Текст книги "Первый тайм"

Стоило мне попривыкнуть на новом месте, как вдруг началось черт знает что. Помню, как открылась дверь, и Другая ввалилась в мой дом с посторонним существом! Оно было мельче меня, меховое и какое-то странное. К существу прилагалась здоровенная клетка. Ну хоть так, подумал я. Пусть сидит в своем загончике, эта неведомая зверушка. Но волновался, как отреагирует Мой. Не изменит ли это наши теплые чувства с ним. Опасения мои не оправдались. Мой, как и прежде, гладил меня, когда я приходил. К существу, которое, как оказалось, называлось шиншиллой, особого трепета не было. Да и какой там трепет. Черт-те что, скачет по клетке. Я, конечно, с любопытством изучал нового жильца. Когда утром все уходили, я ложился рядом с клеткой и смотрел. Крыса от этого нервничала. Я сказал крыса? Ну да. Я звал ее крысой. У меня вообще словарный запас к этому времени разросся.

Нервировать своим присутствием крысу было весело. Подходишь к клетке, она верещит, мечется. Думает, что я ее буду ловить. Глупая. Ловить такую неинтересно. То ли дело птички. Да что там птички! Мух ловить и то более весело. Они маленькие и быстрые. Если поймал, чувствуешь себя героем. А тут комок шерсти на двух ногах. Было бы за кем охотиться. Интерес к крысе прошел у меня быстро. Но крыса на то и крыса. Запомнила, как я ее пугал. Однажды Другая – а я уже, кажется, говорил, что все беды от нее? – принесла шар. Усадила в него крысу и поставила все это посередине комнаты. Конечно, мне было интересно, и я подошел поближе.

Вдруг это подлое и злопамятное создание как побежит на меня. Шар на меня катится, я даже сперва отпрыгнул. Крыса развернулась и опять на меня шар катит! Полное нахальство! Я на Моего смотрю. Он смеется. Даже обидно стало. Не люблю, когда надо мной смеются. Я дал по шару с правой, крыса завертелась в шаре. Но, быстро придя в себя, снова начала на меня накатывать! Тут Мой вынул крысу из шара и поставил напротив меня. Крыса замерла, а я немножечко зашипел. Ну так, для жути. Смелости без шара у нее не нашлось. Я не стал за ней гнаться. Неблагородное это дело. Так, сопроводил до клетки, обходя оставленные ею следы испуга. С этого времени я полностью потерял интерес к крысе. И даже когда их стало две, а потом три, мне было все равно. И когда все эти крысы начали размножаться, тоже. Мне даже было наплевать, когда маленькие крысы сбежали из клетки и прыгали вокруг меня и даже по мне. Что с них взять. Дуры. Странная эта Другая. Тащит домой всякую гадость.

Только я привык к моим сомнительным соседям, тут же новый сюрприз. Вообще Другая все время что-то делала странное. Мой на нее регулярно ругался. Из подслушанного и понятого, я понял, что ей явно чего-то не хватало.

– Слушай, я, конечно, люблю животных, но уже шиншилл полный дом, куда ты хочешь брать кошку? Вот кот! Гизма Дмитриевич Ангельев. Умный. Зачем еще коты?!

– Это у тебя есть кот. Он меня не воспринимает! Мне одиноко!

– А крысы? У тебя три шиншиллы! Которые беспрерывно кого-то рожают!

– Им на меня плевать. У тебя кот, а у меня никого нет! Меня же должен кто-то любить!

– Ой, делай что хочешь! У меня есть кот, остальные животные мне по барабану. Ругаемся день через два, а ты животных заводишь. Будем разбегаться, кот со мной останется, а ты со своим зоопарком куда хочешь. Мне они тут не нужны.

