Текст книги "Полет орлицы"

Этой резни французы ждали давно. Их сердца жаждали крови своих врагов, и они получили ее. Это было отмщение – за Азенкур, Краван, Вернейл, Рувре, Орлеан.

Артюр де Ришмон, пришпоривая коня, догонял бежавших в панике англичан и на всем скоку ловко сносил им головы – за шрамы на своем лице, полученные под Азенкуром, за убитых друзей, что полегли на том же поле. Герцог Алансон, вооруженный боевым молотом, мстил за свой плен под Вернейлом, куда он попал, когда ему было всего семнадцать лет, за изрубленных в том бою французов. Ксентрай и Ла Ир мстили за Рувре, где англичане истребили их полки, а Орлеанский Бастард – за родной Орлеан, который годоны мучили долгие месяцы.

Жанна не участвовала в этой резне – она наблюдала за ней. Поднимать солдат на решающую битву – да. Штурмовать крепость и выбивать из нее неприятеля – конечно. Рисковать жизнью, когда противник сильнее тебя, – это для нее.

Но не так.

А это была та война, о которой она не хотела думать. Которую она презирала. В ней мало что оставалось праведного. Это было истребление. Так волки вырезают овец, забравшись в овчарню. Жанне составил компанию Рене Анжуйский – ему тоже не хотелось участвовать в бойне. Больше всего французские рыцари, друзья Жанны, ненавидели английских лучников – простых крестьян, что во всех битвах, ничего не зная о чести и «рыцарской войне», расправлялись с аристократами, как ловкий мясник на бойне расправляется с неуклюжим быком. Смерды подняли руку на знать – и теперь они платили за это. За английского виллана нельзя было получить выкупа, но можно было насладиться вволю священной местью, срубив ему голову мечом, раздробив ее молотом. Наколов крестьянина, как поросенка, на копье!

Холмы под Пате оказались алыми от английской крови. И трава, которой только предстояло вырасти на них, должна была стать английской травой…

Более двух тысяч захватчиков полегло в этой бойне. И только пять французов! Пять! Это был полный разгром, в который трудно было поверить – и тем, и другим. Многотысячную армию разгромили несколько передовых отрядов – основное войско, где оставалась Жанна и Рене, так и не вступило в бой! И только Фастольф ушел с небольшой частью армии – его отпустили, предавшись расправе.

Потон де Ксентрай лично сопровождал пленного английского рыцаря. Тот шел со связанными руками. Конец веревки был зажат в кулаке Ксентрая, обтянутом железной перчаткой.

Пленного подвели к Жанне.

– Узнаете, Дама Жанна, этого человека? – поинтересовался Потон.

– Кто это? – спросила она. Неожиданная догадка поразила ее. – Сэр Талбот, неужели… это вы?

Джон Талбот, граф Шруссбери, усмехнулся:

– Буду честен – мне видеть вас не так приятно.

– Господи, – покачала головой Жанна. – Почему?

Англичанин нахмурился – он не понимал ее.

– Сколько раз я писала вам, предупреждала о том, что вас ждет, – объяснила свой вопрос Жанна. – Почему вы не послушались меня? Ваших солдат перебили, сами вы – с веревкой на шее. – В ее глазах заблестели слезы. – Почему?

Талбот опустил глаза.

– Военная фортуна бывает переменчивой, – только и ответил он.

Жанна покачала головой – она хотела сказать, что все это того не стоило, но он так и не понял ее! Девушка взглянула на своего капитана, но и тому была непонятной ее скорбь. Это она искала истину. Они воевали, потому что хотели воевать.

И все-таки это была победа! Еще одна ступень к освобождению ее милой Франции…

В битве при Пате Жанна не вытащила даже меча из ножен, но французские солдаты славили только ее. И только ее присутствию в войске они приписывали это чудо. Капитаны – были лишь исполнителями воли провидицы. Даже главнокомандующий Алансон.

– Сегодня ты изменила души не только своих солдат, – сказал ей вечером Орлеанский Бастард. – Ты изменила души всех французов.

То была высшая похвала для нее.

