Текст книги "Размышление о русской смуте"

Война, не понятная русскому народу

Первая мировая война, официально объявленная в России Великой Отечественной, к сожалению, не стала таковой не только из-за подрывной революционной деятельности. Для широких народных масс она осталась непонятна и чужда: шла на окраинах империи, не затрагивала собственно русских областей и насущных интересов русского населения. Многим был чужд лозунг «за братьев-славян». Генерал Брусилов вспоминал, как солдаты спрашивали его в начале войны, почему мы воюем с австрийцами за сербов, если эти сербы убили наследника австрийского престола? Славянофильский девиз «за братьев-славян» здесь явно расходился с монархическим воззрением.

Данные, приводимые генералом Деникиным, многое объясняют. Из призывников русской армии в годы перед войной около 40 % были полностью неграмотны, из остальных большинство едва закончили пару классов церковно-приходской школы. Пятая часть призывников до службы в армии не ели мяса, и не из-за аскетизма, а по причине нищеты. М. Меньшиков приводит данные о резко возросшем проценте среди призывников лиц, физически негодных для службы, особенно среди фабричных рабочих. Историки крестьянского вопроса отмечают, что продовольственное обеспечение среди крестьян после отмены крепостного права значительно ухудшилось (население возросло, а урожайность осталась прежней). Крестьянин времен императрицы Екатерины мог позволить себе мясную пищу три раза в неделю, а в начале XX века – едва один раз. Для бедных и безграмотных людей, занятых физическим выживанием, все их природные понятия о патриотизме могли быть легко выбиты социально-революционной пропагандой, обещающей сытость и счастье.

Парадоксальным образом к бедным слоям населения относилось и младшее армейское офицерство, мелкое чиновничество и приходское духовенство, особенно сельское. Те сословия, которые были опорой государственного аппарата, в массе своей жили бедно, на минимальное жалование. О тяжелом материальном положении армейского офицерства шли дискуссии на страницах журнала «Разведчик», где сотрудничали те же Деникин и Краснов; о нем же вспоминал и Куприн уже в эмиграции. О положении приходского духовенства писала церковная печать. Но ситуация особенно не исправлялась.

Деникин приводил такие примеры из своей службы. Раз перед смотром начальства ротный фельдфебель поменял местами в казармах картины. В результате, отвечая на вопрос, что здесь изображено, вся рота перепутала крещение Руси с переправой через Дунай. История России, ее славные страницы были известны немногим из простого народа. Большим патриотизмом отличалась как раз учащаяся молодежь, давшая добровольцев и мировой, и гражданской войны.

Степанов, переживший оборону Порт-Артура, повествует, как вечером солдаты собирались вокруг ротного грамотея, который читал им вслух «Конька-горбунка», сказки Пушкина и другие книги, почитаемые сейчас детскими. В образовательном уровне масса народа находилась еще в детском возрасте, воспитанная на сказках и мифах, не способная критически оценивать всякое печатное слово. Поэтому такие люди и были весьма восприимчивы к революционной пропаганде, построенной именно на мифах о некоем светлом будущем. Кстати, часть «охранителей» считала, что монархия и должна стоять на трех китах: невежестве, бесправии и нищете основной массы народа – как оно и бывало в восточных деспотиях. Хотя и в них жизнь показывала, что невежественные, бесправные и нищие подданные не были надежными защитниками монархий. Со времен греко-персидских и римских войн известно, что такие деспотии проигрывали армиям, состоящим из мотивированных граждан. У нас же считалось, что всякий простолюдин по «природе» есть и православный, и монархист, и патриот, а потому слишком стараться о его воспитании незачем. Жестокая реальность разбила такие иллюзии.

