Текст книги "Слон для Карла Великого"

Ветер, ставший ураганным, поднял в воздух песок и пыль. Песчинки, как иглы, впивались в щеки, и люди старались закрыться рукавами и подолами.

Лежавший на земле Исаак полностью погрузился в облако из грязи и пыли, и только кашель выдавал его местоположение. Танкмар поднял старого еврея на ноги и поддерживал, схватив за плащ. Сам он с трудом мог стоять – так у него болела искалеченная нога.

Когда пфальцграф повысил голос, ураган буквально унес сорвавшиеся с его губ слова. Лишь обрывки фраз долетали до ушей Танкмара – какие-то слова о праве, смысла которых он не улавливал. Поддерживая Исаака, Танкмар посмотрел в сторону Абула Аббаса и несколько удивился, заметив, что слон внимательно смотрит на него.

«Какое величественное создание!» – подумал Танкмар. Невозмутимый как гора, светло-серый великан возвышался в сиянии холодного розового света утренней зари над кружащей вокруг него пылью. В его умных глазах Танкмар увидел тень бессмертия. Если даже весь мир будет уничтожен в Рагнареке[31]31
  Битва перед концом света (др. – герм.).


[Закрыть], Абул Аббас будет жить, вознесется к звездам, став одной из них, и будет сиять вечно. Танкмар засмеялся от счастья и возблагодарил Донара за то, что ему было позволено увидеть власть и силу богов в этом создании. Если бы он не был обречен на казнь, их совместное путешествие осталось бы в его памяти на всю оставшуюся жизнь.

Пфальцграф закончил речь. Солдаты потащили Танкмара в сторону. Ему пришлось отпустить Исаака, который снова опустился на землю. Перед предназначенной для Танкмара кучей хвороста с него сорвали одежду. Он перенес все это равнодушно, стараясь не потерять из виду черную жемчужину глаза слона. Ему показалось, что животное молча о чем-то говорит ему. Танкмар, казалось, что-то услышал. Какой-то рокот, который заставил содрогнуться землю под ногами и ощутить зуд в ногах. Но, казалось, никто, кроме него, не обратил внимания на это, а он был уверен, что Абул Аббас пытается каким-то образом поговорить с ним.

Сенешаль стал между ним и животным, так что Танкмар не мог видеть слона, однако звук не прекратился. Одну лишь тунику оставили на теле Танкмара люди пфальцграфа. Он ощущал озноб в слабом свете утреннего солнца. Но вскоре ему будет теплее, намного теплее.

Сенешаль повернулся к своим помощникам:

– Вы забрали у него все ценные вещи?

Оба палача преданно кивнули.

– А это еще что такое? – злобно прошипел он, сжав тонкие губы.

Сенешаль просунул руку в вырез туники Танкмара. Он вынул оттуда и поднял вверх амулет, который Танкмар с таким трудом спас от Абула Аббаса. С тех пор он носил его на шее.

– Господин, просим пощады! Ваши глаза в тысячу раз острее наших. – Мужчины склонили головы.

– И то же самое можно сказать о вашем разуме! – Сенешаль, казалось, наслаждался их покорностью. Он держал украшение на вытянутой руке, подняв его вверх и испепеляя верноподданных взглядом.

– Приступайте к работе, бездельники! День должен принести дождь, а до того дело должно быть сделано. Сожгите самого молодого первым. А остальные пусть посмотрят.

Палачи потащили Танкмара на костер. Люди в толпе щурились от утреннего солнца, заливавшего своим светом город. Золотистые лучи заплясали на кольчугах солдат. Казалось, солнечному лучу понравилось украшение, которое сенешаль держал в высоко поднятой руке, и он остановился на нем. Упав на красный драгоценный камень, лучи будто пробудили его к жизни. Свет упал на альмандин в тонкой золотой оправе, в которую одел камень искусный мастер, и она отразила свет. Украшение оказалось окружено красным ореолом. А затем из середины вырвалось сияние яркого красно-золотистого цвета. Словно искра солнца заиграла в руке сенешаля.