14

Сидя в парижской резиденции, в окружении трех любимых псов, лорд Бедфорд размышлял. Только что ему сообщили о катастрофе на полях под Пате. Несколько раз он переспросил, так ли он понял известие. Гонец трепетал от страха. В древние времена ему бы отсекли голову – как пить дать. Сказав: «Подите прочь», – ровным голосом, отчего затрепетало все окружение регента, Бедфорд сел в свое кресло и, положив руки на подлокотники, закрыл глаза.

Итак, у Карла Валуа появилось новое оружие – Дева. Она вдохнула уверенность в солдат и одержала ряд стремительных побед. Существо фантастическое, сказочное. Злое. Черное. Под ее знаменем воин превращается в льва. Ее появление ставило под угрозу исход всей войны. Результаты многолетних завоеваний, на которые были потрачены гигантские силы, таяли на глазах. Тысячи англичан убиты. Его лучшие полководцы, прошедшие Францию вдоль и поперек, выигравшие столько битв, в плену – Суффолк, Талбот, Скейлз…

А посему с этой женщиной нужно было бороться – не на жизнь, а на смерть!

Перед лордом Бедфордом была трудная задача: в ближайшие дни ему нужно было вдохнуть уверенность в Парижский парламент, члены которого уже собирали вещи, убедить государей, выступавших за англичан, что победы французов – временные, и отчитаться перед Англией за эти поражения, ведь он командовал соотечественниками на континенте. И в первую очередь перед дядей – хитрой лисой кардиналом Винчестерским, управлявшим островом и опекавшим в отсутствие самого Бедфорда совсем юного короля Генриха Шестого.

Как это можно было сделать?

Лорд Бедфорд размышлял, а собаки покорно ждали, когда хозяин оживет в своем кресле. Ни одна из них не посмела нарушить его царственного молчания!

…И когда дошло до дела, он сказал членам Парижского парламента:

– Наше поражение при Пате было вызвано фанатичной верой и пустым страхом, что французам помогает некая Дева, которая путем чародейства и колдовства заставила всех поверить, что она – посланница небес! Но не Господь Бог, а враг рода человеческого послал ее на землю, раз она защищает самозванца Карла Валуа! А те солдаты, которые поддались панике и поверили в силу женщины, именуемой Девой, сами заслужили позорную смерть! Горе тем, кто так легко поддается на лукавство темных сил и идет у них на поводу! Я надеюсь, вы думаете точно так же, господа? Но смелости наших врагов скоро придет конец, когда обман будет открыт! Что до этой самой Девы, то не мы, светские правители, а Церковь Христова должна стать главным ее обвинителем!

Говорил это лорд Бедфорд, но сам был уверен, что через две недели войска дофина подойдут к стенам Парижа.

Об идее Жанны – короновать ее «благородного дофина» в Реймсе, он даже не догадывался. Это противоречило военной стратегии. Окажись он на месте Жанны, то немедленно стал бы развивать успех и осадил бы столицу. И возможно – Париж сдался бы.

Но Реймс?..

15

Весть о подвигах Девы, которой помогает сам Господь, распространялась по Европе со скоростью ветра. Да что там ветра – это была сила и стремительность урагана! Между королями и сиятельными сеньорами, отцами церкви и купцами шла бойкая переписка. Агенты состоятельных вельмож сновали из города в город, собирая информацию. Всем хотелось узнать побольше об этой женщине, которая досталась в качестве полководца осторожному дофину Карлу Валуа. И все из уст в уста пересказывали одну и ту же волшебную историю. К дофину Карлу в замок Шинон приехала деревенская девушка и сказала: «Я пришла, чтобы изгнать англичан из милой Франции и сделать вас королем в Реймсе!»

И пока двор Карла Валуа пировал, празднуя победы, история Девы обрастала удивительными подробностями, которые, узнай о них сама Жанна, сразили бы ее наповал.

