Текст книги "Остаточные явления"

– Можно в душ?

– Давай заходи, только быстрей там.

Я зашел в синий ящик и сделал свое мокрое дело, освежился. Вышел чистым и бодрым, а похмеляющиеся все ссорились и обвиняли друг друга по-родственному, крепкими словами. Разводились, выпивая и сводились, закусывая все тем же арбузом. А я отправился спать.

Проснулся я от нездорового запаха чьих-то носков, и сразу понял, что в комнате я не один. Рядом кто-то пыхтел. Это был мужчина: лысенький, с бородавкой на пол лица, которая, вероятно, и мешала ему дышать. Он хрюкал и вонял. Его бесцветные одежды напоминали костюм годов семидесятых, купленный в универмаге « Юбилейный» за пятнадцать рублей, когда его дедушка, по маминой линии, был ещё богат. Он и был этим моложавым дедушкой лет сорока шести. Свалился под ритмы ансамбля «Песняры». Что-то ерзал и гундел на соседней кровати. Подселили же с динозавром.

– Прошу прощенья – говорил он себе под нос – где здесь душ? Зачем тебе душ, скотина, тебя же не отмыть, ты застрял в совке, в совхозных помидорах, так, что один из них вырос у тебя на носу.

– Душ не далеко, – ответил я и вышел из комнаты. Я не мог дышать с этим бухгалтером одним воздухом, по всей безобидности которого хотелось вмазать. Ему явно не хватало цветовой гаммы, и только выдающаяся бородавка спасала его от жертвенной участи. Он точно, что-то знал о жизни и бородавка ему помогала, прикрывала собой и оберегала эти знания, предостерегая от беды. Уставший от всеобщего внимания, он поселился здесь, в гетто, ошибочно предположив, что оказался среди своих, таких же униженных и оскорбленных, как и он, но Галя открыла ему дверь в покои, где затаился алчущий зверь, вроде меня. А может быть он загнанный зверь – пришел на исповедь, – последний шанс для нас обоих. И на уродов садятся бабочки. Но я уже далеко, в пути – я вышел и больше туда не вернусь.

Я обегаю когда-то меченную мной территорию и не узнаю её волшебных звуков. Попсовый, заезженный мотив слонялся от дома к дому. Рок умер в этих окнах и с ним его обитатели. Я подошел к ресторану. Дверь заперта. Стройка закончилась и вместе с ней все веселье. Осталась только лень и всеобщая подавленность от подсчетов. Они должны мне денег. Я открыл черную кованную калитку. Она не смазано заскрипела, четко давая понять, что здесь мне не место. Приблизился к окнам хозяина, он сидел на диване и спокойно попивал пивко. Я позвонил в дверь. Он открыл и сразу же двинулся на меня со словами: «Да ты охуел совсем». Я ретировался, не успев произнести слова приветствия, и почувствовал отпечатавшийся на жопе удар. «Уебывай отсюда, чтобы я тебя больше не видел».

Прав был Достоевский, действительно: « гонят со двора».

Рядом с гостиницей стояла телефонная будка, и я не преминул тут же выпустить пар и потратить последние деньги. Звонил тем, кто меня, наверное, ещё ждал. Мама ответила, смеясь в трубку, как будто знала, что её сын, только что, схлопотал поджопник. Она послала мне еще один в догонку. У моей же заморской женщины на душе шел дождь, и доносилось радужное излучение, которое меня успокоило и вселило надежду на спасение. Я рассказал ей про поджопник, и она заливалась смехом, будто это случилось не со мной, а с персонажем из немого кино, который давно умер.

Спать я улегся в свою надутую чернушку. Долго не мог заснуть из-за потрясения, случившегося с моей задницей. Крах всех надежд. Моя тысяча рублей терлась в чужом бумажнике. Наверно он думает, что это моя плата ему за мою же свободу от него. А вообще, зачем мне эти деньги, ведь завтра я отплываю. И с этой убаюкивающей мыслью я отходил ко сну. Волны дышали мне в темечко, отдаваясь в ушах мерным храпом. Но все же, чем я его разозлил,..разлил,…разлил?

