Текст книги "Уснуть и только"

Глава пятнадцатая

Неистовое мартовское утро; наполненный соленой влагой ветер несет дыхание океана и отдаленные крики морских птиц, под его напором уносится в глубь острова туман, открывая прозрачное и синее, как глаза ангела, небо, по которому летят стреми тельные белокрылые птицы-облака. Ярко сияет солнце; деревья гнутся под дуновением бриза, в воздухе пахнет весной.

– Какой прекрасный день, – сказал Колин. – Посмотри, Маркус, туман исчез.

Ответа не последовало, и некоторое время Колин сидел молча, глядя на своего спящего друга. Он увидел обтянутые кожей скулы, острые, ястребиные черты, глаза, укрытые тяжелыми веками, длинные темные волосы, которые трепал ветер, сложенные на груди жилистые руки с тонкими сильными пальцами, кольцо в виде стебля с цветком на мизинце.

Таким вечным, смертельным покоем веяло от распростертого на земле неподвижного тела, что Колином овладело чувство, будто ему довелось заглянуть в будущее, будто когда-нибудь его друг будет лежать вот так на зеленой траве, только не живой, а мертвый.

– О, Господи! – взмолился Колин, упав на колени. – Если это случится, сделай так, чтобы я тоже умер. Не давай Маркусу уйти одному!

Бодрящий свежий ветер дул в лицо Маргарет, пока она ехала из дворца домой. Остановившись на холме и глядя сверху вниз ни прилепившийся у подножия замок, она увидела на поверхности водяного рва небольшие волны, в которых с восторгом плескались лебеди, вытягивая длинные шеи навстречу ветру и солнечным лучам.

В последнее время Маргарет так радовалась жизни, словно что-то постоянно грело ее изнутри. Это Поль д'Эстре, не скрывавший своего искреннего увлечения ею, окончательно завершил давно начавшуюся в ней перемену. Она, наконец, стала зрелой, уравновешенной, интересной женщиной, какой ей и было предназначено стать.

К своему величайшему удивлению, Маргарет вдруг увидела Роберта, приближавшегося к Шардену с противоположной стороны. Что-то случилось, сразу поняла Маргарет, потому что, уезжая, Роберт ясно дал понять, что многочисленные дела в аббатстве потребуют его отсутствия как минимум в течение недели. Глядя на понурую ссутулившуюся в седле фигуру, она сразу же заключила, что муж поссорился со своей любовницей, и не смогла сдержать торжествующей улыбки.

Роберт все еще не замечал ее, и Маргарет, при щурившись, критически разглядывала его глазами женщины, знающей, что она любима другим мужчиной.

«А он стареет, – думала она. – Сейчас он похож на несчастного хомячка. Удивляюсь, что я в нем нашла в свое время? Или что в нем нашла эта девка, владелица надушенной перчатки? Ей-Богу, он просто жалкое ничтожество».

И действительно, Роберт выглядел глубоко несчастным.

«Она дала ему отставку, – безошибочно догадалась Маргарет. – Он стал слишком слаб и скучен для нее, несмотря на все его деньги и влияние. И поделом ему!» Вообще-то мстительность не была свойственна Маргарет, но слишком уж глубоко еще недавно она страдала от его измены, чтобы теперь не испытать некоторого злорадства. Не удержавшись от того, чтобы не подсыпать немного соли в кровоточащую рану, Маргарет окликнула.

– Роберт! Я здесь, напротив тебя. Что-то быстро ты вернулся!

– Да, – отозвался он, наконец увидев ее. – Я привез кое-какие новости. Спускайся, я вес расскажу.

Спустившись по противоположным склонам, они встретились на подъемном мосту.

– Ну-ну, – усмехнулась Маргарет, – ты вы глядишь весьма озабоченным. Случилось что-то плохое?

– Ничего особенного, – ответил муж, изобразив фальшивую улыбку. – То есть, скорее даже наоборот. Я совершенно случайно наткнулся в Баттле на Хэймона. Он, наконец, нашел себе невесту. Это молодая женщина, вдова, с которой я, тоже по случайности, немного знаком. Я вернулся, чтобы сообщить тебе, что пора начинать готовиться к свадьбе.

