Текст книги "Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945"

Период оккупации Бельгии

В период оккупации Бельгии, последовавший далее, наш полк использовался в различных воздушно-десантных операциях, которые мы осуществляли без ущерба для бельгийского сельского хозяйства в районе севернее города Антверпен. Нам часто выпадала возможность съездить в Роттердам на могилы наших солдат, похороненных рядом с солдатами голландской армии.

В то время я был назначен командиром полка, и мне посчастливилось сохранить под своим началом моих солдат. В должности командира батальона меня заменил призванный из резерва офицер, бывший на десять лет старше меня; я со спокойной душой вручил в его руки это подразделение, которым так дорожил, и никогда об этом не жалел, а мое доверие не было обмануто. Полковник, занимавший должность командира полка до меня, пользовался высочайшим уважением и в качестве награды за свою службу получил под свое начало егерскую дивизию. Впоследствии я старался еще больше развивать в полку дух боевого товарищества.

Наши отношения с мирным бельгийским населением сначала были довольно холодными и отстраненными. Однако, как всегда бывает между молодыми людьми, они постепенно стали менее натянутыми, более дружественными. Полагаю, национализм для простого человека – это нечто искусственное. Во всех европейских странах, по которым прошли наши войска, рядовые солдаты очень быстро устанавливали контакт с людьми из народа, и я глубоко убежден, что, если бы не политика высшего руководства, немецкий солдат не имел бы сегодня отвратительной репутации.

Конечно, когда страна считает, что подверглась агрессии, ее население на войну смотрит как на преступление, а на солдата неприятельской армии – как на врага, как на орудие судьбы, избежать которой невозможно. Однако со временем люди начинают по-разному относиться к отдельным солдатам противника как к индивидам. Само собой разумеется, мои заключения основываются на личных наблюдениях за поведением моих солдат – людей спокойных, несколько медлительных, которые в силу своего серьезного характера никогда ничего не разрушали по простому капризу и всегда проявляли понимание и сочувствие к чужим страданиям. В моем полку я ни разу не накладывал взыскания за неправильное поведение по отношению к гражданскому населению.

Позднее, когда я был командующим в Неттуно, под моим началом оказалась воинская часть, отступавшая с южной оконечности Италии; командир этой части погиб, и командовал ею один офицер, до того живший в других условиях. Несмотря на то что эта воинская часть была прекрасно вооружена, ее нельзя было использовать в серьезных боях, поскольку за время отступления ее солдаты потеряли всякое уважение к себе.

Мы придерживаемся мнения, что строгая дисциплина необходима для сохранения войск и всякое нарушение прав, всякое беззаконие, совершенное армией, в конце концов ударит по ней самой. Успехи, достигнутые в ходе суровой боевой подготовки, поддерживались в основном благодаря запрету солдатам вызывать к себе жен и детей. Это было не в традициях вермахта, даже когда он продолжительное время занимал значительные территории иностранных государств. Приезд семей к солдатам и офицерам оккупационных войск, а также установление гражданской и одновременно военной администрации всегда вызывают среди тех, кого это затрагивает, латентные конфликты, которые могут неблагоприятно повлиять на ситуацию. Естественно, в тот момент война еще не закончилась, и условия были иные; сейчас же войска наших бывших противников оккупируют нашу страну.

Можно отметить, что во все грозные времена человеческие отношения подвергаются суровым испытаниям, расшатывающим фундаментальные основы общества. К этому прибавляется любопытный психологический факт: женщины испытывают большее влечение к победителю, чем к побежденному. Материальная нужда может послужить извинением таких фактов, которые болезненно ранят солдата побежденной страны, поскольку он считает, что честно выполнил свой долг перед родиной, несмотря ни на что. С другой стороны, мы должны находить утешение в надежде на то, что совместное проживание с нежеланными гостями часто может создавать очень продуктивные связи, способствуя зарождению взаимопонимания между народами. Могу сказать, что я всегда чувствовал себя счастливым, когда командиры рот моего полка докладывали мне, что в адрес моих солдат приходили многочисленные письма из мест, где они раньше стояли постоем, поскольку я знал, что дружба, завязавшаяся через границы и часто продолжающаяся годами, помогает смягчать бесплодную ненависть между народами.

