Текст книги "Семейство Холмских. Часть шестая"

Глава V

Liebe un d'Tugend, miteimander zu verbinden. Sie beide zugleich zu genieseen. O! das wurde erst vollqommene Glückseligkeit seyn.

Wieland.

Соединить вмѣстѣ любовь и добродѣтель, и обѣими вмѣстѣ наслаждаться – вотъ совершенное счастіе.

Виландъ

Они пріѣхали прямо въ домъ къ Свіяжской. Описывать взаимную радость и пріемъ, сдѣланный хозяйкою, было-бы безполезно. Намъ извѣстно, что Пронскіе уважали и любили ее, какъ родную мать, а она всегда говорила, что не знаетъ, могла-ли-бы она любить собственныхъ дѣтей своихъ такъ сильно, какъ Софью, потому, что ежели бы y нея была дочь, то все имѣла-бы она хотя какое-нибудь безпокойство и непріятность, иди въ совершенныхъ лѣтахъ, или при ея воспитаніи. Но отъ Софьи, во всю жизнь свою, ничего, кромѣ утѣшенія и радости, она не чувствовала. Она называла ее душевною своею дочерью, и со слезами ее цѣловала; мужа ея называла Свіяжская своимъ собственнымъ красавцемъ, и теперь находила, что онъ еще больше похорошѣлъ.

Воспитанницу Свіяжской, Княгиню Фольгину, нашли Пронскіе въ самомъ жалкомъ положеніи. Ея здоровье совершенно разстроилось. Доктора, на консиліумахъ, рѣшительно объявили, что ей надобно ѣхать въ чужіе края, пользоваться минеральными водами, то есть, какъ обыкновенно водится, желали сбыть ее съ рукъ, и отпустить умереть гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, a не въ Moсквѣ.

"Я не знаю, что и дѣлать съ нею!" сказала Свіяжская Софьѣ, оставшись съ нею наединѣ. "Она совсѣмъ меня измучила. Въ чужіе края ѣхать не соглашается; говоритъ, что ей тяжело разстаться надолго съ дѣтьми; но мнѣ извѣстна настоящая причина: она деликатится, боится, что ея путешествіе и содержаніе въ чужихъ краяхъ будутъ мнѣ дорого стоить; но, вы меня знаете: неужели я что-нибудь пожалѣю для нея? Я хотѣла тебя допросить, милая Соничка, поговорить съ нею, чтобы она не дурачилась, и оставила неумѣстную свою щекотливость. Можно-бы употреблять и здѣшнія, искуственныя минеральныя воды; но онъ, вмѣсто пользы, должны сдѣлать ей большой вредъ: она ежедневно встрѣчалась-бы на нихъ съ своимъ мужемъ. Совсѣмъ здоровый, онъ ѣздитъ на воды всякій день, любезничать и волочиться за больными женщинами. На Кавказъ далеко; она не вынесетъ такой дальней дороги. Право, ума не приложу, что мнѣ съ нею, бѣдною, дѣлать!" – Да какія воды совѣтуютъ ей: не укрѣпительныя-ли, имѣющія желѣзныя частицы? – спросила торопливо Софья. «Именно такія воды и такія ванны велѣно ей употреблять,» отвѣчала Свіяжская. – Такъ, знаете-ли, тетушка…. Но вдругъ, Софья остановилась. «Что такое?» – ничего, тетушка! Я хотѣла только спросить y васъ, какія воды должно ей пить – отвѣчала Софья, покраснѣла, и начала разговоръ о другомъ. Свіяжская догадывалась, что она хотѣла предложить, но не настаивала и не требовала дальнѣйшаго объясненія.

"Я давича сдѣлала было, безъ тебя, большую вѣтренность," сказала Софья, оставшись наединѣ съ своимъ мужемъ. "Княгинѣ Фольгиной должно употреблять минеральныя воды. Тетушка въ большомъ затрудненіи; я хотѣла предложить ей пріѣхать къ намъ весною. Липецкъ отъ насъ такъ близко; тамошнія воды имѣютъ именно тѣ качества, которыя Княгинѣ надобны. Мы могли-бы тамъ все приготовить для нихъ. Мнѣ очень-бы этого хотѣлось, и я увѣрена, что тетушка и Княгиня, вѣрно, съ удовольствіемъ приняли-бы мое преложеніе – пріѣхать прежде къ намъ, при началъ весны, и отъ насъ переселиться на лѣто въ Липецкъ; мы имѣли-бы удовольствіе часто видаться съ ними. Все это сорвалось было y меня съ языка, въ разговорѣ съ тетушкою; но вспомнивъ, что безъ совѣта твоего не имѣю я права и не должна ничего дѣлать, и что, можетъ быть, тебѣ этого не захочется, вдругъ остановилась и смѣшалась. Къ счастію, тетушка не замѣтила моего смущенія. A ты, какъ думаешь объ этомъ, милый другъ мой?" прибавила Софья.