В один из дней на моей территории появился еще один кот. Да-да, я знаю, что я кот. Мой – он веселенький, вечно мне песенки пел. А мне нравилось. Я вообще музыку очень уважал всегда. Но только хорошую. Особенно любил, когда Мой начинал петь. «Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота, маленького Гизму, сделаем-ка клизму!» Что такое клизма, я не знаю до сих пор. Но, должно быть, это что-то хорошее. Эта песня означала, что меня хотят взять на руки и почесать. Если Мой, по мне соскучивался, пока я занимался своими делами, он пел: «Кота меня ты позовешь, боюсь, тебя я не услышу». А если я уже пришел, то когда меня чесали, регулярно звучала песня: «Толстый, толстый, толстый кот, свет из лужи пьет, пьет, пьет, толстый кот, мой Гизма кот». Так что я точно знал, что кот – это я. А значит, кто как я, тоже коты.

Итак, в моем доме появился котенок. Я сперва хотел приревновать, но не получилось. Маленькая кошечка была один в один как моя сестра, которую давно-давно первой унесли в загадочную дверь. Я вспомнил, как сам очутился в незнакомом месте, и растаял. Она пыталась найти у меня на животе сисю, как у ее мамы. Но я-то кот. Поначалу я даже помогал ей мыться. Уж очень она была похожа на мою сестренку. В общем, взял я над ней шефство. Опять же мне не было скучно, пока Мой и Другая отсутствовали. Я показывал подопечной свои владения. Она ходила ко мне спать. В общем, этот сюрприз был неплох. Что удивительно для сюрпризов, которые Другая преподносила в мою жизнь. Но все же спасибо ей, что тогда, давно, она выбрала меня. Если бы было иначе, я бы не был Гизмой Дмитриевичем Ангельевым и Мой бы не был Моим. В это время я решил, что буду звать его иначе.

Моя вновь приобретенная сестренка росла. И тоже заботилась обо мне. Мы периодически помогали друг другу мыться. И тут я точно ощутил, что есть забота кота, а есть кошки. Есть забота мамы и есть забота отца. Мой точно не мама. Значит, отец. Так я и решил, что теперь буду звать его Батя. Да и он сам не раз говорил, что я его меховой сынок. Но было грустно, что у меня только батя а мамы нет.

Новый сюрприз от Другой, не заставил себя ждать. Вдруг неожиданно в моем доме появилось что-то странное! Это был не кот. Батя звал его чушь собачья. Другая звала его Арчибальд. Размером он был крохотный, и даже когда подрос, вполовину от меня. Но громкий до жути. Пока маленький был, еще ничего. А как подрос… тушите свет. Напрягал меня кошмарно. Очень подвижное существо. Все время, пока он жил в моей коммунальной квартире, от него не было покоя. Я старался забраться повыше. Мало было приятного быть облизанным собачьей чушью. Как я понял, собаки, те, что ходят у нас под окнами, значительно крупнее. А этот, видимо, не вырос. Но брал нахальством и беспардонностью. Иногда, когда он совсем сильно бесил, я слегка стукал его лапой по голове. От этого он орал еще истошнее. Так, что у меня резало в ушах. Зачем он тут появился, я так и не понял. Естественно, что я был крайне рад, когда он исчез с моей территории.

Время шло, моя подопечная выросла. Ее, кстати, тоже куда-то выносили в сомнительной штуке и по возвращении она плохо ходила. Этот странный ритуал так и останется для меня загадкой. Зачем они это делают с котами?

Батя регулярно ругался с Другой. Когда было шумно, я на всякий случай прятался. Потом приходил к нему потереться. Его и меня это успокаивало. Не люблю, когда Батя сердитый. Страшновато становится. Он мне никогда плохого не делал. Но когда громко кричал и бегал взад-вперед, я предпочитал не попадаться под ноги. В один из дней клетка вместе с крысами исчезла. Другая куда-то их оттащила. Видимо, туда, откуда принесла. Туда им и дорога. А потом опять началась беготня. Я разволновался. Неужели опять?! Но нет. Другая вышла в дверь и долго не появлялась. Я был очень этому рад. Особенно потому, что она забрала с собой собачью чушь. Тем более что в доме уже нечем было дышать. Этот пес постоянно делал лужу возле углов. Батя из-за этого сердился. Если бы я не считал, что молчание – золото, я бы сказал этой собачьей чушне, что про него думаю. Стыдно не уметь пользоваться лотком. Стыдно и неприлично.