Глава 4. В должности командира полка во время вторжения в Россию

Подготовка

Я хочу в нескольких словах напомнить, что весной 1941 года наша дивизия была передислоцирована из Бельгии в район Магдебурга. Вскоре после этого мой полк получил приказ выступать. Это была одна из самых великолепных транспортных операций, которую я когда-либо видел в своей жизни. Весь полк с лошадьми, техникой и снаряжением погрузили на грузовики и отправили через Чехословакию на аэродром Асперн, возле Вены. Оттуда мы должны следовать дальше по воздуху, но тяжелое вооружение пришлось оставить в тылу.

Благодаря превосходной организации транспортная авиационная группа Морджика перенесла нас над Венгрией и Карпатами в Румынию. Словно по мановению волшебной палочки, все вокруг нас переменилось. Когда мы вышли из самолетов у южного склона гор, нас окружал не свежий, прохладный воздух северной весны, а тяжелая, душная атмосфера, наполненная пылью и незнакомыми ароматами. Однако все это лишь ненадолго отвлекло наше внимание. Наше задание было каким-то неопределенным. Пока полк размещался во временных казармах вокруг аэродрома, ежесекундно ожидая приказа продолжать движение, я вылетел в Софию за разъяснениями. Предполагалось наше участие в воздушно-десантной операции в районе Скопье. Однако ничего из этого не вышло, отчасти потому, что зарядил дождь, ливший целыми днями, отчасти потому, что ситуация в Югославии поменялась так быстро, что участие авиадесантного полка не потребовалось. В глубине души я этому радовался, поскольку из разговоров понял, что задание было сложным и даже невыполнимым; действительно, судя по разведданным, полученным позднее, нам предстояло садиться на ограниченной площадке, в центре расположения крупных сил противника, находившегося в состоянии боевой готовности. Солдаты не скрывали своего разочарования. На протяжении нескольких месяцев мы гостили у румын возле центра нефтедобычи – города Плоешти. Прибывшие остальные полки дивизии были размещены дальше. В принципе, задача нашего прибытия в нефтедобывающий район сохранялась. Хотя изначально мы предназначались для атаки с воздуха, нам приходилось действовать в качестве его защитников. Ожидалась высадка советских парашютистов. Потом опасались того, что Россия вступит в югославский конфликт, но скоро стало ясно, что наша задача изменилась, и нам предстоит участие в наступлении на Россию. Румыния проводила мобилизацию медленно, что было связано как с особенностями организации ее вооруженных сил, так и с распоряжениями ее руководства. С румынскими боевыми товарищами у нас установились очень теплые отношения после того, как мы сумели адаптироваться к темпераменту, языку и мышлению этой нации, так сильно отличающейся от нашей. Мы не должны были выглядеть надоедливыми и высокомерными оккупантами, хотя в целом на нас смотрели именно так. Я всегда обращал внимание молодых офицеров на необходимость понимать совершенно другой народ и признавать его достоинства. Мы присутствовали на совещаниях и совершали длинные инспекционные поездки. Эта страна оставалась для нас чужой, хотя солдаты неплохо ладили с местным населением. Также нам приходилось привыкать к расхлябанности в организации румынской армии, имевшей дело с гораздо более примитивным и менее зависимым от техники человеческим материалом, чем наша; армии, в которой в отношениях между офицерами и солдатами было много черт деспотизма. Тем не менее у нас сложилось впечатление, что к нам относятся хорошо.

