Текст книги "Полет орлицы"

Весть была настолько поразительной, так она меняла расстановку всех фигур на игровом поле, что рука стряпчего – сама по себе, не иначе! – что-то чертила себе и чертила, пока мэтр де Фокемберг сам не заинтересовался внезапно родившимся произведением.

А нарисовал он девушку, обращенную к зрителю в профиль. Девушка вышла носатой, длинноволосой и хмурой. Она была в простом платье, какие носят крестьяне, плечи были открыты. В правой руке девушка держала знамя, хвосты которого развевались на ветру, а в левой ее руке был зажат меч – на манер того, как берут нож уличные забияки – лезвием назад.

Мэтр де Фокемберг даже вывел на знамени Девы два имени, которыми она подписывалась в своих письмах: «Иисус, Мария».

10

Жанна была человеком действия и почивать на лаврах не желала. Восьмого мая англичане ушли от стен Орлеана, а уже одиннадцатого Дева, в окружении блистательной свиты, которую возглавлял Орлеанский Бастард, въехала в замок Лош.

Там ее ждала встреча с королем.

Карл Валуа сам вышел встречать свою героиню. Она спрыгнула с коня и с глазами полными слез опустилась на одно колено перед своим господином. Радость короля оказалась так велика, что он готов был обнять Деву, но перед сотнями людей сдержал свое чувство.

– Милостью Царя Небесного, что любит вас, мой благородный дофин, Орлеан освобожден! – сказала она.

Ее латы сверкали. Белое знамя ослепляло чистотой и золотыми лилиями. Десять дней назад эта девушка отправилась почти вслепую на опасное дело, в удачный исход которого мало кто верил, и вот – она победитель. Ход войны переломлен. Если бы она еще не называла его дофином – было бы совсем хорошо…

– Спасибо тебе, Дева, и да благословит тебя Господь, – сказал Карл Валуа. – Ты выполнила свое обещание!

Лица его храбрецов – Орлеанского Бастарда, Алансона и де Рэ, Ксентрая и Ла Ира – сияли. Они дрались за своего короля, не щадя жизни, все остались ему на радость живыми и здоровыми, и теперь ожидали, когда монаршая рука возложит на их головы лавровые венцы, а в карманы их той же монаршей рукой будет брошено золото.

Все как в сказке!

Двор вернулся в Шинон. В эти дни Жанну ожидали два сюрприза. Во-первых, состоялась встреча с другом. В ставку короля с отрядом барцев и лотарингцев приехал Рене Анжуйский. Увидев Жанну, о которой молва уже разносила чудесные рассказы, он направился к ней, открыв объятия. Она приняла его порыв всем сердцем.

– Мой милый Рене! – воскликнула она на виду у всего двора.

– Дорогая Жанна! – вторил ей красавец Рене.

И они поцеловались – так, точно были знакомы всю жизнь. Тепло и нежно. Словно вместе росли, играли, взрослели… Капитаны Жанны только переглянулись. Ла Ир громко откашлялся в кулак. Брови Карла Валуа высоко поднялись. Даже Иоланда Арагонская казалась озадаченной. Каковы были отношения у этой парочки кузенов в Нанси? – думала она. – Если бы она не знала результатов осмотра Жанны в Шиноне, то могла бы подумать Бог знает что…

– Все случилось так, как ты задумала? – негромко, чтобы слышала только Жанна, спросил Рене.

– Да, – кивнула она.

– Я верил – так и будет. Никогда бы я не усомнился в тебе.

– Знаю, – вновь кивнула Жанна.

Злые языки долго еще не отпускали ни этот поцелуй, ни перешептывания правнука и правнучки Иоанна Доброго.

Второй сюрприз был подобен грому среди ясного неба, тонкому лучу, рассекающему сумрак, зычному аккорду герольдовых труб среди полной тишины… Для девушки, которая выросла в деревне и совсем недавно лишь мечтала увидеть своего дофина, объясниться с ним.

Мечтала, чтобы голос ее был услышан…

Благодарный король наделил Жанну гербом. Неделей раньше состоялся диалог между Карлом Валуа и его тещей, во время которого они решали, каким же должен быть этот герб. При разговоре присутствовали королева Мария и брат Ришар, исповедник королевы четырех королевств.

– Жанна – принцесса крови, тем более, освободившая Орлеан, – говорила Иоланда Арагонская, – и заслуживает того, чтобы в ее гербе красовались лилии Валуа.