Потом Другая приехала. Я уже заволновался, что останется. От нее одни сюрпризы. Но она сделала свой последний сюрприз и исчезла. Забрала мою приемную сестру. Я ее растил, учил, а Другая посадила ее в ненавистную штуковину и унесла.

Так мы с батей остались вдвоем. Не скажу, что это время было плохим. Но тогда я много думал и многое понял. Утром Батя уходил, а вечером возвращался. Когда он приходил, мы с ним часто слушали музыку. Правда, мне не очень нравилось, что он постоянно пускал неприятный дым в комнате. Но я быстро привык к этому. Он садился в свое кресло перед белой коробкой и сидел там часами. Я приходил к нему поластиться. Батя всегда меня гладил. А если он не замечал мое появление, я терся об его ноги или подбивал носом его руку.

Когда он плохо себя чувствовал, я всегда был тут как тут. Я точно знал, что если сесть рядом и прислониться к нему хвостом, то ему легче. Вообще я считаю, что хвост – это очень ценная моя часть. Если я кому-то доверяю хвост, то это не просто так. Опять же, если положить хвост на Батю, он всегда начинал чесать мне спинку возле него. Это безумно приятно. В эти моменты я даже как будто ничего не видел. Так это было хорошо.

В один из дней Батя чувствовал себя особенно плохо. Был горячее обычного. Я прямо ощущал, что ему нехорошо. Тогда я прибежал и дал хвост. Он улыбнулся, но почесал меня совсем чуть-чуть. Совсем плохо подумал я. Потом Батя уснул, наверное, хвост подействовал, а я не спал. Я тогда подумал. Вот у меня была мама, потом меня забрали. Теперь у меня есть Батя. А кто забрал Батю? Ведь у него никого, кроме меня, нет. Как же он жил, пока не появился я? Если бы у него была мама или батя, или еще кто-то, они бы обязательно приходили в дверь. Но те, кто к нам приходили, не были похожи на его батю или маму. Они больше смахивали на ту, Другую. Как он вообще так может, думал я. Ведь ему даже не к кому прийти почесаться, кроме меня. А еще, он уходит в дверь и приходит с едой. Я иногда сижу и жду, принесет он что-то вкусное сегодня или нет. Очень радуюсь, когда он приходит с мясом. Он делает это примерно в одно время. Пять раз он уходит утром, а на шестой и седьмой он никуда утром не идет. А если и уходит, то на разное время. В эти дни мы больше всего чешемся. В это время он приносит мясо. И вот я и подумал, у меня есть Батя, который уходит в дверь и приносит мне мясо. А ему, кажется, никто ничего не приносит. Ему никто ничего не дает, кроме меня. Поняв это, я придвинулся поближе. Это чтобы хвост максимально был на Бате. Вот! На тебе хвост, думал тогда я. Раз никто, кроме меня, ничего тебе не дает, то мой хвост – твой хвост. От мысли, что я делаю важное дело, я даже замурчал. Точно помню. Половину ночи я лечил его хвостом, пока сам не уснул.

По мере того, как мы жили вдвоем, я стал понимать, что Батя хочет завести новую Другую. Иногда они появлялись дома. Некоторые были интересные, но не было ощущения, что мы уживемся. Я вообще многое стал чувствовать. Я точно знал, что батя сейчас откроет дверь. Не знаю, откуда, но я знал. Поэтому всегда встречал его. Было, конечно, что я промахивался, но это только если мне снился очень интересный сон. Например, про птиц. Кстати, эти твари совсем обнаглели. Раньше они просто летали мимо, а сейчас топчутся прямо за окном. Пользуются тем, что я не могу до них дотянуться. Вот если бы Батя открыл окно в нужный момент…

