Текст книги "Семейство Холмских. Часть шестая"

Съ нетерпѣніемъ, въ сильномъ волненіи, началъ Князь Рамирскій пробѣгать глазами письмо Жокондова. Потомъ, отдавая его трепещущею рукою Пронскому, сказалъ: "Должно вамъ признаться, любезный Николай Дмитріевичъ, что я совсѣмъ отвыкъ отъ Французскаго языка, и многаго въ этомъ письмѣ не разумѣю: но слова: amour, feu devorant, sentimens de mon cnoer, которыя, къ несчастію, понимаю, доказываютъ, что этотъ мерзавецъ написалъ любовное письмо къ моей женѣ! Согласитесь, это самолюбіе мое было жестоко оскорблено, и одна только мысль, что жена моя въ перепискѣ съ Жокондовымъ, который позволяетъ себѣ говорить ей о любви и о сердечныхъ чувствахъ своихъ – уже этого было достаточно для возбужденія моего бѣшенства! Но я увѣренъ, что вы, Николай Дмитріевичъ, не употребите во зло полной довѣренности моей къ вамъ, что вы не захотите безполезно обманывать меня, потому, что истина откроется, рано или поздно. Прошу васъ: переведите мнѣ по-Русски это письмо."

– Все, что вы ни говорили теперь, очень справедливо – отвѣчалъ Пронскій. – Жена ваша точно виновата. Вѣтренностью своею, она сама подала поводъ къ столь оскорбительному для нея письму. Можетъ быть, въ послѣдствіи времени этотъ обветшалый волокита, подражая похвальнымъ примѣрамъ многихъ героевъ Французскихъ романовъ, и достигнулъ-бы своей цѣли, успѣлъ-бы совратить ее съ пути чести и добродѣтели, и въ этомъ случаѣ – извините меня – вы были-бы много сами виноваты, невниманіемъ вашимъ. Но, къ счастію, самое это письмо служитъ яснымъ доказательствомъ, что она еще не преступница; что ника-кой переписки и предосудительной связи y нея съ Жокондовымъ не было, хотя признаться должно, что легкомысліе поставило было ее на краю бездны. Я переведу вамъ, отъ слова до слова, глупое это письмо, то есть, буду читать каждое Французское слово по Русски, хотя выйдетъ изъ этого порядочная галиматья."

"Снѣдаемый пламенемъ страстной любви, которая овладѣла всѣмъ моимъ сердцемъ, и всѣмъ существованіемъ моимъ, я не въ силахъ уже скрывать чувствъ моихъ. Узнайте, что вы предметъ моего обожанія. Я долго колебался, думалъ побѣдить мою страсть, хотѣлъ удалиться отъ столь опасныхъ для моего сердца прелестей вашихъ, соединенныхъ съ необыкновенною любезностію и умомъ. Вотъ причина внезапнаго отъѣзда моего въ Москву. Но всѣ усилія мои безполезны; вы овладѣли всѣмъ бытіемъ моимъ, вы составляете предметъ моихъ безпрестанныхъ мыслей. Истинная любовь робка. Никогда не осмѣлился-бы я сказать вамъ лично то, что теперь отваживаюсь писать. Произнесите мой приговоръ. Жизнь, или смерть, принесетъ вашъ отвѣтъ, котораго буду ожидать здѣсь въ Москвѣ? Но я приказалъ моему управляющему тайно съѣздить къ вамъ, и получить вашъ отвѣтъ, для доставленія ко мнѣ. Съ чѣмъ можетъ сравниться блаженство мое, ежели вы позволите упасть къ ногамъ вашимъ влюбленному и счастливому,"

Жокондову.