Спустя три дня после победы под Пате, когда Карл Валуа трапезничал в обществе своей супруги, тещи и других придворных, заговорил камергер и королевский советник Персеваль де Буленвилье:

– Прощу прощения, сир, – поклонился он, – миланский герцог Филиппо Мария Висконти просит написать о Деве Жанне подробнее. Насколько подробно я могу нарисовать ее портрет и каков он должен быть?

Карл Валуа взглянул на Иоланду Арагонскую:

– А что думаете по этому вопросу вы, матушка?

На королеву осторожно перевел взгляд и советник.

– Она должна быть воительницей, Буленвилье, которая спустилась с неба, чтобы защитить от врагов родную Францию, – как ни в чем не бывало сказала теща короля. – Ее образ должен поразить весь мир. Она… должна выглядеть таковой, каковой и представляет себя перед всеми – посланницей небес. И при этом – скромной и достойной Девой, – добавила королева.

– Одним словом, опишите ее такой, какая она есть на самом деле, – усмехнулся Карл Валуа. – За исключением подробностей, о которых не стоит знать всем кому попало.

Персеваль де Буленвилье еще раз поклонился.

В этот же день, 21 июня 1429 года, он напишет в Милан письмо, где нарисует портрет Жанны:

«Дева сия сложением изящна, держится она по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность. У нее приятный женский голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит сборища черни. Обильно проливает слезы, но лицо у нее веселое. С неслыханной легкостью выносит она тяготы ратного труда и бремя лат…» Персеваль де Буленвилье задумался, надо было прибавить что-то не просто героического, но исключительного в ее образ, и он дописал: «…так что может по шесть дней и ночей подряд оставаться в полном вооружении».

Штрих – достойный героя из легенды.

И уже далее он вкратце опишет ее историю, в которой сообщит герцогу много любопытных фактов, в том числе и тот, что рождение Девы – в ночь на Богоявление! – сопровождалось пением петухов, разбудивших скромную деревеньку Домреми и не умолкавших до рассвета.

А противники Жанны, еще не успевшие возненавидеть ее как следует, тоже очарованные ее явлением, в «Дневнике парижского горожанина» упомянули, что когда девушка пасла овец на родных лугах, то «лесные и полевые птицы прилетали по ее зову и клевали хлеб у нее на коленях, как ручные». Нашлись и те, что сообщили, будто Жанна обладает даром прорицания. Разве она не напророчила дофину освобождение Орлеана? И разве не предсказала (факты реальные плодили факты вымышленные) погибель одному из английских капитанов, и погибель не от ран. В означенный день – день битвы – англичанин утонул. Так и Вильяму Гласдейлу, сгоревшему и канувшему в водах Луары, досталось немного от зарождающейся легенды.

Герцогиня Миланская Бонн Висконти с такой искренностью прониклась героическим мифом, что написала Деве письмо, в котором просила помочь ей вернуть ее законные земли. А муниципалитет города Тулузы, боровшийся с порчей монеты, также отписал Деве, где испрашивал ее совета, как бороться с этим пагубным явлением? И ведь кто спрашивал – финансисты, собаку съевшие на денежных операциях! И у кого – у девушки, никогда и ничего не имевшей общего с куплей-продажей!

За кого же должны были принимать ее жители Европы? И какой силой они наделяли ее?

Письмо итальянского путешественника Джованни де Молина, посланного из Авиньона на родину в конце июня 1429 года, как нельзя лучше раскрывает образ Жанны: «Воистину – великие чудеса! За два месяца девушка одна, без солдат, завоевала столько земель! (“Одна, без солдат” – легенда уже отливала из бронзы свою героиню!) Разве это не верный знак того, что все эти деяния совершены не человеческой доблестью, но Богом? Уверяю вас, что без божественного вмешательства дофин два месяца назад должен был, бросив все, бежать. Но посмотрите, как помог ему Господь. Подобно тому, как через женщину – святую Марию, Он спас род человеческий, таким же образом Господь спасает через непорочную и чистую девственницу лучшую часть христианского мира».

