Текст книги "Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945"

В огромной России мы видели здоровых жителей с многочисленными детьми, а кроме того, статистические данные показывали нам ее мобилизационные возможности. При этом мы знали, что, хотя наша родина густонаселенна, она, в отличие от противника, не располагает безграничными людскими ресурсами[33]33
  На начало Великой Отечественной войны население СССР составляло 196,7 млн. чел. Население Германии к июлю 1941 г. составляло, включая оккупированные страны, 117,3 млн (в границах 1937 г. 66 млн). К этому надо добавить значительное население стран – союзников Германии. СССР же в первые месяцы войны на оккупированных врагом территориях временно потерял около 75 млн чел. населения. В результате мобилизационные возможности Советского Союза стали даже меньше, чем у Германии и ее союзников. Однако советское руководство и народ нечеловеческими усилиями мобилизовали все, что возможно и невозможно, используя труд женщин, подростков и стариков, намного превзошли врага в тотальной войне на уничтожение и, переломив ход борьбы, раздавили Германию и ее сателлитов. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. И тогда мы с тревогой задумывались об исходе этой войны в случае, если наш блицкриг не завершится до наступления зимы. Передовые статьи в газетах минимизировали масштабы войны, превращая наши тяжелые бои в веселую прогулку, в погоню за полностью разгромленным противником. Все это вызывало у солдат отвращение. Мы оказались в тупике, вывести из которого нас могла только тотальная и крайне быстрая война, но после всего, что мы ежедневно там видели, такая победа была для нас недостижима. Однако мысль о возможности завершить эту войну для себя, спастись от нее, добившись перевода в другое место, никогда не приходила мне в голову, ни на Южном Буге, ни даже позже. Я был раздавлен грузом забот и мыслей, но вокруг меня продолжалась жизнь со своими требованиями. Были солдаты, которых я учил воевать в мирное время и которые теперь доверяли мне, убежденные, что я буду отдавать разумные приказы. Мог ли я бросить их в тот момент? В личных дневниках и письмах, датированных первыми неделями Русской кампании, я открыто выражал свои тревоги, но мне надо было справиться с ними, запереть их в себе, чтобы дать солдатам найти силы пережить неизбежное. Я часто завидовал тем, кого партийная пропаганда сумела убедить настолько, что они не задумываясь шли по путям, начертанным идеологией. Такие верные бойцы, для кого реальность была закрыта вуалью агитпропа, считали, что всё просто и ясно. Тем не менее, совершенно определенно, среди них было много прекрасных солдат, день изо дня добросовестно исполнявших свой долг. Можно даже порадоваться тому, что их было много, поскольку, если решил остаться в строю и продолжать командовать, лучше, чтобы твои подчиненные смотрели на войну как на святое дело. Теперь, как и тогда, я убежден, что ситуация, в которую нас завела жизнь, была полна противоречий и трагических моментов. Естественно, что у многих солдат, служивших под моим началом, были такие же предчувствия и сомнения, как у меня, и они так же прятали их в своих сердцах. В конце концов, повседневные обязанности, становившиеся с каждым днем все серьезнее, все больше и больше занимали меня, как это бывает в сложных ситуациях. Да, чем выше я поднимался по служебной лестнице, чем лучше узнавал своего противника – русских, тем яснее понимал, что успех зависит от поддержания на высоком уровне боевого духа солдат, чему я вынужден был уделять в своей деятельности все больше времени. Поскольку в ходе кампании количество опытных офицеров постоянно сокращалось, мне ежедневно, без перерывов, приходилось вести войну и против чреватых опасными последствиями небрежности и усталости; и тем сильнее я чувствовал, как я обязан еще остававшимся у меня старым солдатам, количество которых также уменьшалось с каждым днем. Я был озабочен тем, чтобы сохранить их жизни, и, по мере того как число их сокращалось, у меня усиливалось чувство, что и для них, морально и реально, оставался открытым единственный путь – путь долга; путь, по которому я должен был их вести, тем более что это был мой долг.

