Текст книги "Первый тайм"

Вместе с Новой Мамой появились и другие люди. Которые явно имели отношение к ней, потому что до этого их я не видел. И когда они приходили, Моя всегда была дома. Сопоставив факты, я понял, что эти двое явно имеют к ней отношение. Один был большой, размером не меньше Бати, другая помельче. Они вели себя по отношению ко мне уважительно и ласково. Причин для неприязни у меня не было. Тот, что как Батя, мне приглянулся сразу. Большие – они добрые. Эти двое часто приходил вдвоем. Который больше, однозначно был главней. Ну и раз он главный там у них, то ему нужно оказывать уважение. Я так считал.

Иногда они даже оставались у меня дома. Я, конечно, вполне гостеприимен, но они совершенно наглым образом занимали мой диван. В моей комнате. В той комнате жил только я. Батя и моя Новая Мама бывали там недолго. Факт, что на моем месте спит кто-то еще, не радовал. Но и не скажу, чтобы сильно раздражал. Однако я думаю, что они могли хотя бы иногда поспать в другом месте. Например, на кухне. Я же там тоже иногда сплю. Там вполне удобно.

В один из дней все вокруг меня завертелось и зашумело. Пришел тот большой другой, привел с собой какого-то подозрительного, и они вместе с Батей начали все ломать! Мой дом изменил свои очертания, и я каждый день заново его изучал. Больше всего меня волновало, что мой лоток постоянно переставляли с места на место. Это нервировало. Наконец место для моего лотка стало постоянным. Я слегка успокоился. Потом кто только ни приходил. Все эти незнакомые большие меня пугали. Иногда та, другая, что помельче, приезжала и оставалась. Я думаю, она охраняла меня от тех чужих, что шумели за дверью комнаты. Она меня аккуратно гладила и пыталась со мной говорить. По настроению я с ней чесался. Но хвост не давал. Хвост – это слишком личное.

Помню, что когда все кругом громыхало, мыться приходилось чаще. Лапы постоянно были грязные. Мне каждый вечер нужно было тратить уйму времени, чтобы отмыться. Иногда моя старалась привести все в порядок. Но уже на следующий день кругом опять шумело и становилось снова грязно.

Однажды приехал тот большой, и они с Батей начали что-то делать возле балкона. Мне было очень интересно, но шум не давал мне присутствовать. Как только шум пропал, я аккуратненько зашел в комнату. Принюхиваясь, я подкрался к месту, где возились Батя и большой. Пахло невкусным и влажным. По запаху я определил, где они намазали это невкусное на пол возле балкона и по стенам. Пока никто не видит, я решил проверить, что это такое. Я аккуратненько наступил лапкой. Лапка чуть-чуть провалилась. Я почувствовал неприятные ощущения после того, как убрал лапу обратно. Там, куда я наступил, осталась отметина. Тогда я попробовал наступить рядом другой лапкой. Все повторилось. В целом это было очень интересно. И я сделал так еще несколько раз. За этим занятием меня и застукали. Крику было… Я помню, что прижал ушки и лег. Батя и большой шумели, а мама оттащила меня в комнату, где был мой лоток, и принялась мыть лапы. Вот странная она. Будто бы я сам не мог их вымыть. Мне и самому не нравилось, что на них налипло это белое. В этот раз я ничего не говорил. Терпел молча. Я подумал, что если они будут еще раз делать то же самое, надо обязательно все повторить. Но долго там не сидеть, чтобы они меня не поймали. Так я и сделал. Но они как-то догадались и снова мыли мне лапы. Так или иначе, все перемены к лучшему. Ну или как минимум к приключениям.

Я полагаю, что не зря я выбрал мою Новой Мамой. Однозначно не зря. Каждое утро и каждый вечер она ела что-то вкусное. Причем не где-нибудь, а на диване. А диван – это одно из моих любимых мест. Если прийти и долго смотреть ей в глаза, она непременно поделится. Если она не хочет делиться, надо выбрать момент и, подкравшись, лизнуть ее еду. Так или иначе, стало намного интереснее, чем когда мы жили с Батей вдвоем.