– Может быть, золотая лилия на лазоревом поле? – предположил Карл.

– Одна только лилия? – задумалась Иоланда.

– Я не могу подарить ей три лилии, матушка, все же она – бастардка.

– Именно – бастардка! – воскликнула Иоланда Арагонская. – Прекрасный плод прелюбодеяния, – чуть понизив голос, добавила она. – Амазонка, с мечом в руках, воюющая за королевство своих предков!

– О чем вы, матушка? – поинтересовался Карл Валуа.

Он-то знал, что мысль его тещи всегда будет лететь впереди всех его предположений и фантазий.

– Мы подарим ей герб с двумя золотыми лилиями на лазоревом поле. А вместо третьей будет меч. – По лицу Иоланды Арагонской блуждала озорная улыбка. – Меч, пронзающий корону. – Таким образом мы подчеркнем ее незаконнорожденность – наконец, она бы не увидела свет, если бы Людовик не пронзил венценосную и распутную Изабеллу, а про его меч я наслышана! С другой стороны, именно меч – стезя Жанны, а корона принцессы будет напоминать о ее благороднейшей крови. Это должна быть открытая корона – корона принцев крови!

Когда Жанна вошла в залу, куда ее пригласил король, и увидела двор, следивший за ней, она уже понимала, что ее ждет награда. Но не ради награды она боролась за Орлеан и родную Францию! И все же любопытство разбирало ее. И сердце девушки, полное восторга, трепетало, точно птица, попавшая в силок. В черном костюме – приталенном камзоле с пышными рукавами и обтягивающих штанах, стянутая на узкой талии широким кожаным ремнем, ладная и сильная, с открытой головой и мечом в ножнах, она проходила через золотые квадраты света, падавшего в окна парадной залы Шинона. Там, в глубине, в окружении родни, сидел на троне ее король. А перед ним был щит, укрытый отрезом расшитого серебром черного бархата. Карл Валуа улыбался. До последнего часа от Жанны скрывался замысел благодарной ей королевской фамилии. Но когда король хлопнул в ладоши и его оруженосцы сорвали материю перед самым носом Жанны, обомлела не только она, но и весь двор.

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, сегодня одним гербом во Франции стало больше! – многозначительно воскликнул Карл Валуа.

Но Жанна не могла оторвать взгляд от герба – две золотые лилии Валуа на лазоревом поле и серебряный меч, пронзавший золотую корону, говорили о том, что теперь перед всем миром она – особа королевской крови. Отныне она перед всей Европой – дочь Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской.

ПРИНЦЕССА КРОВИ!

Карл Валуа встал и на виду затихшего двора красноречиво простер к сестре руки, и Жанна бросилась к нему. Она плакала. Плакала королева Мария. Был растроган сам король и даже Иоланда Арагонская, хотя скрывала это. Встав перед королем на одно колено, девушка припала губами к его рукам, чьи пальцы были тесно увиты перстнями, и долго не отпускала монарших дланей.

11

Многодневные пиры, равно как и долгие военные советы, были не для Жанны. Она-то знала – нужно ковать железо, пока оно горячо. Капитаны были согласны с ней, но вот маршрут новых завоеваний каждому вырисовывался свой. Кто-то грезил о Париже, герцог Алансонский мечтал о Нормандии, Мэне. И понятно – это была его вотчина, с особой жестокостью попираемая ногами захватчика.

Но Жанна указала на главную цель – Реймс. Дофин должен быть коронован по древнему обычаю французских государей, так думала она. На одном из решающих военных совещаний, где Жанна настаивала на быстрых военных действиях, объясняя свое нетерпение данным ей откровением, некто Кристоф д’Аркур спросил:

– Дама Жанна, я не сомневаюсь в том, что вами руководит божественное провидение, но объясните, каким образом приходит к вам «тайный совет»?

Все дружно воззрились на Жанну – вопрос был интересным. Девушка не заставила ждать себя с ответом:

– Когда дело не ладится, мессир д’Аркур, потому что кто-то не хочет довериться мне, а значит, и тому, чего желает Господь, я удаляюсь в уединенное место для молитвы. Я жалуюсь Господу, как мне трудно заставить поверить моим словам тех, с кем я говорю. И после молитвы, обращенной к Богу, я слышу голос, обращенный ко мне. «Дочь Господа, – слышу я, – делай свое дело, ни о чем не тревожься, и Я приду к тебе на помощь». И когда я слышу этот голос, мессир д’Аркур, я испытываю большую радость. Мне бы хотелось слушать этот голос всегда – он дает мне силы вершить многое!