И снова утро и я готов к его взгреву. Впихнул в розовый мешок свою резиновую скорбь. Нырнул-вынырнул! Уже хорошо! Да! Здорово! Сегодня день великих дней застоя и ожидания! Сегодня я возьму под узцы волну и умчусь отсюда к чертовой бабушке! Только где взять деньги на помидоры? Опасно без томатов в Черном море. Нужен красный для контраста, как горючее, как спасательный круг. Пол дня просидел на пляже прислушиваясь к болтливым курортникам, прорабатывая план. Где и когда выступить, имело для этого дела огромное значение. Я уже знал, что пляж разделен на временные границы, цвета и семьи, корпорации и санатории. Но точно в какой временной зоне-эпохе я нахожусь не знал. Тут все менялось с дуновением ветерка, смешивалось и играло между собой. Важно было выплыть в нужном месте, в свой час и минуту, которой я не знал, чтобы не приплыть на какой-нибудь берег матриархата, в следующем столетии. Поэтому я слушал всех и выбирал во что верить – обычное дело для художника. А семейные жестикулировали и отмахивались, прятались в тень и выходили на свет, падали на живот и вертелись, как волчки. В конце концов я плюнул на все это безобразие и пошел по набережной, волоча за собой свои пожитки и розовый мешок. Час близился с нарастанием морского рева. Мысль о томатах не покидала. Без них мне будет одиноко в безбрежном пространстве и они были бы ярким напоминанием о суше.

Я ушел под навес. Здесь было прохладно соображать и не так давило окружение. Надо мной был клуб « U– 17». Наверное, название субмарины. На каком-то столбе был приклеен флаер, в котором говорилось, что субмарина отходит в восемнадцать ноль ноль. « Это то самое место и время» – щелкнуло в голове. Достал из мешка лодку, надул и поволок её к бурлящему краю. Осилил его. Лодка вела себя, как скользкий оладушек на раскаленной сковородке, убегала от меня, как только я пытался её оседлать. Наконец-то я запрыгнул в неё. В это мгновение время остановилось, и секунды превратились в застывшие капли на моем лице. Все кричало, все гнало вперед. Я взял весла и начал выгребаться из этого ужаса. Долбанные весла проскальзывали, лапы у них были не так велики, как у тех, кто за мной гнался. Волны увеличивались в объеме с каждым гребком весел, превращая любовь в ненависть. Лодка металась из стороны в сторону, сопротивляясь поцелуям волн. Я проплыл не больше десяти метров и завис. Гонка закончилась, я выбился из сил и отдался на волю морской волны. Она понесла меня к берегу. Туда, куда ей нужно. Я не сопротивлялся. Все стихло внутри меня и затухшего выбросило на берег. Любовь закончилась.

Он стоял в метрах трех от меня, наблюдал за всем этим безумием. В почти белой рубашке, почти с бородой, с высоким лбом и плешью, обменявшей пятый десяток. Я заметил его давно. Он был единственным человеком на пляже с умным лицом, в поиске и ожидании. Старался не привлекать внимание, но это его лицо – выдавало. Да он и сам знал о своей непотребной исключительности и, чтобы не мучить окружение своим оторванным видом, время от времени пропадал в своей, тут же припаркованной серебристой палатке.

– Что приплыл? – бросил он прищур. Чем-то недовольный, заходил, что-то бормоча, создавая напряженность всей сцене знакомства, над которой витал момент узнаваемости своего, и глаза его говорили: «Ну что мне с тобой делать?»

Я расположился тут же, в трех метрах от его палатки. Прислонил лодку к бетонной стене и стал ждать развития сюжета.

– Вы давно здесь – начал я

– Приехал два дня назад.

– Я тоже.

Он не задавал вопросов, все и так было понятно. Я для него, как черные солнце защитные очки на его носу, отражаю, своей коротковолновостью.

– Хреновое дно у твоей лодки, жесткости нету. Она только для озер и спокойных вод предназначена.

– Я это понял, только что.

– Николай Владимирович – представился он и протянул свою красивую руку.

– Я Дима – назвался я в свою очередь и имя мое показалось далеким и чужим. Я столько пережил за этот день, что мне скорее бы подошло имя какого-нибудь поверженного мифического героя, если такие имеются.