Танкмар увидел, как луч света попал в глаз Абулу Аббасу. От равнодушия слона не осталось и следа. Его голова качнулась, и одним толчком огромных бивней он свалил двоих солдат с ног. Однако Абул Аббас не удостоил их вниманием. Для него, казалось, единственный интерес представлял блестящий предмет в руке сенешаля.

Управитель застыл на месте, когда колосс устремился к нему. Ни один из солдат не преградил великану путь, ни один приказ пфальцграфа Арно не был услышан.

Абул Аббас медленно потянулся хоботом к блестящей вещи. Если бы сенешаль в тот момент понял намерения животного и просто вложил амулет в хобот, то Абул Аббас, довольный, удалился бы. Однако вместо этого управляющий решил искать спасения в бегстве. Ему удалось сделать целых три шага, а затем хобот слона обхватил его ноги. Он вдруг повис в воздухе головой вниз.

С высоты своего костра Танкмар с улыбкой наблюдал, как Абул Аббас схватил хоботом сенешаля и поднял вверх. Черная накидка мужчины свесилась вниз, закрыв его голову, так что он уже не мог видеть, что происходит вокруг. Под черной тканью что-то дергалось и визжало. Абул Аббас, казалось, получал от этого удовольствие. Он сначала медленно, а потом все сильнее стал раскачивать этот груз. Крики под накидкой стали громче.

Позади слона Танкмар увидел троих вооруженных копьями солдат, подкрадывавшихся к животному. Они хотели зайти с тыла.

– Бросьте оружие, или вашему сенешалю придется плохо! – крикнул Танкмар сверху. Радостное возбуждение охватило его. Ему пришлось еще раз крикнуть предупреждение, а затем все уставились на него. Копейщики остановились.

Жизнь или смерть – теперь все зависело от него. Никогда раньше Донар не вручал ему судьбу в руки. Никогда раньше ему не было позволено отвечать за собственную участь. Он посмотрел с высоты кучи хвороста на толпу. Исаак лежал на земле израненный, без сознания. Арабы воззрились на него с таким же изумлением, как и жители Павии. Танкмар, словно король, стоял на своем костре. Теперь нужно было умело использовать свою власть.

– Эй, вы, солдаты! Бросьте оружие, или я прикажу своему демону проглотить сенешаля! – Он дико завращал глазами и описал указательным пальцем широкую дугу. – И всех остальных вместе с ним!

Толпа застонала и отступила. Солдаты бросили копья на землю.

Сенешаль все еще был зажат хоботом Абула Аббаса. Все попытки освободиться были тщетны, так что пленник застыл, отдавшись на волю судьбы. «Лишь бы он не бросил амулет, – подумал Танкмар, – иначе Абул Аббас потянется к нему и отпустит свою жертву». Но пока что сенешаль крепко держал украшение, и, сам того не зная, поставил себя в незавидное положение.

– Не трогайте людей Павии! Они ни в чем не повинные жители. – Пфальцграф Арно вышел вперед, стараясь сохранить мужество в своем голосе. – Дьявольские козни, которые вы задумали, проделайте со мной. За это я требую безопасности для моих подданных.

В душе Танкмара поднялся гнев. Этот граф болтал слишком много. Он может натравить толпу на слона.

– Я не собираюсь причинять вред неповинным людям, вы это знаете?

– Нет, – ответил пфальцграф. – Я этого не знаю, и я этому не верю. Если вы действительно такой безобидный человек, почему же мы вынуждены были приговорить вас к смерти на костре? Если вы никому не хотите причинить зла, почему тогда мой сенешаль зажат щупальцами вашего демона? Маскарад вам не поможет. Вы – посланец рогатого! Покажите ваше истинное лицо, исчадие ада! – Он перекрестился, и многие в толпе стали подражать ему.

Что говорил этот пфальцграф? Танкмару казалось, что его голова превратилась в осиное гнездо. Пора было прекращать болтовню.

– Замолчите все! Замолчите, или я прикажу демону растоптать вас!

– Ах, так? – Граф Арно упер руки в бедра. – Если у вас действительно есть такая сила, то хотя бы раз продемонстрируйте ее.