Маргарет в изумлении смотрела на мужа. Что за странная история… Возможно ли, чтобы это была та самая женщина?..

– Сколько ей лет, этой вдове? – вдруг спросила она. – И как она выглядит?

– Э-э… Лет девятнадцать или двадцать. Довольно хорошенькая, насколько я могу припомнить.

– Значит, ты не очень хорошо ее знаешь?

– Я же сказал, мы едва знакомы. Но скоро ты сама сумеешь составить о ней мнение. Я опередил их всего на несколько часов.

Он фальшиво рассмеялся, и Маргарет пронизывающе посмотрела на него.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Ты выглядишь нездоровым.

С этими словами она направила коня по подъем ному мосту. Роберт понуро затрусил за ней, мысленно желая, чтобы настил раздвинулся и он провалился вниз, в ров. Ему казалось, что все несчастья мира были созданы специально для него. Приехать в Баттль с радостными ожиданиями и вместо этого услышать, что Николь больше не желает иметь с ним дела, уже было достаточно неприятно, но открыть, что предметом ее новой симпатии стал его собственный сын, – это уже больше, чем может вынести простой смертный! Чуть позже, глядя на себя в бронзовое зеркало, Роберт вдруг почувствовал себя стариком. Он впервые заметил мешки под глазами, морщины вокруг рта, какое-то неприятное выражение брезгливости на лице, не говоря уже о ясно видимой седине.

– Господи помилуй, – пробормотал он. – Пора мне уже сдаваться и где-нибудь в углу доживать свой век.

Но вначале он должен выполнить данное Николь обещание.

– Он не должен знать, – умоляла она Роберта в те последние мгновения, когда они были вдвоем. – Пожалуйста, Роберт, если в тебе сохранились ко мне какие-то добрые чувства, не говори ему. Никогда!

Роберт напыжился.

– Почему бы мне не сказать ему? Он взрослый мужчина, и ему приятно будет узнать, что его отец еще тоже кое на что способен.

Выражение, появившееся на лице Николь, окончательно добило Роберта. Одним коротким взглядом она умудрилась дать ему понять, что, по сравнению со своим сыном, в делах любви он, Роберт, – не более чем неопытный школяр.

Шарден мгновенно пришел в ярость.

– К черту его – и тебя тоже! Ты всего лишь шлюха, Николь Ружмон.

Она смерила его холодным взглядом.

– Думай что хочешь, мне все равно. Однако, поскольку на этой неделе я стану твоей невесткой, реши хотя бы, дашь ты нам свое благословение или нет.

– Ты чертовски самоуверенна. А что, если он откажется от тебя, когда узнает правду?

На губах Николь заиграла лукавая и загадочная улыбка.

– Не думаю, что такое возможно, – усмехнулась она, и Роберт понял, что эти двое обрели в постели такое блаженство, что уже ничто не заставит их отказаться друг от друга.

Он уже готов был дать ей уничтожающий ответ, но в этот момент к ним подошел Хэймон, выглядевший настолько безоблачно счастливым, что у Роберта язык не повернулся сказать хоть что-то, что могло омрачить его счастье.

Вспоминая эту сцену, Роберт печально вздохнул, а внимательно наблюдавшая за ним Маргарет, решив, что настал подходящий момент, ввернула.

– Вчера вечером я узнала, что мы скоро станем дедом и бабкой.

Роберт уставился на нее.

– Джулиана?..

– Насколько мне известно, нет, хотя и она в последнее время очень располнела. Нет, речь идет об Ориэль.

– Что?! Но идиот наверняка неспособен.

Помня о своей тайной беседе с Полем, когда они договорились, что никогда и никому не откроют правды, Маргарет улыбнулась.

– По-видимому, это вышло случайно. Ориэль говорит, что в холодные зимние ночи они спали обнявшись, чтобы согреться, и результат этого появится на свет осенью.