Все познается в сравнении. Армия Германии, состоящая из патриотически воспитанных немцев, вынесла тяготы более чем четырехлетней войны и хотя не избежала поражения, но зато избежала ужасов революции и гражданской войны. Так получилось именно потому, что еще за семьдесят лет до войны германская система обучения и воспитания и, прежде всего, школьный учитель (которого Бисмарк называл объединителем Германии) день и ночь ковали из «Михелей-пивова-ров» и «Карлуш-колбасников» патриотов германского Рейха. Армия Франции также, хотя и со скрипом, держала фронт, вдохновляемая своим патриотизмом, несмотря на интенсивную работу революционеров и пораженцев. При этом число убитых и раненых на тысячу мобилизованных и у немцев, и у французов было больше, чем у нас. Значительно хуже было у них и с продовольствием: уже с осени 1914 года там были введены продовольственные карточки.

Интересен пример и британской армии, приводимый Лиддел Гартом. Кадровая сухопутная британская армия, численностью в 160 тысяч человек, сгорела в боях осенью 1914 года. Новая 3,5-миллионная армия формировалась из британских обывателей, не бывших никогда в строю. Она не имела нужного количества грамотных офицеров, мало-мальски умелых солдат и, по словам самой британской прессы, была «посмешищем всей Европы». Несмотря на хорошее техническое оснащение, она раз за разом проводила провальные «мясорубочные» операции против немцев. Потери Британии за Первую мировую войну составили полтора миллиона человек и стали рекордными за всю историю страны. И тем не менее британский патриотизм сцементировал англичан, не дал их армии разложиться, предохранил ее от революционной пропаганды, довел до победы.

Причиной же разложения русской армии стало именно отсутствие в массах сознательного патриотизма. Генерал Краснов приводил случай, который ужаснул его еще во время японской войны. Подвозивший его питерский извозчик сказал ему: «А нам что наш Микола, что японский микадо, кто даст нам землю и волю, за того мы и будем». Известны высказывания солдат 1917 года, разбегавшихся с фронта: мы тамбовские, мы саратовские, до нас немец не дойдет. К началу 1917 года в стране насчитывалось около 600 тысяч дезертиров. Около 2,2 млн сдалось в плен, т. е. на одного убитого или умершего от ран приходился один пленный. Для сравнения: во Вторую мировую войну в Советской армии один пленный приходился на двух убитых. И в гражданскую войну лозунг «за единую великую и неделимую Россию» тоже не нашел широкого отклика в массах.

И Краснов, и Деникин отмечали, как мало русское командование уделяло внимания патриотическому воспитанию не только солдат, но и офицеров. Господствовало правило: прикажут – и все равно пойдут. Это правило работало с кадровой армией, где автоматически выполнялись любые приказы. Но когда место выбитой кадровой армии заняло немотивированное и недисциплинированное народное ополчение, это правило работать перестало.

Была ли Россия готова к мировой войне?

Участники войны на этот вопрос отвечают примерно так. Русская кадровая армия была готова к короткой, не более полугода, кампании. Россия как государство, с ее системой власти, социальным устройством и настроением общества к длительной, тем более тотальной, войне готова не была.

Кадровое русское офицерство, как отмечали Краснов и Деникин, по уровню своего военного образования не уступало германскому и стояло выше австрийского и французского. Тактическая и огневая подготовка на полковом уровне была высокой. Неудачный опыт японской войны был учтен и посильно исправлен. Удалось внести необходимые изменения в боевые уставы, в систему подготовки офицеров и унтер-офицеров. Высокий уровень боевой подготовки русской армии в полковом звене показали уже первые бои 1914 года. Но хуже обстояло дело на более высоком уровне командования. Как выразился один из военных историков, Россия вступила в войну «с отличными полками, удовлетворительными дивизиями и неудовлетворительными армиями».

Генералитет, особенно самый высший, был подготовлен слабее германского противника искусству управления крупными соединениями. Это тоже сказалось уже в первых боях. По выражению Керсновского, мировая война «ознаменовалась для русской армии блестящими подвигами корнетов и блестящими возможностями, упущенными генералами». При этом многие неспособные генералы имели сильную протекцию при дворе, которую не могли поколебать даже понесенные ими поражения. Способные же военачальники, не имевшие протекции, прозябали на второстепенных должностях. Обычно война как бы сама выдвигает талантливых командиров, «людей боя», и отбраковывает неспособных, «людей парада». К сожалению, в русской армии тех времен эти «лифты» работали плохо, обновление высшего комсостава почти не шло, в отличие, например, от эпохи наполеоновских войн, где выдвижение новых командиров императором Александром сыграло важную роль в достижении победы.

