Текст книги "Боги войны"

Глава третья. Здравствуй, Волга, и прощай!

Над весенней Волгой, над ширью Девьих гор, неспешно плыли белые облака. И то и дело в солнечный день гигантские синие тени укрывали землю. Минуя правый берег, облака наискось устремлялись в сторону левого, и серой становилась великая река – минуту назад пронзительно-синяя на солнце! А затем белым пенистым исполинам открывался левый берег. И тогда густые синие тени пересекали огромное холмистое плато – поляну! Местные казаки звали её Барбошиной. Потому что ещё давно облюбовал это место самый вольный казак Волги, никому не желавший подчиняться. Ни царю, ни ногайцам, ни другим атаманам. Был он дерзким грабителем, разбойником по воле дикого сердца, весёлым душегубом! Но любившим и жить, как падишах! Звали его Богданом, а прозвище было у него Барбоша – за огромную чёрную бороду. Так его прозвали на западных рубежах Руси, ведь «барбара» на латинских языках означало «бородатый»[1]1
  Подобное прозвище имел германский император Фридрих Барбаросса – Рыжебородый; «барбара» + «рос» («рыжий» или «светлый»).


[Закрыть]. Богдан Барбоша имел свою казачью ватагу, одну из самых больших на Волге. Под его крылом всегда ходило человек двести-триста, но собрать Богдан мог и больше – до полутысячи.

Внизу, в затонах, стояли его корабли. Барбоше и его казакам достаточно было часа, чтоб сорваться с места – сесть на струги и уплыть, куда глаза глядят! Грабить ли, скрываться, просто гулять!.. Тем паче, если покажется московское или ногайское войско. Но каким оно должно быть? Малые ногайские разъезды близко не подходили к этому месту! Тут их ждала верная смерть. Ведь Барбоша поляну свою любил и чужаков на неё пущать и не думал! Называл её «родовым гнездом»! Именно тут, на этом вот плато, окружённом лесом, над Волгой, прямо напротив Девьих гор, уже давно обосновалась его ставка. Раскинулся военно-полевой лагерь и дворец одновременно. С этой поляны атаман обозревал всю ширь Волги! Казаки расставили свои палатки вокруг горы, а на самой поляне, в её центре, поднимался шатёр Богдана. Непростой шатёр! Его он привёз из бухарских земель – и сам шатёр, и утварь бухарскую, и ятаганы, и ковры персидские, и много чего ещё. Другие шатры, поскромнее, стояли в отдалении от атаманского шатра: там жила необходимая прислуга…

Вот над этим пёстрым восточным шатром атамана, золотисто-алым, высоким и ярким, дорогим, в каких милуются с жёнами и рабынями странствующие ханы – воистину степным дворцом! – и плыли белые кучевые облака. Самого бухарского купца Богдан Барбоша зарезал, а его жён забрал себе. Но потом всех продал – оставил только одну. И не чистокровной персиянкой она была, и не турчанкой, и не степнячкой, и не с русских с окраин. Звали её Роксаной. Все крови в ней перемешались – и оттого эта дева была ещё прекраснее! Тёмные косы, карие продолговатые глаза, большие и тёмные, смуглая кожа. Ещё девчонкой украли её с низовьев Волги и продали в рабство. Многому научилась она за пять лет в плену – нескольких хозяев сменила, пока не обрушился на голову очередного её владельца жестокий и весёлый казачий атаман. Было к тому времени красавице Роксане двадцать лет…

Её и привёз на Волгу рабыней и служанкой, наложницей и женой атаман Богдан Барбоша. Отказался он от других дев, чем удивил товарищей! Владел только ею одной и, кажется, был счастлив. С тех пор как он взял её к себе, прошло быстрых и лёгких три года!

И счастлива казалась своей бродяжной судьбой Роксана. Потому что любовь владела её сердцем. Любовь и страсть, упоительное чувство неизбывного томления…

Она лежала перед ним в шелках и подушках обнажённой, забросив руки за голову, скрестив ноги. Через её бедра, чуть ниже живота, перетекал отрез воздушной ткани. Роксана лежала и смотрела в глаза своему атаману. А он, в шароварах, с голым торсом, похожий на зверя, глядел на неё. Был он уже чуть утомлённым, разомлевшим чуток от плотской любви. Нет, не мог он не зарезать того, кто владел ею! И ещё бы десятерых убил. Да хоть сотню! Только он мог быть рядом с ней, только он! Подле Роксаны лежала перевёрнутая виола – изысканный европейский инструмент, без которого не обходился ни один королевский двор. Виола, сработанная в далёкой Кремоне, была украдена казаком три года назад вместе с наложницей…

– Твои глаза – чёрные звезды, Роксана. Знаешь об этом?