Роберт устало покачал головой.

– Значит, сплошные свадьбы и крестины?

– Да.

– Вот оно, значит, как. Круг замыкается. Пора уже и нам с тобой учиться быть стариками.

Маргарет одернула платье и вскинула голову.

– Ну, ты как хочешь, а лично я еще не собираюсь себя хоронить. У меня еще столько важных дел!

Роберт еще раз вздохнул.

– Ты так изменилась, Маргарет. Когда-то ты сходила с ума при одной мысли о том, что Хэймон может жениться не на той, кого ты сама ему выберешь.

– Тогда я была глупа. Сейчас я понимаю, что нельзя жить жизнью других, даже самых близких.

Роберт опустился в кресло, внезапно почувствовав себя очень усталым.

– Должно быть, этот проклятый гасконец научил тебя всем этим глупостям – или премудростям, как угодно. С тех пор, как он здесь появился, ты стала другой женщиной.

Маргарет кивнула:

– Он научил меня на многое смотреть философски.

– Кроме того, он, по-видимому, еще научил тебя кое-чему в постели?

Роберт никогда не говорил с женой в таком тоне, но она бесстрашно ответила ему презрительным взглядом, готовая отплатить ударом за удар.

– Не суди о других по себе, Роберт. Мне пре красно известно, что в последние месяцы у тебя была любовница в Баттле. Посмотри в зеркало – она вытянула из тебя вес соки! За считанные недели ты постарел на десять лет. – На лице Маргарет появилось выражение насмешливого любопытства. – Почему-тo мне кажется, что по какому-то роковому совпадению твоя девка и невеста Хэймона – одно и то же лицо. Я угадала?

Метнув на жену взгляд, исполненный неописуемой ярости, Роберт гордо промаршировал к дверям. Маргарет проводила его отступление ироническим взглядом.

– Очень убедительно, – сказала она себе, – но меня он не обманет. Как только я увижу ее, все станет ясно. Доживи я хоть до ста лет, безошибочно узнаю хозяйку той проклятой перчатки.

Успокоившись на этом, Маргарет отправилась к Коггеру, чтобы отдать распоряжения относительно свадебного пиршества.

В полдень этого же дня Маркус и Ориэль в последний раз гуляли вдвоем в Бивелхэмском лесу. Держась за руки, они взобрались на высокий холм, откуда открывался вид на долину и на далекие горы, за которыми лежало море. Они молча стояли, любуясь прекрасным пейзажем, и оба думали о той стран ной прихоти судьбы, что привела к их встрече.

Наконец Ориэль сказала:

– Иная дорога, иная встреча, и все могло сложиться по-другому. Ребенок, которого я ношу в себе, мог никогда не зародиться.

– Ребенок? – переспросил Маркус. – У тебя будет от меня ребенок?

– Он родится в октябре. Помнишь тот ужасный холодный день прошлой зимой? Тогда он был зачат.

Маркус ответил не сразу. Бесконечным счастьем засияли его глаза, незабываемая улыбка осветила и смягчила резкие черты гасконца.

– Наконец-то что-то мое, мое собственное, – произнес он. – Люди, подобно мне, не имеющие родителей, нуждаются в этом гораздо больше, чем все остальные Спасибо тебе, Ориэль.

Опустившись на колени, он покрыл поцелуями то место, где росло его дитя.

– Я уже люблю его, – прошептал Маркус, глядя на Ориэль с выражением, которое она запомнила навеки, – и я люблю его мать.

Поднявшись, он заключил ее в объятия, и они поцеловались торжественно и нежно, и любовь их в этот день была такой же строгой и торжественной, как ритуальный танец, как будто оба они предчувствовали, что это в последний раз, и что судьба отныне будет против них. Потом они долго лежали, прильнув друг к другу, пока удлинившиеся тени деревьев не напомнили им, что пора возвращаться во дворец. Тогда они оделись и рука об руку побрели по лесу.

