Текст книги "Размышление о русской смуте"

Царь Василий Шуйский в борьбе со смутой

Движение самозванства, будучи революционным по своей сути, разрушало все основы бытия: религиозность, нравственность, общественный и государственный порядок. Поэтому оно не было прочным. Очарование самозванцем длилось недолго. Он слишком много обещал и ничего не исполнил, всех обманул и не оправдал ничьих надежд. Уважения и любви к нему не могло быть, всем он уже стал в тягость.

Эту перемену в общественном настроении чутко уловил князь Василий Шуйский, составивший заговор против самозванца. Заговор привлек сочувствие многих москвичей, и в мае 1606 года, через год после вступления Лжедмитрия в Москву, произошел переворот. Сторонники Шуйского ворвались в Кремль. Охранявшие вора стрельцы заявили, что не будут его защищать, если мать царевича Димитрия инокиня Марфа засвидетельствует им, что это вор, а не ее сын. Привели эту женщину, которая призналась, что ее сын убит, а в пользу вора она ранее лжесвидетельствовала со страху. Стрельцы убили вора, тело которого потом сожгли. Во время этого мятежа было убито несколько сот поляков и других иностранцев. Но расправа не заменяла покаяния в собственных грехах.

Тестя самозванца Юрия Мнишка и некоторых других захваченных панов доставили к руководителям восстания. Бояре обрушились на них с упреками: «Вы, ляхи, привели к нам в Москву вора». Те с дерзновением отвечали, что во всем виноваты сами московиты: избрали себе царем Бориса Годунова, потом изменили ему и его сыну Феодору, которого убили, призвали Димитрия и ему тоже изменили и убили. Доколе, мол, вы будете нарушать присягу своим государям и убивать их? Шуйский ничего не смог ответить на это полякам и отпустил их на родину.

Вопрос, заданный панами, вскоре повторил к народу и новый патриарх Гермоген. Всенародный грех не возможно было смыть вражеской кровью или списать на одного самозванца, как козла отпущения. Такой грех требовал всенародного покаяния. Это понимал новый глава Русской Церкви патриарх Гермоген, избранный вместо низложенного сторонника самозванца, грека-авантюриста Игнатия. Первым шагом нового патриарха было обретение мощей святого царевича Димитрия и торжественное перенесение их в Москву. Мощи были обретены нетленными, и от них совершались чудеса. Самым большим чудом было покаяние согрешивших москвичей, начиная от матери царевича, плакавшей перед мощами сына-страстотерпца. Обретение мощей святого царевича Димитрия должно было ясно свидетельствовать о ложности и богопротивности движения самозванства.

Вторым шагом патриарха Гермогена был вызов в Москву находившегося на покое старца патриарха Иова, к тому времени полностью ослепшего. После особого поста оба патриарха разрешили кающихся москвичей от греха нарушения присяги царям Борису и Феодору и предупредили их, чтобы те впредь не дерзали приставать к самозванцам и нарушать присягу новому царю Василию.

Царь Василий Иванович, в отличие от Бориса Годунова, не был избран Всероссийским Земским собором, а только московскими людьми. На это обстоятельство впоследствии указывали его противники. Он не был избранником «всей Русской земли», а только предводителем московских людей, свергших самозванца. Правда, по рождению он был «принцем крови» (по выражению иностранцев), т. к. происходил из рода суздальских князей (ветвь князя Андрея Ярославина, брата святого Александра Невского). Его прошлая жизнь была весьма несветлой, омрачена лукавством, интригами и лжесвидетельством (по поводу убийства царевича Димитрия). Некоторые его братья, дядя и другие родственники погибли в ссылке при Годунове, а сам он выжил ценой лукавого приспособленчества. Однако он первым среди бояр обличил самозванца, а затем возглавил против него восстание. Это, видимо, учитывал и патриарх Гермоген, помазавший Шуйского на царство и поддерживающий его в течение всего правления. Поддерживали его и все остальные русские архиереи.