"И на словахъ глупы любовныя объясненія такого рода, a на письмѣ еще глупѣе!" – сказалъ Пронскій, отдавая письмо Князю Рамирскому. Князь былъ въ видимомъ смущеніи, смотрѣлъ долго на письмо и, какъ замѣтно было, собирался съ мыслями. – Добрѣйшій, почтеннѣйшій человѣкъ! – сказалъ онъ наконецъ, повинуясь душевному движенію. – Вы оказали мнѣ истинное, совершенное одолженіе, и облегчили мое сердце отъ ужаснаго бремени, доказавъ мнѣ ясно, что жена моя, благодаря Бога, еще не преступница. Оскорбленное самолюбіе мое, и увѣренность въ ея измѣнъ, побуждали меня разстаться съ нею; но чувство прежней любви таилось въ моемъ сердцѣ, и открылось мнѣ въ то время, когда я почиталъ себя обязаннымъ разойдтиться съ нею. Вы, любезный Николай Дмитріевичъ, вывели меня изъ заблужденія. Будьте посредникомъ моимъ; довершите истинное благодѣяніе, котораго я въ вѣкъ не забуду; испросите y нея прощенія мнѣ, и примирите насъ другъ съ другомъ! – Пронскій, съ чувствомъ, пожалъ ему руку, и тотчасъ отправился къ женѣ его.

Въ продолженіе этого разговора, и Софья не оставалась въ бездѣйствіи. Она, со всею нѣжностію и съ истиннымъ краснорѣчіемъ, потому что говорила прямо отъ души, показывала сестрѣ, что ей, какъ Христіанкѣ, должно съ терпѣніемъ и кротостію нести крестъ свой; что если-бы она и дѣйствительно была совершенно права, то невинное страданіе въ здѣшнемъ мірѣ долженъ переносить Христіанинъ безъ ропота и съ покорностію къ Провидѣнію. Но ей въ настоящемъ случаѣ совершенно оправдать себя невозможно. И самое главное: ей надобно имѣть въ виду, что она мать; чувство материнской любви должно подкрѣплять ея и подвигнуть на всякія пожертвованія. Послѣднее болѣе всего подѣйствовало на сердце Елисавсты, "Ты права, милый другъ мой!" сказала она" "Чувство материнской любви, которое, къ несчастію, до сихъ поръ было мнѣ неизвѣстно и такъ внезапно открылось, то что заставляетъ меня рѣшиться на все. Я готова перенесть всякое униженіе, всѣ возможныя страданія, лишь-бы только отецъ не отвергалъ дочери и не покрывалъ-бы вѣчнымъ посрамленіемъ всей жизни невиннаго моего дитяти. Я готова упасть передъ нимъ на колѣни, цѣловать его руки и ноги – чувствую въ себѣ столько силы душевной, что способна на все, лишь-бы только смягчить его жестокосердіе къ своей дочери!"

Въ такомъ расположеніи нашелъ ее Пронскій, войдя въ спальню. "Любезная сестра!" сказалъ онъ. "Я уполномоченъ отъ вашего мужа испросить y васъ ему прощеніе. Онъ чувствуетъ себя виноватымъ передъ вами." Можно вообразить себѣ, каковъ былъ переходъ Елисаветы отъ горести къ радости. – "Онъ виноватъ передо мною? Ему просить y меня прощенія?" вскричала Елисавета. "Нѣтъ! я сама совершенно во всемъ себя обвиняю, и готова на колѣняхъ умолять его о помилованіи." – слѣдовательно, я могу объявить ему объ этомъ. – Пронскій хотѣлъ было идти, но Князь, ожидая рѣшенія судьбы своей въ другой комнатъ и слыша, что говорила Елисавета, былъ уже на колѣняхъ передъ ея постелью. "Другъ мой! прости меня! Я всему причиною! Вся моя вина!" говорили они, и со слезами бросились въ объятія другъ друга. Пронскій сдѣлалъ знакъ Софьѣ; она пошла въ дѣтскую и принесла дочь ихъ. Присутствіе дитяти возобновило ихъ раскаяніе и обвиненіе самихъ себя. Они поперемѣнно брали дочь съ рукъ на руки, и повторяли увѣренія посвятить всю жизнь свою для успокоенія и счастія другъ друга. Потомъ обратились они съ благодарностію къ примирителямъ своимъ. Всѣ четверо блаженствовали въ полной мѣръ. Но мудрено вѣрить, кто чувствовалъ болѣе внутренняго удовольствія: примиренные, или примирители?

Глава IV

Dir Selbstrufriedenhelt, dir süsse Scelenruh,

Eilt jedes Menschen Wunsch, eilt jede Handlung in.

Doch wer erreichet dich?..

Wieland.

"Къ тебѣ, внутреннее удовольствіе, къ тебѣ, душевное спокойствіе, стремятся всѣ жѣланія и дѣйствія людей. Но кто достигаетъ?…

Виландъ.