– Представь себе, недавно я где-то здесь заблудился, – признался Маркус. – Интересно, где же эта кузница.

– Какая кузница?

– Блуждая в тумане, мы набрели на кузницу, кузнец стоял возле горна.

Ориэль вздрогнула.

– Но здесь нет кузницы – и никогда не было. Есть только глупое поверье, будто время от времени в долине появляется видение святого Дунстана, работающего в своей кузне, и что взглянуть в его лицо означает близкую смерть.

Маркус остановился, сжав ее руку.

– Но кузнец смотрел на меня. Его глаза сверкали, как два солнца.

Ориэль побледнела.

– Не может быть. Ты ошибся. Тебе показалось.

– Да, наверное, – медленно проговорил Маркус. – Наверное, я ошибся. Потому что Колин ни чего не видел.

Но ни он, ни она не были уверены в том, что Маркус ошибся, и весь остаток пути они молчали. А тем временем во дворце, высунув от усердия язык, Колин выстругивал из деревянного бруска лодочку и терпеливо дожидался их возвращения.

Едва взглянув на Николь де Ружмон, едва вдохнув терпкий, мускусный аромат ее духов, столь памятный ей по злополучной перчатке, Маргарет де Шарден уже наверняка знала, что перед ней та самая женщина, любовница Роберта, которая принесла ей столько страданий.

И именно эта женщина, по какой-то двойной иронии судьбы, одержала победу там, где столь многие до нее потерпели поражение, и заполучила Хэймона. Нетрудно представить, как ей это удалось, подумала Маргарет, с первой секунды возненавидевшая будущую невестку. Бьюсь об заклад, что она шлюха, решила хозяйка Шардена, глядя на длинные ноги, пунцовые губы и смелые веселые глаза, как будто хоть раз в жизни ей доводилось видеть настоящую проститутку. Однако интереснее всего ей было наблюдать за мужем, напустив на себя важность, Роберт, как ни в чем не бывало приветствовал прибывающих мужчин и сверхпредупредительно раскланивался с дамами, воображая, что ему удалось провести Маргарет.

Ей даже стало жалко его. Мимолетно улыбнувшись мужу – он разговаривал в это время с приехавшими из дворца Маркусом и Ориэль, – Маргарет всецело занялась невестой Хэймона.

– Давно вы живете в Баттле?

– Уже несколько лет, мадам.

– Значит, вы знаете моего мужа?

Николь бросила на нее недоумевающий взгляд.

– Все знают милорда бейлифа.

– Да, конечно. Но кое-кто, осмелюсь предположить, знает его лучше, чем другие.

– Может быть, – недовольно пожала плечами молодая вдова.

Наступила пауза, но тут к ним подошел Хэймон.

– Не могу прийти в себя от изумления: моя сестра ждет ребенка!

– Что же тут удивительного, – порозовела Ориэль. – Я уже больше полугода замужем.

– Да, но я не думал…

Хэймон замолчал, увидев, что все обернулись и смотрят на него, и Пьер не замедлил воспользоваться случаем.

– Джулиана тоже беременна. Похоже, отцовство просто носится в воздухе. Что вы на этот счет скажете, Флавье?

– Может быть, все дело во времени года, – спокойно ответил Маркус. – Долгие зимние ночи, знаете ли… По-моему, чаще всего детей делают именно в зимние месяцы.

– Надеюсь, что так, – отозвался Хэймон, с такой любовью глядя на Николь, что у Маргарет упало сердце.

«Я должна стараться быть доброй», – подумала она, но не смогла удержаться от последнего укола. Доверительно склонившись к Николь, Маргарет прошептала.

– Скажу вам по секрету, дорогая, Хэймон всегда был большим охотником до женщин. Именно поэтому ни я, ни отец не настаивали на том, чтобы он женился. Так что хочу дать вам добрый совет: если, когда вы уже будете обременены несколькими младенцами и не сможете уделять ему все свое внимание, он начнет погуливать на стороне, постарайтесь не обращать на это внимания. Все равно рано или поздно он опять вернется к вам. Это у них в роду.

