Текст книги "Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945"
Автор книги: Дитрих фон Хольтиц
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Высадка с воздуха в Роттердаме
Чем более близкой казалась война на Западе, тем больше мы множили свои старания подготовить наших солдат к исполнению ими их опасной боевой задачи. Мы готовили их к отражению удара штурмовых частей противника, которые в случае нашей высадки с воздуха немедленно контратаковали бы нас. Мы придумывали средства защиты своего плацдарма и возможности быстрого сооружения надежных оборонительных позиций. Главным препятствием под огнем противника, думали мы, будет гул двигателей наших самолетов. Поэтому мы учили своих людей максимально быстро отдаляться от самолетов, поскольку этот шум должен был мешать засечь места, откуда вел огонь противник. У парашютиста ситуация совсем другая. Он приземляется на парашюте вне пределов аэродрома и назначенной ему цели и находит себе естественные укрытия в канавах, за холмами и другими неровностями рельефа. Состоящий же в авиадесантном подразделении или части пехотинец, наоборот, вынужден вести бой на открытой местности, то есть не имея никаких укрытий; поэтому уйти из-под неприятельского огня он может лишь быстрой и решительной атакой на выявленные вражеские позиции.
Наконец нам сообщили план Голландской операции. Постоянное напряжение, в котором мы жили, стало невыносимым. Мы не были безудержно воинственны, но, поскольку война казалась нам неизбежной, мы предпочитали покончить с этим состоянием ожидания и с бесконечными отсрочками ее начала. Мысль о войне против маленькой нейтральной Голландии была нам неприятна. Против своего желания, испытывая стыд и глухое раздражение, но не имея возможности ничего изменить, мы выполняли приказ, видя в этом свой солдатский долг.
Накануне начала наступления у меня состоялся с командиром батальона одного парашютно-десантного полка разговор, который я хотел бы привести здесь, поскольку он очень ярко характеризует душевный настрой большинства молодых офицеров. Обговорив последние технические детали совместной операции, я задал ему такой вопрос: «Ну что, дружище, вы с радостью идете на это?» Он: «Да, я делаю это по глубокому убеждению». Я: «А вас не смущает, что нашей целью является маленькая нейтральная страна?» Он: «Что вы хотите? Она занимает важное для безопасности нашей родины положение». И прежде чем я сказал ему что-либо еще, он добавил: «Если бы я не знал, что мы подчиняемся фюреру, который не является захватчиком, все, возможно, было бы иначе, но я не просто убежден в этом, для меня здесь это очевидно!» Я: «Мой юный друг, как я завидую вашей вере, которую хотел бы с вами разделить». Он снова попытался убедить меня, но я хлопнул его по плечу и, хоть и с тяжестью на сердце, но с улыбкой, сказал: «Остановимся сегодня на этом, приятель, а завтра свидимся в Ваалхавене». Так и вышло.
В ночь перед вылетом я собрал всех офицеров и унтер-офицеров батальона у большого ящика с песком, в котором был устроен макет порта Ваалхавен, выполненный с максимальной точностью, какую только позволяли данные аэрофотосъемки; у нас перед глазами были дорога, пересекающая Роттердам, два моста через новое устье Мааса, северные подступы к городу и передовые укрепления. Мы снова обдумывали предстоящую высадку; тщательно прорабатывали каждый этап боя, каждую возможность контратаки противника. Вся операция была вновь продумана самым тщательным образом, будущие действия обсуждены во всех деталях, и каждый командир был готов к выполнению поставленной перед его подразделением задачи.
Тем временем 9-я рота 16-го пехотного полка была направлена в район Ольденбурга и получила приказ вылететь на гидросамолете с озера Цвишенанер-Мер, чтобы высадиться на широте северного рукава нового русла Мааса, под большим мостом, который мы должны удерживать и помешать его взрыву. Рота была погружена на маленькие гидросамолеты, очень тихоходные, устаревшей модели, что значительно увеличивало рискованность высадки. Этот приказ показался мне почти невыполнимым: как рота в 120 человек (большего количества людей перебросить было невозможно) могла, выйдя из реки под мостом, овладеть им, выбить вооруженного пулеметами противника и удержаться до нашего прибытия?