Пфальцграф поставил все на карту. Однако слова больше не слетали с его губ, а вокруг носа обозначилась предательская бледность. Танкмар почувствовал огромное желание натравить слона на городского голову. Вот если бы он только знал, как это сделать!

Он спрыгнул с костра. Для того чтобы потянуть время, он не торопясь оделся, пытаясь вспомнить, выполнял ли Абул Аббас по дороге в Павию хотя бы одну его команду.

Но не смог. Своенравие слона было столь же велико, как и он сам. Ни разу он не повернул голову на возгласы Танкмара. Он как будто не слышал приказа своего всадника и игнорировал любую попытку управлять им, тянул ли Танкмар его за уши, толкал или щипал. Как же, во имя Ирмина, он сможет теперь доказать толпе, что имеет власть над этим своенравным животным?

Он встал перед Абулом Аббасом:

– Я сейчас буду заклинать демона. Будет лучше, если вы отойдете на пару шагов назад! – крикнул он толпе. Он взглядом попытался найти в черных глаза слона понимание. Но все внимание гиганта было направлено на сенешаля с амулетом.

И тут Танкмар понял: украшение было тем ключом, который мог бы помочь ему управлять животным. Однако амулет все еще находился в руке человека с вороньим лицом. Он осторожно опустился на колени, так что его голова оказалась на уровне головы сенешаля.

– Сенешаль, вы меня слышите? – прошептал Танкмар, обращаясь к пленнику.

Не ясно было, в сознании ли сенешаль.

– Отдайте амулет, и я пощажу вас, – обратился он к безмолвному шелковому кокону. – Иначе я не смогу больше удерживать слона и он разорвет вас на куски.

Наконец сенешаль сдался. Из черных складок внезапно высунулась рука, послышался глухой голос:

– Возьмите. Если это спасет мне жизнь, пусть он принадлежит вам на вечные времена.

Танкмар схватил амулет и поднял перед Абулом Аббасом. Блеск украшения возымел действие: чтобы взять амулет, слон отпустил сенешаля, который упал на землю головой вниз и не двигался. Танкмар не обратил на него внимания. Он нашел инструмент, с помощью которого мог демонстрировать свою власть над Абулом Аббасом. Хобот сразу же потянулся к подвеске, однако Танкмар вовремя отпрыгнул за пределы его досягаемости. Слон вытянул хобот и испустил мощный трубный звук, в сравнении с которым звук боевого рога императора франков показался бы трелью флейты. Толпа отпрянула еще дальше назад, а вместе с ней и пфальцграф. Он проиграл битву.

Танкмару понравилось чувство власти. Он снова и снова поднимал и опускал амулет перед умоляющими глазами Абула Аббаса и дирижировал головой великана, словно танцующим медведем. Как только слон протягивал хобот к украшению, Танкмар подныривал под ним и появлялся с другой стороны. Он решил, что наградит животное за службу, которую оно ему сослужило, и чем скорее, тем лучше.

Но достаточно фокусов. Люди убедились в его волшебной силе. Так же как и солдаты, которые послушно сложили оружие на землю. Пфальцграф Арно стоял, маленький и бессильный, рядом со своими людьми.

– Эй, вы, там! – Танкмар спрятал амулет в кулаке и указал на главу Павии. – Ваши жизни будут сохранены. Если сделаете то, что я требую, вы никогда больше не увидите ужасного Абула Аббаса.

Арно сделал два робких шага вперед.

– Приказывайте – будем повиноваться.

Танкмар почувствовал вкус победы.

– Сначала освободите животное от цепей. Затем отдайте все, с чем мы вчера пришли в город: лошадей, мулов, одежду, оружие – и добавьте достаточно провианта.

Арно отдал своим людям приказ, и они поспешно кинулись выполнять его. Немного погодя шесть навьюченных лошадей стояли перед Танкмаром. Он приказал привязать все еще находившегося без сознания Исаака к лошади. Затем проверил содержимое сумок, а также хорошо ли закреплены ремни. Кажется, ничего не пропало.