На этом, чувствуя себя сполна вознагражденной растерянностью Николь, хозяйка Шардена решила поставить крест на прошлом и всецело сосредото иться на будущем.

Поздно ночью, переговариваясь и окликая друг друга, гости покидали Шарденский замок и разъезжались в разные стороны. В течение некоторого времени между деревьями еще мелькали огни их факелов, но потом и они исчезли, оставив засыпающий дом и лебедей, тихо плещущих крыльями по темной воде.

Маркусу пришлось возвращаться во дворец в одиночестве. Ориэль, за чью безопасность и благополучие он нес ответственность, неожиданно лишилась чувств, когда они уже выехали из замка ее родителей. Оруженосец едва успел подхватить ее, когда она вдруг выскользнула из седла и начала падать.

– Не нужно… – прошептала Ориэль. – Маркус, останься… Кузнец…

Больше она ничего не успела сказать, и Маркусу ничего не оставалось, как отнести ее назад в Шарден и вверить попечению Маргарет, а самому ехать во дворец.

Он скакал по темному лесу, в который раз думая над загадкой своего рождения. И вдруг ему в первый раз пришло в голову, что его мать, пришивая кольцо к чепчику, рассчитывала на то, что ребенка по нему узнают. Это могло означать одно из двух: либо кольцо было настолько известно и знаменито, что его сразу должны были узнать, либо… либо его должен был увидеть отец ребенка.

Испытывая необычайное возбуждение, Маркус сказал себе, что кольцо могло быть только письмом, знаком, посланием. Дешевое колечко, так, безделушка из корзинки разносчика. Скорее всего, это был подарок мужчины, того самого мужчины, которому теперь его мать возвращала его вместе с ребенком. Но почему там, в этом крошечном запыленном гасконском городишке?

Ответ пришел к Маркусу как озарение. Ну, конечно же! Как он мог не понять этого раньше, за столько лет? С глаз Маркуса словно спала пелена: он – сын Поля д'Эстре, кровь от крови и плоть от плоти человека, которого он всегда искренне любил больше всех на свете! Мать привела его во владения рыцаря, зная, что он обязательно попадется на глаза отцу.

Маркус покачал головой и понял, что плачет. Всю жизнь он чувствовал себя бастардом, подкидышем, неизвестно кем, и, наконец, это кончилось. Его воспитали в доме его отца с любовью и заботой, как признанного сына. Затем Маркус вновь подумал о матери. Кто она была? Что заставило ее оставить ребенка посреди узкой, душной улочки и уйти, не оглянувшись, не бросив на него последний взгляд? Он снова увидел это место, торопливых прохожих, высокие дома с узкими щелями окон, торговцев, зазывающих покупателей в свои темные лавчонки. И там, посреди этой шумной толпы, стоял маленький мальчик, сын Поля д'Эстре, и думал о том, скоро ли вернется его мама.

Маркус, прищурившись, огляделся и понял, что он уже в Бэйнденне. Вдруг в густом лесу на холме он заметил странный движущийся между деревьями свет. Что там происходит? Кто это гуляет там среди ночи?

– Эй, там, наверху! – закричал Маркус. – Кто это? Что случилось?

Ответа не последовало и, немного помедлив, Маркус направил коня в самую чащу, туда, где по-прежнему мелькал огонь. Однако свет вдруг погас, и Маркус оказался совершенно не готов к тому, что его лошадь, наткнувшись на невидимую преграду, вдруг встала на дыбы. Он балансировал, стараясь удержаться в седле, как вдруг чьи-то сильные руки обхватили его сзади и сбросили на землю.

Маркус так и не увидел того, кто напал на него, он успел ухватиться за рукоять меча, когда страшный, сокрушительный удар раздробил его череп, и гасконец, не издав ни звука, рухнул навзничь, обливаясь кровью. После этого послышался удаляющийся топот, и все стихло, лишь конь Маркуса пощипывал траву, да ухала где-то рядом сова.