Переход через Днепр

Для полка было ясно, что когда мы найдем переправу через Днепр, то должны действовать как можно быстрее. Каждый час промедления давал противнику возможность еще больше укрепить свои позиции, зарыться глубже в землю, подтянуть подкрепления и организовать оборону. За время короткой передышки на Южном Буге высланная вперед дивизионная разведка перешла через Ингул и Ингулец. Доставленные ею сведения были благоприятными: противник быстро отходил к городу Берислав на Днепре. Мы узнали, что далеко на нашем левом фланге германские танковые соединения, пересекающие излучину Днепра, наконец достигли реки. Мы побросали наши вещи в кузовы грузовиков, загрузили в них пехотинцев и скоро убедились, что можем окружить дивизию русских, удерживавшую напротив нас плацдарм на северном, правом берегу реки, вокруг города Берислав. Русские уже установили почти всю свою артиллерию на другом берегу реки, за исключением орудий поддержки пехоты, но их наблюдатели были размещены очень удачно, а линии связи явно еще не были нарушены. Когда позднее мы вошли в город, они уже перевели свои лучшие части за Днепр, чтобы развернуть их на южном, левом берегу. Передовой плацдарм удерживали наскоро обученные части из резервистов, которые тем не менее дрались хорошо. На плацдарме такого рода можно поручить руководство операциями энергичному командующему, и обороняющиеся, если не получат приказа отойти, могут сражаться до последнего человека. Так и поступили русские, несмотря на очень слабое вооружение и снаряжение их пехоты. Наша задача осложнялась тем, что не нашлось ни одного танка, который открыл бы нам дорогу.

Берислав был взят после ожесточенного боя. Когда я стоял на высоком берегу Днепра, широкая быстрая река казалась мне настоящим морем, форсирование которого, так желаемое нами, представлялось невозможным. Я опасался, что эта операция не обойдется без жертв, но был получен приказ сделать это, так что нам оставалось лишь перебросить полк на другой берег с минимальными потерями.

Дивизия находилась теперь в районе Берислава, два ее полка стояли в первой линии, а наш – на левом фланге. Настало время лихорадочных приготовлений. Мы собирали сведения всеми доступными нам способами – при помощи прожекторов, офицерских патрулей, аэрофотоснимков и карт. Мы изучали полученные данные, усиливали наблюдение и проводили целые дни, не получая удовлетворительных результатов. Конечно, можно было собрать ночью лодки, посадить в них солдат и плыть на другой берег. Но там-то и начались бы главные проблемы.

Со своего наблюдательного поста я видел расстилавшуюся впереди местность: на юго-западе широкая река описывала большую дугу в месте, где на берегу стоял город Берислав. С той же стороны находился заливаемый водой остров длиной около двух километров. Было видно, что он ровный, каменистый, с кустами и густой травой. Мертвый рукав отделял его от берега, более высокого в этом месте. На тот момент этот рукав, называвшийся Конка, которую мы окрестили «Черным ручьем», был нам знаком лишь по данным аэрофотосъемки. Дальше на противоположном левом берегу располагался поселок Каховка с его белыми хатами и возвышавшимися над рекой высокими фабричными зданиями, которые были указаны нам в качестве объекта атаки. Пространство между нашим более крутым берегом и противоположным занимали острова; один от другого они отделялись заболоченными участками, тростником, непроходимым подлеском, тиной, заполненными водой ямами, через которые, по сведениям посланных туда разведгрупп, пройти было невозможно. Дальше находились высоты, расположенные на них поля и кусты уходили к горизонту, который они закрывали. За много часов наблюдения мы не заметили никакого движения. Казалось, все вымерло. Однако, как только на улицах города Берислав возникало необычное движение, его немедленно приветствовал меткий артиллерийский огонь, показывавший, что противник с большим вниманием наблюдает за нами.

Мне было ясно, что я не смогу прикрыть все десантные лодки на расстоянии около трех километров от Берислава до Каховки, тем более что данную операцию необходимо было выполнять в несколько этапов. Я должен был приблизиться к цели, то есть использовать острова, стоявшие на реке, словно вехи, на нашем левом фланге. Это с самого начала показалось мне очевидным. Но несколько опытных лейтенантов доложили мне, что, несмотря на интенсивные поиски, они не обнаружили никаких возможных путей продвижения. Раздраженный этой запутанной ситуацией, я решил вернуться к самому началу. Как перебросить полк на противоположный берег? Вместе с моим адъютантом я внимательно рассматривал местность из укрытия. И тут случай подарил мне решение. Один молодой солдат медленно и с трудом поднимался по лестнице, ведущей с пляжа на вершину склона. Адъютант окликнул его и спросил, какого черта он шляется на виду у противника. Солдат ответил, что один старый рыбак, проживший тут много лет, угостил его чаем. Я тут же послал его за рыбаком, которого мы допросили, и он дал нам нужные сведения. Да, если знать одну тропу, то можно пересечь остров посуху и выйти на песчаную отмель, расположенную практически напротив Каховки, а там имеются бухточки, где, при необходимости, можно спрятать лодки. Идти надо было этим путем! Так, при определенном везении, мы могли застигнуть противника врасплох, ударив по его позициям прежде, чем он успеет сосредоточить оборонительный огонь. Вновь была выслана разведгруппа под командованием опытного лейтенанта и командира саперного взвода полка. Они нашли тропу, обследовали ее на всем протяжении, и выяснилось, что там целый проход шириной метров десять.