– Говорил уже… много раз говорил…

– И ещё раз скажу, голубка, и ещё…

Роксана поцеловала ладонь и дунула на неё, послав любовнику воздушный поцелуй. Он улыбнулся в ответ. И она улыбнулась ему, но глаза её не смеялись. В темных глазах Роксаны таилась тяжёлая грусть.

– Отчего не весела? – спросил он.

Но молодая женщина не ответила.

– Спеть тебе, Богданушка? – вместо этого спросила она. – Обещала ведь…

– Спой, голубка, – сказал Барбоша.

Роксана потянулась за инструментом, взяла его в руки и стала едва заметно трогать струны. Сколько бы рассказала эта виола, купленная каким-то безымянным купцом в далёкой Венеции! Преодолевшая несколько морей, прежде чем оказаться на Каспии! А теперь ещё и на Волге! Сколько тонких женских невольничьих рук касались её! Рук искусных гетер! Инструмент зазвучал – и волшебство зазвучало в каждом его звуке! И как иначе: какие пальцы в эти минуты касались его! В каких руках уже трепетал инструмент! В умелых, сильных и нежных одновременно!

И только потом, настроив виолу, не сводя глаз со своего хозяина, Роксана запела низким бархатным голосом:

 
Ой да, ветер, ой, степной!
Мне бы век быть молодой!
Ах, мой сокол, ясный сокол,
Коротать все дни с тобой!
Ой ты, солнышко, мой свет!
Только слов на свете нет,
Что б судьбу заговорить мне
И с тобою жить сто лет!
Ой да, ветер, ой, степной!
Не угнаться за тобой!
Нас разлука развенчает,
Развенчает путь земной…
 

Тень легла на чело атамана.

– Да что с тобой? – глядя в глаза подруги, спросил он. – Роксана?..

– Ничего, родной, – она покачала головой, – ничего…

Роксана улыбалась, и вдруг в глазах её заблестели слёзы.

– Тогда скажи, о чём плачешь? Ну же, голубка моя? – атаман даже подался вперёд. – Что случилось? Почему такие песни грустные поёшь, милая? – нахмурился он.

– Что на сердце у меня – то и пою, Богдан. – Роксана отложила виолу. – Очень глубоко на сердце! Точно игла! Прости, милый…

Атаман сжал кулаки.

– А ведь ты и в моё сердце точно смотришь! Тоска у меня нынче, Роксанушка, – молвил он, – злая тоска. Но отчего? Точно весть дурную жду…

Она потянулась к нему, и воздушная ткань соскользнула с её бёдер. Подобралась на коленях. Села рядом, взяла его в лицо в ладони, расплескала по лицу атамана чёрные волосы.

– Хочешь, отведу её? Твою тоску? Сейчас и отведу…

– Хочу, милая, очень хочу…

Богдан Барбоша недоговорил. Где-то недалеко от шатра уже тревожила землю дробь копыт. Заржали кони. Атаман нахмурился. Гостя окликнули казаки, но куда там!

– Прочь! – услышал Богдан знакомый голос.

Полог шатра отвернулся, и на пороге тенью вырос казак. Роксана едва успела подхватить первое из покрывал и закрыться.

– Ну что, голуби, тешитесь? – спросил с порога Иван Кольцо.

– Другой бы пожалел, что на свет родился, за такие вот явления, – кивнул на друга Барбоша. – Да и ты поосторожнее будь, Ваня. – Он усмехнулся. – Буду пьяным – не узнаю ведь! Зарежу!

– Идём, разговор есть! – кивнул за плечо, на солнечный весенний день, Иван Кольцо. – Хороша она у тебя, – с коротким смешком кивнул он и на Роксану. – Чертовка!

– Сам ты чёрт, – всё ещё прикрываясь материалом, отозвалась Роксана и ледяно улыбнулась.

– Змея! – усмехнулся казак. – И языкастая! – покачал головой Кольцо.

– Да уж какая есть!

– Ух-х! – подмигнув молодой женщине, покачал головой Иван Кольцо.

И отпустил полог шатра.

– У тебя такой нет – вот и завидуешь! – выходя из шатра за ним, сказал Богдан.