Глава шестнадцатая

Менялись времена года, Солнце и Земля продолжали свой вечный диалог, лето полностью вступило в свои права, заплясал и задвигался ребенок во чреве Ориэль.

Только сейчас, когда прошло уже несколько месяцев с той ночи, когда исчез Маркус, Ориэль перестала отвергать мысль о том, что он, скорее всего, мертв, что где-то в лесу, так и не обнаруженное многочисленными поисковыми партиями, лежит и разлагается его тело. Что вся его красивая, сильная юность разрушена, исчезла, вернулась в землю, по которой он когда-то ходил.

Вначале она думала, что архиепископ послал его с какой-то секретной миссией, настолько тайной и важной, что Маркус не мог сообщить о ней никому, даже ей. Затем пришла тоскливая идея, что он ее бросил, что все его красивые слова и клятвы были ложью, что он попросту сбежал, испугавшись последствий, когда узнал, что она беременна. Но вскоре кое-какие слова Колина заставили ее раскаяться в подобных мыслях.

Глядя на нее колючими, как осколки льда, глаза ми, Колин заявил:

– Это Пьер убил Маркуса. Он давно угрожал ему. Говорил, что дни Маркуса сочтены.

– Мой брат так говорил? – воскликнула Ориэль.

– Да, – подтвердил Колин и, помолчав, сказал. – Позволь, я тоже кое о чем тебя спрошу?

– О чем же?

– Мальчишки с кухни донимают меня. Щиплют за бока и говорят, что, оказывается, я все-таки знаю, как это делается. Что я понимаю, как легче всего согреться холодными зимними ночами. О чем это они?

Он смотрел на нее так серьезно, что у Ориэль защемило сердце.

Ну почему еще и он должен страдать, подвергаясь грубым и жестоким насмешкам? Вместо ответа она взяла его руку и приложила к своему животу.

– Ты видишь, каким большим и круглым он становится?

– Да. А почему это так?

– Потому что там, внутри, растет ребенок. Так же, как у кобыл в животах развиваются жеребята, которые потом родятся на свет.

– А как он туда попал?

Поколебавшись, Ориэль ответила.

– Это Маркус, любя меня, вложил его туда.

Колин молчал, и она продолжала:

– Но это секрет, который мы никому не можем открыть. Даже Джону, особенно Джону. Колин, все должны думать, будто ты отец этого ребенка.

– Может быть, так и есть, – неожиданно сказал Колин, – ведь я люблю тебя так же сильно, как Маркус.

Ориэль улыбнулась:

– Ну что ж, пусть так.

После этого вес пошло по-старому, но Ориэль никак не могла забыть о том, что сказал Колин, и однажды, усевшись в носилки – беременность уже не позволяла ей ездить верхом, – велела отвезти себя в Молешаль. Проезжая по долине, она любовалась многоцветьем полей – янтарем созревшей пшеницы, изумрудными всходами озимых, темно-красной оставшейся под паром землей.

И вдруг ей показалось, что она скачет по золотистому песку вдоль аквамаринового моря, слышит радостный смех своих друзей, и чья-то до черноты загорелая рука вдруг хватается за уздечку ее коня. Смех становится громче, и вот обладатель смуглой руки уже поравнялся с ней.

– Маркус! – закричала Ориэль, узнав его, но увидела лишь удивленные лица слуг.

Значит, она снова грезила наяву…

– Вам плохо, госпожа? – встревоженно спросил один из слуг.

Прикрыв лицо ладонью, чтобы скрыть замешательство, Ориэль пробормотала:

– Просто немного устала, – и, откинувшись на подушки, замолчала.

Но когда они приблизились к усадьбе Молешалей, в уши Ориэль ударила такая какофония звуков, что она снова вскрикнула, на сей раз от удивления.

Перекрывая общий гомон, свирепо орал младенец – несколько месяцев назад Джулиана произвела на свет дочь. Кроме этого истошного крика, слышалось треньканье гитары, взрывы смеха и обрывки веселых куплетов, из чего можно было сделать вывод, что Пьер наслаждается вином и веселым обществом. Наконец, время от времени раздавался басистый стон хозяйки дома, по-видимому, доведенной до белого каления царящей в доме неразберихой.