Политическая ситуация была напряженной. О походе на Россию не было никаких разговоров. Гитлеровская пропаганда не говорила об этом вплоть до самого последнего момента. В результате всего этого в войсках не верили в возможность войны с Россией. Среди рядовых и офицеров об этом велись оживленные дискуссии: война на Западе не была закончена, и, пока Англия не побеждена, вероятность любого развития событий там, на Западе, сохранялась. Победа в Югославии и Греции, дерзкая Критская десантная операция, без сомнения, укрепили уверенность армии в своих силах, но Россия была совершенно другим противником. Атаковать ее означало снова начать войну на два фронта, что однажды уже привело нас к катастрофе. Эта историческая аналогия сразу приходила нам на память. Многие из нас знали, что отношения с Россией, хотя и не дружеские, были вполне нормальными, что между нами велась крупная торговля и ничто не предвещало изменений. В общем, настроение перед началом наступления было далеко не радостным. Следует отметить, насколько точка зрения узкого круга, в котором мы вращались, которая была и нашей тоже, совпадало с настроениями командования вермахта. Впоследствии мы узнали, как энергично фельдмаршалы и генералы сопротивлялись воле Гитлера; их мнение, основывавшееся на знании наших собственных возможностей и возможностей противника, полностью совпадали с мнением рядовых солдат – выходцев из простого народа. Лозунги, требовавшие «завоевания жизненного пространства для германской нации», не оказывали абсолютно никакого воздействия при сравнении их с реальными угрозами будущей войны.

Естественно, настроения изменились бы, если бы русская армия первой атаковала нас. Стали появляться инструкции со сведениями о состоянии Красной армии. Дававшиеся в них советы были неопределенными и непригодными к использованию. Относительно возможности русского наступления хранилось полное молчание. В основном речь шла о снаряжении и вооружении русских. С того момента, когда русские войска встретились с нашими на демаркационной линии в Польше и с трудом одержали победу над Финляндией, у нас превалировало мнение, распространившееся сверху донизу, что они плохо вооружены, что их командиры, в сравнении с нашими, примитивны, что в их стране непрерывно продолжается большевистский террор, а если он прекратится, режим немедленно рухнет; но, хотя такое мнение доминировало, никто лично не считал, что этими слабостями следует воспользоваться для начала превентивной войны. Напротив, значение русского нейтралитета, который помог нам одержать победу на Западе, было слишком велико, и мало кто думал, что Гитлер решится нарушить его.

Однако события пошли по фатальному пути. Однажды в наше расположение были доставлены лошади и машины; специальное снаряжение для посадочного десанта, розданное по подразделениям, было сдано, и в дальнейшем мы его больше никогда не видели. Наша дивизия опять стала обыкновенной пехотной. Но все это произошло уже на новом месте.

В первой половине июня 1941 года мой полк был направлен на усиление румынской 1-й дивизии в район города Сучава, напротив Буковины[29]29
  Район города Сучава – тоже Буковина, только южная. Автор имеет в виду северную часть Буковины, которую Румыния была вынуждена передать Советскому Союзу (как и Бессарабию) после советского ультиматума от 26 июня 1940 г. Обе эти области румыны захватили в 1918 г. До этого Буковина принадлежала Австро-Венгрии, еще раньше (в XVI–XVIII вв.) Турции, до этого (с конца XIV в.) Польше, в XIV – второй половине XIII в. Молдавскому государству (которое подпало под власть Польши) и Венгрии. Но изначально Буковина была русской – в XII–XIII вв. входила в состав Галицко-Волынского княжества, а в X–XI вв. в состав Киевской Руси. Поэтому Северная Буковина, населенная преимущественно украинцами, была присоединена к Украинской ССР в составе СССР – после того, как румыны отдали эту территорию, так сказать, «по-хорошему» (как и Бессарабию, освобожденную русскими от турок по договору 1812 г. и вошедшую в состав Российской империи), и 28 июня 1940 г. сюда вошли советские войска. (Примеч. ред.)