С легкой руки Пушкина Василий Шуйский остался в памяти потомков «лукавым царедворцем». Возможно, это справедливо, пока Шуйский был только царедворцем. Сделаем, однако, оговорку, что и при Грозном, и при Годунове царедворцы без лукавства не могли сохранить не только своего положения при дворе, но и самой жизни, и пример фамилии Шуйских это наглядно показывает.

Возглавив сопротивление самозванцам и, более широко, всей мятежной стихии, разлившейся по Руси, царь Василий Иванович объективно оказался вождем движения за национальную государственность, за законность и общественный порядок, за Церковь против революции, анархии и беззакония. Именно Василий Шуйский первым взял тяжкий крест «белой борьбы с красной стихией» и вынес основную тяжесть этой борьбы. Четырехлетнее правление Шуйского (1606 – 1610) было временем ожесточенной гражданской войны, наконец сломившей силы мятежа. Дважды при нем Москва оказывалась осажденной мятежниками и дважды была чудесно избавлена от них. Изнемогший в этой неравной борьбе с самозванцами и поляками, царь Василий был предан, свергнут и выдан полякам. Проведя восемь лет в польском плену, он там и скончался, забытый соотечественниками, которые, избрав в 1613 году нового царя Михаила Романова, не позаботились о судьбе царя Василия, которому в свое время присягали, а потом изменили.

Царь Василий Шуйский вступил на московский престол в чрезвычайных условиях гражданской войны, путем военного переворота, а не избранием Земским собором. Такой способ получения власти был обусловлен тем, что Шуйский выдвинулся именно как вождь национальных русских сил в борьбе с революцией. Но его нельзя считать незаконным претендентом или узурпатором. Происходя от суздальской ветви династии Рюриковичей, он имел больше прав на престол, чем Годуновы и Романовы. Важно было то, что он пользовался полной поддержкой духовного вождя того времени патриарха Гермогена, который неоднократно лично увещал и обличал изменников, писал послания в его поддержку, а после свержения Шуйского и его насильственного пострижения не признал законности этих действий. К сожалению, слово первосвятителя Церкви не произвело должного действия, как перед этим и слово патриарха Иова. Бунт, разожженный первым самозванцем, нашел на Руси много горючего материала и разгорался все сильнее.

«Национал-большевики» из лагеря Болотникова

Вскоре после воцарения Василия Шуйского разгорелся новый мятеж. Он проходил опять под знаменем «царя Дмитрия», якобы снова чудесно спасшегося от убийц. Ни мощи святого царевича Димитрия, открытые в Москве для всеобщего обозрения, ни смерть первого самозванца, засвидетельствованная тысячами людей, мятежников не убеждали.

Именем второго самозванца действовал беглый холоп Иван Болотников, назначенный им главным воеводой. В войске Болотникова не было иностранцев, большую часть составляли крестьяне, холопы и донские казаки, меньшую – отряды из дворян. Численность этой «красной армии» была достаточно велика: Болотников привел под Москву осенью 1606 года около 80 тысяч человек (для сравнения: князь Д. Пожарский имел под Москвой около 10 тысяч).

Движение Болотникова один церковный историк (проф. Карташев) верно назвал «большевицким». Стоит уточнить – национал-большевицким. Митрополит Анастасий отмечал, что и сам Болотников, и его сторонники по своим взглядам не были ни атеистами, ни интернационалистами, ни республиканцами, а православными русскими и монархистами. И тем не менее по своему душевному складу, по своим идеалам и особенно по своему поведению они были предками национал-большевиков XX века – Миронова, Сорокина, Чапаева, Думенко и прочих «героев гражданской войны». В их поведении была та же одержимость, та же фанатичная убежденность, вера в светлое будущее, которое должно наступить после прихода к власти своего «мужицкого царя».