Изрядно располневший от хорошей жизни Пьер, одетый в очень тесные штаны и распахнутый на груди бархатный халат, возлежал посреди зала на груде овечьих шкур с кубком в руке; ему прислуживал премиленький розовощекий мальчик.

– Это Криспин, мой протеже, – представил Пьер.

Не обращая внимания на юношу, Ориэль сказала:

– Мне нужно очень серьезно поговорить с тобой наедине, Пьер.

Тот пожал плечами.

– Криспин посвящен во все мои еекреты. Гово ри.

Ориэль неохотно начала:

– Колин говорит, что ты угрожал Маркусу Флавье. Что тебе известно о его исчезновении?

После короткой паузы Пьер ответил.

– Я ничего не знаю об этом, но не сомневаюсь, что он вернулся в Гасконь.

– Почему же он вдруг решил вернуться?

Похожие на две черные жемчужины глаза окину ли округлившуюся фигуру Ориэль насмешливым взглядом.

– В самом деле, с чего бы это, дорогая сестрица? Может быть, ему было чего бояться, а? Чего-то, что вот-вот могло выйти наружу?

У Ориэль забилось сердце, но внешне она осталась спокойной.

– Пьер, я думаю, что Маркуса нет в живых.

– В таком случае, туда ему и дорога. Но я хочу сказать тебе одну вещь. Если он действительно мертв – в чем я лично очень сомневаюсь, – то клянусь, что я к этому совершенно непричастен. Хоть я и был бы счастлив собственноручно отправить его на тот свет, кто-то другой лишил меня этого удовольствия.

Ориэль поверила ему. По выражению с детства знакомого лица, теперь ставшего порочным и обрюзгшим, она поняла, что он говорит правду.

– Тогда кто же это сделал?

Пьер встал и жестом приказал Криспину удалиться. Когда брат и сестра остались вдвоем, он наклонился к ней.

– Повторяю, я не верю, что его убили. Я считаю, что он сбежал, – Пьер понизил голос. – И хочешь знать, почему? Потому что он отец твоего ребенка, Ориэль. Я ни одной минуты не верил, что ты забеременела от своего дурачка.

Ориэль не в силах была ответить и, повернувшись, молча покинула дом. Слуги помогли ей забраться в носилки, и она вернулась во дворец.

Буйное цветение, обычно окрашивающее Бэйнденнский лес во все оттенки синего, голубого и фиолетового, уже кончилось, и сейчас, на исходе лета, лишь поблекшая зелень деревьев отражалась в стоячей воде пруда, на берегу которого стоял заброшенный недостроенный дом.

Изабель де Бэинденн казалось, что даже птицы не залетают сюда, в это мрачное, пустынное место. Она сидела на берегу, уныло глядя на свое отражение на гладкой, как зеркало, поверхности. Ни пения птиц, ни надежды, ни счастья – ничего не осталось в ее жизни. Вес рухнуло, все разрушено безвозвратно, ее Адам – бедный, несчастный Адам, из которого она тщетно пыталась вылепить что-то, чем ему не дано было быть – в конце концов не выдержал и ушел от реальности, замкнулся в своем маленьком мирке, словом, сошел с ума…

Сделав это открытие, Изабель сразу постарела. Начала обвисать и дрябнуть кожа, морщины появлялись и множились, как грибы после дождя, потеряли форму бедра, а глаза, еще недавно такие живые и блестящие, вдруг остекленели и поблекли.

А потом еще этот последний удар. Ровно семь дней назад, сидя на этом самом месте и предаваясь все тем же тоскливым мыслям, Изабель вдруг заметила под водой что-то блестящее. Опустив руку, она нащупала и вытащила начавшее ржаветь колечко. Вначале оно ни о чем ей не напомнило, но, приглядевшись, Изабель с ужасом признала в нем перстень, который всегда носил на мизинце Маркус де Флавье.