– Какъ тебѣ, въ голову пришло сомнѣваться, чтобы я не одобрилъ такого предложенія? Да, ежели-бы мнѣ это и не такъ было пріятно, то для того, чтобы сдѣлать тебѣ удовольствіе – ты сама знаешь – я на все готовъ. A въ этомъ случаѣ, ты и придумала очень хорошо – отвѣчалъ Пронскій. – Такъ, постой-же, голубушка! Ежели ты во мнѣ осмѣлилась сомнѣваться, такъ я тебѣ отплачу – прибавилъ онъ. "Что-же ты хочешь сдѣлать?" – Ничего, ничего! Вотъ ты увидишь. – "Сдѣлай милость, скажи!" – Ага! и женское любопытство появилось на сцену! Такъ, вотъ нѣть! не скажу! – "Я давно тебѣ объявила, что имѣю всѣ женскія слабости, и просила о снисхожденіи; теперь о томъ-же упрашиваю моего отца и командира. Скажи, сдѣлай милость, что ты думаешь?" – Ну, такъ знай-же, мать и командирша: ты хотѣла предложить тетушкѣ и Княгинѣ, чтобы онѣ весною, на проѣздѣ въ Липецкъ, заѣхали къ намъ, а я буду просить ихъ, чтобы онѣ теперь-же, по возвращеніи нашемъ отъ сестры Натальи Васильевны, поѣхали-бы, вмѣстѣ съ нами, въ Петровское, пробыли-бы y насъ всю осень и зиму, a весною мы всѣ вмѣстѣ отправимся въ Липецкъ. А? что ты на это скажешь? – «Злой, мстительный, упрямый, своенравный человѣкъ! Вотъ, что я тебѣ скажу,» отвѣчала Софья, бросившись цѣловать его.

Свіяжская и Княгиня Фольгина, съ удовольствіемъ, согласились на предложеніе Пронскихъ. Свіяжская потому, что, кромѣ привязанности ея къ молодымъ, ей пріятно было общество мачихи Пронскаго; да и старый другъ ея, мать Софьи, была тамъ-же, a Княгиня Фольгина съ радостію желала куда нибудь уѣхать изъ Москвы, гдѣ она претерпѣла столько непріятностей, и гдѣ, по необходимости, должна была иногда встрѣчаться съ мужемъ своимъ, виновникомъ ея несчастія. Пронскіе просили, чтобы она взяла съ собою и дѣтей своихъ, съ гувернанткою, увѣряя что домъ y нихъ большой, и безъ всякаго стѣсненія всѣмъ мѣсто будетъ, a притомъ по сосѣдству ихъ есть хорошіе учители музыки и рисованья, которые будутъ и безъ того ѣздить для дѣтей покойной сестры Катерины.

Посѣщеніе Клешнинымъ было весьма непродолжительное. Они нашли стараго Графа въ подагрѣ, которая весьма усилилась отъ простуды на охотѣ. Наталья, нѣсколько оправившаяся послѣ родовъ, была, по обыкновенію, наряжена какъ кукла, сохраняла всю важность и всю принужденность свою. Замѣтно было, что съ Молчалинымъ обращалась она нѣсколько ласковѣе. Впрочемъ, пріемъ ея, при входи сестры въ комнату, при всѣхъ былъ по прежнему холоденъ, даже и оставшись наединѣ она не была нѣжнѣе. Разсказывала, какимъ образомъ крестили ея сына, и о томъ, что она ошиблась къ разсчетѣ своемъ, когда ей родить, почему не могла поспѣть въ Москву, и насилу успѣли привезть оттуда бабушку.

Знаменитый новорожденный былъ въ вожделѣнномъ здравіи; но не смотря на то, что онъ былъ Графъ Ѳедорь Ѳедоровичъ Клешнинъ, подобго сыну какой нибудь простой крестьянки, онъ еще не держалъ головы, и такъ-же плакалъ и былъ слабъ, какъ и всякій недавно родившійся ребенокъ. Явная ошибка природы! Какъ это, для Принцевъ, Князей, Графовъ, и ежели не для всѣхъ уже Дворянъ, то, по крайней мѣрѣ, хотя для знатныхъ, нѣтъ y нея никакого отличительнаго преимущества противъ простаго народа? – Старушки, золовки Натальи, такъ-же ежедневно румянились, бѣлились, сурмили брови, и по прежнему были молчаливы и церемонны. Словомъ: такая-же была во всемъ домѣ нестерпимая тоска, такое-же единообразіе, какъ прежде. Пронскіе поспѣшили поскорѣе уѣхать. Впрочемъ, никто ихъ и не удерживалъ.