Ради этого светлого будущего они ничего не жалели: ни себя, ни друзей, ни тем более врагов. Ради этого они отвергали и Божественные, и человеческие законы, государственную и церковную иерархию – все, что им мешало. Мечтания в духе хилиазма и стремление к справедливости, понимаемой как уравниловка, сочетались у них с радикальным нигилизмом и пафосом разрушения общества и государства. Методами их были полный произвол и беспощадный самосуд. Здесь подлинно представлен был «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Конечно, в лагере Болотникова было немало и откровенно разбойного элемента, вышедшего «грабить награбленное», но большинство все-таки составляли фанатики, а не уголовники. Последние позже преобладали в тушинском лагере.

Одержимость и фанатизм делали болотниковцев очень серьезным противником. Они отчаянно дрались с царскими войсками, неоднократно наносили им поражения, редко сдавались в плен. Никакие компромиссы с этими людьми были невозможны. Именно в этот период первая русская гражданская война достигла наибольшего ожесточения.

Всю зиму 1606–1607 года Болотников осаждал Москву, засылал в нее агитаторов, уговаривал москвичей сдаться. Царь

Василий был в тяжелом положении: власть его признавали далеко не все области, и в самой Москве его власть колебалась. Огромное значение имела для него поддержка патриарха Гермогена, который убедил москвичей сохранять верность законному царю и укрепил решимость самого царя Василия к сопротивлению. Устрашенные большевизмом Болотникова, от него ушли дворянские отряды Ляпунова и Пашкова, что изменило соотношение сил. После этого юный племянник (22 года) царя Василия князь Михайло Скопин-Шуйский удачной вылазкой разгромил Болотникова, отступившего сначала в Калугу, а затем в Тулу. Опасность мятежа заставила выступить в поход самого царя Василия, который перед Владимирской иконой Божией Матери дал обет: победить или умереть на поле брани. Благословенный патриархом Гермогеном поход царя закончился победой – остатки войска Болотникова во главе с ним самим летом 1607 года сдались в плен в Туле.

Тушинский вор

Но разгром и плен Болотникова не означал еще конца смуты. Осенью того же 1607 года из Северной Украины двинулись новые полчища мятежников под началом самого второго самозванца. Их костяк составили авантюристы из польской шляхты и запорожские казаки, к которым примкнули остатки болотниковцев с донским атаманом Заруцким и русские изменники.

Профессор Р. Г. Скрынников («Минин и Пожарский. Хроника смутного времени») убедительно показал, что второй самозванец был еврей-уголовник из местечка Шклов, сидевший в тюрьме за ограбление православной церкви. После его смерти в его вещах нашли Талмуд и еще кое-что, указывающее на его принадлежность к иудейству. И такой-то человек собрал вокруг себя многотысячное войско, заставил служить себе многих русских бояр и польских панов и три года держал в страхе всю Россию! Сама собою напрашивается аналогия с «красным Наполеоном» – Троцким, создателем Красной Армии. Но как могли русские люди признать такого вора за царя?

Второй самозванец развернул против царя Василия широкую партизанскую войну, охватившую огромные территории. Банды самозванца из Тушинского лагеря под Москвой совершали набеги в разные районы страны, забирая людей в свои ряды, избивая всех непокорных, грабя города, села, монастыри и уничтожая все, что не могли увезти с собой. В Тушинский лагерь они привозили огромную добычу, а после себя оставляли пустыню. Жертвами тушинских отрядов стали почти все города в центре Руси, на Верхней Волге вплоть до Вологды. С осени 1607 года по январь 1610 года тушинский вор осаждал Москву, которая почти одна осталась под властью царя Василия. Но и в самой Москве были сторонники изменников, которые вели пораженческую пропаганду и неоднократно пытались поднять мятеж против царя Василия. Один такой мятеж, наиболее опасный, сумел остановить только патриарх Гермоген, вышедший на Красную площадь к толпе мятежников, произнесший к ним горячую обличительную речь и анафематствовавший зачинщиков восстания, которые бежали. Царь Василий от постоянных измен и неудач надломился, пал духом и держался только молитвами и духовным влиянием Перво святителя.