[Закрыть], на северо-восточной границе. Сотрудничество с румынскими друзьями было доверительным и обычно довольно приятным. Они жадно хотели учиться, и любое наставление, данное им в тактичной форме, вызывало у них интерес. Мы им говорили: «Мы бы сделали это таким или таким образом. Разумеется, можно сделать иначе, но мы по собственному опыту знаем, что так будет лучше». Своими полномочиями при командире румынской дивизии я никогда не пользовался, а предпочитал действовать убеждением и даже просьбами, вследствие чего добился великолепных результатов. Из разговоров нам стало известно, что, хотя румынская армия была отмобилизована много месяцев назад, никто не догадывался о том, что страна находится на грани крайне тяжелой войны. По широко распространенному мнению, Румыния намеревалась прекратить свое участие в войне, едва вернет себе Бессарабию (которую Румыния оккупировала с 1918 по 1940 год). Считалось, что такое половинчатое решение, полностью отвечающее румынским интересам, в тот момент было еще возможно.

Примерно 15 июня меня вызвали к командиру дивизии. Генерал отдал мне устный приказ о наступлении на Россию и даже, если мне не изменяет память, назвал дату начала войны. Фронт на северном направлении оставлялся полностью под ответственность союзных нам румын, а наша дивизия готовилась выдвигаться вперед.

Приказ о скором начале войны против России был доведен до сведения офицеров, собранных в школе Сучавы. Когда нам его зачитали, я спокойно выразил свое глубокое несогласие с этим новым прожектом Гитлера; но, как легко понять, мне, командиру полка, то есть человеку, несущему ответственность за воинскую часть, приходилось подбирать слова, соответствующие ситуации. Я высказался приблизительно так: «Господа, я знаю, что могу полностью рассчитывать на вас, и ожидаю, что вы поможете мне наилучшим образом исполнить наш солдатский долг». Я не стал скрывать свои политические взгляды, а в заключение обратил их внимание на то, что все наши сегодняшние разговоры должны оставаться в полнейшей тайне. Тогда у нас был великолепный офицерский состав, готовый к выполнению самых серьезных задач, так что мои размышления никогда не распространились за пределы круга присутствующих.

В том, что касается боевого духа, подготовки и настроения офицеров, полк находился в самой лучшей форме, какую только можно себе представить. У нас за спиной после описанных боевых действий было время напряженной боевой учебы в Бельгии, затем в районе Магдебурга и, наконец, в Румынии. Мы прошли подготовку в качестве авиадесантной части, научились тактике ведения боя без связи с соседями, автономно, в условиях, требующих свободы маневра и быстроты принятия решений; благодаря этому весь полк, до последнего человека, приобрел уверенность в себе и чувство превосходства над противником. Пропаганда, которая тогда постоянно вещала о плохом состоянии русской армии, в нашем полку была излишней, поскольку мы были убеждены в том, что в любом случае сможем выполнить поставленную перед нами задачу. В ходе Русской кампании, которая для нас продолжалась почти год, в полку были первоклассные командиры батальонов, рот и взводов, унтер-офицеры и рядовые, которые действовали выше всяких похвал, и, несмотря на тяжелые потери, дух боевого товарищества сохранялся во всех подразделениях с такой силой, что сплоченность полка нисколько не уменьшилась, более того, первоначальный боевой дух, живший в нем, сохранялся в течение всего этого времени и среди тех, кто пришел в него в качестве пополнения. Разумеется, были кризисные ситуации, например, в вечер, когда мы форсировали Днепр, или в период крайне тяжелых боев на Крымском полуострове, или во время двух штурмов Севастополя, но эти трудности всегда преодолевались. Расставаясь с полком в восточной части Крыма, после прощальной речи я пожимал руки всем солдатам, и был искренне убежден, что мой преемник получит инструмент, равноценный по своей надежности и по тому духу товарищества, который сопутствовал нам в начале войны, когда я пересекал Прут. Никогда в дальнейшем я не испытывал уверенности в столь полном единении с солдатами, которыми командовал.