Когда командовавший ротой младший лейтенант попрощался со мной, я понял, что даже сложное задание является огромной честью. Счастливый, гордый и верящий в себя, он улетел. Один из его солдат, которого из-за нехватки мест и ограниченной грузоподъемности самолета не взяли в рейс, ночью тайком проскользнул в одно из воздушных судов и спрятался под снаряжением, чтобы все-таки принять участие в операции.
На авиадесантные войска возлагались различные боевые задачи. Самые важные заключались в том, чтобы ударить по противнику с тыла и тем самым отрезать ему путь к отступлению, осуществить прорыв и удерживать свободный коридор для наших войск, быстро захватить укреп-район на берегу реки, нарушить снабжение и связь противника и, наконец, парализовать его командный центр и другие важные для продолжения войны объекты.
Поставленные, вместе с двумя парашютными полками, под командование генерал-лейтенанта Штудента, командира 7-й воздушно-десантной дивизии, мы получили приказ обеспечить германской армии форсирование крупных рек Ваал и Маас и захватить мосты, стоящие вплоть до самого моря, не допустив их взрыва. В это же время командир нашей 22-й дивизии генерал граф фон Шпонек, с двумя элитными полками, 47-м и 65-м, вылетел в направлении Делфта и Лейдена с задачей как можно скорее вывести Голландию из числа наших противников. Планировалась комбинированная операция: в то время, когда авангарду армии предстояло действовать по обстановке, 7-я воздушно-десантная дивизия, усиленная парашютистами и нашим авиадесантным полком, должна была занять наиболее важные в тактическом отношении позиции; когда они будут очищены от противника, в тылу мощных оборонительных позиций голландцев высадится 22-я дивизия, возьмет их штурмом и проделает брешь в неприятельской обороне. Этот вариант был возможен только при условии господства германской авиации над районом предполагаемой высадки, а этого можно было достичь, парализовав над Ваалхавеном и в других местах деятельность готового дать отпор противника.
Когда 10 мая 1940 года германская армия на западе перешла в наступление на Францию, Бельгию и Голландию, когда рано утром мы заняли места в своих самолетах, никто из нас не думал, что война может быть проиграна. Через два часа мы приземлились в роттердамском аэропорту Ваалхавен, чтобы открыть основным силам наших войск важные Дордрехтскую и Роттердамскую переправы (с важнейшими железнодорожными и автодорожными мостами) в самом сердце «Крепости Голландия»[28]28
«Крепость Голландия» была укрепленным районом, ограниченным с востока укрепленной «линией Греббе», а с юга – оборонительными сооружениями от реки Ваал до Роттердама.
[Закрыть].
Первым вылетел младший лейтенант Швиберт со своим элитным подразделением, составлявшим авангард нашего полка. Через несколько минут настала очередь первого батальона. Было приказано подняться на высоту 3000 метров. В ледяном холоде мы поднялись на 3000, 3500 и 4000 метров. В назначенное время мы достигли заданного участка голландской границы. Незадолго до этого мне показалось, что наша основная группа не в полном комплекте. Поэтому я отдал приказ проверить, все ли самолеты следуют за нашим. Оказалось, мы одни! Я приказал сбросить скорость. Ее уменьшили с 210 км/ч до 150 км/ч и соответственно потеряли высоту. Скоро нас догнала транспортная группа нашего батальона и в дальнейшем оставалась в заданном секторе. Поскольку мы летели на 800 метров ниже, чем было предписано, то тем самым избежали перемешивания с бесчисленными эскадрильями, которые одновременно с нами и на той же высоте летели в направлении Голландии на том же участке.
Густой туман, схожесть силуэтов самолетов, одинаковая высота – все это объясняло царившее в частях и соединениях замешательство, но создало множество трудностей при восстановлении порядка; несколько аварий при посадке внутри «Крепости Голландия» также могут быть объяснены этим набором факторов.
При подобного рода операциях необходимо обеспечить на продолжительное время господство в воздухе, подавив как ПВО, так и авиацию противника, однако, когда боевые части, действующие совместно с авиацией, перемешиваются до такой степени, возникает опасность невыполнения поставленной задачи.