– Может, ты и прав, – кивнул Иван Кольцо. – Ну да разговор у меня серьезный… – Они уже шли к обрыву. – Тучи над нами сгущаются, Богдан, темные тучи!

– Неужто с юга?

– Хуже!

– С севера?!

– С него, Богдаша, с него самого! – Они встали над обрывом, над Волгой, у самого края поляны, откосом подходившей к реке. – Царь моих людей в Москве изловил и казнить велел. Ваньку Юрьева и Митьку Бритоуса, как собак, забили. Да, говорят, на глазах у ногайских послов и мурз. Царь с этими нерусями дружбу теперь завёл. Кровную! Другие мои попрятались в Москве кто куда, а потом потихоньку потекли сюда, на Волгу. Сегодня я встретил одного своего. Так это ещё не всё…

– А что ещё?

– Царь наш, друг ногайский, к смерти нас с тобой приговорил. Ваньку Кольцо и Богдашку Барбошу изловить велено – и в Москву, будь она неладна, доставить для казни лютой. Четвертует ещё наш царь своих казаков! – Он зло усмехнулся. – Для науки всем остальным вольным атаманам!

– Чуял я, – кивнул Богдан, – и сон дурной видел: вороны надо мной кричали…

– То-то.

– И у Роксаны сердце не на месте…

– Неужто? – Иван Кольцо покачал головой. – А твоя персиянка просто так не затоскует…

– Уходить придётся с Волги, – сказала Богдан.

– Да куда же уходить-то? – Иван Кольцо даже схватился за эфес сабли. – С мест родных, а?! Не хочу!

– Можно в Девьи горы перебраться – в самое сердце их, где никто не достанет.

– А не запрём мы себя там? Коли пошлют за нами?

– Тоже верно, – кивнул Богдан. – Только вот что я думаю…

– Ну?

– Этот указ не для стрельцов московских.

– Нет?

– Нет, Ваня, – отрицательно покачал головой Богдан. – Пока царь воюет, разве ему до нас? Ему бы со всеми волками на границах разобраться! Что царю за дело – казаков на Волге ловить?

Иван Кольцо понимающе кивнул:

– Думаешь, для ногайцев этот указ?

– Думаю, для них, чертей. Мол, хотите, идите за казаками – они ваши! Ну так ещё надо, чтобы ногайцы хана Уруса из Сарайчика в нашу сторону тронулись. Со степей снялись! Они сняться-то рады, да только ради того, чтобы города да селения русские пограбить, полон увести. Девками гаремы пополнить. Мужичков да пареньков русских в Крыму продать. А на казаков идти войной – это радость не для них.

– А ведь ты прав, Богдаша. – Иван Кольцо усмехнулся. – Хитрая ты душа!

– Да тут не надо быть очень хитрым, Ваня. Вот если бы война закончилась, тогда другое дело…

– Да-а, – кивнул Иван Кольцо. – Нам эта война на руку. Пока царь ею занят, можно не тревожиться. А коли закончится? Что будем делать? Как думаешь, друг мой сердечный? Девьи горы? Или Яик?

Богдан обернулся на свой шатёр в центре гигантской поляны. Отвернув полог, обернувшись в цветастые шелка, на них смотрела Роксана.

– Пусть вначале царь с другими странами разберётся. Так я думаю, Иван. Что торопиться? Ногайцев я не боюсь. Волга – моя страна, а поляна эта – мой дом родной. Не уйду, покуда сила есть. Мои дозоры далеко стоят. Ко мне ни московским стрельцам, ни псам ногайским не подобраться. К тому же и зима на носу. Все будут сидеть по домам.

– Это верно. И Волга скоро встанет, – продолжил его мысль Иван Кольцо. – Ни купцов тебе, ни добра.

– Ничего, Ваня, перезимуем. Сейчас жирку ещё нагуляем – и на боковую. – Богдан многозначительно улыбнулся. – А вот весной – весной и свидимся. Тогда и решим всё…

– Твоя правда, друг мой, – глядя ни синюю Волгу, уже набиравшую осеннюю свинцовую тяжесть, кивнул Иван Кольцо. – Подождём до весны…

Зимой в Европе войны затихают. Короли и герцоги, графы и бароны предпочитают пировать в замках, дожидаясь весны. На Руси всё не так. Народ русский – морозоустойчивый, и зимой войны продолжаются, но без великого к тому желания. Весной оно вольготнее – и полевать в шатрах, и штурмовать города! Но зима 1582 года принесла Руси величайшее облегчение! 15 января в деревеньке Киверова Гора под городком Яме-Запольском, неподалёку от многострадального Пскова, так и не сдавшегося проклятым ляхам, был подписан долгожданный мир. Двадцать пять лет шла война! И последние её годы, когда во главе вражьей клики встал талантливый Стефан Баторий, оказались самыми трудными. Много зла принесли ляхи на Русь. Но и звали с тех пор поляков разве что проклятыми! Ведь что удумали – Русь завоевать!