Весь остатокъ дня прошелъ въ общемъ удовольствіи. Примирившіеся супруги повторяли, что именно отъ недоразумѣній и неловкости своей были они несчастливы. Князь Рамирскій обвинялъ себя, что онъ часто былъ грубъ въ обращеніи, горячился по пустому, не имѣлъ должнаго вниманія и снисхожденія къ молодости жены. Напротивъ, она говорила, что вѣтренностію своею и неодумчивостію дѣлала ему много непріятностей, не умѣла смирять себя и соображаться, по обязанности своей, съ его характеромъ, и что она всему причиною, тѣмъ-же болѣе, что нѣсколько разъ предостерегали ее сестра Софья и тетушка Прасковья Васильевна, но она не уважила ихъ совѣтомъ.

"Милые друзья!" сказала имъ Софья. "Теперь вы на самомъ опытъ узнали, что важныя дѣйствія бываютъ отъ маловажныхъ причинъ; увѣрились также и въ той истинъ, что въ супружествѣ не должно пренебрегать никакою бездѣлицею, и что, очень часто, какое нибудь мѣлочное, какъ кажется, невниманіе другъ къ другу, имѣетъ пагубныя послѣдствія! Наблюдая супружество ваше съ самаго начала, я именно въ этомъ увѣрилась. Помнишь-ли, Лизанька, за что y васъ произошла первая непріятность? Можно-ли повѣрить? За башмаки! Ты не хотѣла уважить весьма дѣльнаго замѣчанія твоего мужа, что послѣ дождя ходить въ цвѣтныхъ, тоненькихъ башмакахъ нездорово и убыточно. Ты вздумала блистать своимъ остроуміемъ на его счетъ, и очень нескромно шутить и подсмѣивать, то есть, просто дурачить его. Башмаки были основаніемъ всѣхъ дальнѣйшихъ вашихъ непріятностей. Но, да послужитъ все случившееся съ вами важнымъ для васъ урокомъ на будущее время! Счастливъ, кто изъ прошедшихъ ошибокъ своихъ извлекаетъ ту пользу, чтобы впредь не впасть въ такія же ошибки. Послушайтесь меня, вспомните старинную Русскую пословицу: «кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ» – предайте все прошедшее совершенному забвенію. Вы оба были виноваты, и взаимно простили другъ друга. Будьте-же великодушны въ полной мѣрѣ; не вспоминайте прошедшаго, и не позволяйте себѣ, рѣшительно никогда, дѣлать упреки одинъ другому. Прошедшаго возвратить уже не льзя; начните жить какъ будто-бы снова." – Точно, точно справедливо! – сказалъ Князь Рамирскій. – «Сущая истина!» прибавила Елисавета, цѣлуя своего мужа.