Ответ был исчерпывающим.

Полководцы сошлись на том, что нужно разобраться с англичанами в долине Луары. Было бы неосмотрительно устремляться в далекие края, будь то Париж или Реймс, оставляя вражеские соединения у себя в тылу. Орлеан был окружен тремя крупными городами, где укрепились английские гарнизоны с жаждавшими реванша опытными командирами – графом Суффолком, Джоном Талботом, Скейлзом и присоединившимся к ним Фастольфом. На юго-западе по течению Луары Орлеану угрожали Божанси и Менг, на юго-востоке – Жаржо.

Победа над англичанами умножила желающих записаться в армию буржского короля. Сбор войск для новой армии начался в предместьях Раморантена. Новым полководцем французского войска был избран герцог Алансонский. Он полностью выплатил за себя выкуп и теперь мог с мечом в руке отомстить своим обидчикам. Незадолго до его назначения Жанна побывала у супругов д’Алансон в Сен-Флоран-ле-Сомюр, где встретилась с молодой герцогиней[1]1
  Жанна д’Алансон была дочерью Карла Орлеанского, сводного брата Девы, томившегося в английском плену, и принцессы Изабеллы Французской (что, в свою очередь, была дочерью Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской, матери той же Девы). Иначе говоря, Жанна д’Алансон приходилась Жанне д’Арк племянницей и с той, и с другой стороны. Кровь знати того времени, если говорить образно, была вином, разлитым в разные кубки из одного бочонка.


[Закрыть].

Пока герцог выбирал оружие, Жанна д’Алансон была откровенна с ровесницей теткой:

– Поймите, милая Жанна, я безмерно боюсь за мужа – мы выплатили за него двести тысяч ливров золотом! Будь прокляты англичане! – нам пришлось продать почти все фамильные замки, чтобы он вернулся домой. – Она неожиданно расплакалась. – Неужели нельзя обойтись без него?

– Молодой лев жаждет битвы, герцогиня, – ответила Жанна. – Нельзя лишать его священного права – посчитаться с врагом и вернуть свое.

– Если он вновь попадет в плен, уже ничто не поможет нам. А если он погибнет – я не переживу этого!

– Не бойтесь, герцогиня, я верну вам супруга в добром здравии и в лучшем состоянии, чем он теперь! – заверила племянницу Дева.

В Селль-ан-Берри, за день до отъезда в Раморантен, где собиралось и укомплектовывалось войско, Алансон подвел к Жанне двух молодых людей – они оба не просто с восхищением смотрели на девушку, но, казалось, от одного ее присутствия потеряли дар речи.

– Познакомьтесь, прошу вас. Перед вами Дама Жанна. – Герцог улыбнулся девушке. – Вы – их героиня. Представляю вам моих друзей – братьев де Лаваль, Ги и Андре.

Молодые дворяне низко поклонились Деве.

– Их бабушка Анна де Лаваль – вдова Бертрана Дю Геклена.

– Неужели? – искренне удивилась Жанна. Она не скрывала своего восторга. – Неужели…

Какое имя! Герой войны с англичанам – дважды побывавший в плену, дважды выкупленный королем Франции Карлом Пятым – ее, Жанны, дедом. Это Дю Геклен подарил ее отцу, Людовику Орлеанскому, свой легендарный меч, который она взяла из аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа!

– И ваша бабушка… до сих пор жива?

– Благодарение Господу – да, – ответил самый храбрый из братьев, старший, Ги. – Она очень дорожит нами и просит почаще писать ей.

– Братья де Лаваль приехали, чтобы присоединиться к нашему войску, – сказал Алансон.

– Я искреннее рада этому, – кивнула Жанна. – Идемте же ко мне в дом, господа, я непременно хочу угостить вас вином! Чтобы ваша почтенная бабушка, когда вы напишите ей письмо, не сказала, что Дева Жанна – негостеприимная хозяйка!

Она провела двух знатных юношей в отведенные для нее комнаты, хлопнула в ладоши. Паж де Кут разлил по кубкам вино.