С самого начала я задумал создать сильный кадровый резерв, но в осуществлении этой вполне разумной меры столкнулся с некоторыми трудностями. Офицеры и унтер-офицеры, которых я определял в кадровый резерв, чувствовали себя чуть ли не разжалованными, и организовать этот самый резерв было делом крайне трудным. Вскоре после начала кампании я устроил в тылу школу младших командиров, которая постепенно достигла численности роты; она следовала за полком. Данное новшество оказалось удачным. Вплоть до взятия Севастополя полк не страдал от нехватки компетентных командиров отделений и взводов. Солдаты и унтер-офицеры, нуждавшиеся в отдыхе, могли, благодаря этой системе, меняться, при этом оставаясь рядом с полком; так удавалось справляться с усталостью бойцов. Я был прав, когда не закрыл данный центр подготовки даже в кризисной ситуации. Когда потери увеличились и, вследствие этого, возросли заботы и ответственность младших командиров, я еще больше развил свой проект. В каждом отделении выбирались двое лучших солдат, передававшиеся безупречным офицерам, которые готовили их к исполнению командирских обязанностей. В случае гибели командира отделения они могли немедленно заменить его. Мы всегда старались следить за тем, чтобы боевой дух и привычка к пребыванию в боевой обстановке не пострадали. Учебный центр должен был постоянно поддерживать связь с боевыми подразделениями. Для этого полк обзавелся своей собственной группой грузовиков, поскольку учебный центр не должен был терять время на совершение маршей, а следовать за полком и иметь с ним постоянную и быструю связь.

Пополнения, получаемые полком вначале, были великолепны. Полк поддерживал хорошие служебные отношения с начальником сборного центра, куда направлялось пополнение перед его распределением по различным воинским частям. Кроме того, он старался возвращать своих раненых, которые, после лечения в госпиталях, оказывались в ротах для выздоравливающих на сборных пунктах. Инспекцией по резервам было установлено, что к нам на пополнение идут главным образом уроженцы Северо-Западной Германии, что способствовало однородности личного состава. Даже после летнего штурма Севастополя более 60 % в полку составляли уроженцы северо-запада, и к концу войны он сохранил исключительную однородность. Во время Русской кампании она была столь значительной, что можно без особых преувеличений сказать, это был фризско-ольденбургский полк. Конечно, в этом были и свои неудобства, которые не следовало сбрасывать со счетов. Когда воинская часть, набранная из земляков, несет большие потери, это вызывает на их малой родине сильную тревогу, распространяются слухи, а новости от приехавших на побывку раненых показывают ситуацию в части хуже, чем она есть в действительности. По этой причине пришлось отказаться от комплектования частей уроженцами одной местности.

Полк старался пополнять свои офицерские и унтер-офицерские кадры и воспитывать их. Хотя на замену выбывшим приходили прекрасные командиры, скоро их стало недостаточно для заполнения вакансий. Однако не было ни одного случая, чтобы в полк был принят офицер, недостойный носить свое звание. Конечно, между командирами существовала разница, но все они заботились о доверенных им людях. Дисциплина среди солдат была прекрасной и образцовой при любых обстоятельствах, мне известно всего два случая наказания рядовых, виновных в нарушении дисциплины за время Русской кампании, и то это были не нарушения, допущенные в бою, а просто непреднамеренные легкомысленные поступки, совершенные в тылу людьми, отправленными туда в служебную командировку. Я особенно настаиваю на том, что в течение года, проведенного в России, у меня не было никаких оснований осуждать моих солдат за их поведение в отношении мирных граждан. Наоборот, мне известно, что в трудных ситуациях они приходили на помощь населению, предоставляли наших лошадей для уборки урожая летом и осенью или при посевной весной, как уже делали в Бельгии, возле Магдебурга и в Богемии (Чехии). Действительно, уроженец Нижней Саксонии – человек спокойный, не склонный к эксцессам. Темперамент моих людей совпадал с моим желанием, насколько это возможно, щадить мирное население страны, в которой нам приходилось воевать.