Роль высшего командования в войне является решающей. Бонапарт сказал правду: «Не сама по себе македонская фаланга дошла до Индии, но Александр, не сами по себе римские легионы завоевали Галлию, но Цезарь». И еще его же известный афоризм: «Войско из львов под командованием барана менее боеспособно, чем войско из баранов под командованием льва». Пожалуй, главной проблемой большинства русского генералитета, и всего правящего слоя России перед революцией, была атрофия воли, нерешительность, колебания, боязнь ответственности за принятие решений. Деникин в книге «Старая армия» приводил примеры, как грамотные, порядочные и по-человечески привлекательные начальники из-за нерешительности своей губили вверенное им дело. Таковыми были, например, командующие фронтами на западе: Иванов, Эверт, Куропаткин. И совсем не таким Юденич на Закавказском фронте, где и был наибольший успех; тот генерал, которого, по выражению Керсновского, так не хватало на Западном фронте.

Крупный русский военный теоретик, бывший начальником Академии Генштаба (и учителем военного дела для будущего императора Николая) генерал Драгомиров по этому поводу писал: «Кто искусен и решителен, тому теория впрок, кто не искусен, но решителен, достигнет цели, дорогою ценою, но достигнет; кто же не решителен, хотя бы и был теоретически осведомлен, тот ничего не достигнет. Тот, кто колеблется, всегда рискует быть побитым, потому что, вследствие колебаний, он ничего не способен делать, между тем, как противник действует. Неспособный решиться похож на человека со связанными руками, с которым всякий может делать, что хочет. Поэтому в военном деле самое опасное – это ни на что не решаться; самое дерзкое, хуже – самое необдуманное предприятие не представляет такого ущерба, как нерешительность. Из всех деяний человеческих война есть дело в значительной степени более волевое, чем умовое». Наполеон сравнивал личные качества полководца с равнобедренным треугольником, боковые стороны которого суть знание дела и интуиция, но в основании лежит именно твердая воля.

Нерешительные русские полководцы упустили немало возможностей нанести решительное поражение противнику и тем переломить ход войны. Например, летом 1916 года другими фронтами не было поддержано успешное наступление Юго-Западного фронта и тем самым оперативный успех не превратился в стратегический. Широко был распространен «синдром Куропаткина», грамотного, но нерешительного полководца, умеющего только отступать, но неспособного наступать и побеждать. Не умея побеждать сами, такие полководцы не верили в победу вообще и заражали пораженческими настроениями и своих подчиненных.

Важнейшей причиной неудач и огромных потерь России в мировой войне было превосходство Германии во всех видах оружия и материального снабжения. Хотя Бонапарт и считал, что «на войне моральный фактор соотносится с материальным, как три к одному», но через сто лет после него эта оценка нуждалась в серьезной корректировке. Индустриализация России, промышленный рывок вперед, на необходимость которого еще в 1890-е годы указывал С. Витте, так и не состоялась. По уровню промышленного развития Россия к началу войны находилась только на 7-м месте в мире. И вот результат.