"Кажется теперь можно надѣяться, что Лизанька будетъ спокойна и счастлива" – сказала Софья мужу своему, оставшись съ нимъ наединѣ. – "Переломъ былъ ужасный, потрясеніе такъ сильно, что она была на волосокъ отъ смерти, но за то послѣдствія благотворны." – Дай Богъ, чтобы ты не ошиблась въ своемъ ожиданіи, добрая, милая женщина! – сказалъ Пронскій, цѣлуя съ чувствомъ ея руки. – Съ какимъ удовольствіемъ смотрѣлъ я на твое лицо во время примиренія ихъ! Какая радость сіяла въ твоихъ глазахъ! мнѣ кажется, что ты была счастлива не менѣе самой сестры твоей. Ты и всегда мила, какъ нельзя больше, a въ это время была точно, какъ говоритъ тетушка Прасковья Васильевна, совершенная красавица! – «А ты развѣ не таковъ-же былъ? Будто я не замѣтила, что ты, отвернувшись, утиралъ слезы платкомъ? И этѣ-то, тихонь-ко обтертыя слезы увеличили замѣченное тобою счастіе на моемъ лицѣ! – отвѣчала Софья. – Однакожъ, скажи, пожалуста, отъ чего-же ты опасаешься, что я, можетъ быть, ошибаюсь на счетъ сестры?» – Укрѣпи ее Богъ! Вотъ все, что я могу сказать. Только, кажется мнѣ, что доживъ уже до нѣкоторыхъ лѣтъ безъ размышленія, безъ строжайшаго и внимательнаго наблюденія за самимъ собою, тяжело передѣлывать себя. Впрочемъ, съ помощію Божіею, до всего достигнуть можно. По крайней мѣръ, такого важнаго неудовольствія между ними, по всѣмъ вѣроятностямъ, уже ожидать нельзя. Будутъ кой-когда маленькія перепалки, но – это такъ и быть! A coвѣтовалъ-бы я тебѣ, другъ мой, стараться обратить все вниманіе сестры на дочь ея, возбудить и подкрѣпить въ ней своими совѣтами чувства материнской любви, которая такъ внезапно и такъ сильно открылась въ ней и произвела чудеса. Повѣрь, что если-бы не дочь, то всѣ наши краснорѣчивыя убѣжденія остались-бы безуспѣшны, Знаешь-ли? Съ женщинами такого рода надобно иногда подыматься на хитрости. Предложи ты ей установить съ тобою, какъ можно чаще, переписку о воспитаніи ея дочери; постарайся возбудить въ ней самолюбіе; попроси, чтобы она сообщала тебѣ наблюденія надъ постепеннымъ развитіемъ характера и способностей ея малютки; постарайся доказать ей, что нравственное воспитаніе ребенка должно начинаться съ самыхъ пеленокъ, и что несправедливо умствованіе, будто-бы надобно дать свободу рости ребенку, и не заниматься до нѣкоторыхъ лѣтъ нравственнымъ его образованіемъ. Неправда! Еще повторяю: оно должно начинаться почти съ самыхъ пеленокъ. Впрочемъ само собою разумѣется, что оно должно быть принаровлено и соразмѣрно возрасту и способностямъ ребенка. Точно также смѣшно учить пятилѣтняго младенца высшей Геометріи, или Астрономіи, какъ 60-лѣтняго человѣка заставлять играть въ куклы. Я не знаю, хорошо-ли я объяснилъ тебѣ образъ моихъ мыслей, но ежели ты понимаешь меня, то постарайся передать все это и сестрѣ. Попроси ее, какъ будто для себя, потому что и ты готовишься быть матерью, сообщать тебѣ нравственныя наблюденія надъ ея дочерью. Повѣрь, что переписка такого рода сдѣлаетъ ей большую пользу, нечувствительно будетъ способствовать къ собственному ея, моральному усовершенствованію, и тѣмъ болѣе, что ты въ отвѣтахъ своихъ будешь подкрѣплять ее. Занятія такого рода отвлекутъ ее отъ разсѣянія и отъ скуки, которая есть основаніе всѣхъ нашихъ неудовольствій. Согласна-ли ты со мною? – прибавилъ Пронскій. – Я могу ошибаться – скажи мнѣ откровенно твое мнѣніе, и мы вмѣстѣ придумаемъ, какъ лучше устроить все это дѣло. – «Очень тебя понимаю, и совершенно согласна. Не далѣе, какъ завтра, передамъ Лизанькѣ».