Путь вперед

Полк, будучи в резерве дивизии, был передислоцирован к Бессарабии, которую румыны незадолго до того вернули России. Это живописная, цветущая территория, с неровным рельефом местности, покрытая холмами, которые активно и аккуратно обрабатывались. Продвижение вперед затруднялось едва ли не ежедневными проливными дождями, сделавшими совершенно непроходимыми и без того плохие дороги и превратившими в болота обширные равнины. 4 июля 1941 года полк дал свой первый бой против советских танковых частей, ударивших по открытому флангу дивизии. Наши 37-мм противотанковые орудия оказались слишком слабыми. Советские танки явно предприняли отвлекающую атаку, поскольку за ними не следовала ни одна пехотная часть, чтобы, в случае успеха, войти в прорыв. 3-й батальон, подвергшийся самой мощной атаке, сумел устранить опасность. В этом бою мы потеряли одного из наиболее уважаемых наших командиров рот, который первым из унтер-офицеров получил Железный крест за Роттердам. Трудности, с которыми мы столкнулись в начале кампании, были преодолены, а затем изучены в ходе конференций.

После бесконечных изнурительных маршей и ежедневных боев мы вышли к Днестру, берег которого был сильно укреплен противником. При форсировании реки мы впервые смогли проверить под огнем стойкость наших подразделений, степень взаимодействия различных родов войск, синхронизацию между огнем и маневром, несравненную работу наших саперов. Артиллерия, поддерживаемая нашими замечательными наблюдателями, так отличилась точностью ведения огня, что нам не было оказано сколько-нибудь серьезного сопротивления. Форсирование реки и овладение высотами за ней произошли молниеносно. Разведывательные группы, высланные вперед, отправились дальше, дело обошлось почти без потерь. В любом случае противник предполагал боями лишь сдерживать наше продвижение. Пресловутая «линия Сталина» оказалась лишь цепью полевых укреплений с довольно слабыми звеньями, в которой чередовались доты с пулеметным и артиллерийским вооружением, предназначенные, судя по их типу, для защиты границы от румын. Слабой стороной этой оборонительной линии была ее малая глубина.

В дальнейшем сопротивление русских усиливалось день ото дня, противник с боями отходил в восточном направлении. С военной точки зрения отступление проходило безупречно. Мы не находили ни раненых, ни убитых, ни брошенного снаряжения, ни оружия, ни техники. При этом противник постоянно вступал в оборонительные бои, вынуждая наши колонны перестраиваться в боевые порядки. 22-я дивизия под командованием генерала графа фон Шпонека тогда входила в состав 11-го, позднее 30-го армейского корпуса, которым в то время командовал генерал барон фон Зальмут. Я с большой теплотой вспоминаю обоих этих командиров, ставших жертвами жестокой судьбы[30]30
  После 20 июля 1944 г. генерал-лейтенант граф фон Шпонек был по приказу Гиммлера без суда и следствия расстрелян в Гремерсхайме. Генерал-полковник фрайхер фон Зальмут был приговорен трибуналом союзников к 20 годам тюремного заключения. Из этого срока Зальмут отсидел 5 лет и вышел на свободу. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Местность, сначала изобиловавшая холмами, склоны которых были возделаны или поросли лесами разных пород деревьев, постепенно выравнивалась к востоку, леса становились все более редкими, а за Южным Бугом мы вошли в совершенно безлесный район, выглядевший как степь и до самого горизонта занятый полями зерновых и подсолнечника. Только ряды кустарников и рощицы чахлых акаций окружали крестьянские хижины. Русская армия оставила на Украине колхозы и поля в полном порядке. На деревенских прудах остались стаи гусей и уток, в колхозных свинарниках стояли свиньи, на лугах пасся многочисленный скот. Однако почти все лошади были уведены. В деревнях мы встречали только женщин и детей. В ближайшем будущем большой заботой становился сбор урожая и обеспечение населения продовольствием. Офицеры, имевшие сельскохозяйственное образование, прямо в разгар наступления организовали срочную уборку урожая. Это обрадовало население, но у армии тоже имелись потребности. Короче, у нас сложилось твердое убеждение, что русское правительство давно уже использовало все ресурсы этой богатой страны исключительно для проведения индустриализации, с помощью которой производило вооружения. Для солдата, привыкшего к войне на Западе, было очевидным непонятное противоречие, существовавшее между богатствами страны, с одной стороны, и крайней нищетой жилищ и всего быта ее жителей.