Тушинский период смуты отличался от болотниковского несколько иным духом. В этот период меньше было крупных сражений, больше грабежей. Болотниковцы резали всех подряд, тушинцы более соблазняли на измену. Именно из-за измены войска царя Василия несли наибольшие потери, теряли боеспособность, отсиживаясь за московскими стенами и не желая вступать в бой с противником. Измена, нарушение присяги стали настолько обычным делом, что образовалось целое сословие людей под именем «перелетов», т. е. тех, которые неоднократно перебегали от царя Василия к тушинскому вору и обратно, набивая цену за свое предательство. По свидетельству Авраамия Палицына, банды тушинцев, бродившие по Руси, числом в 2–3 тысячи человек каждая, имели в своем составе две-три сотни ляхов и столько же запорожцев, остальные были из русских предателей. Эти банды творили грабежи церквей, кощунства над святынями, избивали духовенство, как позднее то же самое делали большевики. И если командовали этими злодействами ляхи, то исполнителями были свои отступники. Современники единогласно свидетельствуют о великом нравственном падении русских людей того времени, изолгавшихся, малодушных, привыкших к измене и жестокости, утративших порядочность и милосердие.

Тушинский лагерь, отстроившийся в большой город, напоминал и Содом, и Вавилон. Ежедневно в течение двух лет в нем шел бесконечный пьяный разгул и разврат, пир горой, бойкая торговля, грубые развлечения вперемешку с казнями и истязаниями пленных. Лагерь Болотникова, до этого осаждавший Москву, угрожал только смертью и вызывал в ответ решимость к сопротивлению. Тушинский лагерь своей широкой вольной и буйной жизнью манил к себе людей из голодной осажденной Москвы, соблазнял на измену. Этим тушинский лагерь являл собой еще одну черту антихриста, его мощное оружие – соблазн красивой жизнью, соблазн избежать трудов и скорби правого пути ценой измены. И этот соблазн грехом действовал более эффективно, чем прямое насилие болотниковцев, которое сплотило многих вокруг царя Василия. Тушинский соблазн размыл это национальное единство. Многократные измены обесценили не только присягу, но и всякое честное слово, уничтожили взаимное доверие и, соответственно, подорвали веру в правоту защищаемого дела, сделали правду и ложь понятиями относительными, находящимися в зависимости от личной выгоды.

На этом историческом фоне особое значение приобретает героическая оборона Троице-Сергиевой Лавры (1608 – 1610). Это не столько оборона ее от поляков (из 16 тысяч осаждавших поляков было 2–3 тысячи, столько же запорожцев, остальные свои изменники), сколько подвиг верности крестному целованию, прямому и честному житию по-Божии, а не по-тушински, по-христиански, а не по-воровски. Поэтому оборона обители прей. Сергия имела такое отрезвляющее значение на многих заблудших русских людей, а верных вдохновила на продолжение белой борьбы со смутой.

Стоит упомянуть о крайне двусмысленной роли, которую играл в тушинском лагере митрополит Ростовский Филарет (в миру Федор Никитич Романов). Захваченный в Ростове и приведенный в тушинский лагерь, он был провозглашен самозванцем «Патриархом». Два года, вольно или невольно, он играл эту постыдную и антиканоническую роль тушинского патриарха при живом законном патриархе Гермогене. Совершал службы, поминал царя «Димитрия» и окормлял тушинскую «братву». Пребывание в тушинском лагере укрепило старые связи Романовых с этим движением, что впоследствии очень пригодилось при избрании Михаила Романова на царство, – именно бывшие тушинцы сыграли при этом решающую роль. С 1610 года Филарет входил в состав тушинского посольства к королю Сигизмунду, которое было задержано по случаю военных действий. Он пробыл до 1618 года в польском плену, искупая этим свои старые грехи.