– Да скажи, пожалуста – продолжалъ Пронскій – что это за компаньонка Миссъ Клокъ, и на что она надобна? Учиться сестрѣ по Англійски, кажется, нѣтъ никакой нужды. Да и къ чему компаньонка для замужней женщины? Мужъ и дѣти – вотъ настоящіе компаньоны ея. Признаюсь тебѣ, мнѣ кажется, такого рода паразитки, Англичанки, a пуще всего Француженки, живущія y молодыхъ женщинъ, для компаніи, угодливостію своею фантазіямъ ихъ, потворствомъ и согласіемъ своимъ на всякій вздоръ, который придетъ имъ въ голову, имѣютъ чрезвычайно вредное вліяніе на ихъ нравственность, нечувствительно вкореняютъ въ нихъ своевольство, капризы, упрямство, и пріучаютъ къ лѣни. При томъ-же я гроша не держу, ежели эту миссъ хорошенько спросить, то, можетъ быть, откроется, что Жокондовъ по совѣту ея написалъ письмо къ Княгинѣ, и къ счастію еще, что имѣлъ глупость послать по почтѣ. Весьма вѣроятно, что она взялась-бы передать ему отвѣтъ, хлопотать за него, и со временемъ, когда-бы открылась настоящая интрига между ними, она, за нѣсколько сотъ рублей, взяла-бы роль посредницы и любовнаго Меркурія. Много есть такихъ примѣровъ! Очень-бы хорошо ты сдѣлала, если-бы постаралась удалить ее отъ сестры. – «Кажется, что Миссъ Клокъ не такова» – отвѣчала Софья. – "Она жила долго y насъ въ домѣ, для Англійскаго языка, когда мы были всѣ не замужемъ, и послѣ замужства Елисаветы, съ которою она болѣе всѣхъ была дружна, переѣхала она къ ней, и живетъ теперь за самую дешевую цѣну. Но, Богъ знаетъ! Отвѣчать ни за что нельзя. Мнѣ самой давно казалось, что она подбивала Елвсавету противъ мужа, или, по крайней мѣръ, часто вмѣстѣ подсмѣивалась надъ нимъ. Да и одно то, что онѣ разговариваютъ въ присутствіи его на такомъ языкѣ, котораго онъ не понимаетъ, можетъ возбудить въ немъ подозрѣніе, что онѣ или смѣются, или замышляютъ что нибудь противъ него. Правда твоя – я поговорю сестрѣ, чтобы она отпустила ее, и тѣмъ болѣе еще представлю ей, что на этѣ деньги, которыя ей платитъ, можетъ она взять хорошую и опрятную Нѣмку, въ няни къ дочери. Надобно правду сказать: въ дѣтской y нея чрезвычайная нечистота, и ребенка водятъ неопрятно; я постараюсь доказать ей, что это весьма вредно для здоровья дитяти.

Подобное же сужденіе было въ дѣвичей, между Аннушкою Софьи и двоюродною сестрою ея, Машею, отданною въ приданое за Елисаветою. "Долго-ли будетъ господамъ вашимъ ссориться между собою? – сказала Аннушка. – Право, вчужѣ смотрѣть на нихъ тошно. Какъ это, когда къ вамъ ни пріѣдешь, все одно и тоже – весь домъ верхъ дномъ. Чтобы имъ жить, какъ наши молодые! Никогда непріятнаго слова другъ другу не скажутъ; сердце радуется, смотря на нихъ." – Какая разница! – отвѣчала Маша. – Софья Васильевна ваша – ангелъ во плоти, a наша барыня – Богъ знаетъ что такое! Чортомъ ее назвать нельзя; она часто бываетъ добра и разговорчива, a иногда подступиться къ ней нельзя – все не по ней, ничѣмъ ей не угодишь! И молодаго вашего барина хвалятъ люди его, a нашъ-то куда своебычливъ, и золъ иногда, особливо-же когда поссорится съ барынею. Тутъ не попадайся ему никто подъ руку – всѣхъ бьетъ и колошматитъ до полу-смерти; бѣдному Ѳедюшкѣ, камардину его, пуще всѣхъ тогда достается. Онъ, бѣдный, отъ пинковъ, пощечинъ и тычковъ въ зубы и уши, почти совсѣмъ оглохъ. Барыня еще – славу Богу – не такъ дерзка на руку, и сама никогда не дерется. Но ужъ и y нея, въ то время, когда поссорится она съ Княземъ, держи ухо востро: то ей подай, другое принеси, и все ей тогда не въ угоду, за все бранится и ворчитъ, такъ, что хоть бѣжать бы изъ дому на ту пору.

"Да за что они перебранились теперь?" – продолжала Аннушка. "Видно, что дѣло было не на шутку: ты сказывала, что они кричали во все горло, на весь домъ, и даже молодую вашу Княжну разбудили и испугали, a потомъ барыня упала на полъ, и вы безъ чувствъ отнесли ее на постелю." – Видишь-ли ты, говорятъ, Князь перехватилъ какое-то письмо изъ Москвы, отъ этого чорта – какъ-бишь зовутъ его…. все забываю…. вотъ отъ этого сосѣда…. Руской что-ли онъ, или Нѣмецъ, Богъ его знаетъ – только онъ болтаетъ все не по нашему. Я давно говорила: быть изъ этого бѣдѣ! Повадился сюда таскаться всякій день! Давай ему самыхъ густыхъ сливокъ; меду не наготовятся на него – бутылки по три выпивалъ въ день! Все сидитъ, бывало, съ барынею, лопочутъ Богъ знаетъ по-каковски, и пѣшкомъ ходятъ и гулять ѣздятъ – все вмѣстѣ! Баринъ уже давно искоса посматривалъ на него; слова, бывало, не промолвить съ нимъ въ ладъ; но нѣтъ, этотъ бѣсъ ни на что не смотрѣлъ: такъ присушило его къ нашему дому, что ни чѣмъ Князь отвадить его не могъ.