Когда мы жили с Батей вдвоем, из вкусного было только мясо. Теперь вкусного было очень много. И оно было разное. Однажды, когда Батя и Моя кушали, я почувствовал манящий запах. Я не знал, что это такое, но я не мог оторваться. Меня прямо тянуло к источнику. Источник был на столе. Батя, угадав, куда мне нужно, поднес мне под нос что-то черное. Весь мир вокруг меня замер, в глазах помутнело, я стал сам не свой. Батя дал мне эту черную штучку, и я сам не помню, что было дальше, но я ее съел. Батя называл это оливочкой. Если я слышал, что Батя говорит оливочка, я не успокаивался, пока мне ее не дадут. Эти черные штуки, пожалуй, лучше чем мясо.

С появлением моей Новой Мамы жить стало не только веселее, но и вкусней. Но я не стал от этого меньше любить Батю. Батя мог меня, конечно, и поругать, но он самый главный для меня навсегда. Что бы ни происходило, как бы я ни обижался, лапы все равно несли к нему. Мне было очень важно, чтобы Батя был рад мне и чесался со мной. Без этого ощущения никакие оливочки мне не были нужны. Хорошо, что он долго не мог на меня сердиться. Даже когда я разливал воду.

К слову о ругаться. Все мои игры с водой приводили к наказаниям. Самое обидное было, это когда Батя вытирал мокрое мной. После этого я очень долго приводил себя в порядок. Это было самое серьезное наказание. Приходилось мыться крайне долго. Но я не сопротивлялся. Бате сопротивляться нельзя. Если он что-то делает, значит, так надо. А Моя, меня жалела. Было даже, пару раз помешала меня наказать. Вообще она у меня добренькая. Даже если мы подеремся. Я потом к ней прихожу, и она перестает сердиться. Тут в чем дело. Есть метод. Если выйти из комнаты, а потом в нее заново зайти, то все как бы с начала. Тот кот ушел из комнаты, а пришел другой кот. Если она подралась с тем котом, тот кот уходит и приходит другой кот, с которым она не дралась. Не знаю, как объяснить, но это работало!

С появлением Новой Мамы, игры с водой стали разнообразнее. Она регулярно что-то делала с тазиками, в которых оставалась вода. Перевернуть таз с водой – это высший пилотаж. Но получалось не всегда. Нужно, чтобы воды было немного. Как-то раз я решил выпить лишнюю воду из таза, чтобы можно было его перевернуть. Из этого ничего не вышло. Столько выпить я не смог, но отчего-то вода из таза всегда чуточку вкуснее, чем из миски. Не знаю, почему.

Еще одним подарком явилось для меня то, что моя Новая Мама наставила на окна растения. Некоторые из них были совершенно непригодные, а некоторые крайне вкусные. Я, конечно, старался не перебарщивать. Но не всегда получалось. Если отъедать по чуть-чуть, никто не замечает. Правда, иногда что-то происходило со мной, и я не мог остановиться. За это можно было даже получить полотенцем. Это не больно, но очень обидно.

Когда Моя переставала возиться с тазиками, то на следующий день обязательно происходило событие. Она приносила кучу тряпочек и складывала их на диван. Первые лежали кучей, а вторые она складывала аккуратно. Какая это была благодать, когда она отвернется, усесться на ровные теплые тряпочки. Она постоянно меня сгоняла с них. Но только она отвернется… Это тоже была одна из моих любимых игр.

Каждое утро, перед тем как они уходили в дверь, Моя раскладывала на диване всякую всячину. Я каждый раз приходил и разглядывал все эти странно пахнущие штуки. Все штуки лежали в одном мешочке. На этом мешочке было очень удобно лежать. А еще, среди прочего там было и что украсть. Особенно интересно было воровать штуки, которые они называли палочки. Их удобно было носить в зубах и приятно жевать. Но потом они мне надоели, и я перестал их таскать.

Так как мы уже давно жили все вместе, я много чего придумал интересного. Например, когда они возвращались вечером, я не просто ждал под дверью. Когда открывалась дверь, я вываливался из нее и делал изгиб любви. Это когда спина колесом, а хвост трубой. Хвост желательно немного распушить. Если я соскучивался сильно, то делал так. Или если я поиграл с водой. Если делать такой выпад, то наказания не будет. Проверено!