Я задержал взгляд на желтой газетенке в его руке. На странице большими буквами было написано: « АКТЕР ХУЙКИН НАШЕЛ СВОЕГО ОТЦА». Прочтенный заголовок, своей драматичностью, был схож с недавним знакомством, что меня развеселило. Отец явился наконец, на серебристом звездолете из Курска. Город, который я едва успел рассмотреть из окон вагона, когда проезжал мимо. Я же сообщил ему о своей родине, чем его несказанно порадовал. Ему нравились жизнелюбивые северяне.

– Кто вы по профессии? – интересовался я дальше.

Он выдержал паузу.

– Я Физик– ядерщик– ответил он наконец неторопливо, разделяя каждое слово на нейтроны и протоны.

Я замер от такого откровения. Он, наверное, знает что к чему.

– Правда, я уже не работаю, уволился.– продолжал он. Точно знает, что к чему.

– Значит сейчас вы в свободном полете,

– Вернее сказать, падении.

– А почему вы уволились? – не унимался я

– Знаешь, – расставлял он – сейчас я думаю, что лучше бы ничего не делал, не упирался так. Сотни научных статей, столько работы и никому… – он махнул рукой, снял очки и кажется, посмотрел за горизонт.

Он точно что-то знал.

Я стал обустраиваться. Поставил лодку на весла. Раздобыл кусок белого полиэтилена и накрыл лодку – получился навес, за которым можно укрыться.

– Там я видел, где-то, валяется старый надувной матрац.

– Спасибо – Я метнулся в ту сторону. Действительно, он там был. Даже два: один – синий, другой– зеленый. Я решал, какой из них выбрать. В конце концов взял оба – что добру пропадать, да еще надувному.

Постелил зеленый. Он больше походил на зеленую травку. Обнаружил, что зеленый подванивал и отлессировал всю эту вонь синим. Получилось вполне живуче.

Солнце скрылось не заметно, подчищая за собой обитателей пляжа. Остались только отверженные – темные силуэты на берегу, сохраняющие покой и тайну звездного неба.

Проведя со мной полуночный инструктаж по технике безопасности, сосед сверкнул молнией и скрылся в своем космическом панцире. А я залез в свой. Как обычно долго не мог заснуть, опять цеплялся за прожитый день, выискивал дыры в своей новой берлоге. Дыра имела место и в ней была луна, сквозь которую было легче дышать. И залатать её нечем.

Я проснулся первым и ощутил голод общения и плоти. Физик ещё спал и я, чтобы не смотреть на него голодными глазами, когда он проснется, решил собрать абрикосовых косточек на завтрак. Нашел пять штук, жирных и мясистых, и стал их разделывать. Вскоре из космодрома послышалось кряхтение.

– Вы живы?

– Да! Это ты там щелкаешь?

– Да я, абрикосы.

– Что там с небом? – Его голова недоверчиво вылезла из палатки и обратилась к небу – Облака есть там, посмотри, я не вижу от сюда.

– Да, что-то намечается.

– Понятно, хорошо.

Что было понятно и хорошо – знал только он, – космический Одиссей. Это небо – оно мне еще не знакомо.

Он опять скрылся в палатке, что-то бормоча и через пять минут вышел весь при параде.

– Пойду, схожу в город, остаешься за главного – сказал он с деловитым видом и ушел, должно быть на завтрак.

Я, тем временем, искупнулся. Далеко не заплывал. Нужно было экономить силы для солнцепека. Потом сел в позе лотоса, натянул свою желто-коричневую полосатую рубашку на голову и так, фараоновой статью встречал отдыхающих голодной улыбкой. Вскоре вернулся Николай Владимирович. Он принес мне булочку с маком, чему я был безмерно счастлив и благодарен.

– Тебе нужно искать работу– сказал он и протянул мне местную газету с объявлениями.

– Тут только работа курьера заслуживает внимания, но я не знаю города.

– Узнаешь!

– Поиск работы для меня это, как неосмысленная мазня в чистом поле, ищешь за чтобы зацепиться.

– Цепляйся хоть за что– нибудь! Это будет твоей зацепкой и твоим выбором. Ты же видишь, мир выбирает, а тех кто не выбирает он выплевывает и начинает выбирать за тебя. Подсовывать тебе гнильё всякое. Будет хуже, если выбирать будут за тебя, тогда ты узнаешь поэтическую составляющую слов: «выхода нет…» Ну и в конечном итоге, Лермонтовский безобидный стишок « Выхожу один я на дорогу» станет эпилогом всей этой выборной возни.