"Ну! теперь, слава Богу! наши Господа помирили ихъ" – сказала Аннушка. "Авось теперь будетъ y васъ тишь, да гладь, да Божья благодать".

– Да, пока, дай Богъ, здоровья вашимъ Господамъ, они поладили, и мы поуспокоились: да надолго-ли? Вѣдь это не въ первой. A я всегда говорю: покуда эта подколодная змѣя, Агличанка – Клочокъ, или волчокъ – будетъ жить y насъ, то не бывать покоя въ нашемъ домъ. – Всѣ домашніе называли Миссъ Клокъ, иные Волчокъ, другіе клочокъ, и терпѣть ее не могли, какъ-то бываетъ почти во всѣхъ господскихъ домахъ, гдѣ живутъ иностранцы. Нашъ православный народъ, особенно-же въ дальнихъ провинціяхъ, сохранилъ еще до сего времени нѣкоторое предубѣжденіе противъ иностранцевъ. Хорошій человѣкъ, a жаль, что Нѣмецъ, говорятъ еще тамъ многіе, и имена иностранныя вообще всѣ выговариваютъ на выворотъ. – Эта злодѣйка Волчокъ настраиваетъ барыню на все дурное – продолжала Маша. – Она перенощица, и все мутитъ, да кутитъ въ домѣ. Не даромъ замѣтила я, что этотъ полу-Ньмецъ сосѣдъ, который надѣлалъ всю кутерьму, часто съ нею, одинъ наединѣ, разговаривали, и онъ о чемъ-то съ поклонами ее упрашивалъ. Она, потихоньку отъ барыни, получала отъ него и сама отправляла къ нему нѣсколько писемъ. Ужь не замышляетъ-ли она обокрасть барыню, да бѣжать? отъ нея все станется! – Собесѣдницы остановились на этой мысли, и, по долгомъ разсужденіи, согласились, что вѣрно Волчокъ намѣрена обворовать Княгиню и уйдти. Въ общемъ совѣтѣ положено было, что-бы Аннушка сказала объ этомъ своей Генеральшѣ.

Очень пріятно провели Пронскіе цѣлую недѣлю y примирившихся супруговъ. Софья, по совѣту мужа своего, старалась укрѣпить въ Елисаветѣ чувства материнской любви къ дочери, и она согласилась на предложенную ей переписку о воспитаніи – "но за чѣмъ," сказала Елисавета "чтобы мнѣ учиться y тебя, не только воспитанію, a всему. Тебя маменька не даромъ называетъ колдуньею; со всѣми успѣла ты поладить, всѣмъ угодить, всѣ тебя любятъ, и ни съ кѣмъ во всю жизнь не имѣла ты непріятности: научи меня, какъ ты успѣла все это сдѣлать, открой мнѣ колдовство свое, милая Соничка?" – Что касается до миссъ Клокъ, то, безъ всякаго затрудненія согласилась Елисавета отпустить ее. A когда узнала отъ Софьи, по словамъ Маши, которыя ей были переданы Аннушкою, что Миссъ тайно переписывалась съ Жокондовымъ, то взбѣсилась до такой степени, что хотѣла выгнать ее въ тотъ-же день, пѣшкомъ, изъ дома. Насилу могла уговорить ее Софья показывать видъ, что она ничего не знаетъ, и отпустить безъ всякой непріятности, за тѣмъ, чтобы не сдѣлать гласной исторіи, которая, по обыкновенію, могла-бы распространиться и подать поводъ къ разнымъ толкамъ.