– Недалек тот день, мои благородные юноши, когда мы будем пить с вами вино в Париже!

Ее порыв вдохновил молодых людей – теперь они знали точно, что так оно и будет!

Жанна выезжала в Раморантен, а далее в Орлеан раньше Алансона – ее отряды уже были готовы. Братья де Лаваль должны были ехать с герцогом. Но они пришли попрощаться со своей героиней. Они увидели ее выходящей из дома – в ее сверкающих латах, с непокрытой головой, с боевым топором, что не так давно подарил ей Ковальон. На рукояти этого топора Жанна попросила выгравировать свой инициал – букву «J» и корону сверху. За Жанной следовал де Кут, держа в руках свернутое знамя Девы.

Жанна подошла к своему вороному коню, подаренному ей герцогом Лотарингским, но конь сердито захрапел, попятился, встал на дыбы. Его повело в сторону – он тряс головой, храпел и не унимался.

– Что в тебя вселилось?! – гневно выкрикнула Жанна. Она обернулась на слуг. – Подведите его к кресту!

Дом, который выбрала для себя Жанна, стоял рядом с сельской церковью, а у церкви был врыт в землю высокий крест. К нему и подвели норовистого коня Девы. И только конь оказался у креста, как неожиданно затих.

Жанна усмехнулась:

– Вот это дело!

Она прыгнула в седло и, прихватив узду, обернулась к нескольким священникам, стоявшим на пороге церкви:

– Святые отцы! Устройте шествие и помолитесь за наши души! – Дева пришпорила коня и, взмахнув топором в направлении дороги, крикнула своим приближенным: – Вперед!

И за воинственной Девой, составляя ее неизменную свиту, поскакали Жан д’Олон, братья Жак и Пьер д’Арки и паж де Кут, держа в руке свернутое белое знамя. Войско Жанны, которое возглавлял маршал де Буссак, чуть раньше уже двинулось в сторону Раморантена. Ги и Андре де Лавалям было очень обидно, что в этот день они не смогут составить Даме Жанне компанию. А как бы хотелось! В лагерь французской армии они отправлялись утром следующего дня с герцогом Алансонским, Орлеанским Бастардом и де Гокуром.

Но зато в день отъезда Жанны из Селль-ан-Берри бретонец Ги де Лаваль напишет любимой бабушке письмо о встрече с Девой, где будут такие строки: «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!»[2]2
  «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!» – строчка из существующего письма. Благодаря посланию Ги де Лаваля своей бабушке, вдове великого дю Геклена, мы знаем, каковой была Жанна в тот день в Раморантене. Он описал ее латы и то, что она держала боевой топор в руках. Описал ее боевой настрой. И даже эпизод с конем, присмиревшим у креста, все это исторический факт.


[Закрыть]

12

Одиннадцатого июня семитысячная армия под предводительством герцога Алансонского вышла из Орлеана и направилась к Жаржо, опустошая предместья. Граф Суффолк вывел свои полки из города и дал сражение. Французы бились храбро и в конце концов оттеснили англичан обратно в крепость. Ночью капитаны решили основательно посовещаться, но Жанна помешала им.

– Хватит говорить о том, как победить англичан, – сказала она в разгар заседания. – Надо просто пойти и разбить их!

– Легко сказать – взять и разбить, – откликнулся Алансон. – Жаржо – добрая крепость.

– Это не Турель, – осторожно заметил Орлеанский Бастард.

– Для всего нужен свой час, – не желая слушать капитанов, продолжала Жанна. – Решающий час наступает, когда это угодно Богу. И мне ведом этот час. Мы будем действовать – и Господь нам поможет! – Она взглянула на Алансона. – Утром, едва рассветет, командуйте на штурм, милый герцог!

Если так говорила Жанна, значит, она имела на то веские причины. А кто мог поспорить с Господом Богом? Никто.

И все началось заново – артиллерия бомбила крепость, крепость отвечала тем же, солдаты забрасывали фашинами рвы и погибали под градом английских стрел, капитаны ревели, как дикие звери, отдавая распоряжения.

Тут и случилось то, о чем герцог Алансонский будет помнить всю свою жизнь. Он стоял у одного из орудий, когда к нему поспешно подошла Жанна и сказала:

– Отойдите в сторону, Алансон, здесь небезопасно.