Саперы немедленно получили приказ сделать деревянные настилы для надувных лодок. Была намечена отправная точка на острове, место сбора штурмовых лодок, а их командиры получили четкие инструкции. Весь полк, от «стариков» до новобранцев, был охвачен огромным энтузиазмом от мысли, что ему предстоит крупное дело. Все делалось сознательно и динамично. Предприятие такого рода требует общих усилий, в которые каждый должен внести свою лепту, если желает, чтобы оно увенчалось успехом. Все старались от души.

И здесь тщательная подготовка составляла две трети успеха. Вечером накануне командиры подразделений лично отправились на остров и произвели рекогносцировку путей, по которым назавтра должны были пройти их батальоны. Все солдаты полка, а это около двух тысяч человек, с радостью готовились к предстоящему приключению. Конечно, не все они были героями, но все были убеждены, что не могут бросить товарищей, и твердо знали, что и их самих товарищи тоже не бросят. В ходе продолжавшегося много часов совещания, собравшего артиллеристов, саперов, понтонеров, дежурных офицеров разведки, всем им указали, кто с кем должен взаимодействовать, от командира части до унтер-офицеров; были терпеливо даны ответы на все вопросы, рассмотрены все пожелания. Особо точно о наших планах должна была быть проинформирована артиллерия, которой при форсировании полком реки надлежало ослепить наблюдателей противника дымовой завесой и затем, по возможности, парализовать сопротивление вражеской пехоты. За час до наступления темноты все было готово к переброске батальонов на остров. Мы считали, что сделали все, что было в человеческих силах, чтобы облегчить задачу пехотинцев, которые должны были максимально быстро выйти к цели и овладеть ею.

На рассвете 30 августа, в назначенный час, артиллерия открыла заградительный огонь, в ту же минуту авиация произвела бомбометание. Очень скоро Каховку заволокло дымом и туманом. Штурмовые лодки отвалили от нашего берега и благополучно дошли до намеченного места. Первая рота высадилась на противоположный берег и начала карабкаться вверх. Под прикрытием артогня, рыча двигателями, вперед рванули моторки, затем они вернулись за следующей группой солдат. Все шло по плану. Встречаемые огнем русских пулеметов, которые начали просыпаться, батальоны высаживались на вражеский берег, в различных местах, намеченных заранее. Десантные суда с их драгоценным живым грузом быстро оказались в мертвой зоне, невидимые для вражеских наблюдателей и прикрываемые огнем нашей артиллерии. К месту назначения они прибыли почти без потерь. Русская артиллерия сосредоточила огонь на Бериславе, на предполагаемых причалах и обнаруженных судах для перевозки тяжелого вооружения, которые, не имея возможности прибыть на остров, вынуждены были следовать длинным путем вниз по реке. Во время этого перехода был насмерть сражен один храбрец, особо дорогой моему сердцу, – офицер, командовавший полковой артиллерией.

Первый этап боя завершился. Артиллерия перенесла дальше свой заградительный огонь. На высоком берегу западнее Каховки батальоны расширяли захваченный плацдарм. На подступах к поселку противник, до того искавший убежище от артиллерийского огня в погребах, начал оказывать упорное сопротивление. Теперь надо было закрепить достигнутый успех и ждать подвоза тяжелого вооружения. Были отданы приказы доставить боеприпасы и пищу. Связь между артиллерией и дивизией осуществлялась по проложенному по дну реки кабелю. Полк, действовавший совместно с нашим, но до этого момента остававшийся в резерве, подошел к реке, чтобы занять место рядом с уже высадившимися подразделениями и следовать по дороге, по которой уже прошли мы. После оживленных дискуссий и установления телефонной связи штаб полка во второй половине дня разместился на двух лодках, которые за двадцать минут доставили нас на другой берег.