Как бы то ни было, мы прибыли компактной группой, не потеряв ни одного самолета с его грузом. На голландской границе нас встретил огонь ПВО. Наши быстроходные истребители окружили тяжело груженные Ю-52, потом мы подлетели к Роттердаму и увидели аэропорт. Самолеты резко пошли на посадку, земля понеслась нам навстречу со все возрастающей скоростью. От быстрого снижения кровь прилила к голове. Все взгляды были устремлены на аэропорт. Бомбардировщики сделали свою работу. Ангары горели, взрывы выбрасывали вверх яркие всполохи, с неба спускались парашютисты. Неприятеля, казалось, не было на месте. Теперь мы пожинали плоды напряженной работы, выполненной с железной дисциплиной. Все шло в соответствии с планом. Шум боя был ужасным. Рев двигателей, разрывы боеприпасов в ангарах, тяжелые хлопки минометов, треск пулеметов, чьи очереди били по корпусам самолетов, стоны раненых. Оседали сраженные пилоты, несколько самолетов горели, другие продолжали лететь с крыльями, в клочья разорванными снарядами зениток. Мы пошли в атаку. Никакой растерянности, все вон из самолетов! Атаковали по плану, поддерживаемые сзади пулеметным огнем самолетов, в то время как парашютисты, приземлившиеся вне места боя, вели атаку с внешней стороны. Что же удивительного в том, что противник не сумел устоять перед бомбардировкой, за которой сразу же последовала атака солдат, выскочивших из охваченных огнем самолетов, чьи пулеметы продолжали стрелять? Едва я прибыл на место, ко мне обратился раненый офицер-летчик; он укрылся в воронке, принял участие в наземном бою и засвидетельствовал высокий боевой дух наших людей. Он был очень горд тем, что мог доложить это их командиру! Выполнив первую боевую задачу, передовое подразделение Швиберта продолжило путь в направлении Роттердама, к мостам.
Аэропорт Ваалхавен являл нам зрелище жуткого разрушения. Голландский командир, отвечавший за резервы для контратаки, принял неудачное решение: чтобы укрыть свой батальон от непогоды, он разместил его весь в ангарах. При атаке с воздуха батальон понес такие потери, что оказался не в состоянии выполнить возложенную на него задачу. Вместе с остальными войсками он смог вступить в бой только на подступах к городу. В сильной спешке, ведя тяжелые бои и неся большие потери, мы сумели соединиться с нашими товарищами из 11-й роты Шрадера, которая как раз в это время высадилась с гидросамолетов, и вместе с ней проложили себе путь в направлении северного плацдарма. В ходе коротких разведрейдов имели место небольшие перестрелки, затем начался настоящий бой, и мы ощутили на себе ответ храброго и решительного противника. Следующие часы были отмечены крайним напряжением, требовавшим стальных нервов. Нас обстреливали голландские канонерки. Бронеавтомобили, явно имевшие приказ подорвать мост, попытались выйти к нему с севера. Пехотные части и отряды морской пехоты соединились, чтобы защитить священную землю родины («det helige Vaderland»). Другие наши батальоны, которые тем временем приземлились на аэродроме Ваалхавен, атакованном между тем британской авиацией, оказали нам помощь. Они вышли в назначенный им оперативный сектор шириной 13 километров и глубиной 25 километров с окружностью около 80 километров. Сосредоточение сил, связь, глубокая оборона – прежде эти факторы имели ценность. Теперь же мы держали оборону мелкими рассредоточенными группами, каждой из которых достался участок фронта, для удержания которого в обычных условиях требовалось не менее полка. Мы, находившиеся впереди, возле передовых позиций противника, были счастливы, когда наконец услышали выстрелы двух пехотных орудий и батареи горной артиллерии, предоставленных в наше распоряжение. Как только позволили погода и общая ситуация, прибыли группы германской авиации.
Так развивался наш бой в неприятельском тылу, когда ко мне поступило сообщение, не предвещавшее ничего хорошего. В нем говорилось о том, что высадка в «Крепость Голландия» севернее Роттердама прошла с меньшим успехом, и нам не следует ждать оттуда никакой помощи. При этом нам приходилось признать, что с каждым часом голландское командование все яснее осознавало ценность моста, открывавшего путь нашим танковым частям, готовым к атаке, и мы могли быть уверены, что оно использует все имеющиеся в его распоряжении силы для защиты входа в крепость. Сообщения от отстающей дивизии главных сил, замедление продвижения танковой колонны также не радовали. Тенденция оценивать ситуацию без особого оптимизма даже побудила меня заявить, что я готов в одиночку держаться на позиции еще дней десять.