Куда там сравнению со святой Екатериной! Бери выше…

16

Капитаны Карла Валуа умом противились желанию Девы немедленно добраться до Реймса. Идти через территории, где полновластные хозяева – бургундцы? Когда есть Париж, уже трепещущий от страха? А также изнывающая от ига англичан Нормандия, которую захватчик сделал своей кормушкой?

Но сердце подсказывало им другое.

За эти месяцы Жанна не дала еще ни одного ложного совета. И потом, за Реймсом в ее списке следовал Париж…

Хитрый ум и коварное сердце Ла Тремуя подсказывали одно единственное: нужно сделать все, чтобы осадить девчонку. Поставить на место. Должен быть где-то предел ее настырности! Он уже настоял на том, чтобы Артюр де Ришмон, только что отличившийся при Пате, так и не был прощен королем. Как за него ни просила Жанна, полководцу пришлось уйти со своими людьми подальше от двора.

– Государь, необходимо укрепить наши позиции здесь, на Луаре, – высказал свою точку зрения Ла Тремуй. – Главное, чтобы от наших успехов не закружилась голова…

– Как только король будет коронован и миропомазан, сила врагов станет убывать! – воскликнула Жанна. – И более они не смогут вредить ни королю, ни всему королевству!

– Вам был дан такой «совет», Дама Жанна? – усмехнулся фаворит короля.

– Благодарение Богу – да! Потому что, если бы мы слушали только вас, монсеньор, то сидели бы сейчас на юге Аквитании и наблюдали бы, как англичане и бургундцы подводят войска к последнему французскому замку, еще свободному от годонов и бургундцев!

Ответная реплика Жанны зажгла королевский совет – капитаны посмеивались. Ла Тремуй побледнел, а это бывало с ним редко. Его оскорбили – и оскорбили публично. Бросив ему в лицо такое, девчонка говорила, что он – плохой политик.

– Я пропускаю вашу колкость мимо ушей, – процедил он.

– Мы пойдем на Реймс, – уже забыв о его существовании, Жанна взглянула на Карла. – Скажите, мой дофин, что это так…

Ее взгляд был требовательным и умоляющим одновременно. Она единственная, кто называла его «мой дофин». Это раздражало Карла Валуа, но и подстегивало тоже. Реймс был городом его мечты – там короновался великий Хлодвиг, ставший вождем всех франков по воле Бога. И тот, кто хотел править Францией, должен быть миропомазан в Реймсе! Таково правило – не он выдумал его и не ему его отменять.

Вера в правоту девушки уже давно пленила его. Советчиков было много – побед мало. И вдруг все изменилось. В одночасье. Он плыл по течению реки, а имя этой реки было «Дева Жанна».

– Мы пойдем на Реймс, – сказал Карл. – Я верю Даме Жанне, волей Божьей она приведет нас к городу Хлодвига!

Члены совета склонили голову перед королем – его воля была законом. Больше других за Жанну радовался Рене Анжуйский, державшийся особняком от других полководцев хотя бы уже потому, что полностью доверял гению своей подруги.

– Спасибо, – едва проговорила Жанна – горло перехватило. По лицу девушки текли слезы. – Спасибо, мой благородный дофин! Да хранит вас Господь!

В эту минуту Жорж Ла Тремуй окончательно понял, кто самый главный его враг при дворе. Девчонка. Артюр де Ришмон по сравнению с ней – полевой кузнечик. Она сидела напротив, гордо подняв голову. Заплаканные и счастливые глаза сияли. Ла Тремуй, бледный, точно смерть, натянуто улыбался.

Забыв, как сам оказался при дворе, он ненавидел эту выскочку – лютой ненавистью!

25 июня, за два дня до начала похода, Жанна диктовала своему духовнику отцу Паскерелю письмо, которое будет размножено и разойдется по городам, что предпочитали Карла Валуа – бургундцам и англичанам.

«Иисус, Мария!