Танкмар сел на лошадь и бросил взгляд на арабов, которые все еще стояли, связанные, возле дров для костра. Хубаиш – лошадиная морда, маленький Санад, Халид – мускулистый здоровяк, Масрук аль-Атар, который поклялся отомстить ему…

– Вот еще что, пфальцграф. Этих людей, – он указал на арабов, – вы можете бросить в тюрьму. Пусть они там гниют целую зиму, а затем пошлите их назад в пустыню, которую они называют своей родиной. Если вы попытаетесь убить их, Абул Аббас вернется и превратит весь ваш проклятый город в кучу обломков. Вы меня поняли?

– Ваше желание будет исполнено, – сказал пфальцграф, и вслед ему раздались арабские проклятия.

Танкмар пустил коня рысью, но вдруг натянул удила:

– Выполните мое последнее пожелание, Арно.

Пфальцграф заставил себя поклониться:

– Все, что пожелаете.

– Принесите мне меч.

11

Когда воины графа Одольфа наконец прибыли в Санкт-Альболу, врата ада давно уже закрылись. Лишь чад и дым понимались от обугленных руин монастыря.

Две женщины встретили пятьдесят рыцарей там, где когда-то ворота монастыря должны были защищать их от вторжения. Имма и Аделинда совсем выбились из сил. Два дня подряд они копали могилы, хоронили мертвых, читали молитвы. Аббатиса после ужасной ночи в лабиринте умерла.

Горе, грязь и голод наложили отпечаток на монахиню и послушницу. Обычно розовое лицо Иммы стало серым, как рыбная мука. Опустив плечи, она устало отвечала на вопросы коменданта. Боль и печаль отразились и на характере Аделинды. Молча, посерьезнев, послушница отдавала мертвым последний долг. Она работала как угольщик, не произнося ни слова. Имма была благодарна ей за молчание.

Комендант выделил пять человек, чтобы сопроводить обеих женщин в Арль. Длительная поездка верхом, да еще с мужчиной на одной лошади, стала испытанием для женщин и лишь умножила их страдания. Через три дня и две ночи они добрались до города – израненные телом и душой, но живые. Их приняли там как подобает. Слуги архиепископа принесли им свежую одежду и горячую воду в чанах для купания, от которых шел пар. Однако Имма ничего пока не хотела слышать об этом. Она настаивала на аудиенции у архиепископа.

Ей приказали ждать перед внутренним двором. Имме еще не приходилось видеть епископов, не говоря уже об архиепископах. Перед встречей с таким важным человеком ей пришлось собрать все свое мужество. Уже у ворот ей страстно захотелось повернуться и убежать. Но она боялась, что задохнется от горя и отчаяния, а еще ей хотелось получить отеческий совет.

Больше всего забот ей доставляла Аделинда. Она была такой серьезной и сильной перед лицом опасности в Санкт-Альболе и потом, когда нужно было хоронить мертвых, но сейчас стала непредсказуемой. Всего одно ее невпопад сказанное слово могло вызвать гнев архиепископа. Однако сейчас она не хотела отсылать послушницу прочь. Та должна была засвидетельствовать страшные преступления, о которых хотела рассказать Имма.

– Послушай, дитя мое. – Имма положила руку на плечо Аделинды. – Ты будешь говорить только тогда, когда тебя будет спрашивать епископ. Помни, что ты всего лишь послушница. Прием у архиепископа – это самая высокая честь, которая будет оказана тебе в твоей жизни. Так что не говори глупостей. – Она посмотрела в глаза Аделинды, ища там смирение и уважение.

Послушница на какой-то миг думалась. Затем кивнула:

– Пусть это будет ваш великий час, сестра главная певчая. Я не пророню ни единого слова. Я также буду молчать о вашей маленькой тайне. – Аделинда изобразила задумчивую улыбку, от которой в душе у Иммы что-то кольнуло.

Дверь раскрылась, и помощник знаком пригласил женщин войти. Имма поспешно оправила одежду Аделинды, надеясь, что архиепископ не почувствует запаха гари. Затем они, грязные и обессиленные, вошли в покои архиепископа Хильдебальда.

– Главный аббат Йоханнис мертв? Санкт-Альбола опустошена, а сестры убиты? Вы принесли плохие вести.