В обороне у немцев проволочные заграждения насчитывали от 8 до 20 рядов – на них всегда погибало огромное количество русской пехоты. У нас колючки стояло один-два ряда. У немцев широко применялись бетонированные укрепления и землеройная техника, у нас только древесно-земляные сооружения. Не хватало даже малых саперных лопат, не говоря уж о проволоке и бетоне. Немецкая пехотная дивизия имела превосходство над русской дивизией в гаубичной артиллерии в шесть раз, в пулеметах – в четыре раза. Дальнобойная гаубичная артиллерия молотила русские позиции, нанося огромные потери. А русские артиллеристы, несмотря на хорошую подготовку, не могли их достать из своих «трехдюймовок». Немецкие пулеметы косили цепи отличных русских стрелков. Немецкая промышленность с середины войны выпускала ручные пулеметы, пистолеты-пулеметы, а русская все еще выпускала «трехлинейки» и бельгийские револьверы «наган». Россия вступила в войну, имея всего четыре завода по производству винтовок и четыре пороховых завода, построенных еще при Петре и Екатерине. Очевидно, что эти заводы не могли снабдить оружием многомиллионную армию. К началу 1915 года запасы винтовок, снарядов и патронов истощились, что привело к губительному отступлению. Пришлось срочно закупать винтовки японского, канадского, итальянского производства, собирать трофейные австрийские «манлихеровки». Ополченские дружины вооружались даже «берданками» времен турецкой войны 1877 года.

М. Оськин приводит данные, что даже к началу наступления 1916 года в русских войсках станковых пулеметов было меньше, чем в 1914 году. Правда, было еще некоторое количество ручных пулеметов, поставленных союзниками, систем Льюиса, Кольта и Шоша. Но собственная промышленность не могла восполнить понесенные потери в оружии даже на третьем году войны. В результате фронт Брусилова наступал на австрийцев, которые превосходили русских по пулеметам втрое, а по гаубичной артиллерии – вчетверо! Естественно, это неравенство в оружии оплачивалось большой кровью. Не говоря уже о том, что противник в течение всей войны превосходил русских в производстве и снабжении войск боеприпасами. Например, в несчастном 1915 году во время «великого отступления» русская артиллерия на десять вражеских выстрелов могла ответить лишь одним. Генерал Деникин вспоминал как самые тяжелые дни в своей обширной военной биографии, десять дней в мае 1915 года под беспрерывным огнем врага, на который нечем было ответить. Такое безответное избиение страшно деморализовало войска. От полного разгрома русскую армию тогда спасла только доблесть последних кадровых офицеров и унтеров.

Стоит упомянуть и о плачевном положении с радиосвязью. Россия – родина радио, изобретенного А. Поповым, не могла наладить производство собственных радиостанций. Импорт их из Германии прекратился с началом войны. Пользование русским командованием радиосвязью без необходимого шифра, как известно, привело к августовской катастрофе 1914 года в Восточной Пруссии: немцы перехватили радио сообщения и устроили армии Самсонова окружение. Но и до конца войны удовлетворительно наладить радиосвязь в армии не удалось. Хотя рядом, на Балтийском флоте, благодаря английской помощи, была хорошо налажена радиосвязь и радиопеленгация, но опыт моряков не использовался сухопутным начальством.

Главным фронтом для Германии был западный, где была сосредоточена основная часть германской авиации. Но и на восточном фронте немцы в течение всей войны имели подавляющее превосходство в авиации. Перед началом Брусиловского прорыва и во время его в воздухе господствовала немецкая авиация. Доблесть русских авиаторов не могла компенсировать численного превосходства германских аэропланов. Основой авиапарка русской авиации были уже устаревшие и подержанные английские и французские самолеты, уступавшие по характеристикам немецким. Хороший по тому времени отечественный бомбардировщик «Илья Муромец» был выпущен в количестве шести десятков за всю войну. Но и у него не было двигателей российского производства. Поставляемые союзниками аэропланы собирались в каких-то кустарных мастерских. Собственное авиастроение в России отсутствовало, а на Западе к концу войны в небе воевала уже не одна тысяча самолетов.

В начале войны Балтийский завод в Петрограде представил собственный образец бронеавтомобиля, который хорошо показал себя как средство поддержки пехоты. Но таких бронемашин было выпущено менее сотни за всю войну, так что они не могли сильно повлиять на исход боев. Между тем у немцев не только броневиков было в несколько раз больше, но и значительная часть пехоты передвигалась уже на мотоциклах и велосипедах, снабжение доставлялось в большой степени автотранспортом. У русских импортные грузовики были редкостью.