Герцог послушал ее, а через пять минут ядро разорвалось на том пятачке, где он получил предостережение. Офицер де Люд, занявший его место, был убит наповал.

И вот уже французы взбирались по лестницам на стены Жаржо, дрались у бойниц, летели вниз. И новые силы бросались на штурм крепости. Первая атака была отбита, но такой большой кровью, что англичане поняли – они были на волоске от гибели. Пока французы готовились к новой атаке, с крепостной стены крикнули: «Послание французам от графа Суффолка!» И следом была выпущена стрела с письмом. Граф Суффолк сдержанно просил о трехдневном перемирии.

Кое-кто уже помышлял о передышке, но Жанна только усмехнулась:

– Этого времени как раз хватит для того, чтобы сюда подошел лорд Талбот. Нет уж! Господь вынес приговор англичанам, и теперь их жизни принадлежат нам, не сомневайтесь!

Ее уверенность подействовала на всех без исключения. Была в Деве та великая сила, что заставляет поэтов писать стихи, мореплавателей – садиться на корабли и плыть на край света, а влюбленных – совершать подвиги ради любимых.

Способность дарить вдохновение!

Вооруженная топором, Жанна была одной из первых, кто бросился в новую атаку на городские стены. Ее окружали верные рыцари, но уберечь от удара камнем, которые сбрасывали на головы осаждающих, не смогли. Камень ударил ее по голове, смяв шлем, и Жанна упала с лестницы – навзничь. Все, кто это видел, в смятении замерли. Но случилось еще одно маленькое чудо – не успел д’Олон и братья Жанны подбежать к ней, как она сама поднялась на ноги и, сорвав шлем, закричала:

– Друзья! Я жива, и никто не посмеет остановить нас! Вперед! Держитесь храбро, и Бог поразит англичан!

Неуязвимость Жанны только подхлестнула французов. Не было им преград ни в чем! Что такое – крепостная стена, если сам Господь повелел разрушить ее?

Лорд Суффолк решил скорее погибнуть, чем сдать Жаржо французам. И когда плотина была прорвана – одна из стен крепости сдалась, и французы хлынули внутрь, бой продолжался на всех улицах, за каждый дом.

Но удержать французов уже было нельзя: они захватывали квартал за кварталом и теснили англичан к воротам Жаржо, выходившим на Луару. С большим отрядом лорд Суффолк оказался на мосту и уже оборонялся там. Он сражался, как лев, сплотив вокруг себя лучших своих рыцарей, о которых разбилась не одна волна французских солдат, но и они таяли.

Суффолк хотел укрыться в маленькой крепости моста на том берегу Луары (выполнявшей ту же роль, что и Турель под Орлеаном), но не успел. Его рыцари были почти все перебиты, один из братьев, Александр, зарубленный мечом, пал еще в начале моста, второй, Джон Пуль, сражался с ним бок о бок. Да еще с пяток самых преданных и стойких рыцарей.

В этой схватке отличился Вильгельм Реньо, оруженосец, овернский дворянин. Он командовал отрядом, истреблявшим последних англичан у крепости моста. Когда Суффолк понял, что жить ему и его брату осталось не более пяти минут, а противник так разъярен и опьянен кровью, что никого не оставит в живых, он громовым голосом закричал:

– Остановитесь, французы! О том просит вас лорд Суффолк, командир англичан! Остановитесь же!

Не сразу, но окровавленные мечи застыли в руках бойцов с обеих сторон. Все тяжело дышали, ноги скользили в крови убитых товарищей и врагов. Угадать командира французского отряда было несложно, и лорд Суффолк обратился к нему:

– Как вас зовут, сударь?

– Вильгельм Реньо, – ответил тот.

– Вы дворянин?

– Да.

Молодой человек понимал, что англичанин будет просить пощады, но не ожидал, куда идет дело…

– Вы рыцарь?

– Я оруженосец, – ответил он.

– Подойдите ко мне, – сделав отмашку рукой, чтобы никто не двигался, сказал лорд Суффолк. Он не выпускал меча из рук.

Молодой дворянин подошел к именитому англичанину.

– Встаньте на одно колено, – повелительно сказал лорд Суффолк.

Воины, недавно истреблявшие друг друга, теперь оказались зрителями, плечом к плечу наблюдавшими за разыгрывающимся на мосту действом.

Вильгельм Реньо встал на одно колено.