Я был уверен: танки подойдут, связь с главными силами восстановится. Поэтому ни слова не сказал об этом разговоре моим подчиненным.
Мой штаб был выведен из строя, мой юный адъютант, очень толковый молодой человек, смертельно ранен; парализованный, он лежал в одном голландском госпитале, и, когда через несколько дней этот чудесный юноша умирал, он в предсмертном бреду в последний раз приподнялся со словами: «Задание выполнено!»
Постепенно к нам подходили новые войска, занимавшие важные позиции в нашем секторе. Я получил приказ оставить северный плацдарм, удерживавшийся моей 11-й ротой, несколькими саперами и небольшой группой солдат 3-го парашютно-десантного полка. Я был вынужден отказаться выполнить его, поскольку считал невозможным оставить территорию, занятую ценой таких больших жертв и имеющую такое большое значение, пока мы удерживали этот плацдарм в своих руках, то оставляли открытой дверь для наших танковых соединений, способных принудить голландское командование капитулировать. Так что я не мог выполнить этот приказ: ставка была слишком велика. Если бы мост оказался взорванным, пришлось бы искать другой способ форсировать реку, и за прорыв фронта мы бы заплатили огромными потерями. Это не должно было случиться; когда приказ был повторен мне дважды, я, к счастью, все равно не сдался. Можете мне поверить: учитывая все увеличивавшиеся потери, этот отказ в повиновении был совсем не простым делом.
Ночью пятого дня боевых действий, 14 мая, была установлена связь с наступающей армией. Атака на северный берег Ньиве-Мааса, то есть в центре города Роттердам, велась свежими силами, во взаимодействии с танковыми частями; ей предшествовал налет «Штук» (Ю-87) на квартал, расположенный севернее порта.
С раннего утра царило большое оживление. Артиллерия и группы связистов заняли свои позиции. Командиры изготовившихся к атаке войск были проинформированы о ситуации, сложившейся на данный момент.
Здесь я хочу отметить, что накануне, 13 мая, я вызвал к себе приходского священника, а также одного коммерсанта и настойчиво убеждал их отправиться к голландскому командующему с тем, чтобы склонить его к капитуляции. Однако их миссия провалилась. Командующий отказался рассматривать любые предложения, исходящие от штатских лиц. Он не мог отделаться от необоснованных подозрений в том, что имеет дело с нидерландскими нацистами. Он просил меня, если я хочу сделать ему какие-либо предложения, прислать офицеров. Но где я мог найти офицера после таких тяжелых потерь?
Во время описанных мною событий произошел эпизод, который я должен передать с большой точностью, поскольку он привел к поистине трагическим последствиям, получившим резонанс во всем мире. Итак, 14 мая, около 8 часов утра (по германскому времени), на мой командный пункт явился один офицер из штаба корпуса генерала танковых войск Шмидта. Офицера сопровождал переводчик. Им было поручено в 11 часов встретиться за мостом с голландским командующим и предложить ему сдаться. Они должны были объяснить ему, что мы располагаем силами для мощного наступления, и, главное, обратить их внимание на угрозу удара с воздуха. Я убеждал их не медля подумать о том, чтобы удалиться, и подсчитать время, необходимое командованию противника для того, чтобы начать переговоры. Вопреки полученным приказам, парламентеры с белым флагом перешли мост около 10 часов. В 11.30 парламентеры вернулись. Приняли их корректно, в соответствии с законами войны. Командующий войсками противника заявил о готовности начать переговоры. К сожалению, парламентеры вернулись без офицера неприятельской армии, наделенного необходимыми полномочиями.
Я глубоко сожалел об этом, потому что подготовка к атаке продолжалась, а время шло. Дома на противоположном берегу реки горели в результате попаданий в них снарядов во время боя. Над городом распростерлись облака дыма, застилавшие солнце. Все вокруг потемнело от плотного дыма, поднимавшегося над Ньиве-Маасом словно туман, устроенного огнем вражеской артиллерии. У нас за спиной, чего мы не заметили, в западную часть города вступили моторизованные соединения. Выделенные для штурма и форсирования Мааса войска очень обрадовались тому, что мосты заняты еще с 10 мая, и тому, что мы прочно удерживали плацдарм. Они отказывались верить, что мы так долго могли его удерживать без связи с другими нашими войсками.