Мир в Яме-Запольском устанавливался на десять лет.

Был он спасительным миром, но ещё более – унизительным для Руси. Все Ливонские завоевания пришлось отдать Речи Посполитой и Швеции. Границы Русского государства заметно сокращались. На западе, помимо прочих городов и крепостей, Русь теряла великий город Полоцк, а на севере, что было еще трагичнее, выход к Балтийскому морю. Запад вновь запирал Русь в её ранних границах, не давая возможности торговать с цивилизованным миром. Запад вновь хотел сам приезжать на Русь, брать всё задарма и увозить к себе. Только через сто лет с хвостиком и вновь с великими боями будет разрушена эта преграда.

А пока что, хоть и пришёл мир на Русь, однако тёмные тучи сгущались над молодым государством. Но современникам тех великих событий то было неведомо. Может быть, и к счастью…

Теперь русская армия могла перевести дух. Ведь многие русские дворяне, пришедшие в эту войну новиками, закончили её убелёнными сединами воеводами, а бывалые воеводы стали уже стариками. И великие тысячи сгинули в полях Восточной Европы, как и не было их!..

В родные края возвращались и казаки. Кто на Днепр и Дон, а кто и на Волгу.

Среди тех, кто стремился скорее попасть на берега величайшей реки Европы, была ватага Ермака Тимофеевича. После войны атаман с казаками ещё позимовал в тёплых краях русских окраин, а в апреле струги уже вошли в Каспий, а затем и в устье Волги – и двинулись на вёслах вверх. Но слава и весть о приближении опережала грозного атамана. И уже понеслось по берегам Волги: «Ермак возвращается! Плывёт сюда с Матюшей! Все живы, никого смерть не взяла!» Глаза Богдана Барбоши повеселели. Роксана спрашивала: «Ты так улыбаешься, точно думаешь самому ногайскому князю Урусу войну объявить». – «Что мне ногайский князь Урус! – восклицал Богдан. – С него взять нечего! Был я в его столице – Сарайчике, ничего, кроме могил предков! Думал, в могилах золото, так и там пусто! Только кости татарские! С такими братками, как Ваня Кольцо, Ермак да Матюша, я бы султану турецкому войну объявил! Вот кто богат, вот у кого поживиться есть чем!» Улыбался в широкую бороду и атаман Иван Кольцо, странствуя вдоль Девьих гор, поджидая первые купеческие караваны с Каспия. «Плывет на Волгу Ермак! – пело его сердце. – Друзья плывут в родные края!» И хоть соперничали они – Иван Кольцо и Ермак, но друзьями были – не разлей вода. Родными людьми были! Вот соберутся все, и станет непобедимым волжское казачье войско!

К маю месяцу, когда первое тепло уже отогревало землю вокруг Девьих гор, когда расцветала буйной зеленью Самарская Лука и все берега Волги, её леса и степи, струги Ермака вошли в Самару и стали чалить у родных берегов. Это был первый казацкий порт на Средней Волге! Родное прибежище, старый разбойный притон!

А в мае казаки собрали сходку – и для неё Богдан Барбоша отдал свою обширную поляну. Поднялись на поляне шатры для дорогих гостей. Вначале к хозяину здешних мест прибыл Иван Кольцо, за ним – Ермак Тимофеевич и его неизменная правая рука – второй атаман Матвей Мещеряк.

Атаманы долго обнимались, мяли друг другу бока. Ломали в обручах объятий. Каждый был – богатырь! Первый из первых!

– Навоевались, стало быть, царёвы казаки? – усмехаясь, спросил Барбоша у Ермака и Матвея.

– Еще как навоевались! – ответил старший. – Вдосталь кровушки басурманской пролили!

Другие казаки почтительно расступились – в кругу говорили только четверо.

– Мало полякам не показалось, – подтвердил и Мещеряк. – На поляков и полячек поглядели. – И тут же с досадой добавил: – Да только неинтересно так!