Князь Рамирскій былъ чрезвычайно доволенъ отъѣздомъ Миссъ Клокъ; онъ давно ее не жаловалъ, и подозрѣвалъ, что не только она, вмѣстѣ съ женою его и съ Жокондовымъ, смѣется надъ нимъ и дурачитъ его, но что готова и помогать этому волокитѣ въ любовныхъ его замыслахъ. Самымъ событіемъ открылось, что подозрѣніе его было основательно. Онъ также съ удовольствіемъ согласился на желаніе жены своей взять къ дочери Нѣмку. Вообще, въ продолженіе всего этого времени, Князь Рамирскій былъ очень милъ, внимателенъ, ласковъ къ женѣ своей, и она, съ своей стороны, соотвѣтствовала ему; особенно-же вниманіе ихъ другъ къ другу увеличивалось, когда была съ ними маленькая ихъ Наташа. Елисавета безъ ужаса не могла вспомнить, что предстояло ея дочери, если-бы она была не признана и отвергнута отцомъ. Теперь съ восторгомъ смотрѣла на нее Елисавета, воображая, что малютка Наташа ея выростетъ, будеть прекрасно воспитана, богата, выйдетъ за хорошаго жениха, и она подъ старость найдетъ спокойствіе и утѣшеніе въ будущемъ ея семействѣ. Все это, при пылкости воображенія Елисаветы, уже мечталось ей, и она относилась съ признательностію къ Богу, что угрожавшее ей бѣдствіе миновалось такъ благополучно. Нѣсколько разъ, со слезами, благодарила она Пронскаго, и однажды, въ сердечномъ изліяніи, насильно схватила и поцѣловала его руку. Софья не могла равнодушно видѣть сего душевнаго движенія Елисаветы; она сама называла мужа своего ангеломъ, и, не удерживая слезъ радости своей, цѣловала его въ глаза, губы, щеки, приговаривая: "А этотъ ангелъ – мой мужъ, мои собственный Николинька, мой другъ, мое сокровище! Вотъ такъ-то мнѣ досталось отъ маменьки, въ Петербургѣ, при нашей помолвкѣ. Терпи и ты! Я свое взяла – отмстила ей, и непремѣнно напишу къ ней объ этомъ. Однакожъ, еще мы не квиты. Ты такъ изволишь вести себя, что еще часто будетъ тебѣ доставаться тоже." Пронскій былъ счастливъ въ полной мѣрѣ. – Постой-же, голубушка, – сказалъ онъ – Да, ежели ты со мною такъ поступаешь, то и я не буду въ долгу! – Онъ началъ также цѣловать Софью, приговаривая: A вотъ это мой ангелъ, моя собственная Соничка, мой другъ, мое сокровище!.. Что взяла? Видишь-ли, что y меня мстительный характеръ? Не думай, чтобы и я также не написалъ къ маменькѣ объ этомъ. – Елисавета, бывшая свидѣтельницею истинной, супружеской любви, тяжело вздохнула, думая, что она не умѣла быть также счастливою, какъ Софья, вспомнивъ при томъ, что въ первое время супружества своего точно также могла-бы она пріобрѣсть и утвердитъ на вѣкъ привязанность къ себѣ мужа. Онъ страстно былъ влюбленъ въ нее, a она, напротивъ, часто отвергала ласки его, съ неудовольствіемъ….

Князь Рамирскій повторялъ также нѣсколько разъ благодарность свою Пронскому. По многимъ причинамъ былъ онъ чрезвычайно радъ примиренію съ женою. Гласный разводъ съ нею, за невѣрность ея, былъ слишкомъ тяжелъ для его самолюбія потому, что мужъ-рогоносецъ, во всякомъ случаѣ, и смѣшенъ и жалокъ. При томъ-же, исторія его могла-бъ быть поводомъ къ разнымъ толкамъ, не въ его пользу. Чувство привязанности къ женъ точно таилось въ его сердцѣ, a всего вѣроятнѣе, что и эгоизмъ много дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ. Оставшись одинъ, послѣ ссоры съ женою, онъ съ ужасомъ представилъ себѣ, какая несносная тоска будетъ ему въ обширномъ его домѣ! Взять къ себѣ любовницу свою, Лезбосову, было противно не только благоприлично, но и нравственнымъ его чувствамъ. Что касается до малютки дочери, ему только въ то время, когда онъ рѣшился разстаться съ нею, открылось, въ какой степени былъ онъ къ ней привязанъ. Прежде и въ голову не приходило ему, что онъ такъ сильно любитъ этого ребенка. Сверхъ того, взятая имъ на себя обязанность – давать женѣ 10 т. въ годъ, по скупости его, была ему также весьма тягостна.