Между 12.30 и 13 часами появился адъютант коменданта Роттердама. Пока докладывали о его прибытии на командный пункт командира корпуса, мы остались вместе на мосту. Стрельба прекратилась, хотя соглашение о прекращении огня еще не было заключено. Адъютанту было поручено выяснить еще некоторые моменты, что было вполне понятно. Однако время уходило. Я много бы дал, чтобы отвести беду, нависшую над городом! Неужели нельзя было начать переговоры прямо на месте! «Нет, – отвечали мне, – это невозможно. Кому должен был сдаваться комендант?» Казалось, еще оставались сомнения относительно прибытия танков, но постепенно офицер признал, что мы не одни. Тогда он отправился на машине к генералу Шмидту.
Почему голландец не мог сразу принять трудное, но единственно возможное решение, ставшее неизбежным? Почему он колебался, почему торговался? Время летело, драгоценные часы были потрачены на бесплодные переговоры. Около 14.30 адъютант вернулся и пересек мост. Мы, находившиеся на передовых позициях, могли только надеяться, что отданы необходимые приказы, что переговоры не прерваны, что командование держит ситуацию под контролем. Кроме того, мы надеялись на восстановление связи с люфтваффе. Если наши самолеты появятся над Роттердамом, достаточно ли будет приказов с земли, чтобы заставить их лечь на обратный курс и не производить бомбардировку, ставшую теперь ненужной? Мы знали, что авиации был дан приказ перед атакой войти в контакт с наземными постами, и в этом случае предполагалось подать сигнал трассирующими пулями.
Напряжение достигло непередаваемой силы. Успеет ли Роттердам капитулировать вовремя?
Однако донесся все нарастающий рев моторов. Летели «Штуки» – пикирующие бомбардировщики Ю-87. Попытки установить с ними радиосвязь не увенчались успехом. Самолеты, как мы узнали позднее, настроили свои рации на внутреннюю радиоволну авиагрупп. Все, словно зачарованные, смотрели на небо. Я отдал приказ стрелять трассирующими пулями. Но клубы дыма, поднимавшиеся от горящих домов, и столбы пара скрыли сигнал от наблюдателей и не возымели желаемого эффекта. Бомбардировщики продолжали свой путь.
Теперь они были уже над городом. Было 15 часов с небольшим. Начали падать бомбы. Земля задрожала, вздыбилась, отовсюду валил дым, гремели взрывы. Роттердам пылал.
Я оставался на мосту, рядом с командующим. Мы были потрясены увиденным. Беспомощные, отчаявшиеся, мы оказались очевидцами страшного события, помешать которому было не в наших силах.
В 17 часов к нам прибыл голландский командующий. В 18 часов переговоры завершились. Полковник Шарро сдал город, превратившийся в один огромный костер.
В результате переговоров, приведших к капитуляции, была достигнута договоренность о том, что голландские войска в 3 часа по местному времени оставят занимаемые ими позиции и начнут сдавать оружие. Нам пришлось назначить более раннее время, поскольку мы опасались, что не сможем достичь своей цели – штаба противника – до наступления темноты, к тому же мы ожидали трудностей при передвижении по охваченному огнем городу.
Наши войска со всей возможной быстротой построились в колонну. Один молодой парашютист взял флаг, который его товарищи развернули на крыше самого высокого дома в качестве опознавательного знака для германских самолетов. Словно во сне, он двинулся вперед, а за ним бойцы, удерживавшие передовой плацдарм. Многих недоставало; одежда живых была грязной и разорванной; некоторые были без оружия или имели одни лишь гранаты, засунутые в карманы. В таком виде, около 19 часов, мы вступили в горящий город. Навстречу нашим подразделениям двигались группы вооруженных голландских солдат, направлявшиеся на назначенные им пункты сбора. Мы промаршировали перед штабом, где генерал Штудент, командир 7-й воздушно-десантной дивизии, передал мне пост коменданта города Роттердам.