Так мы преодолели 600 километров[31]31
  По дорогам, по прямой от границы до района Каховки, куда вышли солдаты автора, около 400 км. (Примеч. ред.)


[Закрыть] до Днепра, к которому подошли через два месяца. В это время мы встречали наших румынских боевых товарищей; затем нас обогнала венгерская легкая дивизия; потом на Южном Буге мы повстречали итальянскую моторизованную дивизию, солдаты и офицеры которой шли на войну радостно, почти играючи. Тогда мы узнали приказ маршала Буденного, командовавшего войсками противника. Составлен он был приблизительно в таких выражениях: «Битва, которая решит, победим мы или проиграем, будет дана на Днепре; ни одна воинская часть не должна отходить за эту реку». Но поскольку наши войска продолжали атаковать энергично и крупными силами, противник, находившийся в неблагоприятном положении, продолжал отступать все дальше и дальше. С непрерывными боями мы дошли до города Ананьев, потом двинулись в направлении Вознесенска на Южном Буге. Приходилось сталкиваться с разными ситуациями, в которых стало практически правилом продвигаться вперед без связи, без глубокой разведки, без прикрытия с флангов, а иногда и в отрыве от полка. На высотах и в населенных пунктах приходилось вступать в частые и тяжелые бои. Использовались все вспомогательные огневые средства, имевшиеся у пехоты. Каждый полк старался как можно эффективнее применять приданные ему небольшие подразделения легкой артиллерии; однако, вплоть до Днепра, мы совершенно не видели поддерживавших нас немецких танков, штурмовых орудий и средств ПВО. Только на Южном Буге мы увидели, что у нас есть авиация, – мы проходили мимо полевого аэродрома. Пехотинец, поддерживаемый артиллерией, все сделал сам. Стараясь продвинуться как можно дальше на восток, он шел, спокойный, скромный, уверенно, не ропща. Наши ряды из-за ежедневных потерь редели, пройденный путь был отмечен бесчисленными кладбищами, на которых мы хоронили своих павших. Каким страшным уже тогда нам представлялся жуткий и неудачный исход той войны. Зачем мы шли, зачем все глубже и глубже входили в эту страну с ее бесконечными просторами? На Западе мы оставили непобежденным противника, до которого не могли добраться, хотя от наших позиций до его территории было всего несколько десятков километров[32]32
  Наименьшая ширина пролива Па-де-Кале между английским Дувром и французским Кале 29 км. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Здесь мы сражались с противником, который, несмотря на то что постоянно отступал, не отдал нам просто так ни одной пяди своей земли, а просто заманивал нас в глубь своих степей.