Благородные и верные французы! Дева посылает вам следующие вести: в течение восьми дней она, отбивая укрепления у англичан, изгнала их из долины Луары. Граф Суффолк, его брат Джон Пуль, лорд Талбот, лорд Скейлз и многие рыцари и капитаны были захвачены, второй брат Суффолка и Гласдейл убиты. Держитесь стойко, верные французы, молю вас! Также молю вас и требую, чтобы вы готовились идти на провозглашение благородного короля Карла в Реймс, где мы скоро будем. Молюсь за вас перед Богом, пусть Господь поможет вам и поддержит вас для храброй битвы за Французское королевство.

Писано в Жьене, июня двадцать пятого дня».

В тот день Жанна написала еще одно письмо – герцогу Бургундскому. Упомянув о поверженных англичанах, Жанна просила Филиппа прибыть в город Реймс на коронацию Карла Валуа.

30 июня королевская армия, с которой отправился и двор, подошла к Оксёру. В феврале Жанна проезжала через этот город, занятый бургундцами, никому не известной девушкой, переодетой в мужское платье, а теперь, в сверкающих доспехах, она грозой встала под его стенами.

Требование было – открыть ворота. Но горожане противились. Делегация заявила, что город соблюдает нейтралитет. Жанна настаивала на штурме, но Ла Тремуй неожиданно вызвался быть посредником между горожанами Оксёра и королем. Неподалеку он имел свои земли, и здесь его хорошо знали. Фаворит убедил короля не идти на крайние меры. Закончилось все тем, что город продал по сходной цене провиант французской армии, на том и отделался легким испугом.

Жанна негодовала: оставлять за спиной города с сильным вражеским гарнизоном – верх неосмотрительности и легкомысленности!

– Будем по-христиански великодушны, – только и сказал Карл Валуа.

Он еще находился под воздействием беседы с Ла Тремуем.

Капитаны были с солидарны с Жанной. Но поскольку король сам вел свою армию, то последнее слово оставалось за ним.

Много позже автор «Хроники Девы» напишет, что за услугу (оставить Оксёр в покое) Ла Тремуй получил от богатых горожан названного города взятку в размере двух тысяч экю…

Следующий пункт на пути Жанны – Труа. Но теперь вместе с бомбардами и кулевринами, горшками с зажигательной смесью и камнями, ломавшими ребра крепостным стенам, Жанна решили использовать иную артиллерию – почту.

4 июля, на марше, Жанна диктует письмо отцу Паскерелю. А утром 5 июля, когда французская армия неотвратимо приближалась к городу, жители Труа уже смогли прочитать следующее:

«Иисус, Мария!

Дорогие и добрые друзья, если вы на самом деле друзья нам, дворяне, горожане и жители города Труа, Жанна Дева шлет вам свое послание и извещает вас именем Царя Небесного, ее суверена, которому она служит каждый день, что вы должны выразить полное повиновение и признать благородного короля Франции, который скоро будет в Реймсе и Париже. Кто бы ни стоял на его пути, он будет в добрых городах своего королевства с помощью Господа нашего Иисуса Христа.

Законопослушные французы! Выходите встречать короля Карла, и да не будет на вас вины. Если вы так поступите, не опасайтесь ни за свою жизнь, ни за свое добро. Но если же вы так не сделаете, я обещаю вам и заверяю вашей жизнью, что мы войдем с помощью Божьей во все города, которые должны по праву принадлежать святому королевству, и установим там добрый и прочный мир, кто бы ни выступал против нас.

Поручаю вас Богу, и да хранит Он вас, ежели Ему будет угодно.

Ответьте кратко.

Написано в Сен-Фале, во вторник, июля четвертого дня, перед городом Труа».

Вот это самое «ответьте кратко» вселило особый ужас в сердца жителей Труа – из тех, кто поддерживал англичан. «Ответьте кратко» означало, что не стоит тянуть понапрасну время. Выбирайте: откроете ворота по-хорошему – будете живы и здоровы, а нет – так пеняйте на себя…

Труа немедленно посылает гонцов в другие города, где стоят бургундцы: вопрос один – что предпримут они? Этому городу есть чего бояться. Карл Валуа ненавидит его. Именно в нем 21 марта 1420 года, его лишили права на престол. Здесь его мать Изабелла Баварская отреклась от него – назвала ублюдком.

