Текст книги "Размышление о русской смуте"

Не нужная для России, вынужденная война

Монархисты-германофилы были категоричны и столетие назад, как и сейчас: императорской России война с Германией была совершенно не нужна. Ссылаются, например, на докладную записку министра внутренних дел Дурново, поданную императору Николаю за полгода до начала войны, в которой содержался однозначный вывод: интересы России и Германии нигде не пересекаются. Примерно то же утверждали бывший министр иностранных дел Ламсдорф и другие сановники. В этом утверждении было много правды, но не вся правда.

Исторически партнерство России и Пруссии началось со времен Петра I и продолжалось с перерывами почти полтора столетия, принимая иногда форму военного союза, например, во времена Наполеоновских войн и позже в рамках Священного Союза монархов первой половины XIX века. В целом это партнерство было выгодным для России, пока она была «старшим братом» по отношению к маленькой Пруссии, составлявшей менее четверти всей Германии. При этом русские цари противились объединению германских княжеств. Энгельс с возмущением писал, как в 1849 году император Николай I вызвал в Варшаву германских князей, решивших объединяться, и отменил их решение. Вышло почти по А. Грибоедову: «Он в три шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит».

Объединение Германии вокруг Пруссии в 1870 году, после громкой победы над Францией, в корне все изменило: Германия стала Вторым Рейхом (Первым Рейхом считается империя Гогенштауфенов IX–XIII веков), т. е. империей с качественно новой силой и новыми амбициями. Имея в союзниках Австро-Венгерскую империю Габсбургов Второй Рейх претендовал теперь на полное господство в Европе. Политика «железного канцлера» Бисмарка разрушила прежний равноправный союз трех монархов, превратив его в союз двоих, германского и австрийского против российского. Бисмарк, избегая прямого конфликта с Россией, не упускал ни одного случая к ослаблению ее позиций. В результате такой политики: нажима со стороны Германии и уступок со стороны России «ради монархической солидарности» – Германия к началу мировой войны доминировала на Балканах, превратив в своих сателлитов Турцию, Болгарию и Румынию. Последние две, как известно, были обязаны своим освобождением от турецкого гнета именно России. Германская и австрийская разведка активно поддерживала украинских, финских и других сепаратистов внутри самой Российской империи. С середины XIX века среди германской общественности доминирующим становится движение пангерманизма, в планах которого значилось отторжение от России Польши, Прибалтики, Финляндии и правобережной Украины. «Натиск на Восток» был важнейшей частью политики еще Первого Рейха Гогенштауфенов и, естественно, перешел по наследству в политику Рейха Второго.

Было и другое направление во внешней политике объединенной Германии. Его представляла «морская партия» с лозунгом: «Наше будущее – на морях». Кайзер Вильгельм II сначала поддерживал эту партию, построил мощный океанский флот и приобрел в конце XIX века ряд колоний в Африке и в Океании. Этот путь неизбежно вел его к конфликту с Британской империей так же, как и натиск на Восток приводил его к конфликту с Россией.

Избежать войны с Германией Россия могла двуединым путем. Во-первых, продемонстрировав военную силу-главный аргумент, который уважали Вильгельм и его милитаристское окружение. Во-вторых, показав свою независимую политику национальных интересов и договориться с Германией о разделе сфер влияния. Здесь требовалась серьезная дипломатическая работа и максимальное использование родственных связей с германскими монархами.