– Как – так? – вступил в разговор Иван Кольцо.

– Что это за война такая – за жалованье? Воевать таким образом, Ваня, – скука смертная! – пожал плечами Мещеряк. – Как служилые дворяне всю свою жизнь вот так развлекаются? Непонятно! Очень надо царя-батюшку любить. Или бояться! Уж принимать бой, так за целый торговый караван, с купцами и служанками, а не за горсть монет!

– Я же говорил вам, когда вы подались в Ливонию, – кивнул Богдан. – Царёвым человеком надо родиться!

– По поводу людей царёвых, – сказал Иван Кольцо. – О нас что-нибудь слышно в Московии?

– А что бы ты хотел услышать? – спросил Ермак у товарищей.

– Сам знаешь, – требовательно кивнул Иван.

Мещеряк хитро прищурил один глаз.

– Ты о том полчище ногайцев, что вы в прошлом годе перебили на переправах?

– Да говори же ты! – поторопил товарища Иван Кольцо.

– Ещё как слышно, – вздохнул Матвей Мещеряк. – Для вас перед самым Кремлём уже два столба вбито – две виселицы! На одном столбе высечено: «Любезному Ване Кольцо от царя православного!» – на другом: «Чёрту бородатому Богдану Барбоше от государя-самодержца!» Ждут вас в стольном граде, ребятушки!

Два воровских казака переглянулись.

– А ты говорил: четвертуют нас, – усмехнулся Ивану Кольцо Барбоша. – Царь-то наш – милосердный! Только повесить хочет!

– Ну а если шутки в сторону, тогда как? – потребовал ответа Иван Кольцо.

– Вот сядем за стол и поговорим, – ответил Ермак. – Неохота на бегу! Тут дело серьезнее некуда. Тут и жизнь и честь на карту поставлены… Ну так что, будем мы праздновать нашу встречу, али как?..

И вот уже пир шёл горой – и овец много зарезали, и коров, и лошадей. И вина, и пива было вдосталь. А накормить и напоить надо было добрых полтысячи человек! Сидели казаки-разбойники у костров. Ординарцы таскали старшим мясо, рыбу, закуски и подливали вина. Четыре атамана полулежали на персидских коврах и подушках, под вечерним небом и выплывающими из бледного ультрамарина звёздами. После нескольких заздравных чарок, когда атаманам то и дело приходилось вставать и кланяться своим казакам, Ивана Кольцо и Богдан Барбоша переглянулись.

– Говори, – потребовал Кольцо у Ермака.

– Матвей правду сказал: ждут вас не дождутся в Московии! Будут у царя силы – пришлют и повяжут вас. Будь в том уверен! – ободрил друга Ермак. – Перемирие на десять лет заключено. Каждая сторона должна силы поднабраться. Союзников найти. Чуете? А кто союзник царю московскому на южных границах – ногайцы! Князь Урус. Так что поверьте, братцы, рано или поздно, но суда со стрельцами здесь появятся, – он кивнул в сторону Волги. – Вот именно здесь и будут они! Придут за вами воеводы царские!

– Хорошо ещё – нас не послали за вами, – очень серьёзно кивнул Матвей Мещеряк. – Забыли о вас на время. На радостях, что Баторий уйти решил.

– Добро, – сказал Иван Кольцо. – Так сколько нам Господь времени определил, товарищи наши дорогие?

– Месяц-два, а потом – ждите гостей, – сказал Ермак. – В Девьих горах они вас достанут – на Яик вам надо уходить. К лету и уходите.

– Ничего не скажу – обрадовал, – покачал головой уже хмельной Иван Кольцо.

– А что ты хотел? – кивнул Матвей. – Чтобы царь этакую обиду проглотил? Хе!

– Нам не впервой хорониться, – кивнул Богдан Барбоша. – Коли надо, и от царя уйдём.

Казаки пировали три дня. Но невесело было атаманам. Первым двум, потому что бежать предстояло и уже скоро. Да и вторые не слишком веселились: их могли, как собак, на друзей натравить. Да и без ватаг Ивана Кольцо и Богдана Барбоши ослабело бы их войско. Не потому, что они всё и всегда делали вместе! Совсем нет! Но когда была нужда, когда серьёзный враг оказывался близко, казаки выступали одной стеной и почти всегда побеждали. Они хорошо знали: самый добрый веник по прутикам можно разобрать и сломать, а когда те прутики вместе связаны – одной бечевой! – тогда такой веник любой сор выметет из родного дома!