В тот вечер я мечтал, чтобы темнота наступила поскорее, потому что для противника, сначала растерявшегося, ситуация прояснилась, и он мог предпринять против нас мощную контратаку всеми имевшимися у него силами. Занимаемый нами участок имел глубину 200–300 метров, а позади была река, ставшая непреодолимой, поскольку лодки были отведены для использования на другом участке. Избежать боя не было никакой возможности, главным было продержаться. С наступлением сумерек русские пошли в давно ожидаемую контратаку, причем с таким напором, что вклинились в первые линии нашей пехоты. На помощь нам пришла артиллерия, открывшая меткий заградительный огонь, очень точно его корректируя. Все наши люди, до последнего, заняли место на позициях. Русская атака, волна за волной, разбивалась о стену, воздвигнутую нашей неколебимой волей. На другом берегу реки беспокоился генерал. Я не мог ему сказать, что надеюсь на победу, и только пообещал сделать все, что в человеческих силах. И это произошло. Поистине все наши люди стали героями. Противник дрался с равной отвагой, поскольку слишком хорошо знал, что для него значит овладение нашим плацдармом на его берегу. Но все его попытки были напрасны, и порыв штурмующих разбивался о нашу несокрушимую оборону.

Когда через несколько часов шум боя постепенно стих, а противник прекратил свои отчаянные попытки раздавить нас, мы почувствовали, что освободились от огромной тревоги. В ночном мраке начала занимать позиции наша противотанковая рота. Нам обещали, что утром подтянутся самоходки. Теперь следовало приготовиться к отражению возможной атаки на рассвете и не дать русской артиллерии расстрелять нас на узком пятачке. Поэтому наша первая линия получила приказ медленно следовать за противником, отступившим после своей неудачи, оставаться с ним в соприкосновении и вклиниться между его подразделениями. На той стороне реки, за нашими спинами, шла энергичная деятельность, поскольку все хотели принять участие в крупном деле. Противотанковая и полевая артиллерия, а также самоходки заняли позиции с самого утра. Туда-сюда сновали большие и малые паромы. Днем русская авиация пыталась наносить удары по крупным скоплениям людей и техники, а ночью атаковала подкрепления, присланные на усиление нашего плацдарма, но она ничего не могла сделать против наших истребителей. Через несколько дней мы уже располагали прочным понтонным мостом. Дни эти были для нас наполнены жестокими боями, особенно в вытянутом в длину поселке Каховка. Мы стремились лишить неприятельскую артиллерию возможности обстреливать места причаливания лодок и мост. Но главные угрозы успешному развитию операции были уже устранены.

Когда разведка доложила, что противник отступает к югу, в направлении Перекопского перешейка, наше наступление через степи возобновилось[34]34
  Немцы после ряда советских контрударов возобновили наступление с Каховского плацдарма только 9 сентября. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Мы обнаружили новый пейзаж, необычные виды. Там, где на картах была обозначена голая степь, мы увидели многочисленные совершенно новые деревни, с огромными полями. Тянулись лесополосы, посаженные по приказу правительства для защиты насаждений от суховеев. Такие «зеленые линии», как мы их назвали, уходили далеко за горизонт. Это было единственное убежище, способное скрыть от глаз большие скопления скота. Также огромные пространства были заняты бескрайними пастбищами. Разделившись на небольшие группы, роты продвигались в юго-восточном направлении.

Аскания-Нова и Геническ предоставили нам короткие моменты отдыха; скоро мы вышли на берег Азовского моря. Азия была совсем близко. Мы двинулись дальше, на Мелитополь и Таганрог, но никто не мог сказать, где завершится наш поход. В это время мы увидели пример сотрудничества на высоком уровне – далеко от нас двигавшаяся с северо-востока 1-я танковая группа (с 6 октября танковая армия) Клейста в начале октября ударила в тыл противнику, который не только ожесточенно оборонялся, но и предпринимал энергичные контратаки. Удар в тыл сильно на него подействовал, поскольку, не обращая до сих пор внимания на частые угрозы фланговых ударов, которые мы создавали ему, проявляя тактическое мастерство, он теперь потерял уверенность в своих силах и очень быстро прекратил сопротивление. В результате этого полку пришлось принять на себя заботу о тысячах пленных. Нам показалось удивительным то, что все эти массы были без офицеров. Я считал делом чести собрать этих бедолаг в помещениях, где они были бы защищены от непогоды, и рассчитывал на то, что о них позаботится местное население. Настоящей радостью было видеть, как женщины и дети бегут со всех ног, чтобы раздать пленным хлеб, молоко и овощи. А конвоиры, не проявлявшие никакой ненависти к чужому народу, смотрели на это одобрительно и часто угощали сигареткой раненого или просто ослабевшего «ивана». В этот момент вышла прокламация, подписанная имперским министром пропаганды, объявлявшая, что русская армия окончательно разгромлена и что война, за исключением отдельных операций по зачистке, практически завершена.