Хильдебальд был мужчиной с округлой, похожей на шар фигурой и сгорбленными плечами. Пока Имма рассказывала ему о нападении, он ворошил дрова в камине. Огонь освещал его крупный нос и мясистые уши, которые при вести об этих постыдных преступлениях побагровели, налившись кровью. Муха села на лоб Хильдебальда и поползла по щеке, но архиепископ ее не прогонял.

Рядом и позади кресла епископа, на которое была уложена волчья шкура, толпились пятеро людей из церкви, и большинство из них были комплекции Хильдебальда. Они с нескрываемым любопытством рассматривали монахиню и послушницу и перешептывались, закрыв рты руками. Имма чувствовала их взгляды на своей груди, и они казались ей столь же грубыми, как руки. Стоя перед архиепископом на коленях, она, скрестив руки, закрывала грудь. Она с ужасом заметила волчьи шкуры, которые снились ей всего лишь несколько дней назад. После того как она закончила рассказ, Хильдебальд поставил кочергу и положил руки на колени:

– На вашу долю выпало много лишений, сестра Имма. Идите и отдохните под защитой Господа, молясь о душах погибших. Вам будет дан отдых, пока в одном из моих монастырей не найдется место для вас.

Затем он обернулся к Аделинде. Долго, не отрываясь, он смотрел на девушку. Под взглядом архиепископа послушница беспокойно зашевелилась, стоя на коленях. Рука, на которой кольца словно панцирем оковывали пальцы, опустилась и легла на ее щеку:

– Ты пережила ужасные вещи, моя послушница. Слишком ужасные для такого юного создания, как ты. Я позабочусь о том, чтобы свое образование ты смогла закончить здесь, при моем дворе. Я буду лично заботиться о твоей безопасности.

Шепот церковников усилился, он уже шумел, словно волны прибоя. Имма заметила, что рука Хильдебальда не хочет отрываться от щеки Аделинды. Пальцы епископа ухватились за мочку уха молодой женщины.

Имма окаменела.

– Добрый архиепископ! Мы чтим ваши благие намерения, однако я в смятении. Пожалуйста, скажите, вы не хотели бы сообщить нам, что думаете об этих ужасных преступлениях? Разве остальные монастыри не в опасности?

Рука архиепископа оторвалась от лица Аделинды, и он направил свой сморщенный палец на монахиню:

– Сестра Имма, любопытство не приличествует монахине в вашем положении. Разве вы не должны показывать добрый пример вашей послушнице? Идите же, очиститесь и подкрепитесь. Господь нуждается в таких женщинах, как вы. Он откроется вам. Ищите ответ в молитве!

– Нет. – Имма сама удивилась своему мужеству и тому, что она возражает архиепископу. – Мои сестры мертвы. Монастырь – просто пустыня, лежащая в руинах. Почему? Если вы знаете причину таких позорных деяний, прошу вас ради моего душевного спокойствия дать ответ.

Насмешливая улыбка искривила губы архиепископа:

– То, что я знаю, не будет новым для вас. Нападение на Санкт-Альболу было делом рук сарацин. Всего лишь за несколько дней до этого мусульмане напали на монастырь Санкт-Трофим. Да, мы опасаемся дальнейших нападений. Для того чтобы успокоить вас, скажу: завтра же утром я пошлю гонца в Аахен. Император должен узнать о новой опасности, исходящей от сарацин, и он выступит навстречу вам со своим войском. Карл Великий покорит неверных и отомстит за ваших сестер. Не беспокойтесь. Теперь вы удовлетворены?

– Неужели вы не слышите меня? Эти дьяволы не были сарацинами. Это были мужчины из нашей страны, может быть, даже нашей веры. Я видела их очень близко. Одежда их была похожа на ту, которую носят арабы. Но я думаю, что это был маскарад, организованный для нас. Они даже говорили на нашем языке. Перед самым нападением на монастырь там появился торговец реликвиями Гунольд. Я подозреваю, что он ночью открыл ворота убийцам.

– Не сарацины? Ваш разум затуманен. Это неудивительно после того, что вам пришлось пережить. Сестра Имма, я приказываю вам молчать. Не думайте больше об этом и предоставьте действовать тому, кто в этом кое-что понимает.

– И кто же это должен быть?