А пока жители Труа ждут ответа от других городов, армия Карла Валуа подходит к городу и разбивает в его окрестностях лагерь. Но армии нелегко – ощутимо не хватает продовольствия. Каждый день ожидания только раздражает и накаляет противостояние.

Жителям Труа хочется узнать побольше о Жанне – не с тремя ли она головами и не дышит ли огнем? Они посылают в лагерь благочестивого священника, монаха-францисканца. Он должен узнать, не солгут ли Жанна и дофин? Не ждут ли город репрессии?

Францисканца проводили к Деве. Осторожно входя в дом, где она остановилась, он осенял крестным знамением все, что попадалось ему на пути – углы, предметы, оружие.

– Подходите смелее, святой отец, я не улечу! – рассмеялась Жанна. – Зачем вас послали? Посмотреть на меня? Что хотят горожане – говорите. У нас мало времени.

Францисканец признался – жители Труа озабочены таким поворотом дела. Французы у их стен! Они опасаются…

– И мой благородный дофин, и я – мы сдержим свое слово! – выслушав его, грозно сказала Жанна. – Но вам лучше поторопиться!

Полный сомнений, монах удалился.

Но город Труа не открыл ворота и на следующий день. Карл Валуа, становившийся бельмом в глазу в этом походе, созвал военный совет. Вопрос был один – как быть?

– Благородный дофин, – взяла слово Жанна, – прикажите, чтобы ваши люди осадили город Труа, и не затягивайте с решением. Мы не должны проявить слабости. Если мы будем потакать всем городам, как Оксёру, с нами перестанут считаться. Возьми мы Оксёр – сейчас бы армия ночевала не в поле, а в городе. Послушайтесь меня во имя Бога, и не пройдет трех дней, как я введу вас в Труа. Я введу вас в этот город любовью, или – силой и храбростью. И лживая Бургундия будет этим поражена!

Карл Валуа понимал правоту Жанны – необходимо было проявить волю. Тем более – в Труа. Один раз ему уже плюнули здесь в лицо – он утерся и пошел своей дорогой. Второго раза не должно было повториться.

На следующий день, 10 июля, город с ужасом обнаружил, что он окружен тесным кольцом артиллерии. Солдаты подносили фашины – заполнять рвы. Пример повергнутого и разграбленного Жаржо заставил трепетать Труа. Французы не шутили! Помощи ждать было неоткуда. Но не так напугала горожан артиллерия, как появление самой Жанны. Вырвавшись на черном скакуне из гущи французских войск, с белым стягом, воинственная Дева нетерпеливо разъезжала на виду у осажденного города. Она была в сверкающих латах, без шлема. Конь то приплясывал на одном месте, то пускался рысцой вдоль крепостных рвов. Знамя, о котором уже ходили легенды, развивалось по ветру. У старейшин города, глядевших на воительницу с крепостной стены, томительно сосало под ложечкой. Все понимали – Дева готовится к штурму.

Сейчас она укажет знаменем на Труа, и все будет кончено…

Город открыл ворота, делегация старейшин во главе с епископом Жаном Легизе поднесла Карлу Валуа ключи. Все оказалось так просто! Нужно было всего-то-навсего немного припугнуть зарвавшихся бургиньонов…

Два дня армия отъедалась в Труа, а 12 июля двинулась в сторону Шале. Горожане тоже были безгранично рады своему решению – пойти на мировую. Конечно, их запасы немного потрепали. Но разве это можно было сравнить с разграблением города победителями? Тем более, что Жанна сдержала слово – по амнистии Карла Валуа никто не пострадал.

Следующий город на пути армии Шалон-сюр-Марн сразу же открыл ворота. Епископ Жан де Монбельяр выехал навстречу дофину и передал ему ключи.

Карлу Валуа было очень трудно скрыть свою радость. Еще в начале марта, отсиживаясь в Шиноне, ни в одном из самых счастливых снов он не мог предположить такого триумфа!

Из ставки дофина во все города – проходил он через них или нет – шли письма: Карл Валуа приглашал всех добрых людей королевства на свою коронацию в Реймсе. На том настояла Жанна. Она не сомневалась в удачном исходе дела, решил не сомневаться и он.