В это время усиленный моторизованный полк СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» получил приказ выдвинуться в северные окрестности Роттердама и быть готовым к штурму «Крепости Голландия». В 20 часов танки 9-й танковой дивизии, в составе которой здесь действовал полк «Лейбштандарт», пошли вперед по горящим улицам. Эсэсовцы (и остальные) не знали настоящего положения и того, что уже подписана капитуляция; увидев группу вооруженных голландцев, они решили, что должны подавить этот воображаемый очаг сопротивления, и открыли по ним огонь из пулеметов и башенных орудий. Когда, удивленный, я выглянул в окно штаб-квартиры, генерал Штудент, стоявший рядом со мной, вдруг рухнул, получив пулю в голову, и, падая, увлек меня за собой, а немецкие и голландские офицеры вместе искали укрытие. У генерала было сильное кровотечение, и, когда несколько минут спустя я выбежал к моим солдатам, остававшимся внизу, на площади, я сам был весь в крови.
Перед штабом собрались сотни голландцев, ожидавших команды начать сдачу оружия. Я проскользнул сзади через их ряды и с ужасом увидел, что мои люди готовы открыть по ним огонь из пулеметов, поскольку в возникшей неразберихе решили, что подверглись атаке противника. Я бросился вперед с поднятой рукой, крича им, чтобы они опустили оружие. Моя залитая кровью форма еще больше усилила их возбуждение, поскольку они решили, что я ранен. В этот драматический момент передо мной возник голландский адмирал. Я попросил его встать справа от голландских солдат, на что он мне ответил, что не совершил ничего, заслуживающего расстрела. Только в этот момент я осознал страшную серьезность положения и его возможные последствия. Случайно мой взгляд упал на угол здания церкви. Повинуясь внезапно сработавшей интуиции, я велел голландцам идти туда спокойным шагом и укрыться в ней. Когда последний солдат вошел в церковь, я почувствовал огромное облегчение, словно с души у меня свалился тяжелый камень.
Обращая взор в прошлое, я часто благословляю случай, приведший меня в нужный момент в нужное место. Если бы я был ранен или если бы задержался на несколько минут, началась бы стрельба. Части солдат удалось бы бежать, но голландцы имели бы полное право утверждать, что соглашение об их капитуляции нарушено нами. Сопротивление возобновилось бы, подобно тому как огонь вновь вспыхивает на очаге пожара, который сочли потушенным, а поскольку мы удерживали город весьма ограниченными силами, борьбу за Роттердам пришлось бы начинать снова. Все это может служить примером того, как срываются тщательно разработанные планы, многие обстоятельства могут радикально измениться из-за ошибок отдельных лиц, и напрасно искать персонально ответственных за них.
Я был назначен комендантом пылающего города, и это поставило меня в следующие несколько дней перед рядом практически неразрешимых ситуаций. Надо было расчищать улицы, чтобы обеспечить прохождение войск, наступавших на противника. По соображениям безопасности приходилось взрывать целые блоки домов. Следовало бороться с огнем, заботиться об обеспечении питанием и эвакуации многочисленных пленных, в то время как интендантская служба и снабжение пребывали в полном хаосе. Также надо было облегчить страдания гражданского населения, как-то смягчать нищету там, где она достигала пика. Это была основная часть моей деятельности, не имевшей перерывов. Голландский комендант, героически защищавший город, первым вызвался помогать мирному населению. Этот энергичный и активный человек поддержал наши усилия. Он был большим патриотом, верно служившим своей стране в несчастливые для нее дни. К нему и к его штабу я испытываю чувство самого глубокого уважения.
Короткое пребывание в месте постоянного расположения нашей части в Германии позволило нам восполнить потери и дать нашим людям передышку. Несмотря на достигнутые успехи, несмотря на полученные награды, наши солдаты оставались спокойными и скромными. В ходе операции другой полк такого же типа, как наш, оказался менее счастливым и потерял намного больше людей. Оплакивая в такой-то роте или в таком-то батальоне наши потери, разделяя горе с семьями погибших, мы, с чисто военной точки зрения, были горды тем, что исполнили свой долг и выполнили поставленную перед нами задачу. Захватив и удержав мост, мы на пять дней сократили Голландскую кампанию. «Крепость Голландия» пала. Если бы эта операция не удалась, храбрая голландская армия, продолжая сражаться, очевидно, затянула бы сопротивление Голландии на неопределенное время, что, впрочем, никак не повлияло бы на конечный результат, лишь потери для их страны, их городов и их населения были бы более тяжелыми.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?