– Я лично. Я, Хильдебальд, архиепископ Арля, поставленный на этот пост нашим святым отцом Львом Третьим, и апостольский преемник в епископате. С чего это вам взбрело в голову ставить под сомнение мои полномочия? Вы всего лишь монахиня, которую можно заменить любой другой. И к тому же глупая. Разве вам не довольно чести, что я вообще трачу время на вас? Убирайтесь вон, меня ждут срочные дела.

Имма промолчала. Опустив голову, она поднялась на ноги и направилась к двери. Тут вдруг она услышала голос Аделинды и окаменела от страха:

– Вы не верите нам? Вы здесь сидите на своем стуле и ничего другого не знаете, кроме мехов, роскоши и хорошей еды. Сестра Имма смотрела глаза в глаза убийцам. Клянусь Богом, эти мужчины принадлежат к нашему собственному народу.

Щеки Хильдебальда, казалось, обвисли еще сильнее. Он с трудом поднялся со своего стула, обитого кожей. И вдруг в помещении стало тихо.

– Наглая девка! – визг архиепископа был таким громким, что у них даже заболели уши. Но прежде чем он продолжил, Аделинда перебила его. Ужас охватил Имму.

– Мы осмотрели одного из этих людей. Действительно, на нем была одежда сарацина. Но он не был мусульманином. Это было… Это был обман. Из-под его тюрбана выбились светлые волосы. Вы когда-нибудь слышали о светловолосых арабах?

Теперь вмешался один из придворных, худой человечек в роскошной одежде и с поросшей волосами родинкой на щеке:

– Как получилось, что вы смогли так хорошо рассмотреть одного из этих людей? Неужели ваши сестры защищались так храбро, что смогли убить вооруженного до зубов араба?

Имма хотела перебить его, однако Аделинда оказалась проворнее:

– Сестра Имма собственноручно послала в пекло одного из убийц. Сначала она вырвала у него из рук оружие, а затем казнила его же собственным копьем. Древко уже торчало между ребрами, когда я присоединилась к ней.

– Копье торчало между ребрами? – Глаза Хильдебальда вылезли из орбит. – Сестра Имма, послушница говорит правду?

Иммы была встревожена.

– Это была единственная возможность выжить. Они преследовали сестру настоятельницу, и я… – Она ощупала свое надрезанное ухо. – У меня не было времени на размышления.

– Вы совершили кровавое преступление? А теперь, представ предо мной, хотите скрыть это? Это ложь! – теперь Хильдебальд уже орал во всю глотку. – Ложь, грех и измена!

Имма ощутила потребность снова опуститься на колени перед Хильдебальдом. Однако ее ноги окаменели.

Архиепископ судорожно ловил ртом воздух.

– Мне следовало бы изгнать вас из орденской службы. – Он начал взволнованно ходить взад и вперед по помещению.

– Вы уедете. Завтра же утром. В монастыре Анианы есть удаленный приорат в лесу. Там вы снова возьметесь за службу Господню. Теперь вы, как простая монахиня, будете насильственно крестить крестьян-язычников. И если до моих ушей дойдет, что вы распространяете среди сестер слухи о переодетых преступниках, вы предстанете перед судом!

– Да, мой архиепископ. – Голос Иммы больше походил на шепот.

– А послушница еще до наступления темноты должна появиться в моей келье. Вала, позаботься о ней!

Худой мужчина с родинкой на щеке так ревностно закивал головой, словно хотел стряхнуть ее с шеи.

Имма была в смятении.

Твердыми шагами она покинула помещение. Аделинду провели мимо нее. Имма не удостоила ее взглядом. В груди ее бушевал гнев на послушницу – и на архиепископа. Аделинда все испортила. И к тому же она испытала жестокое разочарование относительно настоящей сути служителя церкви. Разве не говорилось, что церковнослужители высокого ранга были мудрецами империи? Однако Хильдебальд был образцом упрямства и глупости.