Вместо этого в ходе японской войны Россия показала военную слабость, провоцируя тем самым и других недругов на нападение. Затем из-за сильной финансовой зависимости от французского капитала, Россия осталась в жесткой военной связке с Францией против Германии, причем в качестве младшего партнера. А. Керсновский возмущался, что Россия подчинилась требованиям французского Генштаба и приняла на себя невыполнимые обязательства (например, наступление на Германию на 15-й день войны, в то время как мобилизация занимала в России не менее 40 дней). Попытка Вильгельма II лично договориться с Николаем II в 1907 году в Бьёрке закончилась провалом. Российский император сначала под давлением кайзера подписал германский проект договора об оборонительном союзе, а затем через неделю под давлением профранцузской партии расторг его. В силу нерешительности характера Николай II не мог противостоять давлению со стороны и поддавался тому нажиму, который был последним или более сильным. Недавно изданная Н. Стариковым «Переписка Вильгельма II с Николаем II» (состоящая из нескольких сот писем) свидетельствует о том, что кайзер долго и настойчиво пытался договориться с царем «по-хорошему»: о разделе сфер влияния («мы в Европе, вы – в Азии»), о нейтралитете России в планируемой им европейской войне. Николай сильно не спорил с «кузеном Вилли», но и союз с французами не расторг, и немецких предложений не принял. Обманывал ли кайзер царя, чтобы разбить своих соперников по одному, или искренне желал избежать войны с Россией? Точно этого мы уже не узнаем. Но даже при всей возможной первоначальной искренности Вильгельма вероятная и ожидаемая победа над одинокой Францией вскружила бы ему голову еще больше и только приблизила бы его нападение на Россию.

Избегать войны с Германией завещал и выдающийся государственный деятель, премьер-министр России П. Столыпин, но он не дожил до начала войны. К другим подобным мнениям на этот счет не прислушались.

Кроме планов у лидеров стран, были и свои планы у генштабов европейских армий. Впереди шел Германский генштаб, доказавший свое мастерство блицкригом против Австрии (1866) и Франции (1870). Традиция Клаузевица и Мольтке была продолжена Шлиффеном, который за два десятилетия до войны составил свой знаменитый план разгрома Франции путем нового блицкрига. Кстати, Шлиффен подробно рассмотрел и возможность нанесения первого главного удара по России и пришел к выводу, что даже после первых успехов и захвата значительной территории в ней можно увязнуть, как и Наполеон.

Блицкриг с Россией заведомо не получался, а затяжная война была Германии не выгодна. Поэтому Шлиффен планировал нанести главный удар по Франции и разгромить ее главные силы за сорок дней. План был красив, но для своего осуществления требовал исполнителей высокого уровня.

Органично дополнял германский план Шлиффена план начальника австрийского генштаба Конрада фон Гетцендорфа. Пока главные германские силы были заняты на Западе, главные силы их союзников – австрийцев – должны были обрушиться на русских. Расчет Конрада строился на том, что мобилизация в России не могла быть быстрой (более 40 дней), а в Австрии ее можно было провести за 20 дней. Завершив мобилизацию скорее, австрийский полководец намеревался бить превосходящими силами подходящие из тылов русские резервы по частям. План Конрада был планом австрийского блицкрига против России. В свете таких намерений для России представляли ценность любые союзники против Австрии, прежде всего Сербия, оттягивающие на себя часть австрийских войск.

Австрийский план был добыт русской разведкой за год до войны и лег на стол русского командования. План Шлиффена был добыт французами еще раньше. Знание этих планов российским и французским руководством предопределило принятие политических решений о вступлении в войну.

В Германии после победы над Францией роль генштаба неизмеримо возросла. Мольтке-старший стал национальным героем не менее, чем политический объединитель немцев Бисмарк. Казалось, Мольтке нашел тот волшебный меч-кладенец – план блицкрига и выполняющую его германскую армию, который принесет безусловную победу Второму Рейху В результате, как отмечал Б. Шапошников, политика страны подчинилась военной стратегии, вместо нормального положения, когда политика ставит задачи стратегии. Стратегия нашла самый эффективный способ войны – блицкриг, политика шла у нее на поводу, становилась агрессивной, изыскивала поводы к агрессии и к ее оправданию. Большинство историков и современники-военные подчеркивают решающую роль германского и австрийского генштаба в развязывании Великой войны. Именно они, а не какие-то закулисные подстрекатели, реально готовили войну и руководили армиями своих стран.

Остановить натиск на Восток, похоже, могло лишь крупное военное поражение стран Центрального блока.