Моя Новая Мама регулярно из-за чего-то расстраивалась. Вообще я уже знал, что если у Бати или Моей мокрые глаза, значит, что им плохо. Моей было плохо регулярно. Я даже разработал специальный прием. Как только я слышал звуки, которые говорят о том, что глаза будут мокрыми, я с разбегу запрыгивал на диван и делал изгиб любви. После чего непременно давал хвост. Это такой прием, состоящий из двух. Это помогало или сразу, или чуть погодя. Иногда сила хвоста открывается не сразу. Это надо учитывать. Я заметил, что моя может расстраиваться от чего угодно. Поэтому реагировал быстро. Иногда она меня обманывала. Издавала вот эти свои звуки, а когда я прибегал, хватала меня и начинала чесать живот. Обычно это заканчивалось маленькой войной. Не люблю, когда обманывают.

Помню, что если я хотел порадовать Мою, то нес подарки. На Бате же сработало, думал я. Сперва я принес ей на диван муху. Но муха ей совсем не понравилась. Потом был жук. Жук тоже не подошел. Тогда я вспомнил, что на кухне лежат штуки, которые она все время берет. Должно быть, они для нее важны, подумал я тогда. Эти штуки называются крышечки. Так она и говорила, когда возвращалась вечером. «Гизмочка! Ты мне крышечку принес! Ды ты мой золотой!» Я очень воодушевился и стал ей носить всякое разное. Еще одной ценной вещью были «бумажечки». Когда Батя шел на балкон, чтобы попускать дым, он брал в руки коробочку. Из этой коробочки он доставал что-то шуршащее и блестящее. Я, когда слышал этот звук, тут же прибегал. Потом он сворачивал это в шарик и кидал мне. Играть с этим шариком было увлекательно. И его очень удобно носить в зубах. Моя называла это бумажечки. Вот их я постоянно ей приносил в подарок. Она им радовалась.

А еще помню, когда было холодно, обязательно появлялось большое растение. Типа тех, что на окне. Только это было больше. Пахло оно своеобразно. Мне не очень нравилось. На вкус тоже было так себе. А вот то, что они вешали на него, другое дело! Поначалу, пока никто не видит, я ел блестящую длинную штуку, которую они вешали сверху. Но в один из таких разов произошло неприятное событие. Я, как обычно, днем, пока моих не было, слопал блестяшку. На другой день к вечеру, ничего не подозревая, я пришел и дал Бате хвост. Но не успел я устроиться, как он что-то как потащит у меня из-под хвостика! Ощущения так себе, скажу я вам. Казалось, что я в лотке сижу. Я удивленно повернулся, а он машет блестяшкой, которую я съел вчера! Пришла Моя, и они смотрели на меня, на блестяшку и смеялись. Я обиделся. Вообще не люблю, когда они надо мной смеются. Тут такой конфуз, а им весело. Я хотел уйти, но мне не дали. Схватили и начали гладить. Ну я-то добрый. Простил их. Но блестяшки больше не ел.

Еще, когда появлялось растение, очень часто было много мяса. Причем разного. Моя все время что-то делала на кухне, а я сидел с ней на стульчике рядом. Ей нравилось, что я с ней сижу, поэтому мяса в такие моменты давали больше. А если не давали, всегда можно было подойти и потереться об ногу. Если усиленно тереться, то дадут обязательно.

Вспоминая все, что я видел, это, пожалуй, лучшее время, самое яркое и интересное. Да, мне очень повезло и с Батей и Моей.

Самое странное, что я все это помню. А еще удивительно то, что я никуда не исчез. Но меня никто не видел какое-то время. И если я проливаю воду, то даже в случае успеха все остается без изменений. Я отпрыгиваю, вода льется, я обхожу. Поворачиваюсь посмотреть, а все как было до этого. С другой стороны меня никто не ругает. Делай что хочешь.