В 1915 году русские изобретатели Пороховщиков, Менделеев, Лебеденко независимо друг от друга представили свои проекты гусеничных бронемашин – первых танков. Конечно, эти образцы были еще «сырыми», нуждались в доработке, но их перспективность была уже очевидна. Вместо собственной доработки военное ведомство России просто отдало эти проекты англичанам, которые использовали их при разработке собственного танка, вышедшего на фронт уже в сентябре 1916 года. Тысячи танков в 1918 году переломили исход боев в пользу Антанты. Аналогично и в 1890-х годах получилось с изобретенным Д. Менделеевым бездымным порохом. Высокие сановники передали эту технологию американской фирме, а затем, заключив контракт, покупали у этой фирмы менделеевский порох. Оборонные русские технологии запросто уплывали за рубеж, при этом их стоимость даже не шла в зачет многомиллионных долгов России за военные поставки Антанты. Вот где уместен вопрос Милюкова: это глупость или измена? В условиях войны халатность и безделье всегда становятся преступлениями, но, к сожалению, тогда они никак не наказывались.

Можно еще долго перечислять перспективные изобретения русских конструкторов Первой мировой войны: гидросамолет Григоровича-Поликарпова, подводный минный заградитель «Краб», автомат Федорова, ранцевый парашют Котельникова и многое другое.

Эти новые виды вооружения, которые при серийном выпуске могли бы изменить ход войны в пользу России, были изготовлены буквально поштучно. С одной стороны, это было результатом слабости русской промышленности, которая не сумела освоить новые виды продукции. Но с другой стороны, даже то, что было вполне возможно, блокировалось халатностью высоких чиновников, с которых никто особо не требовал, а им самим ничего этого было не нужно. Эта атмосфера расхлябанности и наплевательства на государственные дела, царившая в верхах накануне революции, более всего возмущала русских патриотов-энтузиастов в разных отраслях. Они что-то изобретали и предлагали для победы России в Великой войне, а наверху все это встречало ледяной равнодушный прием. Деникин отмечал, что военное начальство очень не любило всяких новаторов и рационализаторов, обзываемых то «беспокойными людьми», то даже «младотурками». Митрополит Антоний (Храповицкий) приводил аналогичную реакцию церковного начальства словами митрополита Флавиана Киевского: «Чтобы сделать хорошую карьеру, ничего особенного делать не надо, никакие инициативы не приветствуются».

В эмиграции некоторые из бывших сановников обвиняли своих оппонентов в масонстве, что, дескать, эти «беспокойные люди» погубили Россию своими инициативами. Факты, однако, говорят об обратном: погубили Россию те, кто во время великих испытаний ничего не делал, и те, кто не спрашивал за такое бездействие. А. Чехов сказал крылатую фразу про уходившее с исторической сцены русское дворянство: «Сидят, пьют чай, а за окном рушится жизнь». Точнее будет слегка перефразировать: за окном, в огне мировой войны рушилась жизнь, а правящий класс спокойно «пил чай».

Затяжная война с огромными потерями

По понесенным людским потерям Первая мировая война совершенно несравнима с предыдущими войнами во всем мире. Потери России в Крымской, турецкой (1877–1878) и японской войнах убитыми и умершими от ран и болезней колебались возле 200 тысяч человек в каждой. В Великой же войне Россия потеряла (по данным А. Керсновского) почти два с половиной миллиона убитыми и умершими (из них около 200 тысяч умерло в плену), 2,2 млн – пленными, 1,5 млн – инвалидами. Очень большой процент потерь составили умершие от ран и болезней. Санитарная служба в Русской Армии опять оказалась не готова к такому количеству раненых. Брусилов пишет, что подвод для раненых и перевязочных материалов не хватало уже с первых боев, не говоря уже о более серьезных медикаментах. Краснов рисует картины полевых госпиталей, знакомые по описаниям Крымской и турецкой войн, где на земле, на грязной соломе лежали сотни кое-как перевязанных раненых и где на простую операцию брали только двух-трех человек из ста.