– Сейчас не до церемоний, господа, – проговорил английский полководец. – Будем кратки. Я, Вильям де Ла Поль, милостью Божьей четвертый граф Суффолкский и граф де Дрё, посвящаю вас, Вильгельм Реньо, в рыцари. Бойтесь Бога, чтите Его, служите Ему и любите Его всеми своими силами. Сражайтесь за веру и церковь, умрите, но не отрекитесь от христианства. – Лорд Суффолк легонько ударил мечом по правому плечу молодого воина. – Теперь встаньте.

Молодой человек, не ожидавший от битвы такого поворота, поднялся.

– Отныне вы – рыцарь, – сказал Суффолк. – Возьмите этот меч и примите меня на выкуп. Я и мои рыцари – ваши пленники.

Так лорд Суффолк не только спас под Жаржо жизнь себе и брату, но и сдался в плен не простому бойцу, а равному себе по самому высшему званию, которое может носить под этим солнцем мужчина, – званию рыцаря. Они были одними из немногих англичан, спасшихся в этот день.

13

Кровопролитная битва за Жаржо, абсолютная победа и пленение главнокомандующего англичан графа Суффолка и его брата с новой силой разожгли аппетиты французов. Герцог Алансонский, Жанна и другие капитаны решили не терять времени даром.

13 июня армия вернулась в Орлеан правым берегом, вошла в Бургундские ворота, оставила раненых, немного передохнула и спустя несколько часов вышла из Ренарских ворот в направлении Менга.

Вечером 14 июня французы заняли мост Менга через Луару и, оставив там часть солдат, тотчас двинулись к Божанси. 15 июня город был осажден и подвергнут массированному артиллерийскому огню.

В этот же день к армии герцога Алансонского прибыло неожиданное подкрепление. С тремя тысячами бойцов подошел легендарный Артюр де Ришмон, «человек-лягушка», прозванный так из-за уродливого шрама, располосовавшего ему рот от уха до уха. Никого из первых аристократов двух королевств – Англии и Франции – не бросало с такой силой и так часто из одного лагеря в другой, как второго сына герцога Бретани и бывшей английской королевы. Вчерашние враги волей случая становились для него друзьями, и наоборот. Приблизив Ла Тремуя, он горько поплатился за это. Но и англичане так и не стали для него друзьями – он не мог простить Бедфорду, что тот отнял у него графство Ришмон, ставшее Ричмондом. И даже брак с Маргаритой, родной сестрой герцога Бургундского, не сблизил его с новым деверем – Филиппом. Лишенный большей части земель, нигде не нашедший друзей, рассорившийся со всеми, неприкаянный, 15 июня 1429 года, с небольшой армией наемников, тридцатисемилетний Артюр де Ришмон неожиданно оказался в лагере герцога Алансонского и Девы Жанны.

Всю жизнь прожившая в деревне, далекая от политических интриг, Жанна мало что знала об этом человеке. Она была просто искренне рада серьезному подкреплению. Но Алансон, узнав о появлении бывшего коннетабля, с горячностью воскликнул:

– Если не уйдет де Ришмон – уйду я!

Но неожиданно пришло известие, что навстречу французам движется армия, которую возглавляет лорд Фастольф, и все само встало на свои места. Перед лицом опасности французам пришлось объединиться. Тем более, что такие капитаны, как Ксентрай и Ла Ир, приветствовали возвращение заслуженного командира.

В лагере Артюра де Ришмона встретила сама Жанна.

– Ах, дорогой коннетабль, – сказала она, – вы прибыли неожиданно для всех, но поскольку вы уже здесь, то добро пожаловать!

Она смотрела на него с любопытством: шрам этого рыцаря сам по себе были легендарным – английский топор рассек его лицо под Азенкуром! Но и Ришмону было интересно встретиться с девушкой, о которой столько говорили во Франции. И надо сказать, ее облик, взгляд, голос поразили его.

– Говорят, сам Господь двигает вами? – спросил он у Девы.

Капитаны посвятили Жанну в богатую биографию де Ришмона.

– Так оно и есть, – ответила она. – Так что бойтесь совершать при мне богопротивные поступки.

– Я не знаю, от Бога вы или нет, – усмехнулся коннетабль. – Но если от Бога, я не боюсь вас, потому что верен Господу и церкви. А если же вы от дьявола, то я боюсь вас еще меньше![3]3
  Диалог Жанны и Артюра де Ришмона во время их знакомства приводится здесь дословно. Впрочем, как и многие другие диалоги, которые использованы в главах, посвященных военным подвигам Жанны д’Арк.