К полудню третьего дня гульба пошла на убыль, тогда сторожевые казаки и доложили своим командирам:

– Струги! Струги! – едва добежав до шатров, закричали они. – Пять штук! Сверху плывут! С пушками и солдатами!

– Неужто дождались? – выходя из своего шатра, спросил самого себя Иван Кольцо. – Это что ж нам теперь – воевать с ними?!

Четыре атамана, натянув шаровары и набросив кафтаны, щурились на ясном апрельском солнце. Уже волновалась вся Барбошина поляна – гудел весь казачий улей! – весть о гостях разнеслась ветром по шатрам и палаткам!

– Коли надо, будем воевать, – отозвался Богдан. – А тебе, Ермак, и тебе, Матвей, так лучше сразу прочь идти. Запятнаете себя знакомством с душегубами ногайцев!

Но Ермак только отмахнулся:

– Я первым за тебя вступлюсь!

– Ну да! – отозвался Богдан. – Царь тебе твои заслуги в Польше не вспомнит! А вот берёзку для тебя придумает да с верёвкой покрепче!

– Типун тебе на язык, Богдашка! – рявкнул на чернобородого товарища Ермак.

Так и подошли они в окружении своих казаков к обрыву. А там у песчаного берега уже чалили к берегу пять стругов. И смотрели на них снизу вверх гости. Настороженно смотрели! Знали, к кому плыли!

– Да не похожи они на царёвых слуг, – сказал Ермак.

– И верно, – подтвердил Матвей Мещеряк. – На царёвых стругах стрелецкие кафтаны да секиры так и пылают! А тут – кольчуги, рубахи да зипуны. Кто бы это мог быть? Казанцы? Новгородцы? И не купцы. Да кто ж?

– Сейчас поднимутся и представятся! – усмехнулся Богдан Барбоша. – Надеюсь, не придется нам их жизни лишать. Очень на это надеюсь! Помоги, Господи…

Вскоре гости в количестве четырёх человек уже поднимались по холму к атаманским шатрам. Казаки поглядывали на них играючи, подкручивали усы. Мрачными были гости – чересчур бородатыми, одетыми в темное, точно Каспия и Азова никогда не видели, на рынках восточных не бывали, а в глуши жизнь свою проживали!

– Точно медведи, – заметил Богдан. – Весна, вот они и выползли на свет Божий…

По рядам казаков пробежал хохоток. Четыре атамана встали в ряд, точно говорили: мы друг за друга, и не бывать иначе! Гости, поглядывая на казаков, остановились на расстоянии от грозных атаманов и поклонились им в пояс.

– Кланяются, да низко – уже хорошо, – бросил Иван Кольцо в сторону Богдана Барбоши. – Коли прибыли бы головы рубить, нас бы кланяться заставили!

– А может, они хитростью нас подманивают, – заметил в ответ Богдан.

– Тсс! – бросил товарищу Ермак. – Дайте людям слово сказать.

– Доброго вам здоровья, волжские атаманы, – сказал старший из гостей. – Мы, видать, во время пира вас застали. Ну так просим прощения…

– Наш пир на весь мир! – уперев руки в боки, сказала Матвей. – И вам чарка достанется!

– Кто такие, люди добрые, говорите, – попросил Ермак. – Если с добром приехали – мы и вас к столу пригласим. Прав мой товарищ: пир наш по случаю великого мира на Русской земле!

– Меня зовут Трофим Кочергин, – представился старший. – А кто у вас за голову будет?

Иван Кольцо и Богдан Барбоша, ставшие вне закона, покосились на Ермака. В нынешней ситуации ему должно было назваться головой. Недавний герой Ливонской войны кивнул:

– Меня зовут Ермак Тимофеевич. Волжский атаман. Я и буду за старшего.

Трофим Кочергин вновь поклонился.

– Мы из Перми прибыли, от господ Строгановых. От Максима Яковлевича, от Никиты Григорьевича и от Семёна Аникиевича. Господа Строгановы, владельцы Соли Вычегодской и многих городов в Перми Великой, и Чусовских городков, и многих владений за Камнем, низкий поклон шлют волжскому казачеству!

– Вон оно что, – вздохнул с облегчением Иван Кольцо. – Издалека вы!

Было ясно: сей приезд никакого отношения к злой воле царской иметь не мог!

– И что же хотят от нас твои хозяева, господа Строгановы? – спросил Ермак.