Положение в этой области отчасти выправила помощь русской общественности. Тысячи женщин и девушек добровольно пошли в сестры милосердия, общественные организации и земства собирали вещи для раненых и сформировали санитарные поезда для эвакуации. Известна работа Императорского поезда Красного Креста, где сестрами милосердия самоотверженно работали сама Императрица Александра Федоровна и ее старшие дочери Ольга и Татьяна, а также санитарных поездов Союза Михаила Архангела (Пуришкевич) и Союза Русского Народа.

Тем не менее общественная помощь не могла заменить государственной организации дела. Решающей была нехватка врачей и отсутствие собственной фармацевтической промышленности. Россия в 1913 году на 170 млн населения имела только 24 тысячи врачей. СССР в 1941 году имел 320 тысяч врачей, поэтому процент возвращенных в строй раненых солдат достиг 68 %, что составило рекорд Второй мировой войны, а кроме того это позволило избежать массовых эпидемий. В Первую же мировую войну, особенно на Кавказском и Румынском фронтах, началось распространение тифа и дизентерии, достигших апогея в гражданскую войну.

В результате обширных потерь, как отмечал генерал Краснов, к началу 1917 года изменился возрастной состав армии. Вместо наиболее боеспособного контингента в возрасте от 20 до 30 лет большинство теперь составляли или семейные люди старше 35 лет, или молодежь 18–19 лет. Ни те, ни другие рисковать жизнью не желали, дисциплины не знали и представляли собою массу, благоприятную для распространения пораженческой и революционной пропаганды. Особую опасность представляла гибель кадровых унтер-офицеров, цементирующих армию. В 1914 году унтер-офицеров брали в армию рядовыми, в полках они составляли от 50 до 75 % – и были выбиты. В германской армии кадровых унтер-офицеров оставляли в тылу, помогать формированию новых частей, – и сохранили армию.

Еще более катастрофично обстояло дело с офицерским составом – арматурой армии. В 1914 году офицеров в роте насчитывалось 5–7 человек, вместо трех по штату, и они полегли в боях. В 1915 году их было уже по одному человеку в роте, да и то не везде, многими ротами командовали унтера. К началу 1917 года доля кадрового офицерства упала до двух-трех процентов, считая призванных из отставки стариков. Основную массу русского офицерства к началу 1917 года составляли «офицеры военного времени»: студенты и гимназисты, кончившие четырехмесячные школы прапорщиков. Большая часть этих юношей была настроена патриотически и честно выполняла свой воинский долг. Монархических взглядов среди них, конечно, придерживалось меньшинство, но это касалось только дискуссий в офицерских собраниях. Важнее было то, что, как подчеркивает Краснов, эти офицеры не умели поддерживать дисциплину, не умели держать своих рот в руках, как кадровые строевики, тем более не имея помощи со стороны унтер-офицеров. Вывод Краснова тот, что такая армия не была способна побеждать дисциплинированного, грамотного и технически превосходящего противника, каковым оставался немец.

Создание солдатских комитетов при временном правительстве, конечно, довело разложение армии до полного конца. Однако разговоры о том, что если бы не февральский переворот, то в 1917 году могла быть полная победа в войне – это пустые домыслы. Та армия, тот офицер и солдат, которые были способны победить немцев, давно сгинули в боях 1914 – 1916 годов. Последняя опора монархии – гвардия, включенная в Особую армию, была беспощадно истреблена в августовско-сентябрьских боях 1914 года на реке Стоход.

Итак, оставшиеся под ружьем 7 млн мобилизованных российских обывателей, не желавших воевать и недовольных властью, были крайне опасны для российской монархии. Краснов настаивает, что последний шанс для спасения монархии и страны от революции заключался в немедленном заключении сепаратного мира с Германией зимой 1916–1917 года и в демобилизации этого плохо управляемого народного ополчения. Этот последний шанс был упущен. А эти семь миллионов вооруженных людей из разлагавшейся бывшей армии гарантировали стране гражданскую войну.