[Закрыть]

Его шутка понравилась Жанне.

16 июня английский гарнизон оставил город Божанси и заперся в замке, стоявшем отдельной твердыней рядом. Англичане ничего не знали о приближении Фастольфа, и герцог Алансонский воспользовался этим. В случае добровольной сдачи замка он обещал гарнизону охранное свидетельство. Англичане пошли на сделку – оставили крепость сторонникам Карла Валуа и покинули предместья Божанси.

А 17 июня на огромной равнине Бос две армии, англичан и французов, строили свои ряды друг против друга в боевой порядок…

Англичане очень быстро вбили свои колья, направив заточенные острия в сторону французской конницы, и, как опытные рыболовы, расставившие сети, стали ждать. Для пущей верности они отправили к противнику двух герольдов, которые сообщили, что англичане готовы дать французам бой – пусть наступают.

Пока капитаны раздумывали, заваривать им эту кашу или нет, герольдам ответила Жанна:

– Сегодня уже поздно для битвы. Располагайтесь на ночлег, англичане. А завтра по воле Господа и святой Марии мы сойдемся в бою.

Фастольф, которого последние события – от Орлеана до Жаржо – наводили на мрачные мысли, был озадачен. А не кроется ли подвох в этом решении? Что задумала эта девчонка, доспехи которой, по словам очевидцев, ослепляют, а меч в ее руках – точно молния. Говорят, она может одна дать отпор десятерым, а голос ее точно доносится с неба. И потом – ее не берут стрелы. Мало он верил в эти россказни – солдатня может наплести и не такого, но Гласдейл мертв, Суффолк и Джон Пуль в плену. И в земле несколько тысяч англичан, еще месяц назад надеявшихся взять Орлеан и передвинуть фронт далеко на юг Франции.

Тем же вечером, не дожидаясь сюрпризов со стороны французов, посовещавшись с Талботом и другими военачальниками, Фастольф дал приказ сниматься с места. Оставив зажженными костры, англичане двинулись на север, в сторону Жанвиля и Пате.

Утром 18 июня капитанам Карла Валуа донесли: англичане оставили лагерь и ушли. Над сотнями костров поднимался дым, ветер разносил пепел по всей округе…

– Им не спрятаться от нас даже в облаках, – в то утро сказала Жанна.

Как звери, что чувствуют страх в сердце противника и оттого становятся еще смелее и агрессивнее, французы почуяли неуверенность англичан, подняли армию и грозно пошли следом.

Обе армии, тащившие обоз и артиллерию, растянулись на несколько лье каждая…

Несмотря на то, что дороги их были разными, французы, продвигаясь вперед, опасались засады. В любой момент, за одним из лесочков или холмов, они могли наткнуться на частокол англичан, который преградит путь коннице, и тысячи стрел.

Жанна, как всегда, ехала в окружении своих капитанов.

– У всех есть добрые шпоры, господа? – громко спросила девушка.

Ее вопрос озадачил многих.

– Что вы хотите сказать, – легко усмехнулся Алансон, – нам придется удирать?

– Нет, прекрасный герцог. Те из англичан, кто не захочет драться, будут сегодня удирать как трусливые псы. И нам понадобятся добрые шпоры, чтобы преследовать их!

Надо сказать, капитаны всячески пытались оградить Жанну от непосредственного участия в неминуемой битве. У англичан и французов силы оказались равные. Крепостных стен, где можно было укрыться разом, не намечалось. Все решится на открытом пространстве – и час этот близился. Зная горячность и безудержную отвагу девушки, Рене Анжуйский, Алансон и Орлеанский Бастард боялись потерять ее. Дева была талисманом. Отпала необходимость Жанне самой бросаться на врага – одно ее присутствие в войске уже давало сердцам французских солдат львиную силу.

В три часа пополудни расстояние между двумя армиями сократилось. Небольшие леса и холмы разъединяли врагов, они не видели друг друга, но присутствие чуяли сердцем. Недалеко от городка Пате, на пересеченной местности, англичане поняли, что им не уйти и час битвы близится. Но англичане растянулись на марше больше, чем ожидали. Они практически превратились в две армии: одной командовал Талбот, другой – Фастольф. Оба командующих не ладили друг с другом и совещались только в крайнем случае. На ходу они пытались выработать стратегию предстоящего боя, но сделать это для медленно ползущей гигантской гусеницы было затруднительно.