Она попыталась сосредоточиться. Как-никак речь шла об архиепископе. Однако какое-то неясное подозрение тревожило ее. Что не так с Хильдебальдом? В том, что архиепископ брал себе наложниц, не было ничего необычного. Однако о том, что он выбирал их из числа своих же послушниц, Имма и помыслить не мола. Ну, значит, так Аделинде и надо. Пусть этот старый козел прыгает на ней до тех пор, пока она не станет умолять о том, чтобы снова стать тихой послушницей. Слезы катились по щекам Иммы.

Она без спешки покинула здание, пересекла епископский сад, а затем прошла мимо сторожей через ворота в город. Никто ее не останавливал. Она была всего лишь монахиней, которая вышла из дворца епископа. Она была в помятой одежде, усталая, но это, казалось, никого не смущало.

Имма шла под дождем и, спросив дорогу несколько раз, наконец добралась до своей цели. Квартал, где жили ремесленники Арля, был похож скорее на болото. Повсюду вода из переполненного канала изливалась на дороги. Пешие погружались в грязь, повозки застревали и мешали проехать. Лошади скользили по зыбкой почве и могли в любой момент упасть в болото вместе со своими всадниками. Однако всадники в этой части города бывали редко. Так же редко, как и монахини.

Хихиканье, крики, грубый смех. Имме все здесь было чужим. Из бочек какой-то кожевенной мастерской к серому небу поднималась вонь дубильной жидкости. Загадочные смеси дубильщиков всегда вызывали у нее ужас. Зажав рот и нос рукой, она торопливо проскочила мимо мастерской кожевника.

На некотором расстоянии от дубильной мастерской работала целая семья бондаря. Под мокрым от дождя полотном мужчина маленького роста обрабатывал клепки, на которые женщина и двое мальчиков сажали обручи. Имма глубоко вздохнула и подошла к бондарю.

– Да пребудет с вами Бог, добрый человек. – Она сложила руки, словно в молитве.

Мужчина поднял взгляд от деревянного изделия и с любопытством посмотрел на монахиню:

– И с вами, сестра.

Женщина и дети, казалось, даже не заметили ее присутствия.

– Ужасный день для работы под открытым небом, вы не считаете? – Она смущенно поправила рясу.

Бондарь улыбнулся ей.

– Слишком сыро для монахини, но для честной работы как раз хорошо. Вы хотите что-нибудь заказать?

– Только спросить. Я ищу извозчика, который отвез бы меня на своей повозке в некоторое место.

Улыбка ремесленника погасла.

– Извозчики занимаются своими делами, а мне нужно заниматься своим. Если вы не хотите ничего покупать, то лучше идите дальше.

Имма покраснела.

– Как вы, наверное, заметили, я в этой местности чужая. Если бы вы могли назвать мне хотя бы одно имя, я упомянула бы вас в своих молитвах.

– От этого мы сытыми не будем. – Бондарь пожал плечами, повернулся к ней спиной и стал бить по клепке.

Имма поджала губы и пошла дальше по покрытой грязью тропе.

Не успела она отойти и на десять шагов, как услышала голос позади себя:

– Сестра, подождите!

Имма обернулась. Это была жена бондаря. У нее были полное лицо и двойной подбородок. Обруч и тесло она отложила в сторону и смотрела на Имму печальными глазами.

– Извозчик Людвиг как раз снаряжает свою повозку для длительной поездки. Вы найдете его у горшечника Хартнида. Вот там, позади вас, вы увидите купол его печи.

– Бог воздаст вам, добрая женщина. – Имма одарила жену бондаря улыбкой и пошла в указанном направлении.

И действительно, купол печи горшечника указал ей направление через лабиринт хижин и канав. Довольно быстро она добралась до мастерской горшечника. Остатки неудачно обожженных горшков были втоптаны в землю и образовывали твердый грунт вокруг потрескавшейся печи. Перед хижиной стояла упряжка, запряженная волами и до половины наполненная глиняным товаром. Из сарая как раз вышел какой-то мужчина с горшками и кружками в руках и, пошатываясь, направился к повозке. Он кряхтя поставил товар на повозку и стряхнул с рукавов глиняную пыль, словно муку.

Имма набралась храбрости:

– Вы извозчик Людвиг?

– Так оно и есть, сестра. – Мужчина весело подмигнул Имме. Большая часть лица Людвига заросла темной бородой, из которой торчал внушительных размеров нос в форме луковицы.