– А хотят они пригласить волжских атаманов к себе, в Пермь Великую, для защиты от сибирских татар и пелымцев проклятых, которые с татарами на нас ходят. В прошлом году вышли из-за Камня и половину городков пожгли. Солеварни порушили. Людишек с собой увели более тысячи. И мужичков наших, и баб, и детишек даже. А кто противился супостатам, тех не пожалели. Всех вырезали.

Атаманы переглянулись. И казаки уже переглядывались, всё теснее собираясь за спинами атаманов и послов. Горячий шепоток так и шёл по рядам: сибирцы приехали – на службу зовут! Татар бить!..

– А что же царь? – спросил Ермак. – Чего он не помогает своим солеварам?

– Так война же была! – воскликнул Трофим Кочергин. – Какая тут помощь? Царь ещё и от нас служивых людей забрал. А сколько людей погибло на этой войне? Скольким уже не вернуться домой да на прежнюю службу? Обнищала земля наша людьми. Уже и забыли, когда мир-то был! Разве не так?

– Это верно, Трофим Кочергин, – кивнул Ермак. – Это мы знаем лучше других!

– А теперь, когда Русь ослабла? – Строгановский посол глянул на своих и тяжко вздохнул. – И черемисы бунтуют, и татары лютуют, и пелымцы, черти, плоть нашу грызут, – в сердцах признался он. – Житья нам от них нет, от нехристей этих! Царь ведь так и сказал Максиму Яковлевичу: ищи сам себе воинов. И плати им сам! Мы твоему деду и отцу великие милости подарили, теперь твоя очередь добром платить. Вот так. Вот мы теперь людей и ищем! А куда нам плыть? Где людей брать? Не с полей же крестьян собирать, лапотников! Стрельцов не дадут. А кто лучше казаков быть может? Да никто!

– А он прав, – кивнул Матвей Мещеряк. – Лучше нас никого нет! Один казак трёх любых вражьих псов одолеет! А, Ермак Тимофеевич?

– Коли смелость да оружие есть – так и будет, – кивнул атаман.

– Вон, гляди, как судьба распоряжается! – вдруг с вдохновением покачал головой Иван Кольцо.

– Что такое? – спросил Мещеряк.

– Да как – что? – покачал головой Кольцо. – Помилование к нам само в руки просится!

– А ведь и точно, – согласился Мещеряк.

– А Максим Яковлевич платить как будет? – поинтересовался Богдан Барбоша. – Серебром али золотишком?

– Да хошь самоцветами! – всплеснул руками посол. – Камень – он много добра рождает! А Камень, горы наши сердитые, и есть вотчина господ Строгановых!

– Начало разговора есть, – кивнул Ермак. – А теперь к столу, гости дорогие. Мы уже три дня пируем! Думали, пора и честь знать. А тут вы. Но и вам кое-чего достанется!

– Вот и хорошо, – кивнул Трофим Кочергин и обернулся к своим: – А ну, мёд казакам несите! Да побыстрее! У нас мёд и лечебный, и хмельной! На всякий вкус! Наш мёд сам царь-батюшка Иоанн Васильевич жалует! Всякий раз привозить просит!

– Мёд, Трофим, это хорошо! – заметил Матвей Мещеряк и хлопнул гостя по плечу. – А мы тебя и твоих людишек азовскими винами угостим! Тоже добрый напиток! Уж поверь!

Ночью, когда гульба разгорелась с новой силой, Матвей спросил главного атамана:

– Ну что, Ермак, скажешь? Пойдём мы к ним? Или туточки останемся?

Атаманы расположились у костра. Сибирцы решили искупаться в Волге. От реки шёл рёв и плеск. Трещали сучья в огне. Иван Кольцо тоже потянулся к старшему товарищу: его это касалось еще в большей мере! Над ним петля качалась. Царская. И Богдан Барбоша вопросительно взглянул на Ермака.

– На Волге хорошо, особенно после Речи Посполитой. Но земля и впрямь обеднела. А нам такое войско кормить надо, – Ермак говорил с расстановкой, отпивая из чарки вино. – У ногайцев теперь не возьмёшь: они с царём сдружились. Через Каспий в Персию идти? Это людей терять. Да ещё неизвестно, как удача повернёт. А впереди зима! Обленятся казачки от безделья, затоскуют, как волки, выть начнут. И разбредутся по всей Волге искать где теплее – баб пойдут искать. Казакам дело нужно. Рука саблю не должна отпускать. Ворога казак должен чуять и днём, и ночью.