Главное, на что они рассчитывали, это на фактор неожиданности. Французы нарвутся на лучников, и они разыграют обычное представление: отражение атаки с последующим контрударом. Чего не могли себе позволить англичане, так это встретить рыцарскую конницу противника спиной. Оставалось выбрать наиболее выгодное место, остановить армию и спешено врастать в землю.

Когда близость двух армий друг к другу стала очевидной, капитаны французов заняли места во главе своих отрядов. Конным авангардом французов командовали маршал Ксентрай и Ла Ир. Авангардом англичан командовал Джон Талбот. Две армии, растянувшиеся змеями по холмам под городком Пате, сходились клином друг к другу. Талботу суждено было первому узнать о приближении французов. От них англичан отделяла горбатая местность и густые лесочки, но угадать дорогу, по которой пройдет французская армия, было легко. Талбот рассчитывал на засаду. Была дана команда – ставить палисад. Работа началась – лучники спешно вколачивали в землю колья, сдвигали телеги.

В эти минуты Ксентрай указал боевому товарищу на оленя, что стрелой вырвался из лесочка и помчался на них, но, увидев перед собой людей, вновь изменил маршрут и ветром понесся прочь. Не было сомнений – что-то грозное спугнуло животное.

– Охотники? – предположил Ла Ир. – Или волк?

– Не думаю, – ответил Ксентрай. – Надо проверить.

Через пять минут они знали, что за холмами не менее тысячи англичан строят палисад. Ла Ир и Ксентрай опустили забрала – это был сигнал к атаке.

Рыцарская конница вырвалась из-за холмов и стальной волной понеслась на англичан, когда те с усердием строили свою походную «крепость»… Если бы не было последних французских побед и в рядах англичан отсутствовал бы страх, если бы они не отступали, а напротив – стремились встретить противника лицом к лицу, а главное, если бы французами не командовала Дева, объявившая себя посланницей Божьей и при одном имени которой у англичан уже начинали дрожать колени, может быть, все случилось бы по-другому. Ведь именно английские лучники славились наиболее серьезной дисциплиной, ловкостью, умением владеть разным оружием. И наконец, выпустить десять стрел в минуту по противнику – это не шутка. Но, завидев рыцарскую конницу, еще не успевшие укрепиться англичане обмерли и стали отступать. А вернее – они бросили недостроенный палисад и побежали кто куда. Джон Талбот ревел, как раненый зверь, призывая дать отпор, но его не слушали. Он остался жив только благодаря богатому доспеху. Ксентрай и несколько рыцарей окружили пожилого военачальника и приставили копья к его груди.

– Назовитесь! – приказал Ксентрай.

– Я – Джон Талбот, граф Шруссбери, – сказал англичанин. – Сдаюсь в плен на вашу милость, мессир.

Лучников и простых латников догоняли и рубили на месте. Даже тех, кто просил пощады.

Цепная реакция пошла по рядам разрозненных и растянувшихся отрядов англичан. Со стороны авангарда сэра Талбота бежали солдаты. Завидев бегство своих, каждый думал: «Все пропало! Теперь каждый – сам за себя!»

В свою очередь, Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Артюр де Ришмон, оповещенные о близости врага, каждый со своим отрядом тоже совершили рейд в сторону англичан и обнаружили там смятение. Солдаты Фастольфа готовы были бросить обоз и орудия и отступить. Это и стало поводом для нападения. Англичанам же показалось, что их, застав врасплох, окружила вся французская армия. Они даже не могли предположить, что основные силы французов замерли на марше и никуда не спешат. И среди ожидавших – сама Дева. Но, к большому сожалению, панике поддались не только рядовые солдаты и рыцари, но и командующий Фастольф. Второй командир, Джон Талбот, к тому времени уже был привязан к лошади Потона де Ксентрая. Фастольф решил уберечь хотя бы часть войска, и конечно свою жизнь, и подал сигнал к отступлению. Это довершило панику в разрозненных рядах англичан. В считанные минуты армия англичан потерпела крах. Брошенная пехота, истребляемая французской конницей, видела только, как быстро уходят на север рыцари Фастольфа во главе со своим командиром.