Сначала он присматривался к нам, кидая взгляды сквозь кричащие массы тел толстожопых мамаш и их непоседливых детенышей. Я сразу выделил его из этой толпы. Он выгодно выделялся, как великий отец семейства стоял начеку во главе всего прайда и руководил телами. В синих шортах от « Армани» и в черной майке того же покроя, не спеша подошел к нам и заговорил уверенно.

– Далеко собрался на этом – он показал на скрывающуюся в белом полиэтилене лодку. – Это же лодка? Одноместная?

– Еще не знаю.

Он насторожился, но руку протянул.

– Михаил – Сначала мне, потом Николаю Владимировичу.– Я тоже хочу попробовать свою, в море. Сегодня вечером принесу. У меня каяк.

Он что-то спросил у Николая Владимировича и они увлеклись беседой в сторонке, как два друга, которые давно не виделись.

От Михаила исходила энергия долгожданного дождя. Даже ливня. Он заполнял своим присутствием каждый кубический сантиметр горячего воздуха, прибивая к земле пляжный шум.

– Ну, ладно, пойду, меня там ждут, мои. Вечером ждите.

Он пришел вечером, как и обещал, с темно-коричневым кожаным мешком за плечами.

– И где же лодка?

– Здесь – Показывая на мешок, сказал улыбающийся Миша – Её нужно только собрать.

Он стал распаковывать мешок, выложив разноцветные куски лодки и начал её сборку. Лодка…

– Это каяк – Уточнил Миша.

Лодка оказалась сине-желтого цвета с черно-белыми вставками.

– Она самодельная. Сам её сделал.

Наконец-то он собрал её. Лодка была красивой.

– Это каяк – повторил Миша.

Как легко все-таки потерять род. Вроде бы на вид обычная лодка, но с мужественным названием уже не лодка вовсе, а отвоеванная мужским родом еще одна игрушка.

– Когда испытывать будем? – спросил оживленный профессор.

– Да вот сейчас и будем – ответил Миша и они поволокли каяк к морю – Пошли, покажу как с ней управляться – сказал между прочим мне Миша, но я проигнорировал его призыв и предпочел издалека наблюдать за взрослыми играми, вспомнив свой детский сад. К нам в группу пришел новый мальчик и принес с собой невиданную игрушку, но я к этой игрушке относился скептически. Не нравился мне этот её лимонный раскрас. Я весь изошёлся слюной. Не доверяю я желтому, хоть он никогда не врет, как моча, как солнце, – покажет, так покажет – въедается в глаз и пятнами расползается по миру. Солнечные зайчики в игре за жизнь – таксисты– по отрывать бы им уши. Их Бог давно меня подпекает.

А тем временем Миша удерживал равновесие каяка, пока возбужденный профессор пытался в него залезть. Смеялся и матерился, как первокурсник. Что-то не получалось, бултыхался в воду, но довольный собой, с накатившим азартом залазил снова и снова. В конце-концов уступил хозяину. Тот ловко забрался в свой каяк, разместился в нем, взял весла и погреб. За пол-минуты он преодолел расстояние в пятьдесят метров, это при том, что была волна. Он лавировал между ними со знанием дела, пропускал одну волну и тут же упирался веслом на другую. «Вот, что мне нужно» – прошибло сквозняком в голове.«С такой лодкой можно уплыть куда угодно». Я залип на неё взглядом, и все мое сознание поглотила отвратительная мысль.

Накувыркавшись, мужики вернулись на исходное место, горячо обсуждая свою вылазку. Началась работа над ошибками. Я слушал, не понимая о чем они, но из всего сказанного Мишей, я понял что «баланс» – не последнее слово в этом деле и « хуй» тоже. Он то и был искомым центром тяжести.

– Ладно, мне пора, я оставлю вам каяк на сохранение, до завтра, а то опять складывать её, раскладывать, не хочется, все равно завтра утром приду.

– Оставляй. Ничего с ней не случится– сказал космонавт, Физик-ядерщик, преждевременно уверенный в расстановке звезд на небе, а мне этим самым перекрыл весь небосвод, отстранил от той границы, которую уже не нарушить. