! Но в панк-стиле есть две грандиозные вещи: экстравагантная косметика и прическа – отличная маскировка, так что никто не определит, насколько ты некрасива, а кроме того, ты по определению должна выглядеть странно. Господи, Шейн, твой Дэнни – крупный малый! Ты мне столько всего рассказала о нем по телефону, но ни словом не обмолвилась, что он такой огромный. Наряди его в костюм Годзиллы, пусти гулять по Нью-Йорку, сними все это на кинопленку – и получишь готовый фильм без необходимости тратиться на дорогущие миниатюрные декорации. Итак, ты его любишь?

– Я его обожаю, – ответила Лора. – Его доброта прямо пропорциональна росту. Быть может, потому, что ему пришлось повидать много насилия во время вьетнамской войны, а быть может, в душе он всегда был таким добряком. Тельма, он милый, и он заботливый, и он считает меня лучшим из всех известных ему писателей.

– А ведь когда он только начал дарить тебе жаб, ты приняла его за психопата.

– Я немножко недооценила его.

В здание суда вошли двое полицейских в униформе, конвоировавших бородатого парня в наручниках. Проходя мимо Тельмы, арестованный окинул ее взглядом и сказал:

– Эй, крошка, давай перепихнемся по-быстрому!

– Ах, вот оно, знаменитое акерсоновское обаяние! – вздохнула Тельма. – Ты получаешь парня, похожего на греческого бога, плюшевого мишку и Беннетта Серфа, а я – непристойное предложение от яркого представителя отбросов общества. Но если хорошенько подумать, я и к таким-то предложениям не особо привыкла, а значит, у меня еще все впереди.

– Тельма, ты себя явно недооцениваешь. И всегда недооценивала. Тебя наверняка ждет твой единственный, который поймет, какое ты сокровище.

– Ага, Чарльз Мэнсон после условно-досрочного освобождения.

– Нет. В один прекрасный день ты будешь такой же счастливой, как и я. Я точно знаю. Тельма, от судьбы не уйдешь.

– Боже правый, Шейн, ты стала неисправимой оптимисткой! А как насчет молнии? А помнишь наши серьезные разговоры, которые мы вели, сидя на полу нашей комнаты в Касвелл-Холле? Мы тогда решили, что жизнь – это комедия абсурда, в которую время от времени, словно удар молнии, вторгается трагедия исключительно для того, чтобы сохранить баланс, причем на этом фоне грубый фарс казался бы еще смешнее.

– Возможно, то был последний удар молнии в моей жизни.

Тельма наградила подругу тяжелым взглядом:

– Ух ты! Шейн, я тебя знаю и знаю, какому эмоциональному риску ты себя подвергаешь желанием быть счастливой. Надеюсь, ты права. Могу поспорить, что так оно и есть. Желаю, чтобы в твоей жизни больше не было молний.

– Спасибо, Тельма.

– И думаю, твой Дэнни – идеал возлюбленного и настоящее сокровище. Но я должна сказать тебе кое-что более важное, чем мое неискушенное мнение. Рути он бы тоже очень понравился. Рути наверняка сочла бы, что он само совершенство.

Они крепко обнялись, на мгновение снова почувствовав себя маленькими девочками, непокорными и одновременно беззащитными, полными беспечной юношеской бравады и суеверного страха перед слепой судьбой, направлявшей процесс их взросления.

В воскресенье, 24 июля, вернувшись после недельного медового месяца из Санта-Барбары, они отправились за продуктами, затем в квартире в Тастине приготовили вместе обед: салат, хлеб из дрожжевого теста, разогретые в микроволновке фрикадельки и спагетти. Лора переехала из старой квартиры к Дэниелу за несколько дней до бракосочетания. Согласно разработанному ими плану, в этой квартире они останутся еще на два года, может быть, на три. Они так часто и так подробно строили планы на будущее, что теперь все их обсуждения сводились к одному слову «План», словно они ссылались на полученное во время бракосочетания руководство Всевышнего, на которое могли полностью полагаться при получении точной картины их судьбы в качестве семейной пары. Итак, через два года, в крайнем случае через три, они смогут позволить себе внести первый взнос за приличный дом, не залезая в портфель инвестиций Дэниела, и только тогда переедут на новое место.