Тушинское движение, имея своего «царя» и даже «патриарха», было полной имитацией православного царства. Оно объединяло широкую коалицию из всех слоев русского народа: от родовитых бояр (Трубецких, Голициных, Романовых, Шаховских) до казаков и холопов. Тушинский вор отнюдь не был марионеткой в руках иезуитов, орудием польского короля. Благодаря широкой поддержке со стороны русских, он мог себе позволить большую самостоятельность в политике и не собирался вводить церковную унию или присоединяться к Польше. Поэтому весной 1610 года король Сигизмунд окончательно отказался от его тайной поддержки и призвал всех поляков из лагеря самозванца вернуться в стан короля.

Однако большинство панов, начиная с воеводы Мнишка и его дочери Марины, отказались подчиниться этому приказу и остались с вором в качестве его помощников. Посольство, отправленное из тушинского лагеря к королю Сигизмунду, выступило против польской интервенции, осады королем Смоленска, т. е. за национальную независимость и территориальную целостность России. После начала военных действий со стороны Польши тушинцы воевали с королевскими войсками, поддерживая и первое земское ополчение Ляпунова (1611) и второе ополчение князя Пожарского (1612).

И при всем этом святой патриарх Гермоген считал тушинцев главными врагами христианского Московского государства и православного русского народа. Позже, после свержения царя Василия, он готов был согласиться на призвание даже польского королевича Владислава (при условии принятия им Православия), но категорически возражал против признания власти вора или его сына «воренка». Это объясняется тем, что тушинское движение само по себе и без всяких иностранных покровителей, как порождение самозванщины, построенное на подделке и лжи, было оборотническим и несло на себе явную печать антихриста. Оно было «вместо православным и вместо монархическим» и одновременно – противо православным и противо монархическим. Как движение революционное, беззаконное и безнравственное по своей природе, т. е. в точном смысле слова большевицкое, оно исключало всякую эволюцию в положительную сторону, не могло ни обновиться, ни переродиться. Никакие компромиссы с ним были невозможны, только упорная борьба до полной ликвидации.

В этой связи возник вопрос о возможности привлечения иностранной помощи для борьбы с этим местным большевизмом из-за массовой измены. У царя Василия не хватало войск даже для обороны Москвы. С согласия патриарха Гермогена он обратился за помощью к шведскому королю, который выделил корпус волонтеров под командованием Делагарди. Этот корпус, соединившись с русской ратью князя Михаила Скопина-Шуйского зимой 1609–1610 года нанес ряд поражений отрядам тушинцев в районе Верхней Волги, освободил от осады обитель пред. Сергия, а затем и саму Москву Тушинский вор бежал в Калугу, где был убит (в декабре 1610 года) своими подельщиками. Тушинский лагерь опустел.

Казалось, окончание смуты приблизилось. Тушинское движение окончательно скомпрометировало себя в глазах большинства народа. Силы его были сломлены, и оно уже не могло возродиться.

Но остались люди, порожденные этим движением. Яды измены, заговоров и интриг продолжали отравлять народный организм, причем не только в переносном, но и буквальном смысле. От яда в марте 1610 года скончался молодой полководец Михаил Скопин-Шуйский, рыцарь без страха и упрека, не просто герой, но подлинный вождь, посланный от Бога для спасения Руси от смуты. Князь Скопин-Шуйский был не только победителем болотниковских и тушинских орд, вдохновителем русских войск. Своей светлой личностью он притягивал к себе всех лучших, честных и верных людей своего времени, был символом борьбы за правое русское дело против мятежа, измены и обмана. Его смерть подорвала дух русского войска и поколебала трон царя Василия – на этот раз окончательно.