В районе Вознесенска, после долгих маршей душными летними ночами по пыльным дорогам, после невероятной силы дождей, когда мы месили непролазную грязь, полк впервые получил шесть дней отдыха. Надо было привести в порядок обувь, форму, снаряжение; терпеливый солдат, прошедший длинный путь, чувствовал потребность отдохнуть, прийти в себя, написать письма домой, подлечиться и получил возможность это сделать. Автомашины, оружие, лошади тоже нуждались в тщательном осмотре. Кони, акклиматизировавшись и привыкнув к новому фуражу, держались хорошо, и даже их подковы выдержали доставшиеся им испытания. В чудесных садах на берегу Южного Буга, отдыхая на солнышке, купаясь, занимаясь спортом и развлекаясь вечером, солдаты пребывали в отличном настроении. Офицерский состав собрался впервые после выступления из Румынии. Мы обсуждали бывшие с нами в походе случаи, рассказывали о своих приключениях, вспоминали павших товарищей. После этого наступления мы смогли сделать вывод, что не ошиблись в наших солдатах. Уроженец равнин северо-западной части Германии по своему характеру не воинственен, не предприимчив и не отличается сильными страстями. У этого белокурого великана, в сравнении с другими типажами, несколько медленная кровь. Он дерется по другим мотивам, а его характер отличается иными чертами: верностью, упорством, уверенностью, рассудительностью. Было признано, что формы боя, отработанные за годы боевой учебы и применявшиеся нами в предыдущих операциях, можно адаптировать к операциям на обширных открытых пространствах. Средством огневой поддержки являлся легкий пулемет – надежное оружие, если правильно его использовать. Одиночный стрелок мог положиться на свое оружие. Грозным оружием был тяжелый миномет. Доставка боеприпасов осуществлялась без особых затруднений; я не припоминаю ни одного боя, когда мы ощущали острую нехватку боеприпасов. В действующей армии интендантская служба, отвечавшая за снабжение боеприпасами и обмундированием, работала, как всегда, превосходно; точно так же работал механизм снабжения войск продовольствием. Солдат, смотревший на эти вещи как на само собой разумеющееся, чувствовал, что командованием предпринимаются все меры, чтобы облегчить его нечеловеческие страдания. Он охотно признавал, что для него делается все возможное. Уже на второй день отдыха в полк привезли звуковой фильм. С артиллерией все обстояло наилучшим образом; прикомандированные к нам наблюдатели (корректировщики артогня), от внимательности которых зависел успех дела, были первоклассными. Санитарная служба, эвакуация раненых с поля боя и их доставка на перевязочные пункты и в полевые госпитали также работали так хорошо, как им позволяли имеющиеся средства. Конечно, у нас было слишком мало автомобилей, санитарная рота дивизии оставалась на конной тяге и, следовательно, была недостаточно мобильной. На поле боя для эвакуации раненых стали использоваться телеги, запряженные русскими лошадьми. Нам бы хотелось, чтобы их было больше и чтобы раненых как можно скорее доставляли в военные госпитали, где были большие возможности для правильного лечения. Наши врачи и санитары нередко с самым простым оборудованием добивались лучшего результата, чем можно было от них требовать. Все это знал и ценил солдат, который, бледный и молчаливый, лежал на носилках.

Эти дни отдыха слишком напоминали нам начало войны, когда нас уверяли, что Русская кампания будет завершена за шесть – восемь недель. А мы за эти два последних месяца прошли пешком 660 километров, то есть в среднем по 10 километров в день. Когда подумаешь, что почти каждый день нам приходилось вести бои и иногда по нескольку дней держать оборону, прежде чем возобновить наступление, только тогда осознаёшь всю степень выносливости нашего солдата. Я часто спрашивал себя, не получится ли так, что эта война, начавшаяся на нашем участке в точности так, как 129 лет назад начался поход Наполеона, завершится так же, как та. Организованное отступление русских могло продолжаться и дальше, поскольку наши мобильные соединения не нарушали его ход ударами во фланг противнику или заходами ему в тыл. Такой ход наступления приводил к большим потерям с нашей стороны, ибо противник, прежде чем мы его настигали, успевал воспользоваться передышкой, чтобы закрепиться на новых позициях и усилить их.