Еще передъ отъѣздомъ изъ Москвы, и въ бытность y Клешниныхъ, Софья чувствовала себя не очень здоровою. Какіе-то странные и неизвѣстные до того времени припадки, происходили съ нею: голова часто кружилась, дѣлалась иногда тошнота и отвращеніе отъ пищи. Она думала, что какъ нибудь простудилась, и не говорила ни слова мужу, въ надеждѣ, что все это такъ пройдетъ. Но по возвращеніи въ Москву, сообщила она о припадкахъ своихъ Свіяжской и Княгинѣ Фольгиной, въ то время, когда y ней былъ Докторъ, приглашенный для совѣта, по случаю отъѣзда ея изъ Москвы. Княгиня Фольгина, выслушавъ Софью, отвѣчала съ улыбкою, что болѣзнь ея очень благополучно окончится чрезъ девять мѣсяцовъ. Докторъ, пощупавъ пульсъ, также подтвердилъ, что она беременна. Софья была въ полной радости; ей хотѣлось быть матерью, и тѣмъ болѣе потому, что мужъ ея нѣсколько разъ повторялъ, что къ совершенному его благополучію не достаетъ только быть отцемъ. Свіяжская, съ удовольствіемъ, смѣшаннымъ однакожъ съ нѣкоторою боязнію, цѣловала и крестила Софью. Въ это время вошелъ Пронскій въ комнату. "Что ты, Соничка, такъ блѣдна?" сказалъ онъ, подходя къ ней ближе. "Я уже давно замѣчаю по лицу твоему, что ты нездорова." Софья смотрѣла на него съ радостною улыбкою, и молчала. – Нездорова? Ну, да, нездорова – отвѣчала, съ усмѣшкою, Свіяжская. – Но это такого рода болѣзнь, которая пройдетъ съ прибытіемъ въ здѣшній свѣтъ новаго, такого-же моего красавца, какъ ты. Что ты на это скажешь? – Пронскій не дослушалъ послѣднихъ словъ Свіяжской; онъ, со слезами, уже цѣловалъ Софью. Мысль, что онъ будетъ отцомъ, привела его въ восхищеніе. Однакожь, успокоясь немного отъ восторга, просилъ онъ Софью заняться своимъ положеніемъ, хотѣлъ тотчасъ самъ сказать, и привезть Аккушера и бабушку, и посовѣтоваться съ ними. «Напрасныя хлопоты!» сказала Княгиня Фольгина. «Она молода, здороваго сложенія, счастлива и разсудительна: вотъ самыя главныя условія для благополучныхъ родовъ. будьте спокойны, Николай Дмитріевичъ; черезъ девять мѣсяцовъ вы сдѣлаетесь отцомъ здороваго, полнаго херувимчика. Чего вамъ больше хочется – сына, или дочь?» – Сына, сына! – вскричалъ Пронскій. – Мнѣ кажется, что я отъ радости съ ума сойду, когда y меня родится сынъ. – «А ежели такъ, то я рожу тебѣ дочь,» отвѣчала, со смѣхомъ, Софья. – Роди хоть сына, хоть дочь, да только счастливо – прибавила Свіяжская, утирая свои слезы.

Чрезъ нѣсколько дней выѣхали друзья наши, всѣ вмѣстѣ, изъ Москвы, посовѣтовались напередъ съ нѣсколькими бабушками и аккушерами, которыхъ Пронскій приглашалъ не всѣхъ вдругъ, вмѣстѣ, a по-одиначкѣ; всѣ успокоили его на счетъ положенія Софьи. Дорогою былъ онъ внимателенъ и заботливъ, до самой малѣйшій бездѣлицы. Посадилъ каммердинера своего на козлы кареты, и убѣдительньйше упрашивалъ объѣзжать всякій толчокъ, или, ежели не льзя уже объѣхать, то сдерживать лошадей и спускать какъ можно тише. На вяякомъ мосту, и на горахъ, выводилъ онъ Софью изъ кареты; на ночлегахъ осматривалъ самъ вездѣ, чтобы нигдѣ не дуло, устилалъ полъ войлоками и коврами, чтобы не было шуму, когда она спитъ, и давалъ большія деньги хозяевамъ на квартирахъ, чтобы они выносили ребятъ своихъ, для того, чтобы ночью, крикомъ своимъ, не испугали и не растревожили они Софьи. Съ чувствомъ принимала она услуги и такое вниманіе къ ней, и нѣсколько разъ, со слезами, благодарила и цѣловала своего мужа: "Ты меня со-всѣмъ избалуешь, другъ мой!" говорила она. "Вотъ посмотри, ежели я не начну дѣлать такихъ-же фарсовъ, какъ Любинька!" прибавила онъ, съ усмѣшкою. – Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ можно бояться этого – отвѣчалъ Пронскій. – Ты такъ на нее во всемъ похожа! – Они разсказали Свіяжской и Княгинѣ Фольгиной проказы Любиньки, произведенныя ею при нихъ.

По возвращеніи въ Петровское, была новая сцена y Софьи съ мачихою Пронскаго. Въ восхищеніи цѣловала ее Пронская, крестила, называла Ангеломъ, ниспосланнымъ съ небесъ на радость и умиленіе ея. Добрая старушка не могла безъ восторга вообразить, что Николушка ея, котораго она сама носила на рукахъ, будетъ отцомъ! Мать Софьи также со слезами радости узнала о ея состояніи. Она положила себѣ обѣтъ – всякой день, въ продолженіе ея беременности, класть по 50-ти земныхъ поклоновъ, a послѣ родовъ Софьи ѣхать молиться въ Ростовъ, Угоднику Божію Дмитрію Ростовскому, тѣмъ болѣе, что предложено было, ежели Софья родитъ сына, дать ему имя: Дмитрій, въ честь отца Пронскаго; при томъ-же это имя было фамильное въ родъ Пронскихъ.

Глава VI

Eclairer les hommes, c'est beaucoup; mais ou fait encore plus,

Lersqu'on fait aimer et rêgner les vertuw.

Delille.

Просвѣщать людей – важное дѣло; но еще болѣе заставить ихъ повиноваться добродѣтели и любить ее…

Делиль.

Осень и зима прошли почти непримѣтно. Многочисленное семейство, составленное изъ добрыхъ людей, которые всѣ безъ памяти любили хозяина и хозяйку, не видало, какъ мчалось время. Елисавета, съ мужемъ своимъ и съ дочерью, узнавъ о беременности Софьи, тотчасъ пріѣхала провѣдать благодѣтелей своихъ: такъ она и мужъ ея называли, въ глаза Пронскихъ. Они пробыли очень долго. Пріятно было смотрѣть на нихъ, какъ они перемѣнились, были внимательны, снисходительны, и какъ старались угодить другъ другу. Старая Холмская, цѣлуя Елисавету, со слезами благодарила Бога, что наконецъ видитъ ее счастливою. «А всѣмъ этимъ обязана я Ангеламъ, здѣшнимъ хозяевамъ,» отвѣчала Елисавета. «Самъ Богъ можетъ только заплатить имъ за все, что они для меня сдѣлали!» Свѣтланина, съ мужемъ и дѣтьми, также пріѣхала погостить къ Пронскимъ. Послѣ перваго, неудачнаго опыта, она не возобновляла уже никакихъ штукъ противъ Софьи. Впрочемъ, она была умная, образованная женщина; бесѣда съ нею была очень пріятна, и узнавъ покороче Софью, она сама отъ души полюбила ее.