От него ждали и других слов.

– Но это только одна сторона, – точно почуяв настроение атаманов, продолжал он. – А другая ещё хуже. Налей мне чарку, Матвей…

Мещеряк плеснул Ермаку, налил вина и другим атаманам.

– Говори! – поторопил друга-атамана Иван Кольцо.

Именно от Ермака теперь зависело их будущее.

– Мы же знаем, как всё случится, – сказал он. – Пройдёт немного времени, и приплывут сюда царёвы слуги – воров и разбойников Ивана Кольцо и Богдана Барбошу изымать. – Ермак покачал головой: – Да ещё меня заставят оружие из ваших рук взять. Что тогда? На Волге вместе нам не быть. Разбегаться придётся. Вам уходить навсегда отсюда – на Яик, это пока, а то и на Терек. Забыть о Волге и Руси навсегда! И за спину смотреть, потому что за ваши головы ногайцы дорого заплатят! А если все вместе в Пермь пойдём, то, глядишь, и забудет царь прежние обиды. Не такой же он безумец, чтобы защитников своего добра, а добра в Перми и у Камня и впрямь много, ловить и казнить? Зачем ему это? Там вы героями станете. Да и Строгановы – богатые хозяева. Уж если кому и служить, так им! Золотом и самоцветами разживёмся. Вот так я думаю…

– У меня уже сердце иначе забилось! – сжал кулаки Матвей Мещеряк. Налил себе полную чарку. – Как перед битвой!

– И мне налей – до краёв! – сказал ему Иван Кольцо. – Буду сегодня пьяным!

– Так ты и вчера нетрезв был! – усмехнулся Мещеряк.

– А нынче буду очень пьяным! – рявкнул Иван.

– Ну всё, держись, Волга! – наливая товарищу, рассмеялся Матвей.

– А ты что думаешь, Богдан? – спросил Ермак у Барбоши.

– Всё бы хорошо, да одно плохо, – ответил бородач.

– Что плохо-то? – выпив и утеревшись рукавом, спросил Кольцо.

– Строгановы – царские люди, им служить – царю служить. А я царям не служу. Не верю я царям! Слову их не верю!

– Ну да, цари – капризные люди, но так на то и цари! – заметил Иван Кольцо. – Или нет?

– Быстро ты своих казачков-то забыл! – усмехнулся Богдан.

Лицо его освещалось порывами от пламени костра, по губам так и ползала язвительная улыбка.

– Каких казачков? – нахмурился Кольцо.

– Да таких, Ваня! Митьку Бритоуса и Ваньку Юрьева!

– И что с того? – спросил Иван Кольцо.

– Царь нам разрешил ногайцев бить, а в кармане кафтана уже петлю для нас держал. Мы для него и бояр его хитрых – точно разменная монета! Вот что мне не по нраву. Не хотелось бы мне игрушкой в руках царя, да к тому же бешеного, оказаться. Ой, как не хотелось бы!

Ермак задумался.

– Время есть подумать, Богдан.

– А я и думать не буду – плыву! – сказал Иван Кольцо. – А ты, Матвей?

– И я плыву. Даже если Ермак Тимофеевич заартачится!

– А ведь говорил, что до самой смерти со мной будешь? – усмехнулся головной атаман. – На шаг не отойдёшь! А вот коли откажусь?

– А ты не откажешься! – с вызовом кивнул Матвей.

– А вдруг?

– Попробуй! А я погляжу!

– Эх, ты, чёрт мещерский! – рассмеялся Ермак. – Нет, ребятки. Не хочу на боку лежать! Истинный крест! Не хочу на Волге зимы дожидаться, а после в оконце избёнки таращиться и новой весны ждать! Сила во мне так и просится наружу! В мир просится! Битвы хочу! Жить хочу!

– Вот они – слова головного атамана! – рассмеялся Иван Кольцо. – За таким вот мы хоть на край света пойдём!

От берега возвращались накупавшиеся сибирцы, кутаясь в покрывала. Казаки им наполнили чаши.

– Волга ваша хоть и весной, а как парное молоко! – рассмеялся Трофим Кочергин. – У нас покрепче водица-то будет! – Он выпил чарку до дна и присел к костру. – Так охолонит, что мало не покажется!

– Вот и попробуем вашу водицу, – кивнул Ермак.

– Так поедете, стало быть? – с радостью и надеждой в голосе спросил Трофим Кочергин.