Однако мы продолжали свой поход, но теперь в обратном направлении – новая наша цель находилась на юго-западе. Нам предстояла очередная операция: было решено осуществить прорыв через Крымские перешейки, и нашей дивизии предстояло в нем участвовать.

На Крымских перешейках

На перешейках, идущих, сужаясь, с севера на юг, противник организовал свои оборонительные позиции в несколько линий. Местность там не совсем ровная; перешейки пересекаются невысокими холмами. На их вершинах были видны местные достопримечательности – курганы высотой до восьми метров, которые были древними могильниками. Поднявшись на один такой курган, можно было, обозревая горизонт, обнаружить дюжину и даже больше таких же. Как нам, так и противнику они служили ориентирами, командными и наблюдательными постами. Самый знаменитый, название которого принесло ему печальную известность, был могильник гунна Ассиса; расположенный позади позиций противника, курган рассматривался нами как основной объект атаки, а позднее стал местом, где мы похоронили наших убитых. Крымские перешейки были окружены бесчисленными водоемами, сообщавшимися между собой, но не регулярно. Большинство из них превратилось в соленые лужи, глубина которых не превышала нескольких десятков сантиметров, но постоянная грязь делала эти места непроходимыми для автомобилей, а пешком люди могли там пройти лишь ценой неимоверных усилий. Берега такого соленого болота, Сиваша, были глинистыми и крутыми, высотой от пяти до двадцати метров. Данный район, укрепленный самой природой и трудами человека, русские превратили в оборонительную систему большой глубины, где чередовались правильно устроенные позиции, минные поля, ряды колючей проволоки, и все это было усилено многочисленной артиллерией, отлично пристрелявшей местность. Здесь были применены все приемы оборонительной тактики, в частности, противопехотные Kastenminen, которые, заключенные в свои деревянные коробки, не обнаруживались нашими электрическими миноискателями и доставляли нам много неприятностей. Кроме того, противник применял морские мины с электрическими детонаторами, батареи огнеметов, прыгающие мины и мины замедленного действия, а также танки, закопанные в землю по башню. Но самым важным было то, что эти позиции удерживались войсками, решительно настроенными на упорную оборону и возглавляемыми суровыми и требовательными командующими. Шел октябрь; первое время, несмотря на короткие похолодания и снег, сохранялась хорошая погода, но скоро начались затяжные дожди, превратившие твердую землю в грязное болото, особенно когда на несколько дней повисли туманы, сделавшие невозможным всякое наблюдение, и связисты потеряли связь с командными постами. В таких обстоятельствах нельзя было сердиться на молодых необстрелянных солдат, когда под огнем противника они не выходили из своих укрытий и не поднимались в атаку. Командиры рот не могли зрительно контролировать своих подчиненных и руководить ими в ходе атаки. Ни тренировками, ни обычными занятиями нам не удавалось приучить этих молодых людей к суровым условиям фронтовой жизни. Будучи призванными в армию, они ранее были включены в маршевые батальоны, размещались в плохих условиях и оказались под командованием людей, не годных для этого, использовались на чисто технических работах, а затем отправлялись на фронт и попадали к нам в весьма жалком виде. Мы распределили их по ротам и каждому командиру велели сделать все возможное, чтобы новобранцы влились в новый для них коллектив, попытаться завоевать их симпатии и подготовить к выполнению их трудного и прозаического долга.

Из-за нашей долгой привычки к походной жизни мы знали, что для сплоченности подразделения, помогающей ему выполнить поставленную задачу, взаимное доверие значит даже больше, чем боевой опыт и полученная подготовка. Я прилагал большие усилия для того, чтобы сохранить эту сплоченность в бою.