Так о чем это я. А то за птиц задумался. Точно! Другие. Разные приходили. Некоторые были добрые. Пытались со мной дружить. Если ко мне с уважением и лаской, я в целом не против. Но они появлялись и исчезали. Поэтому особо тут сказать мне нечего. Но одну я запомнил. Нервный стресс. Я спал на диване, ничего не подозревал. Батя пришел очень поздно, и я принципиально не сидел под дверью. Обиделся. И тут я вышел на звук открывающейся двери. А там стоит Другая! Один в один та, что была раньше. Я даже растерялся. Потерся, как положено, о Батю. А сам думаю, чего это он в дом приволок? Только от такой же избавились! Вообще после той, Другой я блондинок не сильно жаловал. И вдруг она ко мне ручищи свои потянула и говорит – ой какой котик! Нет ну надо же! Я развернулся, разок гребанул задней лапой в ее сторону. Так я обычно в лотке делаю. И на Батю смотрю. Понял он, что нам этого не надо? А Батя смеется. Ну я не люблю когда надо мной смеются, и ушел к себе в комнату. Потом с опаской ждал, не вернется ли эта. Но Батя меня понял. Больше я ее не видел. Нам и вдвоем было хорошо.

Так как развлечений было немного, еще одно я нашел на балконе. Балкон – он как окно и дверь одновременно. Там всегда интересно. На одном из них я обнаружил, что можно узнать, что происходит за дверью. Если честно, мне после просмотра за дверь совсем перестало хотеться. Иногда Батя брал меня на руки и выходил на балкон. Это было страшновато. Я, конечно, не думал, что он меня выкинет, но не чувствовать под лапами опору жутковато. Иногда я даже ругался громко. Но если взять себя в руки, можно было смотреть. Было видно, как мимо туда-сюда с шумом проскакивают странные штуки. Батя говорил – пошли смотреть машинки. Ну и я стал про себя звать их машинками. Если Батя забывал закрыть дверь на балкон, это был праздник. А если еще и окно на балконе – день был удачным! Я запрыгивал на открытое окно и смотрел на машинки и птичек. А еще утром на этом балконе светило солнце. Мы с ним жмурились друг на друга. Было много разных запахов и звуков. Я был дома, но мог видеть, что там, за дверью.

Однажды я понял, что за дверью что-то не так. Я чувствовал, что Бате плохо, но горячим он не был. Батя сидел и пускал дым, почти не реагируя на меня. Я дал ему хвост, но это не сильно помогало. Я не знал что делать. Как я ни старался, но хвост не работал. Батя часто сидел в своем кресле и пускал дым. Иногда брал меня на руки и обнимал. Я мурчал и чувствовал, что он мокрый. У него слезились глаза, как у меня, когда Батя начинал что-то делать с мясом. Он тоже любил мясо, но ел его неправильно. Он всегда долго с ним возился, потом начинало плохо пахнуть, у меня резало глаза. И только спустя много времени он начинал есть. Я бы на его месте так не делал.

А потом случилось странное. Я всегда любил играть с водой. Если потянуть лапой штуковину в ванной, она падала. Иногда из нее как брызнет! Вообще Батя часто наливал воду в разные штуки. Их было весело переворачивать. Сначала нужно перевернуть и тут же увернуться, чтобы не намокнуть. А потом надо смотреть, как вода растекается. Когда она растечется, надо постараться пройти так, чтобы не намочить лапы. Если лапы намокли, надо сперва много ходить по дому. После того обязательно их вымыть. Если Батя дома, то надо еще успеть спрятаться. Потому что он будет ругаться. Если его нет, то не забыть спрятаться после того, как он увидит воду. И вдруг вода начала капать прямо сверху! Батя подставлял тазики, куда капала вода. В главной комнате, где мы проводили больше всего времени, все было в тазиках. Легкая добыча. Но я их не переворачивал. Почему-то Батю все это не радовало. Он был очень грустный и все реже покупал мясо. Я старался как мог, чтобы его развеселить. Тогда я первый раз принес ему муху. Я поймал ее на балконе. Она была вялая, и ловить ее было несложно. Я поймал и припрятал ее про запас. На всякий случай. Когда я понял, что батя грустит, я принес ему муху в подарок. Взял в зубы и принес на подушку. Сел рядом и начал ждать. Но батя не увидел муху и ушел в дверь. Тогда я взял муху и перенес. Положил посередине кровати. Вечером Батя опять не увидел муху. Он просто лег сверху и спал. Я переживал. Никак не получалось подарить ему подарок. Но наступил шестой день. Батя не ушел в дверь утром. Тогда я пришел к нему и начал мурчать. Как только солнце начало щуриться в окно, он совершенно не хотел просыпаться. Но я был настойчив. Когда он проснулся и начал меня чесать, я отошел, взял муху, что лежала рядом, и положил ему на живот. Наконец-то батя увидел, что я ему принес, и очень обрадовался. «Получилось!» – подумал я, и чтобы закрепить результат, я на всякий случай сел рядом и дал ему хвост. С тех пор я точно знал, что подарки надо приносить на видное место, и они очень радуют батю. Особенно мухи.