– Если ты пришла сюда по поводу спасения моей души, то опоздала лет на двадцать. – Он грубо засмеялся и громко испортил воздух.

Имма с трудом выдавила из себя улыбку:

– Все не так, как вы думаете. От проклятия вас должны спасать другие. Я сама ищу помощи.

Тон ее голоса заставил извозчика согнать с лица улыбку. В его взгляде появилось недоверие.

– Ты? Что может сделать такой, как я, для монахини?

– Я должна отправиться в далекий путь. Слишком далекий для двух старых, непривычных к путешествиям ног. Может быть, у вас еще найдется место на облучке?

– А откуда ты знаешь, что мой путь ведет в твоем направлении? – Извозчик скрестил руки на груди.

– Мне нужно в Аахен.

– Неужели лично к императору? Тогда тебе повезло, монахиня. Мне нужно в Майен, к большим залежам глины. Такую поездку я предпринимаю только один раз в два года. Это далекий путь. Но здешние горшечники с ума сходят по глине из Майена. За нее они платят любую цену. Мой путь вполне может пролегать мимо Аахена.

Сердце Иммы екнуло.

– Тогда я могу рассчитывать на вас?

– Это как посмотреть. – Он щелкнул языком. – Как правило, облучок тоже загружается товарами.

– Вы хотите возмещения? Деньгами я вам служить не могу, зато послужу благословением Божиим, молитвами и благими историями. Кто знает, может, я смогу вам помочь искупить ваши грехи?

И снова извозчик рассмеялся и грубо хлопнул Имму по плечу:

– Спасение души вместо серебра – это плохая сделка. Однако общество в долгом пути я переношу хорошо. Если ты не попытаешься затащить меня в монастырь, то мы можем попробовать поехать вдвоем.

В этот раз улыбка Иммы была искренней. Людвиг приказал ей взобраться на облучок и быстро закончил свои дела с гончаром. Затем он залез к ней на повозку, волы тронулись, и они отправились в путь.

Имма не верила своему счастью. Бог подарил ей благословение: он одобрил ее непослушание. Это могло значить только одно – что она поступает правильно. Сразу же забылись все страдания и трудности. Ее усилия не пропали даром, они того стоили. Когда повозка Людвига выехала из квартала ремесленников, Имме захотелось объехать целый свет.

Однако кучер взял направление на дворец епископа.

– Куда мы едем?

– Тебе, наверное, не терпится уехать отсюда подальше? Неужели ты не заметила, что повозка заполонена лишь наполовину? Мы еще загрузим корзины из гардероба архиепископа. Их мы отвезем в прачечную, тут рядом, в ближайшее село.

У Иммы отнялась речь. Ее якобы спаситель вез ее назад – прямо в пещеру льва.

– Да ты просто язык проглотила! Тебе, наверное, не с руки помогать мне?

Она кивнула. Пусть Людвиг думает что хочет.

– Как хочешь, – проворчал он. – Но за это ты сваришь нам сегодня вечером супчик. Поняла?

Повозка миновала ворота, Имма лишь коротко кивнула сторожам, и они остановились возле покосившегося от ветра сарая стразу же рядом со стойлами. Людвиг спрыгнул с облучка и исчез в бараке. Вскоре он вернулся с мальчиком, прислуживавшим на кухне. Оба несли перед собой по огромной, сплетенной из ивовых ветвей корзине, которые они с трудом взвалили на повозку. Затем они снова исчезли в хижине, чтобы принести остальные корзины.

Имма опустила капюшон поглубже на лицо, желая, чтобы это была шапка-невидимка, о которой пели язычники в своих песнях о героях. А если на улицу вдруг выйдет архиепископ? Или один из его придворных? Ей вспомнился худой человек с родинкой, который показался особенно страшным.

Повозка заполнялась ризами; мужчины делали это с большим рвением, так что повозка начала раскачиваться. При каждом движении Имма испуганно вздрагивала.

Наконец Людвиг вскарабкался на облучок.

– Проклятье! До чего же тяжелое это архиепископское белье! И чего вы, духовники, только не носите на своем теле?