Пріѣзжалъ на короткое время и Алексѣй, съ своею женою; но она скоро всѣмъ надоѣла, и ей самой было скучно. Она опять была беременна; съ нею опять, по прежнему, часто дѣлались дурноты – она падала въ обморокъ, рисуясь и сохраняя привлекательныя аттитюды, но мужъ ея не былъ уже такъ милъ и заботливъ въ эту беременность, какъ въ первый разъ. У него былъ уже наслѣдникъ, слѣдовательно, была надежда пересчитать милліонъ послѣ смерти Фамусовыхъ. Изъ чего-же ему много хлопотать теперь? Интересные разсказы Любиньки, о припадкахъ беременности ея, о странномъ вкусѣ, то къ той, то къ другой пищѣ, и о прочихъ ея фантазіяхъ, весьма мало интересовали. Всѣ слушали ее безъ вниманія, и она вскорѣ отправилась въ родительскій домъ, обработывать свою милую маменьку.

Пребываніе Любиньки тѣмъ болѣе всѣмъ надоѣло, что она нарушала обыкновенный образъ жизни въ Петровскомъ. По слабости нервъ, не могла она слышать музыки; бѣганье и игра дѣтей ее безпокоили; курить трубки, до которыхъ Свѣтланинъ и Пронскій были большіе охотники, при ней не позволялось – надлежало уходить въ дальнія комнаты, чтобы табачный запахъ не досттгаль до деликатнаго носа этой милой причудницы. Всѣ чрезвычайно были рады, когда Любинька уѣхала, и все пошло прежнимъ порядкомъ.

Утромъ собирались всѣ вмѣстѣ пить чай; потомъ всякій занимался, чѣмъ хотѣлъ. Мужчины, или уходили въ свои комнаты читать или отправлялись гулять и осматривать хозяйство. Въ Петровскомъ была большая суконная фабрика, и всѣ нужныя къ ней машины и заведенія; много было кой-чего посмотрѣть. Свѣтланинъ имѣлъ самъ такую-же фабрику, и былъ опытенъ по этой части; при томъ-же долго путешествовалъ онъ въ чужихъ краяхъ, и обозрѣвалъ лучшія тамошнія заведенія. Онъ совѣтовалъ Пронскому иное перемѣнить, другое улучшить; дѣлали всему этому опыты, и время шло нечувствительно. Князю Рамирскому особенно былъ занимателенъ разговоръ съ Свѣтланинымъ. У него было множество дворовыхъ людей, которыхъ онъ кормилъ даромъ; ему давно хотѣлось употребить ихъ на какое нибудь полезное заведеніе, и тѣмъ болѣе съ тѣхъ поръ, какъ винокуренный заводъ его, по малымъ поставкамъ вина, сталъ давать доходу годъ отъ году менѣе.

Дарья Петровна Пронская, Княгиня Фольгина, Свѣтланнна и Княгиня Рамирская, утромъ, послѣ чая, садились въ своихъ комнатахъ, за работы. Старая Холмская уходила къ себѣ молиться Богу, и не прежде обѣда возвращалась въ гостиную. Свіяжская любила читать, и никто не мѣшалъ ей. Софья или занималась все утро хозяйствомъ, или была y дѣтей въ классѣ; она вела дѣятельную жизнь, столь необходимую въ ея положеніи. Словомъ; всякій имѣлъ свободу дѣлать, что угодно, и заниматься, чѣмъ кому хотѣлось.

Для дѣтей, и по привычкѣ старой Холмской, обѣдали всегда рано; потомъ, кто хотѣлъ, ложился отдыхать, a для другихъ всегда, черезъ часъ, или два послѣ обѣда, стояла уже y крыльца нѣсколько саней, тройками. Княгиня Рамирская какъ-то сказала однажды, что она любитъ, когда звенятъ колокольчики; на другой-же день, y каждой тройки было по колокольчику. Ѣздили желающіе, въ числѣ которыхъ, разумѣется, были всѣ дѣти, кататься верстъ пять, или шесть. Свѣтланина и Княгиня Фольгина, разговаривая между собою, сказали, что онѣ любятъ Русскія, ямскія пѣсни. Софья услышала ихъ разговоръ, и съ тѣхъ поръ, ежедневно, на двухъ, или трехъ особыхъ тройкахъ, садилось нѣсколько кучеровъ и фабрикантовъ. Они очень согласно пѣли: Не одна-то одна во полѣ дороженька пролегала, или: Не бѣлы-то снѣга во чистомъ полѣ, и прочія, заунывныя пѣсни. Только часто Княгиня Фольгина невольно плакала подъ эти пѣсни, вспоминая о своемъ положеніи; но она старалась скрывать слезы и находила въ нихъ облегченіе своей горести. Софьѣ гулянье, на свѣжемъ, чистомъ воздухѣ, было очень полезно, и подкрѣпляло ея здоровье; но мужъ никогда безъ себя не отпускалъ ее, садился самъ на облучкѣ, въ ея саняхъ, сдерживалъ лошадей въ ухабахъ, на раскатахъ всегда соскакивалъ съ облучка, и держалъ сани; a жена, видя такую пріятную для нея заботливость, пользовалась всякою возможностью, во время катанья, цѣловать его.