С потолка уже не капало. Мясо появлялось как по часам. Все шло хорошо. Мух не было. На балкон в это время мне удавалось проникнуть нечасто. Оттуда веяло холодом. На втором балконе я даже один раз нашел что-то белое и хрустящее. Под лапами оно становилось мокрым. Мне оно сразу не понравилось. А Батя смеялся и ставил меня лапами на это белое. Я отпрыгивал и тряс ими, чтобы стряхнуть эту гадость. Не понимаю, зачем он это делал. Но его это забавляло. После этого он хватал меня и обнимал. Обниматься намного приятнее, чем белая мокрая ерунда на балконе. Но просто обниматься тоже не очень. Не люблю, когда ограничивают мою свободу. Лучшие обнимания – это когда Батя брал меня на руки так, чтобы я висел у него на плече. В этом положении мне все было видно. Именно так я первый раз близко увидел себя в двери шкафа. Эта волшебная дверь показывала все, что было напротив нее. Я сразу понял, что там я. Как? Да просто там был такой красивый кот, что это не мог быть кто-то другой. Я и раньше знал, что я наверняка красавчик. Батя мне так говорил. Но тут я убедился в этом окончательно.

Вообще шкафы – это моя слабость. Там всегда лежит много тряпочек, на которых очень уютно спать. Правда, меня туда никто не пускает. Так, иногда, когда дверь закрыта неплотно, можно в него попасть. Самый хороший сон – это сон в шкафу. И если ты в него забрался, как бы тебя ни звали, чем бы ни заманивали, лучше не выходить. Потому что потом в него фиг попадешь! Прятаться в шкафу – это еще и весело. Батя ходит, ищет меня, а я притаился и не выдаю себя. Он нервничает, бегает, зовет меня. А я не выхожу. А когда находил меня, радовался и обнимал. Но шкаф после этого закрывал плотно.

В один из вечеров я почувствовал, что скоро откроется дверь и зайдет Батя. Как обычно, я слез с дивана во второй комнате и пришел ждать. Перед тем как дверь открывалась, всегда было какое-то щелканье. За этим щелканьем я услышал, что Батя пришел не один. Помню, что меня это расстроило. Но когда открылась дверь, я передумал. Вместе с батей зашла новая Другая. Но от этой исходило, что-то очень приятное. Появилось ощущение, что я ее уже где-то видел. Она наклонилась. Видимо, чтобы меня поприветствовать. Я обратил внимание, что у нее большие глаза, такие же, как у меня. Сомнений не было, эту надо оставлять. Я тогда потерся о ее ноги, показывая свое расположение на моей территории. С этого дня началось время перемен. Хорошее было время.