Эту загадку я, наверное, не смогу разгадать. Я был уверен, что я исчезну. В какой-то момент я точно ощутил, что мне чаще плохо, чем хорошо. Играть хотелось все реже. Аппетит пропал и часто тошнило. Приходила какая-то другая и колола мне лапу. Сначала она мне понравилась, а потом я ее опасался. Батя, видимо, пытался меня лечить. Но у него нет хвоста. Поэтому методы у него были так себе. Это, наверное, та, что приходила, показала ему плохой пример. Меня кололи в лапу, потом давали всякие невкусные штуки. Я даже научился их незаметно выплевывать. Еду стали давать средней паршивости. Хотя одну из них я в целом готов был есть. Однако аппетит у меня никак не восстанавливался.

Я точно помню, что последние дни я вообще был сам не свой. Все как в тумане. Лапы не слушались. Я даже еле-еле добрался до лотка. Чуть не оконфузился. Приличные коты где попало лужи не делают. Помню, что я даже не смог добрести встретить Батю и Мою вечером. Они сами меня нашли и весь вечер таскали на руках. Помню, что под вечер я набрался сил и попросился пройтись. Батя поставил меня на пол и пошел рядом. Я точно знал, что скоро я исчезну. Не знаю, откуда я знал, но я был уверен. Поэтому я потерся об ноги Бати и из последних сил сделал свой коронный изгиб любви. Батя схватил меня на руки и не выпускал долго. Носил смотреть машинки на балкон. И все врем, что-то мне говорил. Каким-то другим голосом. Я попрощался с ним, попрощался с Моей. Я, как мог, дал ей хвост. Я бы принес ей что-нибудь, как раньше, но у меня не было сил. Она таскала меня на руках весь вечер и что-то говорила. Ей было грустно. Я чувствовал, как из ее глаз падали капельки мокрого мне на шерстку и ушки.

Когда наступил следующий день, я вообще не мог двигаться. Очень все болело. Все как в тумане. Помню только, что Батя и Моя грустили с мокрыми глазами. А я думал, что не надо плакать, я же вас люблю, а успокоить не могу. Так нечестно! А потом пришли какие-то люди. Опять кольнуло в лапе, и все… Я ничего потом не помню. И вдруг, как тогда давно, когда у меня был плохой сон. Помните? Когда Другая таскала меня в какой-то страшной штуке. Я просто проснулся. Все было так же, как и раньше. Сначала я не находил свою спалку и столбик, на котором мне дозволено точить когти. Не видел мисок, и, главное, лоток исчез. Вечером пришли Батя и Моя. Я, как обычно, вывалился их встречать, но они меня не видели. Они много плакали, я к ним приходил и, как обычно, давал хвост. Но почему-то они меня не замечали. Пока их не было, я ждал и смотрел в окно. Есть совершенно не хотелось и в лоток тоже. Самочувствие было прекрасным. Обидно было, что они меня не видят. И очень жалко, что они все время плачут, а я не могу их успокоить. Моя все время называла мое имя и делала мокрые глаза. Я даже пару раз крикнул, что вот он я! Вот хвост! Но они меня не слышали. А я… Я, как мог, их успокаивал.

И вот сегодня я проснулся в своей комнате от звука, после которого Моя встает. Я открыл глаза и увидел свой столбик! Еще вчера его тут не было! Чуть правее стояла спалка! Я быстро побежал, проверил. Лоток на месте! Потом проверил миски! Не веря в свое счастье, я побежал и запрыгнул на кровать! Батя уже встал и вышел на балкон. Он всегда так делает. Я ткнулся Моей в лицо. И тут она мне говорит: «Гизма, че пристал!» И Начала меня гладить! Все стало как раньше! И я прямо чувствовал, что хочу чего-нибудь вкусного!

Вечером они пришли, а я специально разлил воду, и меня поругали. Вода тоже никуда не исчезла! Потом дали черную вкусную оливочку и гладили меня. И вот я сижу сейчас в темноте, на своем любимом месте, и думаю. Что за странная история со мной приключилась. Совершенно непонятно, что из этого мне приснилось, а что было по-настоящему. С другой стороны, главное, что мы снова все вместе, я, Гизма Дмитриевич Ангельев, Батя и Моя. По-моему, это очень хорошо. Особенно хорошо, что они больше не плачут. Во всяком случае, Моя не делает этого чаще обычного.