Изабель не сомневалась, что кольцо специально бросили в пруд, чтобы никто и никогда его не нашел. Чем дольше она смотрела на него, тем сильнее укреплялась в подозрении, что Флавье убили где-то на принадлежащей ей земле; что его тело надежно спрятали, а кольцо, которое, возможно, соскользнуло с пальца во время борьбы или перетаскивания тела, торопливо швырнули в пруд. Однако она случайно обнаружила его и разгадала тайну.

Изабель вспомнила ту ночь, когда был страшный снегопад, как они с Адамом, стоя на пороге своего дома, наблюдали, как долина укрывается белой искрящейся пеленой, как черны были слова Адама, когда он говорил об Ориэль и оруженосце, и ей стало трудно дышать.

Она еще долго сидела, опустив голову и вертя в пальцах кольцо Маркуса. Постепенно день начал увядать, на долину спустились сумерки, с реки пополз вечерний туман, и вода в пруду, окрасившись вначале в серовато-розовый цвет, потом засветилась темно-зеленой яшмой.

В последний раз печально вздохнув, Изабель раз жала пальцы, и кольцо Маркуса вновь опустилось под безмолвную толщу воды. Очень медленно она поднялась на ноги и побрела по лесу. Взобравшись на гребень холма, Изабель, как и ожидала, увидела идущего со стороны реки Адама. «Какой же он все-таки красивый, несмотря ни на что, – подумала Изабель. – Как будто для того, чтобы компенсировать слабые мозги, природа дала ему такое стройное, сильное, мускулистое тело».

Адам поднял голову и увидел ее. В первые годы их брака он ускорил бы шаги, заторопился, чтобы поскорее оказаться рядом с ней, а сейчас продолжал медленно тащиться, волоча ноги и опустив голову, словно баран, которого ведут на бойню.

Он начал взбираться на холм, его лицо оставалось неподвижным, как камень, но когда он подошел поближе, Изабель увидела, что по лицу Адама текут слезы.

– Не надо, Адам, – сказала она. – Не казни себя так. Что сделано, то сделано.

Адам подался к ней.

– Я не могу не любить ее, не могу, хоть она и предала меня. Она изменяла мне. Моя маленькая чистая девочка оказалась на самом деле шлюхой.

– Ориэль не шлюха, Адам, – ласково ответила Изабсль. – Она любила Маркуса.

– Но я видел их вместе прошлой зимой. Он скакал на ней, как жеребец на кобыле. Я не мог этого вынести.

– И поэтому ты убил его? – мягко спросила Изабсль.

Адам потрясенно взглянул на нее и переспросил:

– Я? Я убил его?..

Но для Изабель вопрос был уже решен. Достав из-за спины серп, она дотронулась его остро отточенным лунообразным лезвием до пульсирующей на шее Адама вены. Оторопев, он в изумлении смотрел, как вытекает из него жизнь, как кровь струится по его рубашке и впитывается в поросшую мхом землю.

– Изабель, – вымолвил он, – я не…

Покачнувшись, Адам тихо опустился на землю, его печальные глаза продолжали смотреть ввысь, на огромное небо, на верхушки деревьев. Гигантское распростертое тело казалось таким спокойным, будто он просто уснул.

Изабель ничего не сказала, лишь укоризненно покачала головой, будто укоряла за что-то провинившегося ребенка, и, держа в руках серп, спустилась к реке.

Когда она вышла на берег, последний яростный аккорд заката окрасил воды реки Розер в огненно-красные и янтарные тона. Изабель подняла серп и долго смотрела, как падающие с него капли крови смешиваются с кристально чистой водой. Затем она сбросила одежду и без любви и сожаления взглянула на свою стареющую плоть.

– Сделай меня вновь красивой! – крикнула она реке.

Войдя в реку, Изабель ощутила прохладу и свежесть. Стремительное течение подхватило ее, и вскоре струи сомкнулись над ее темной, начавшей седеть головой.