Наканунѣ дня, назначеннаго Пронскими для ихъ отъѣзда, получили они съ нарочнымъ письма изъ деревни своей. Мачиха увѣдомляла ихъ, что она, и всѣ въ домѣ, здоровы, и прислала письма, полученныя въ ихъ отсутствіе. Распечатавъ первый пакетъ, Пронскій, къ общему удивленію, перекрестился, и сказалъ: "Слава Богу!" – Начальникъ города, гдѣ содержался Аглаевъ въ тюрьмѣ, увѣдомлялъ его, что онъ скончался, исполнивъ всѣ обязанности Христіянина; приобщаясь Св. Таинъ, соборовался масломъ, и умеръ съ чистымъ покаяніемъ. – Изъ тысячи рублей, оставленныхъ ему Пронскимъ, около 200 рублей истрачено было на содержаніе его во время болѣзни и на похороны, остальныя за тѣмъ присланы были обратно. Всѣ согласились, что смерть его, особенно-же съ чистымъ покаяніемъ, есть истинное милосердіе Божіе.

Прочитавъ другое письмо, Пронскій улыбнулся, и подалъ его женъ своей. Молчалинъ, компаньонъ Графа Клешнина, "имѣлъ честь увѣдомить Его Превосходительство Николая Дмитріевича, и Ея Превосходительство супругу его, Софью Васильевну, что сестрица ихъ, Ея Сіятельство, Графиня Наталья Васильевна изволила благополучно разрѣшиться отъ бремени, и что новорожденный Графъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ, благодаря Всевышняго, находится въ вожделѣнномъ здравіи." Молчалинъ сообщалъ однакожъ, что Графъ Ѳедоръ Стѣпановичъ въ отлучкѣ, въ отъѣзжемъ полъ, съ собаками, и что онъ пишетъ по приказанію Графини, которая разрѣшилась отъ бремени въ отсутствіе своего супруга, и что "хотя Ея Сіятельство, послѣ родовъ, еще очень слаба, и сама писать не можетъ; но желая сообщить скорѣе свою радость, возложила на него столь пріятное порученіе." Сама Наталья приписывала слабою рукою, что маленькій ея Графъ Ѳединька очень миль, и, по возвращеніи мужа ея, будутъ крестить его Князь Антонъ Александровичь Чванкинъ и Графиня Вѣра Степановна старшая ея золовка.

Пронскій смѣялся такому церемоніяльному извѣщенію, о прибытіи въ здѣшній свѣтъ важной особы, сына Графа Клешнина. Софья оскорбилась холодностію и поступкомъ совсѣмъ не родственнымъ, a Елисавета не шутя разсердилась. "Такъ-ли должна писать родная сестра?" сказала она. – "И какъ имѣть духъ поручить увѣдомленіе, о такомъ пріятномъ событіи, постороннему человѣку? И кому-же? Какому-то Молчалину! Ежели она была въ силахъ написать: маленькій Графъ Ѳединька, крестить его будутъ Кн. Ан. Ал. Чванкинъ, и прочій вздоръ, то, кажется, гораздо-бы легче ей было написать прямо отъ сердца: «Милая Сестра! я родила благополучно сына Ѳединьку.» Ей меньше-бъ было труда написать эти пять, или шесть словъ и она поступила бы какъ должно родной сестрѣ. Я на вашемъ мѣстѣ" – прибавила Елисавета – «послѣ этого, просто, не поѣхала-бы къ нимъ никогда. Что за чванство? И чѣмъ вы хуже ея?» – Почему-жъ намъ не ѣхать? – отвѣчалъ Пронскій. – Какъ вы находите ея поступокъ? Очень гадкимъ и не родственнымъ? За чѣмъ-же вы намъ совѣтуете поступить и съ нею также, не по родственному? Ежели одинъ не хорошо сдѣлалъ, то почему и другой обязанъ быть противъ него также дуренъ? Мы поступимъ какъ должно роднымъ: поѣдемъ провѣдать, поздравить и насладиться лицезрѣніемъ Его Сіятельства, Графа Ѳедора Ѳедоровича.

На другой день отправились Пронскіе въ Москву, съ тѣмъ, чтобы пробыть нѣсколько дней y Свіяжской, и потомъ ѣхать къ Клешнинымъ.