Съ раскраснѣвшимися отъ мороза щеками и съ свѣжею головою, возвращались съ катанья. Самоваръ ожидалъ уже на столѣ, въ залѣ, и чай согрѣвалъ гулявшихъ. Вечеромъ, старушки, и изъ молодыхъ дамъ, кто хотѣлъ, садились въ вистъ, или въ мушку, по маленькой. Брани никогда за игрою не бывало, и часто все оканчивалось общимъ хохотомъ, потому что старая Пронская непремѣнно, на смѣхъ, кого нибудь обсчитывала, или обманывала въ картахъ, и потомъ сама объявляла объ этомъ. Чаще всего доставалось отъ нея Пронскому; онъ былъ подставной, садился иногда играть за другихъ, не понималъ ни одной игры, безпрестанно ошибался, и маменька отъ всей души забавлялась надъ нимъ. «Да, вѣдь вы сами виноваты» – говорилъ онъ. «Зачѣмъ вы меня остановили при первыхъ моихъ опытахъ въ картежной игрѣ? Я усовершенствовался-бы, и самъ обманывалъ васъ, еще почище, нежели вы меня теперь!»

Князь Рамирскій, съ Свѣланинымъ, играли каждый вечеръ въ шахматы; они оба были страстные охотники и большіе мастера; иногда вечера два, или три, продолжалась y нихъ одна игра. Софья, Елисавета, Свѣтланина, Княгиня Фольгина, или которая нибудь изъ гувернантокъ, играли для дѣтей на фортепіано. Дѣти отъ всей души танцовали Французскія кадрили, мазурки, вальсы, Русскія пляски. Во время отдыха отъ танцевъ, Софья придумывала и предлагала разныя игры, для развитія понятія дѣтей: или отгадывать подъ музыку, что надобно дѣлать; или отыскивать спрятанныя вещи, и проч. Натанцовавшись и напрыгавшись до сыта, дѣти ужинали рано, и спокойно засыпали. Всегда были они веселы, здоровы, и охотно учились, потому что видѣли желаніе тетиньки Софьи Васильевны, которую всѣ они страстно любили. Одно слово, одинъ строгій взглядъ ея, были уже для нихъ самымъ большимъ наказаніемъ.

Къ 6-му Декабря, дню именинъ Пронскаго, приготовила для него Софья разные дѣтскіе сюрпризы. Княгиня Фольгина и Свѣтланина, узнавъ о ея намѣреніи, просили употребить и ихъ дѣтей. День начался тѣмъ, что послѣ обѣдни и молебна въ церкви, во время которыхъ Софья возсылала сердѣчное моленіе и благодареніе къ Богу, за неизрѣченныя Его милости, по возвращеніи домой всѣ дѣти вошли въ одно время въ гостиную. Дѣвочки присѣли, a мальчики поклонились, и поочередно, какъ было напередъ назначено, подходя къ Пронскому, произнесли, сообразные съ актами ихъ и положеніемъ каждаго, поздравительные стихи, на Французскомъ и на Русскомъ языкахъ. Когда дошла очередь до бѣдныхъ сиротъ, дѣтей несчастной Катерины, какое-то общее чувство унынія распространилось между всѣми. Старшая дочь, Соничка, была настоящій портретъ покойной матери своей; она, не по ямамъ, была необыкновенно умна, смышлена, чувствительна, и начинала уже понимать, что y нея нѣтъ ни отца, ни матери, и что всѣмъ обязана она благодѣтелямъ своимъ, дядѣ и теткѣ. Впрочемъ, и бабушка часто ей объ этомъ твердила. Сказавши, въ выученныхъ ею стихахъ: Notre bienfaiteur, notre Ange tutêlaire (Благодѣтель нашъ, ангелъ хранитель), она не могла говорить болѣе, зарыдала, и бросилась цѣловать руки Пронскаго. Онъ самъ заплакалъ, схватилъ ее въ свои объятія, и началъ цѣловать; потомъ взяла ее бабушка, и также заплакала. Никто не могъ быть равнодушнымъ при этой сценѣ. Но развеселила всѣхъ маленькая Наташа, дочь Елисаветы. Она только что начала немного лепетать; очень долго учила ее Елисавета, и предполагала большое для себя удовольствіе, когда дочь ея, при всѣхъ, скажеть: Je vous fèlicite et je vous arme, mon oncle, bienfaiteur de mes parens (Поздравляю, и люблю васъ, дядинька, благодѣтель моихъ родителей); но никакъ не могла добиться Елисавета, чтобы дочь ея запомнила слова. Не имѣя успѣха, рѣшилась она, по крайней мѣрѣ, разсмѣшить; сзади всѣхъ дѣтей, принесла Наташу, на рукахъ, въ гостиную. «Послушайте, послушайте, какую рѣчь произнесетъ моя дочь!» сказала она – «вы удивитесь.» Всѣ собрались кругомъ ея, бабушка встала съ своего мѣста; въ особенности-же дѣти ожидали съ нетерпѣніемъ, что Наташа будетъ говорить. «Ну, скажи-же, Наташа, чему я тебя научила,» напомнила ей Елисавета, и шепнула на ухо. Малютка протянула къ Пронскому ручонки, и сказала, что говорила ему всякій день: Bon jour, mon oncle (здравствуйте, дядинька!). Всѣ захохотали, и болѣе всѣхъ дѣти, ожидавшія, по словамъ Елисаветы, что и Наташа будетъ говорить стихи, какъ они. Это распространило общую веселость; дѣти передражнивали ее, разсказывали другъ другу, какъ говорила Наташа, и помирали со смѣху. «Неправда-ли, маменька,» сказала Елисавета, передавая малютку свою на ея руки, «что y васъ внучка очень смыслена, и большая затѣйница?» Между тѣмъ взяла она своего мужа за руку, и вмѣстѣ съ нимъ, подошла къ Пронскому. «Мы хотѣли, чтобы Наташа объяснила, что мы чувствуемъ» – сказала Елисавета – «и что мы постараемся внушить ей, когда она выростетъ, то, что ты истинный благодѣтель ея родителей!» Пронскій расцѣловалъ ихъ обоихъ, и отвѣчалъ, что они слишкомъ много даютъ ему цѣны, что ему не стоило почти никакого труда объяснить имъ и показать въ настоящемъ видѣ все дѣло, то есть, что они оба добры, оба взаимно другъ друга всегда любили, и что все было, такъ сказать, одно недоразумѣніе между ними. «Впрочемъ,» прибавилъ Пронскій, «ежели-бы я и въ самомъ дѣлѣ что нибудь успѣлъ сдѣлать для васъ, то уже слишкомъ вознагражденъ, видя ваше согласіе!» – Да, ежели-бы и въ прежнее время нашего супружества мы пріѣхали къ вамъ и пожили y васъ, какъ теперь – отвѣчала Елисавета – то примѣръ вашъ сильно-бы подѣйствовалъ на насъ, и мы возвратились-бы домой съ истиннымъ желаніемъ подражать вамъ и быть также счастливыми. – «Точно, справедливо,» сказалъ Князь Рамирскій;– «всякій добрый, благомыслящій человѣкъ, уже однимъ примѣромъ своимъ, способствуетъ общему благу. A y васъ съ Софьею Васильевною есть и кромѣ того чему поучиться. Я чрезвычайно радъ, что пріѣхалъ сюда. Дастъ Богъ, и мы съ тобою, милая Лизанька, заживемъ такъ-же, какъ они,» прибавилъ Князь Рамирскій, цѣлуя свою жену. – Авось, Богъ поможетъ истинному, душевному желанію моему походить, хотя немного, на сестру Соничку – отвѣчала Елисавета.