Польская интервенция и борьба с ней

Двигавшиеся к Москве польские войска гетмана Жол-кевского столкнулись с московской ратью под Клушиным в сентябре 1610 года. Из-за измены иностранных наемников, перешедших на сторону поляков, и падения духа москвичей сражение закончилось их поражением. Но решающий удар был нанесен царю Василию не на поле боя, а дома – опять изменой. В Москве последовал новый переворот, возглавляемый рязанским воеводой Ляпуновым и рядом бояр, которые арестовали царя Василия, насильно постригли его в монахи и выдали полякам. Власть в Москве перешла к печально известной «семибоярщине». Это «временное правительство» впустило польский гарнизон в Москву, пригласило на царство польского королевича Владислава и привело москвичей к присяге новому государю.

Дом Шуйских окончательно пал, и национальное правительство России перестало существовать. Возле Москвы бродили тушинцы и предлагали москвичам в цари «воренка» – сына тушинского вора и Марины Мнишек. Видя такое положение дел, патриарх Гермоген, хотя и не признал законным свержение царя Василия и его пострижение в монахи, выразил готовность признать королевича Владислава под обязательным условием принятия им православия. Вскоре выяснилось, что король Сигизмунд не отпускает своего сына в Москву, а хочет сам править захваченной Россией, т. е. нарушает условия договора о призвании на Москву Владислава. Тогда патриарх Гермоген разрешил москвичей от этой присяги и благословил собирать земское народное ополчение для изгнания иноверцев из Москвы. За это он был брошен поляками и русскими предателями в подземную темницу Чудова монастыря, где и скончался в феврале 1612 года.

Конечной целью земского ополчения было изгнание интервентов и воров, национальное освобождение страны, установление национального правительства и созыв Всероссийского Земского Собора для избрания национального монарха. Последовательность действий была именно такова. Относительно конкретного кандидата на престол ничего не говорилось, и в этом смысле земское ополчение было движением «непредрешенческим». Опыт предыдущих лет смуты показал, что преждевременно провозглашенные монархи оказывались не для всех приемлемыми, вносили в нацию разделение, вместо необходимого единства. Земское ополчение замышлялось как широкая национальная коалиция, поэтому необходим был и определенный политический компромисс. Эти основные черты земского ополчения были свойственны и Белому движению времен второй русской смуты, почему проф. И.А. Ильин считал организаторов земского ополчения идейными предшественниками белого движения.

Первое земское ополчение, возглавляемое Прокопием Ляпуновым, подошло к Москве в марте 1611 года. В Москве вспыхнуло восстание против поляков. Польский гарнизон, не будучи в силах подавить его, зажег Москву и отступил в Кремль и Китай-город. Страшный пожар Москвы и большие жертвы среди жителей во время восстания были прямым последствием измены царю Василию и сдачи города полякам.

Всю весну и лето 1611 года польский гарнизон в Москве был осаждаем земской ратью Ляпунова, к которой присоединились тушинцы во главе с князем Трубецким и атаманом Заруцким. Прокопий Ляпунов имел печальную репутацию «перелета». Он был первым, поднявшим мятеж в лагере под Кромами в апреле 1605 года против Феодора Годунова, он был среди первых, примкнувших к Болотникову, а затем ушедшим от него к царю Василию Шуйскому. Наконец, именно он во время свержения царя Василия в сентябре 1610 года держал его за руки и срывал с него царские регалии. Перед этим он предлагал князю Скопину-Шуйскому свергнуть царя Василия и править самому, но верный князь отверг это опасное предложение. Храбрый и решительный в бою, Ляпунов не был искателем личной выгоды. Он был по-русски «правдоискателем», искал «настоящего царя». Наличные представители трона его не удовлетворяли, он бросал их и переходил к следующим. Это тоже одна из черт народного монархизма: быстрое очарование монархом, затем разочарование, непостоянство и неверность. Личные качества Ляпунова снискали ему популярность в войсках, многие шли за ним. Поэтому он оказался руководителем первого ополчения.