В Домреми она написала сама – ее мать и отец должны были увидеть свою Жаннету.

И вот случилось чудо – параллельно с армией, идущей наудачу покорять города, топали и простые французы – посмотреть на великое действо, которое было центральным действом в королевстве западных франков вот уже почти тысячу лет!

Шолон был последним крупным городом, впустившим французов, на пути армии в Реймс. Жанна ехала через город по правую руку от короля, принявшего после переговоров ключи. Подданные, так быстро обретенные французской короной, с любопытством и опаской глядели на девушку, чья сила, как утверждала молва, была ниспослана ей свыше. Никто бы не рискнул вызвать гнев в ее сердце!

На последней остановке перед Реймсом, когда все чаще обгоняли армию спешившие на коронацию французы, Жанну осторожно окликнули. Ее назвали именем, которое ушло в прошлое – «Жаннетой»…

Девушка обернулась и отыскала глазами окликнувшего ее человека. Это были два воина Жака д’Арка – Жан Моро и Жерар д’Эпиналь.

Она повернула коня, спрыгнула на землю.

– Здравствуй, Жан, Жерар, – радостно сказала она. – Знает Господь, как мне отрадно видеть знакомые лица!.. Как мать и отец? – назвав их так, она осеклась.

Жанна знала, что чувство, связанное с этими словами – самыми близкими для каждого человека, навсегда будут отзываться болью в ее душе.

Земляки низко поклонились.

– Благодарение святому Михаилу, все живы и здоровы, – ответил д’Эпиналь. – Они тоже на пути в Реймс.

– Как высоко ты взлетела, – покачал головой Моро. – Прости, что назвал тебя Жаннетой, я не знаю, как тебя теперь называть…

– Король зовет маня Девой, – улыбнулась она. – Принцы – Дамой Жанной. А вы называйте так, как называли раньше. Когда мы наедине, – добавила она. И тут же, чтобы не выглядеть зазнавшейся гордячкой, пояснила: – От Жаннеты осталось совсем немного, друзья мои. Только вы и знаете о ней!

Жан Моро и Жерар д’Эпиналь вновь поклонились.

– На родине о тебе только и говорят! – воскликнул Моро. – Мы гордимся тобой. Прошло всего ничего, но столько подвигов совершила ты в королевстве! – Мужчины переглянулись. – Может быть, ты и впрямь святая, а мы этого и не знали? – предположил воин.

Жанне недоуменно подняла брови – верно, этот вопрос не на шутку заботил жителей Домреми!

Но д’Эпиналь, увидев замешательство Жанны, тут же спросил:

– Наверное, нет ничего на свете, чего бы ты теперь могла устрашиться?

Девушка покачала головой:

– Ничего кроме предательства.

Наступал последний этап «Чудесного похода» Жанны Девственницы. Большинство не верили в него, но верила Жанна. И она победила.

16 июля в замке Сэт-Со Карл Валуа принял депутацию горожан Реймса – они безоговорочно признали его своим сувереном.

В этот же день в самом Реймсе случилось и другое событие. Город пустил самому себе дурную кровь и вздохнул облегченно. Из Реймса бежали все те, кто был непримиримым врагом будущего Карла Седьмого. Кто служил верно бургундцам и англичанам и не желал менять хозяина. На чьей совести накопилось столько грехов против лагеря арманьяков, что они вряд ли бы смогли рассчитывать на амнистию.

Одним их этих людей был уроженец Реймса, состоявший на службе у бургундцев и англичан, бывший ректор Парижского университета и епископ Бове – Пьер Кошон де Соммьевр.

17

Затемно, при свете факелов, королевская процессия въехала в переполненный город. Реймс и не думал спать – он гудел и ждал.

Здесь и сейчас решалась судьба Франции.

Армия была поспешно расквартирована. Часть двора отошла ко сну, другая – занялась священнодействием. Нужно было все подготовить к завтрашнему утру. Великое событие было назначено на воскресенье – 17 июля 1429 года.