Послѣ того Священникъ, съ причетомъ, пришли поздравить именинника, и пропѣли многая лѣта Болярину Николаю, и супругѣ его, Болярынѣ Софіи. "Черезъ годъ, въ это время, авось Богъ дастъ, прибавятъ къ этому: и съ чадомъ ихъ!" сказала потихоньку Софья мужу своему. «Ты не можешь вообразить, какъ я была счастлива, уча дѣтей говорить тебѣ поздравленія, и думая, что черезъ нѣсколько лѣтъ я также буду учить…. Кого: дочь или сына?» прибавила она, съ улыбкою. – Ахъ, нѣтъ! пожалуста сына, сына! – отвѣчалъ Пронскій. «Ну, хорошо, хорошо! Стало быть: нашего Митиньку? Мнѣ представилось уже, что онъ, какъ двѣ капли воды, похожъ на тебя, подходитъ къ тебѣ, шаркаетъ ноженкою, и говоритъ поздравленіе.» – A я цѣлую его и тебя! – прибавилъ Пронскій, обнимая ее и отирая глаза.

Въ это время доложили имъ, что дворовые люди, фабриканты и крестьяне, собрались поздравитъ ихъ, въ лакейской и въ сѣняхъ. Пронскій вышелъ къ нимъ. "Благодарствуйте, благодарствуйте, братцы, за поздравленіе ваше! Выкушайте винца. Я хотѣлъ было поподчивать васъ, какъ должно, но теперь зимняя пора; многіе изъ васъ въ отлучкахъ. Въ день моего рожденія весною, милости просимъ; тогда мы и поѣдимъ и выпьемъ съ вами!" – Много довольны твоею милостію – говорили ему старики крестьяне. – Да, покажи намъ молодую твою Енаральшу! – вскричалъ одинъ пожилой мужичекъ, выпивъ большой стаканъ. – Я ее, матушку нашу, еще не видалъ; ѣздилъ въ это время съ рядою, въ Одесту (Одессу), a она безъ меня вылечила старуху мою" Позволь ей, матушкѣ нашей, сказать: спасибо, за милость ея! – «Изволь, изволь» – отвѣчалъ Пронскій, и велѣлъ слугѣ позвать Софью. – Ну, вотъ тебѣ, пріятель, моя Генеральша!" – А! такъ, вотъ она! – И всѣ дворовые и крестьяне поклонились ей. «Благодарствуйте, благодарствуйте, любезные друзья,» сказала Софья, «за то, что пришли насъ поздравить.» – A вамъ, кормильцы, спасибо за вашу ласку! – отвѣчали имъ всѣ, съ новыми поклонами. – Благодарствуй, матушка, что вылечила мою старуху – прибавилъ крестьянинъ, вызвавшій Софью. – Она денно и нощью молитъ за тебя Богу! – Экая здоровая, экая добрая и ласковая! – говорили между собою крестьяне, расходясь по до-мамъ. – Ну, малой! Настоящая Енаральша! – прибавляли другіе.