Важным было и настроение в германском обществе, особенно в его ведущем национальном слое. Войны с Россией желали атеисты, социалисты и большинство католиков; умеренную позицию занимали протестанты. Социал-демократы продолжали линию Энгельса, ненависть которого к России и славянству впоследствии осуждал даже Сталин. Часть интеллигенции вдохновлялась идеями Ницше, воспевая вслед за Вагнером древнегерманское язычество. «Песнь немцев» с припевом «Германия превыше всего» еще в середине XIX века написал известный сказочник Гофман, а на музыку положил не менее известный композитор Гайд ей. Вспышку германского шовинизма и одновременно ненависти к России еще в 1870-е годы наблюдал и описал Ф. Достоевский. Показательным является и манифест 93 деятелей германской науки и культуры (подписанный среди прочих М. Планком и В. Рентгеном), появившийся вскоре после начала войны в защиту «германского милитаризма – защитника германской культуры», содержащего так же грубые выпады против «монгольских орд русских варваров».

Генерал Брусилов приводил в своих мемуарах характерный случай, свидетелем которого он был незадолго до начала Великой войны. На курорте в Висбадене, где он отдыхал, городские власти на площади устроили шоу для гостей из России. Они поставили декорации с Московским кремлем, заиграли гимн «Боже, Царя храни», затем подожгли эти декорации, которые рухнули уже под звуки германского гимна и под ликование немецкой публики. Сам Брусилов сразу понял, что при таких настроениях войны не миновать, и в тот же день уехал в Россию. А вот около двухсот тысяч российских подданных, оказавшихся в Рейхе на отдыхе, учебе или заработках к моменту войны, были интернированы и в большинстве заключены в лагеря для военнопленных.

В основе таких планов и таких настроений лежала несокрушимая уверенность немцев в силах своего Рейха и в своем общем превосходстве, презрение ко всем, кто слабее. Германская промышленность, наука и техника были первыми в Европе к началу XX века. Сильнейшей была армия, а флот лишь немного уступал только британскому. Германия еще не вкусила горечи поражений, и потому была не договороспособной.

Согласно законам стратегии немецкому плану разгрома своих противников по частям страны Антанты противопоставили свои планы одновременных действий с двух сторон. Два фронта против Германии не давали ей добиться решающего превосходства сил ни на одном из фронтов и обрекали ее на затяжную войну, избегать которой завещал еще покойный король Фридрих Великий. Российские моряки также были обеспокоены перспективой остаться один на один с германским флотом, который по боевой мощи превосходил наш Балтийский флот более чем в десять (!) раз и мог, прорвавшись к Петрограду, овладеть столицей и поставить России «детский мат».

Военные соображения оказались решающими в деле вступления России в мировую войну. Отмахнуться от них было невозможно.

Война между родственными монархиями

В последнем письме к императору Николаю кайзер Вильгельм писал: за кого ты заступаешься? За цареубийц-сербов. И против кого? Против своих династических родственников. Вопрос был, действительно, поставлен не праздный. В 1903 году в Белграде в результате переворота сербских военных был убит король Милош из династии Обреновичей, придерживавшийся германской ориентации. На теле убитого короля обнаружили более 30 сабельных ран, на теле его королевы – более 60. Их обнаженные трупы двое суток толпа волочила по улицам столицы. Убийство короля-германофила одобрил и Белградский митрополит.

В июле 1914 года в Сараево был убит наследник австрийского престола эрц-герцог Фердинанд, опять-таки вместе с женой. Убийством руководила непосредственно сербская разведка. То, что общественное мнение и прошлой, и нынешней Сербии одобряло эти убийства, – это факт. Недавно в Боснии был даже поставлен памятник сараевскому убийце, как национальному герою. Заступаясь за «братушек-беспредельщиков», российская власть колебала собственные монархические устои. Противостояние родственным германским монархиям оказывалось политически чрезвычайно вредным.

Нужно помнить, что прошедшие полтора столетия были ознаменованы дружбой с Пруссией. Императоры Петр III и Павел I были горячими поклонниками короля Фридриха Великого. Фраза императора Александра I, что он «готов воевать ради прекрасных глаз королевы Прусской Луизы», стала афоризмом, хотя и с осуждающим оттенком. Императоры Николай I и Александр II были женаты на принцессах из дома Гогенцоллернов. Браки Александра III с датской принцессой и великого князя Николая Николаевича с черногорской княжной были исключениями – все остальные великие князья Романовы женились только на немецких принцессах.