Конечно, такое действо не терпит суеты, и другие короли готовились к этому представлению иначе. Но они не везли с собой артиллерию и не шли под охраной многотысячного войска. Они получали отцовскую корону, торжественно выезжали из Парижа, наблюдая за подданными, толпящимися вдоль дорог, и со спокойной душой въезжали в город Хлодвига. Но в данном случае оттягивать коронацию было бы неразумно. Карла Валуа и его двор подгоняла опасность быть застигнутыми врасплох. На западе и на севере формировал войска лорд Бедфорд, на востоке затаился кузен Карла – Филипп Бургундский, чьи города предавали герцога один за другим. Разве он мог простить такое? Скрежет зубов вождей англо-бургундской коалиции разносился по всей Франции! Если что-то и останавливало Бедфорда и Филиппа, временно парализовало их, так это неслыханные победы французского оружия и присутствие в войсках Девы. Если бы не эти два обстоятельства, враг, объединив силы, уже был бы на подходе к Реймсу.

Город проснулся обновленным – чистым, с гирляндами цветов, украшавших дома. Король лично выбрал четырех «заложников святого сосуда» – рыцарей, которые должны были привезти из аббатства Сен-Реми ковчежец в форме голубки, в котором, в драгоценном пузырьке, хранился мир. «Заложниками» стали маршал де Буссак, адмирал де Кюлан, сир де Гранвиль и Жиль де Рэ.

Процессия двинулась через весь город к кафедральному собору. Улица Парвис, по которой медленно ехал король в окружении свиты, была забита так, что шагу нельзя было ступить. Солдаты, сцепившись друг с другом через локти, сдерживали напиравшую толпу.

Роскошные попоны укрывали лошадей свиты короля. Пестрели гербы и воинские знамена. Справа от короля ехала Жанна в своих сверкающих доспехах – она сама везла свое белое знамя, усыпанное золотыми лилиями. Те же лилии были и на голубой накидке Жанны, поверх ее доспехов. Дева не скрывала – кто она. Слева от короля ехал Потон де Ксентрай – он держал в руках королевский меч.

Карл Валуа, сердце которого трепетало от восторга, сожалел, что его не сопровождала Мария. Если бы он знал, что путь на Реймс окажется таким легким, он бы обязательно взял жену! Тем более, что королева должна была стать непосредственной участницей этой церемонии. Но не ведая, что им предстоит в дороге, Карл оставил ее с матерью в Жьене. Опальный коннетабль Артюр де Ришмон умолял его разрешить присутствовать на коронации – ведь это коннетабль, первый полководец, должен был нести меч своего короля! Но Карл только усмехнулся: «Я предпочел бы никогда не быть коронованным, чем терпеть присутствие этого сеньора!» Еще два человека по статусу должны были участвовать в церемонии – первый из шести светских перов – герцог Бургундский, и один из шести церковных перов – епископ Бове. Но по известной причине 17 июля 1429 года в городе Реймсе их не оказалось. Кошон в повозке со скарбом устремился в сторону Бове, а Филипп был приглашен деверем Бедфордом в гости – в Париж. Правда, хитрый герцог Филипп, наблюдая за стремительными победами кузена Карла, послал в Реймс скромное посольство.

Кто знает, как сложится будущее?

Под ликующее гудение толпы Карл Валуа спешился, зашел в собор. За ним потянулась и его свита. И только потом, по традиции, прямо на лошадях въехали в ворота собора четыре «заложника святого сосуда». Маршал де Буссак лично передал архиепископу Реньо де Шартру, на которого была возложена миссия коронации, ковчежец-голубку со священным миром.

Не было короны Карла Великого, меча каролингов и золотого скипетра, без которых не обходилась ни одна предыдущая коронация. Исторические атрибуты власти томились «в плену» у англичан – в Сен-Дени, под Парижем. Но решили, что мир, принесенный небесным Ангелом в образе голубки святому Хлодвигу, и легендарный город Реймс, куда важнее! А корона и скипетр были приготовлены еще в Жьене…