Они обедали за маленьким столиком в нише на кухне, где можно было любоваться растущими во дворе королевскими пальмами, омытыми золотым светом послеполуденного солнца, и обсуждали ключевую часть Плана, заключающуюся в том, что Дэнни будет зарабатывать на жизнь, а Лора – сидеть дома и писать свой первый роман.

– Когда ты станешь дико богатой и знаменитой, – наматывая спагетти на вилку, заявил Дэниел, – я уйду из брокеров и буду управлять нашими финансами.

– А что, если я никогда не стану богатой и знаменитой?

– Непременно станешь.

– А что, если меня не захотят печатать?

– Тогда я с тобой разведусь.

Лора швырнула в мужа хлебную корку:

– Негодяй!

– Мегера!

– Хочешь еще фрикадельку?

– Нет, если ты собираешься ею в меня пульнуть.

– Все, мой гнев улегся. Правда, у меня вкусные фрикадельки?

– Изумительные, – согласился Дэниел.

– А тебе не кажется, нам стоит отметить то, что твоя жена готовит вкусные фрикадельки?

– Что ж, это определенно стоит отметить.

– Тогда давай займемся любовью.

– Прямо посреди кухни за обедом? – удивился Дэнни.

– Нет, на кровати. – Лора, отодвинув стул, встала с места. – Ну давай же! Обед всегда можно разогреть.

В тот первый год они часто занимались любовью, и в этой интимной близости Лора находила нечто большее, чем просто сексуальное удовлетворение, нечто такое, чего она и не смела ожидать. Нежась в объятиях Дэнни, ощущая его внутри себя, она чувствовала такое единение, что порой ей казалось, будто они стали одним человеком – одним телом, одной душой, одной мечтой. Конечно, Лора любила мужа всем сердцем, но ощущение полного единения было больше чем любовь или, по крайней мере, отличалось от любви. К их первому совместному Рождеству Лора поняла, что она испытывала давным-давно забытое ощущение сопричастности, ощущение семьи, ведь теперь у нее был муж, она стала женой, и когда-нибудь плодом их союза станут дети – года через два – через три, согласно Плану, – и только в лоне семьи можно было обрести мир и покой, невозможные где бы то ни было еще.

Она могла бы подумать, что жизнь и работа в условиях полного счастья, гармонии и покоя приведет к умственной летаргии, что ее творчество пострадает от переизбытка радости и во избежание утраты остроты восприятия довольство жизнью необходимо разбавлять неприятностями. Но представление о том, что страдания способствуют творчеству художника, – всего лишь заблуждение, свойственное молодым и неопытным. Чем счастливее становилась Лора, тем лучше она писала.

За шесть недель до их первой годовщины Лора закончила роман «Иерихонские ночи» и послала экземпляр нью-йоркскому литературному агенту Спенсеру Кину, давшему месяц назад положительный ответ на ее письменный запрос. Две недели спустя Кин позвонил сказать, что готов предлагать книгу, надеется на скорую продажу и считает Лору перспективной романисткой с хорошими видами на будущее. С быстротой, удивившей самого агента, ему удалось продать права на книгу первому же издательству, к которому он обратился, – издательству «Викинг», – и получить скромный, но вполне достойный аванс в размере пятнадцати тысяч долларов. В результате сделка была заключена в пятницу, 14 июля 1978 года, за два дня до годовщины бракосочетания Лоры и Дэнни.