В конечном счете внутренняя спаянность оказалась удивительно высокой. В случае гибели командира роты, бывало, атака захлебывалась и солдаты откатывались на исходные позиции. Однако затем они вновь шли вперед. Много дней мы поднимались со своих позиций и бросались на штурм высот, где находились русские наблюдатели. Наконец нам удалось разместить там наших артиллеристов с биноклями, а за ними радистов и телефонистов. В этих боях мы потеряли одного заслуженного командира батальона, а также много отважных офицеров, унтер-офицеров и рядовых, пожертвовавших своими жизнями или здоровьем. Генерал Вольф, тяжело раненный в Бельгии, принявший командование дивизией, очень быстро показал себя понимающим другом простых солдат, сидящих в траншее. Всегда готовый прийти им на помощь, генерал обходил под огнем передовые позиции и был ранен вторично. Его постоянно сопровождал адъютант, который в Голландскую кампанию был адъютантом нашего полка, а позднее стал моим преемником в должности командира полка. В то время нам пришлось целую неделю провести в обороне, отражая многочисленные атаки, в которые русские шли с энергией отчаяния. Тогда же нам довелось пережить огонь большого числа тяжелых орудий, которые из-за моря и с моря обстреливали нас не только с фронта, но и с флангов, а в иные дни чуть ли не с тыла. Этот обстрел сводил к нулю все результаты усилий наших рот, несших большие потери в ходе разведки боем. Наши войска зацепились за противоположный берег Сиваша, где создали небольшой плацдарм, отбитый, однако, противником ценой огромных усилий в ходе внезапной атаки, предпринятой после флангового обхода наших позиций. В этот момент началось нечто вроде позиционной войны, напоминавшей давно прошедшие времена. Вечером, когда на степь опускались туман и непроглядная темень, подтягивались походные кухни, доставлялась почта, отправлялись с донесениями посыльные, чего невозможно было делать днем, санитары увозили раненых на русских крестьянских телегах, в войска подвозились боеприпасы. Очереди трассирующих пуль обозначали линию обороны, удерживаемую пехотой. Начинавшаяся временами стрельба говорила о внезапной атаке, а русские бомбардировщики наугад сбрасывали свой груз бомб, которые не причиняли нам никакого вреда. Наконец мы получили приказ возобновить наступление. Он был встречен с радостью, несмотря на мрачные размышления, которые не могли не возникнуть при мысли о том, что атака подготовлена за одну ночь.

В утреннем тумане все наблюдатели ждали, когда можно будет различить цели, чтобы начать артподготовку. Пехота, то есть наш полк, которому придали два батальона соседнего полка, приготовилась к атаке. Позиции противника изучались через множество биноклей. Почти одновременно группа «Штук» (Ю-87) сбросила бомбы на ближайшую деревню, которую заволокло дымом, и наблюдатели, артиллерийские и батальонные, доложили, что никакого движения нет, а противник отошел. Ночью, после точных ударов, русские оставили позиции, которые до того удерживали с большим упорством. Всех нас охватило сильнейшее чувство огромного облегчения. Мы встали во весь рост и смогли свободно ходить по полю боя, на котором пехота, развернутая в боевой порядок, возобновила движение вперед, сопровождаемая артиллерией, спешно снявшей орудия с позиций, занимаемых ею до этого.

Мы не хотим теперь прославлять творцов тех побед, пожинать лавры или готовить наш народ к новым авантюрам. Однако считаем необходимым напомнить о том единении, том боевом братстве, в котором один стоял за другого, бросался заменить выбывшего из строя товарища, о том, как люди переступали естественный эгоизм и неслись вперед, порой помимо собственной воли, даже внутренне дрожа от страха, увлекаемые могучим потоком товарищей по оружию.

С этого момента у нас все более усиливалось ощущение того, что перед нами отходит разгромленная армия[35]35
  20 октября немцам удалось прорвать Ишуньские позиции к югу от Перекопа, после чего всем советским войскам, оборонявшим другие проходы в Крым, пришлось срочно оставить позиции и отступить либо на юг, к горам, либо на юго-восток – к Керчи. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Порой решительно настроенные младшие офицеры поворачивали свои подразделения и пытались остановить наше наступление. Приходилось сохранять бдительность, не позволять себе никакого легкомыслия. Мы шли по степному Северному Крыму – необычной для нас стране. Почти необитаемый, он явно служил пастбищем для огромных стад скота, которые сейчас исчезли. Не считая нескольких редких маленьких поселков, вокруг нас расстилалась безжизненная степь. По ней мы должны были как можно скорее выйти на южный и западный берега Крыма, поскольку противник больше не решался останавливаться. За железнодорожным узлом Джанкой, пройдя через несколько хорошо построенных деревень, в которых когда-то немецкие крестьяне основали образцовые колонии, мы ступили в Крымские горы.