Почти половину придворных чинов Российской империи составляли остзейские бароны. Да, они служили в основном добросовестно, но для многих из них это мотивировалось тем, что они служили одной из трех монархий Священного Союза во главе с германской династией. В старшем командном составе Русской Императорской армии немцы к началу XX века составляли около сорока процентов. Глубоко монархическими по своему воспитанию были и армии Германии и Австрии. Например, Манштейн и Кейтель считали кайзеровское офицерство самым монархическим во всей Европе.

В русской армии среди кадрового офицерства, как подчеркивали и Деникин, и Краснов, засилье немцев среди старшего комсостава не порождало какого-либо антагонизма. Русское кадровое офицерство было одной семьей. Критиковали засилье немцев в основном разночинцы, демократически настроенные выходцы из низов, а также славянофилы. Немецкие дворяне, особенно титулованные, благодаря связям, могли сделать быструю карьеру – и разночинцев это раздражало.

С середины XIX века шел рост русского национального самосознания, становление русской идентичности. Немец-начальник, немец-педагог с палкой или розгой в руках, с высокомерным отношением к русским «варварам» возмущал русского человека. Показателен конфликт будущего генерала Скобелева с воспитателем-немцем, закончившийся потасовкой, и его же долголетняя дружба с воспитателем-французом. Как на бытовом уровне воспринимали немца с его «железной волей», красочно изобразил Лесков в рассказе «Железная воля». Вероломная и жестокая политика Бисмарка («железом и кровью») возмущала весьма разных русских людей, таких как Достоевский, Тютчев и тот же Скобелев. Генерал Брусилов, служивший накануне войны в Варшавском военном округе, вспоминал, что «немецкая партия» в его штабе во главе с командующим, генералом Скалоном, открыто исповедовала, что Россия должна во всем слушаться Германии, а русские должны подчиняться немцам.

В сознании и самих русских немцев на рубеже веков тоже произошел сдвиг. Пока не было единой сильной Германии, они были патриотами Российской империи. Родственный и величественный Второй Рейх, противостоящий России, сильно поколебал этот патриотизм. Мировая война стала серьезным испытанием для русских немцев.

Показательно, что в 1915 – 1916 годах при продвижении германских войск по Прибалтике местное курляндское и лифляндское дворянство и бюргерство приветствовало войска кайзера и оказывало им всемерную поддержку. Таким образом, немецкий вопрос в России накануне войны был в состоянии неустойчивого равновесия, впрочем, как и другие обострившиеся национальные вопросы в колебавшейся империи.

Война с Германией это равновесие нарушила. Немец официально стал врагом, а с германским немцем в глазах широких масс стал ассоциироваться и свой местный немец-начальник. Генерал Брусилов вспоминал, что уже в начале войны даже младшие офицеры спрашивали его: почему мы воюем с немцами, если у нас большинство начальников – немцы? В 1914 – 1915 годах в Петрограде, Москве и ряде других городов произошли погромы с грабежами магазинов, принадлежащих немцам. Власти едва успокоили «патриотических погромщиков», не рискнув применить к ним силу, опасаясь перехода на их сторону и солдат. Антинемецкая демагогия широко использовалась и революционными агитаторами.

Правительственная пропаганда не могла противопоставить всему этому ничего убедительного. Германский кайзер, родственник российского императорского дома, «кузен Вилли», почетный шеф ряда российских полков и почетный адмирал российского флота, был объявлен врагом и супостатом. Германская и австрийская монархии объявлены главными врагами России и всего славянства. При этом собственная монархия, не подготовившая страну к войне, воюет со своими родственниками неохотно и неудачно. До обвинения самой династии в измене национальным интересам России отсюда оставался только один шаг.

Пагубным был союз России с Францией и Англией, где давно укрепились либеральные режимы.