В личности Ляпунова ярко отразились последствия смуты для русского человека. Многократные нарушения присяги не могли пройти без последствий и на духовном, и на душевном уровне. Измены и бесчинства изломали душу русского человека, лишили его цельности, ясности ума и крепости воли, замутили сердце страстями, сделали орудием вражеских сил. Такие люди, не покаявшиеся в своих грехах, не могли получить благословение Божие на свою борьбу, даже справедливую, патриотическую. Пример Ляпунова показал это довольно наглядно. Он пал жертвой подлого убийства, подстроенного одним из лидеров тушинцев – донским атаманом Заруцким. После смерти Ляпунова его рать разошлась по домам. Летом 1611 года пал западный оплот России – Смоленск, сохранявший верность царю Василию и державшийся против поляков почти два года. Гибель России казалась неизбежной.

Пристрастным критикам белого движения, укоряющим его лидеров за «феврализм» и «немонархизм», полезно сравнить их нравственные облики и деловые качества с аналогичными деятелями первой смуты. При всей условности такого сравнения людей разных исторических эпох можно смело сказать, что и Колчак, и Деникин, и Юденич, и Миллер были много выше Василия Шуйского; Корнилов и Алексеев – выше Ляпунова, а Врангель, Кутепов и Дроздовский ничем не ниже Скопина-Шуйского и Пожарского. Если на Юге России белое движение благословил митрополит Антоний (Храповицкий), то в Сибири роль учеников патриарха Гермогена взяли на себя архиеп. Сильвестр Омский и архиеп. Андрей Уфимский. Поэтому главная причина поражения белых сил во второй русской смуте заключается все-таки не в недостоинстве его вождей (в первую смуту вожди были не лучше), а в отсутствии народной поддержки и мощном вмешательстве врагов России, объединенных в «золотой» и «красный» Интернационалы.

Промыслом Божиим для спасения Русского государства в первую смуту были призваны люди глубоко верующие, не запятнавшие себя изменами: посадский староста Кузьма Минин и князь Димитрий Пожарский. Примечательно, что оба были инвалидами: Минин был сухоруким, не владевшим левой рукой, а князь Пожарский после тяжелой контузии страдал приступами падучей болезни. Воистину сила Божия совершалась в немощи. Князь Пожарский был одним из очень немногих, кто во время смуты сохранял верность присяге царям Борису и Феодору Годуновым, Василию Шуйскому и никогда не приставал к самозванцам. Именно этому верному и цельному человеку, сподобившемуся предсмертного благословения патриарха Гермогена, суждено было стать преемником вождя князя Скопина-Шуйского и довести его дело до победы.

Собрав весной и летом 1612 года небольшую (около 10 тысяч), но крепкую духом и порядком рать, князь Пожарский в августе подошел к Москве. В это же время сюда на помощь польскому гарнизону подошло войско гетмана Ходкевича, с которым произошло жестокое трехдневное сражение. Исход битвы решили вступившие в бой на стороне Пожарского тушинцы Трубецкого и Заруцкого. Они нанесли удар во фланг полякам и заставили их бежать. Келарь Троице-Сергиевой обители Авраамий Палицын рассказывает, как он убеждал тушинцев помочь своим братьям из рати Пожарского и даже обещал им отдать монастырскую казну. Победу он относил к чуду по молитвам прей. Сергия. Перелом воли тушинцев, людей, закосневших во многих преступлениях, несомненно, должно почитать чудом.

Последовавшая затем осада поляков в Москве вновь обострила отношения земской рати с тушинцами и едва не привела последних к уходу из-под Москвы. Снова пришлось келарю Авраамию убеждать тушинцев не нарушать единства перед лицом врага. Вдохновленные его проповедью, тушинцы внезапно бросились на штурм Китай-города и овладели им. Наконец, 22 октября – 4 ноября 1612 года сдался и польский гарнизон Кремля. Отметим, что во время осады Кремля вместе с поляками в нем сидели соглашатели из семибоярщины и другие примыкающие к ним лица, в том числе и боярин Иван Романов с племянником Михаилом, будущим царем.