"Пойдемъ теперь, мой другъ, по моему департаменту," сказала Софья. "Въ дѣвичей собрался здѣшній прекрасный полъ; онѣ хотятъ также тебя поздравить. Сверхъ того, пріѣхала моя кормилица, изъ дальней деревни, которая досталась брату Алексѣю, и она очень хочетъ тебя видѣть." – Пойдемъ, пойдемъ – отвѣчалъ Пронскій. – Да, чѣмъ-же ты будешь ихъ подчивать? Неужели также простымъ виномъ? – "Иныя, пожалуй, не откажутся; но я знаю приличія, и y меня приготовлено для нихъ виноградное, Сантуринское. Пожалуста замѣть, какъ иныя будутъ морщиться, отказываться, и какъ будто насильно пить – a онъ-то и настоящія пьяницы!" прибавила, со смѣхомъ, Софья. Въ дѣвичей именно все то происходило, что она предсказывала. Кормилица ея была въ восторгѣ отъ Пронскаго; особенно-же, когда онъ, вынувъ изъ книжника 50 рублей, подарилъ ей "Экого ангела, экого красавица да притомъ же еще и Ендарала, Богъ тебѣ послалъ!" говорила она Софьѣ. «Не даромъ ты была богомольна: вымолила ты себѣ муженька!»

Къ обѣду собралось много сосѣдей, съ женами и съ дѣтьми. За столомъ не подавали ужаснаго осетра, музыка не играла, пѣвчіе не пѣли: Прославимъ, прославимъ; немного было и блюдъ, но все было вкусно, сытно и хорошо. Вина не подавали по различію, кому лучшаго, кому похуже – всѣмъ было одинаковое угощеніе, и всѣ были довольны ласкою и вниманіемъ добрыхъ хозяевъ. Въ то время, когда пили за здоровье именинника, опять растрогали всѣхъ малютки, сироты Аглаева. Софья, вставъ изъ-за стола, подошла съ ними къ мужу своему поздравлять его. Она выучила было Соничку еще сказать ему нѣсколько привѣтствій; но Пронскій, вспомнивъ утреннюю сцену, не могъ равнодушно слушать ее, не далъ докончить, схватилъ опять на руки и съ чувствомъ цѣловалъ ее. Потомъ, вмѣстѣ съ женою, подошелъ онъ благодарить старушекъ своихъ, за ихъ поздравленіе. «Думала-ли я, годъ тому назадъ,» сказала Пронская, отирая свои слезы, «что здѣсь, въ Петровскомъ, буду я такъ счастлива, увижу моего Николушку женатаго на такомъ ангелѣ, и буду сидѣть въ день его именинъ за большимъ столомъ, съ такимъ множествомъ добрыхъ и милыхъ мнѣ людей? А всѣмъ этимъ мы тебѣ обязаны!» – прибавила Пронская, обращаясь къ Свіяжской, сидѣвшей подлъ нея, и пожавъ съ чувствомъ y нея руку.

Тотчасъ послѣ обѣда, Софья отправилась съ дѣтьми въ нижній этажъ, гдѣ, потихоньку отъ мужа, уже давно многое готовилось. Пронскій догадывался, но показывалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ. Онъ пригласилъ мужчинъ, кто любитъ курить трубку, къ себѣ въ кабинетъ. Дамы, иныя сѣли играть въ карты, другія разговаривали между собою о хозяйствѣ и о дѣлахъ своихъ; не было никакого злорѣчія и насмѣшекъ другъ надъ другомъ, потому что ни хозяинъ, ни хозяйка, не подавали сами никакого повода къ этому. При томъ-же, обыкновенно, всякій гость соображается съ манеромъ и тономъ, господствующими въ томъ домѣ, куда онъ приглашенъ. Разумѣется, что въ числѣ гостей были нѣкоторые, не очень дружно жившіе между собою, отдалялись и не разговаривали другъ съ другомъ, но, по крайней мѣрѣ, соблюдена была ими вся вѣжливая наружность.