Поначалу я никак ее не называл. Просто ходил почесаться и к ней. В те дни, когда она приходила к нам с Батей. А потом она перестала от нас уходить. Тогда я понял, что, скорее всего, она будет жить с нами. Ну что ж. Я не против. Тем более она начала все время что-то делать такое, что Батя никогда не делал. Лапы можно было мыть намного реже. Ходить стало чище. Она всегда норовила дать мне что-то вкусное, и не только на шестой или седьмой день. С ней было интересно. Батя только сидел в кресле ну или делал еду на кухне. А тут столько всего нового. Я начал ходить за ней и смотреть, как она играет. Особенно мне нравилось ей мешать. Она каждый день убирала с дивана все, что там есть, и укладывала обратно. Если запрыгнуть до того, как она закончит, начиналась игра. Она хотела меня спихнуть, а я сопротивлялся. Когда она заканчивала с диваном, на нем становилось чище и уютнее, чем до того.

В один из вечеров она чесала меня за ушами. У нее это получалось не так, как у Бати. Тогда-то я и решил, что надо ее как-то называть. Так как маму я уже помнил смутно, решил, что теперь это моя новая мама. А почему нет? Она меня кормит, она меня гладит и периодически норовит помыть. Это, конечно, не очень приятно, но хотя бы не под хвостиком. И на том спасибо. Причем моет мне лапы! Как будто я сам не могу этого сделать! Я так понимаю, мамы все одинаковые. Если решили помыть – помоют, хоть кричи, хоть молчи. Но я редко молчал на этой процедуре. Это какое-то насилование над котами. Невозможно молчать.

Появление Новой Мамы, еще я звал ее Моя, никак не повлияло на иерархию. И не могло. Батя большой, он главный. Я тут живу долго, это мой дом. Значит, после бати я и моя Новая Мама. Уж если я не главнее, то мы точно равны. Поэтому я считал, что она должна проявлять ко мне уважение как к равному. Однако она позволяла себе играть со мной, как мои братья в далеком детстве. Конечно, это меня немного раззадоривало. Нападет, завалит на спину, подергает за лапы, начешет живот, и все это внезапно! Я должен ответить тем же! Безусловно, я слегка кусался и применял свой фирменный прием задними лапами! А как иначе. Правда, Батя был против этого. И если он видел, то я терпел. Но стоило ему отвернуться…

Еще она все время делала со мной всякие странные вещи. То поднимет мне заднюю лапку, когда я лежу. При это издавала один и тот же звук – ХА! И называла меня Гизма-каратист. Каратист, как я понимаю, это название чего-то или кого-то. Этому кому-то, должно быть, несладко живется с лапами нараскоряку. Еще она брала меня за передние лапы, когда я спокойненько сидел на полу, и принималась кружиться. Я вообще не понимал, что происходит. Она называла это «потанцуем». Почти всегда это происходило, когда играла музыка. Батя, когда слушал музыку, такого не делал. Все это было крайне необычно поначалу. Позже я знал, что если играет музыка, то надо готовиться к танцу. А сам танец стал для меня отличным поводом, чтобы после него поохотиться на Мою.

Уживались мы хорошо. Новые забавы мне нравились. С ней можно было побегать друг за другом. С Батей я такого себе не представляю. Он когда бежал за мной, было чувство, что сейчас все кругом развалится и я останусь без дома. А вот с Моей резвиться было весело. То она бежит за мной, то я за ней. Она явно побаивалась моей боковой стойки. Весь секрет в том, чтобы максимально пушить хвост и двигаться на нее боком. Если распушить хвост, то ты выглядишь намного внушительнее! Ну а когда мы не дрались, она меня кормила. Я даже давал ей хвост. Я быстро начал ей доверять, поэтому доверить ей самое ценное было нестрашно.

Однако был и один минус. За время, пока мы жили с Батей вдвоем, я категорически отвык, что он надолго уходит. Он почти всегда возвращался вечером. А тут регулярно меня оставляли одного. Опять появлялись большие миски с едой и несколько с водой. Как я уже говорил, это дурной знак. Но что делать. Я ждал, пока их долго не было. Хорошо, что это обычно все происходило, когда тепло. В это время можно ловить мух и смотреть птиц. Если бы они надолго уходили, когда холодно, это было бы ужасно скучно.