С формально-стратегической, даже скажем: военно-картографической точки зрения, союз этот был естественным и вроде бы неплохим, в соответствии с древним немецким же правилом: дружи не с соседом, а через соседа. Мы уже видели, что только такой союз позволял сдерживать Германию в клещах двух фронтов, что было чрезвычайно важно с учетом роста ее амбиций. Германия имела все шансы быстро прикончить Францию, а затем всей силой навалиться на Россию – примерно, как она это все и сделала через тридцать лет. Но у военно-политического союза всегда существует не только эта чисто военная часть.

Во Франции с конца XIX века во главе стояли правительства социалистов, устроившие новое гонение на церковь и христианскую веру. Их меры были взяты потом на вооружение большевиками. Церковь была отделена от государства, изгнана из школы и из армии, у нее были отобраны исторические храмы и здания. Офицеров и чиновников, посмевших венчаться в церкви или крестить детей, увольняли со службы. Французская армия была единственной армией Великой войны, у которой не было военных капелланов. И эта «христоненавистная республика», как ее называли русские правые деятели, была главным союзником Российской империи, причем старшим партнером, постоянно требующим все новых русских жертв для спасения «прекрасной Франции».

В Англии и Франции прекрасно чувствовали себя все российские революционеры-эмигранты: и социал-демократы, и эсеры, и анархисты. Печатали свою подрывную литературу, устраивали школы для революционных кадров, собирали деньги на революцию. Царское правительство почему-то не ставило жесткого условия союзникам о прекращении этой деятельности и депортации преступников на родину. Местная и английская, и французская пресса постоянно травила российскую монархию, как «оплот реакции». Пагубность такого союза для внутренней политики России была очевидна. Перед русским офицерством невольно вставали вопросы: если эти враги нашей монархии не правы, то почему мы их защищаем от немцев? А если они правы, то зачем у нас еще остается такой анахронизм, как монархия?

Исторически еще королевская Франция весь XVIII век была душой антирусских коалиций, подстрекая и финансируя против России и Польшу, и Турцию, и Швецию. Антирусскую эстафету во внешней политике принял от нее Наполеон, а затем и вернувшиеся Бурбоны. Франция была главной военной силой против России и в Крымской войне. Союз с нею при Александре III был неестественным и неискренним. Франция нисколько не помогла России даже в японскую войну (например, русские военные корабли не могли заходить во французские порты). С помощью предоставленных кредитов Франция закабалила русское правительство и постоянно навязывала свои решения по политическим и военным вопросам. К сожалению, царское правительство не противостояло этому должным образом. Как полностью зависимую от Франции рассматривал Россию и кайзер Вильгельм, и это его убеждение повлияло на его решение начать войну с Россией.

Не менее противоестественным выглядел и союз России с Британией. Англия обозначила себя врагом России еще при Петре I в конце Северной войны, пытаясь не допустить поражения Швеции, украсть русскую победу. Весь XVIII и XIX век она вела против России «гибридную войну» по всему периметру границ. Почти все враги России: и турки, и иранцы, и среднеазиатские ханы, и кавказские горцы имели британское финансирование, британское оружие и британских советников. Англичане строили на своих верфях японский флот, а их офицеры служили советниками японцев вплоть до Цусимского сражения. Британская разведка поддерживала разных революционеров и сепаратистов, не оставляя своих планов по расчленению Российской империи и во время формального союза Первой мировой войны.

К плюсам союза с Британией относилась помощь британского флота – самого мощного в мире по тоннажу и вооружению, а также технические поставки для русской армии. Техническая отсталость России от Европы вынуждала интенсивно закупать оружие и технику за рубежом. Эта зависимость ставила политику России в подчиненное положение по отношению к Антанте. Как подчеркивал Керсновский, главным дефектом России в мировой войне была не ее военная стратегия, а ее политика. Какое-то партнерство с Англией и Францией при уже разразившейся войне было возможным и необходимым, но только при жестком прагматическом подходе, при твердом приоритете национальных интересов. Как писал Керсновский, наша помощь союзникам должна была продаваться по дорогой цене, а не даваться даром. К сожалению, возобладало «донкихотство в пользу Франции» (по выражению Ламсдорфа).