Въ 5-ть часовъ всѣхъ пригласили внизъ. Въ большой комнатѣ, гдѣ была дѣтская классная, готовились сюрпризы. Началось тѣмъ, что жена и всѣ дамы, родныя Пронскаго, поднесли ему подарки своей работы: иная бисерный чубукъ, другая кошелекъ, и проч. Даже сами старушки хлопотали и трудились для него втайнѣ: Пронская связала и подарила пасынку шерстяную фуфайку; Свіяжская шейный платокъ, изъ разноцѣтнаго гаруса; старая Холмская козьи перчатки. Пронскій былъ тронутъ до глубины души такимъ вниманіемъ; онъ съ благодарностію цѣловалъ руки всѣхъ. Потомъ дѣти поднесли ему, чисто и хорошо написанные ими стихи, говоренные каждымъ изъ нихъ поутру. Нѣкоторые представили рисунки своей работы, тайно отъ него (и, вѣроятно, съ пособіемъ учителя) приготовленные. Другіе играли довольно пріятно на фортепіано. Но всего болѣе утѣшилъ и отличился племянникъ Пронскаго, 12-ти лѣтній сынъ Свѣтланиныхъ. У него была необыкновенная способность къ музыкѣ; онъ прелестно сыгралъ трудный концертъ Шпора, особенно-же адажіо всѣхъ тронуло. Всѣ хвалили его, и можно вообразить, въ какомъ восторгѣ были отецъ и мать его! Потомъ начались опыты въ декламаціи. Театра устроивать Софья не хотѣла, первое потому, что она не нашла, кромѣ нѣкоторыхъ пьесъ сочиненія Жанлисъ, рѣшительно ни одной хорошей дѣтской комедіи, принаровленной къ понятіямъ дѣтей и сообразной съ ихъ лѣтами. При томъ-же, всѣхъ дѣтей употребить было невозможно; слѣдовательно, могла-бы возродиться между ими нѣкоторая зависть; самолюбіе маменекъ могло-бы также оскорбиться, почему ихъ дѣти не избраны, или почему даны имъ роли хуже и не столь интересныя, какъ другимъ. Ей также, по многимъ опытамъ, извѣстно было, что растолкованіе каждому роли его весьма затруднительно, и однѣ только репетиціи и слаживаніе пьесы занимаютъ много времени, пріучаютъ дѣтей къ разсѣянію, отвлекаютъ ихъ отъ ученія, такъ, что послѣ того очень трудно бываетъ поставить ихъ въ прежнее положеніе. Вообще, думала она, всѣ дѣтскіе спектакли похожи, просто, на кукольныя комедіи: восхищаются ими только родители, взирающіе, съ свойственною имъ снисходительностію, на юныя дарованія чадъ своихъ, a постороннимъ, хладнокровнымъ зрителямъ, спектакли эти несносно скучны, да и въ дѣтей вселяютъ они суетность и тщеславіе. «На что обращать вниманіе ихъ,» думала Софья, "на игранье чужихъ ролей, когда вся обязанность родителей – стараться внушить въ нихъ охоту представлять, какъ можно лучше, собственную свою ролю, на поприщѣ предстоящей имъ жизни? Напротивъ того, вытверживаніе наизусть лучшихъ стиховъ великихъ поэтовъ и правильное произношеніе изощряетъ память ребенка, открываетъ ему, нѣкоторымъ образомъ, даръ слова и способность изъясняться, и – самое главное – оставляетъ въ сердцѣ его хотя нѣсколько высокихъ чувствъ и безсмертныхъ мыслей поэта." Слѣдуя этому мнѣнію своему, Софья все устроила, и сама, въ видѣ суфлёра, стала съ тетрадью, чтобы подсказывать тому, кто забудетъ. Всѣ сѣли по мѣстамъ. Выступила первая на сцену крестница ея, Соничка, одѣтая пастушкою, и произнесла, очень хорошо, оду Державина: Богъ. Потомъ братъ ея, Ѳединька, въ одеждъ генія, сказалъ нѣсколько строфъ изъ оды Ломоносова: Царей и царствъ земныхъ отрада! За нимъ, очень мило, меньшой ихъ братъ, Петруша, въ Русской рубашечкѣ, обстриженный въ кружокъ, прочиталъ басню Крылова: Попрыгунья стрекоза. Но всѣхъ восхитилъ и заслужилъ общую похвалу, сынъ Княгини Фольгиной, прекрасный собою, стройный мальчикъ, представшій въ костюмѣ Фингала. Онъ, вмѣстѣ съ сестрою, одною въ костюмъ Моины, отлично хорошо сыгралъ цѣлую сцену изъ трагедіи Озерова. Мать, смотря на него, плакала, только не отъ радости, a съ горестію вспоминая, что отецъ его такой-же чудесный актеръ. Она боялась, чтобы со временемъ не былъ сынъ ея во всемъ похожъ на отца. Свіяжская отгадала причину слезъ ея, съ состраданіемъ на нее поглядѣла, но не сказала ни слова, чтобы еще болѣе не разстроить ее разговоромъ о такомъ тягостномъ предметѣ. Дѣти Свѣтланиныхъ, также въ костюмахъ, говорили нѣкоторые монологи, по-французски, изъ трагедій Расина Эсѳирь и Гоѳолія. Словомъ: всѣ дѣти читали стихи, никто не былъ обиженъ, ни чье самолюбіе не было оскорблено, и никто другъ другу не завидовалъ. Въ заключеніе спектакля, чтобы послѣ важнаго развеселить зрителей; сама Софья, по желанію мужа, сѣла за фортепіано, и пропѣла нѣсколько любимыхъ его куплетовъ, изъ водевилей, слова Князя Шаховскаго, Хмѣльницкаго и Писарева, съ прелестною музыкою Верстовскаго и Алябьева. Наконецъ, по общей просьбъ, спѣла Софья нѣсколько Русскихъ пѣсенъ. Всѣ были въ восхищеніи, потому что кромѣ необыкновенно пріятной мелодіи этихъ пѣсенъ, y насъ, въ деревняхъ, еще многіе любятъ національное Русское пѣніе. Старая Пронская, не умѣя и не хотя удерживатъ душевнаго движенія, бросилась цѣловать Софью, называя ее ангеломъ. Всѣ были довольны, и говорили, что никакой дѣскій спектакль не могъ-бы принесть подобнаго удовольствія. Въ 7 часовъ кончился сюрпризъ; но готовилось еще новое, въ большой залѣ, въ верху, которая была вся иллюминована разноцвѣтными шкаликами; по срединѣ, на стѣнѣ, горѣлъ вензель Пронскаго, украшенный цвѣтами. Между тѣмъ, пока еще въ залѣ все приготовлялось, просили всѣхъ въ гостиную пить чай.