4

Освещенное здание, которое Штефан увидел с дороги, было рестораном с гостиницей, расположенным в тени гигантских орегонских сосен. Деревья высотой более двухсот футов, с шестидюймовыми шишками, с живописно потрескавшейся корой сгибались под тяжестью снега, принесенного бурями. Бревенчатое одноэтажное здание с трех сторон тесно обступили сосны, и на крытой шифером крыше было больше иголок, нежели снега. Некоторые окна запотели, некоторые, наоборот, обледенели, а горевший внутри свет уютно рассеивался полупрозрачной корочкой льда.

На парковке перед зданием стояли два джипа, два грузовых пикапа и «форд тандерберд». Обрадовавшись, что его не смогут увидеть из окон бара, Штефан направился к одному из джипов, дернул дверь, которая оказалась незапертой, и сел за руль.

Достав из скрытой бушлатом наплечной кобуры «Вальтер PPK/S 380», Штефан положил его рядом с собой на сиденье.

У Штефана ужасно мерзли ноги, ему отчаянно хотелось остановиться, чтобы вытряхнуть снег из сапог. Но он прибыл сюда слишком поздно и теперь явно выбивался из графика, а значит, нельзя было терять ни минуты. И, кроме того, если ноги не потеряли чувствительность, значит обморожение ему пока не грозило.

Ключей в замке зажигания не было. Штефан отодвинул назад сиденье, пошарив под приборной доской, нашел провода зажигания и через минуту завел машину.

Но когда он выпрямился, дверь внезапно распахнулась и на него надвинулся, дыша пивным перегаром, владелец автомобиля:

– Эй, приятель, ты что творишь?

Заснеженная парковка по-прежнему оставалась пустынной. Они были одни.

Через двадцать пять минут Лора умрет.

Владелец джипа потянулся к Штефану, который, позволив вытащить себя из-за руля, по дороге прихватил пистолет с сиденья, навалился на противника и заставил его отступить назад, на скользкую парковку. Они оба рухнули на землю. Оказавшись сверху, Штефан ткнул стволом пистолета в подбородок напавшего на него парня.

– Боже мой, мистер! Не убивайте меня!

– А теперь спокойно встаем! Не дергайся, черт тебя подери! И без резких движений!

Когда они поднялись на ноги, Штефан, зайдя сзади, с силой ударил парня по затылку рукояткой, полностью вырубив его, но без опасных для жизни телесных повреждений. Владелец джипа обмяк и остался лежать неподвижно.

Штефан бросил взгляд в сторону ресторана. Оттуда никто не вышел.

Не услышал он и звуков приближающихся машин. Хотя, возможно, рев мотора тонул в вое ветра.

Между тем снегопад усилился. Сунув пистолет в глубокий карман бушлата, Штефан отволок бесчувственное тело владельца джипа к ближайшему автомобилю, «тандерберду». Автомобиль оказался не заперт. Штефан запихнул парня на заднее сиденье, закрыл дверь и поспешил обратно к джипу.

Мотор заглох. Пришлось снова соединять провода.

Запустив двигатель и развернувшись, Штефан поехал в сторону шоссе. Ветер со свистом колотил в окно водителя. Снег падал плотными хлопьями, сплошной пеленой. Порывы ветра, взметая вверх вчерашний снег, кружили его мерцающими столбами. Притаившиеся в тени гигантские сосны со стоном раскачивались под натиском ветра.

Лоре оставалось жить меньше двадцати минут.

5

Они отметили подписание договора на издание романа «Иерихонские ночи», а также неземную гармонию первого года супружества в их любимом месте – Диснейленде. Безоблачное небо сияло голубизной, воздух был сухим и жарким. Не обращая внимания на толпы народу, они плавали вместе с пиратами Карибского моря, фотографировались с Микки-Маусом, кружились в чайных чашках Сумасшедшего Шляпника, позировали уличному художнику-карикатуристу, лакомились хот-догами, мороженым, замороженными бананами в шоколаде на палочках и танцевали под джаз-банд «Диксиленд» на площади Новый Орлеан.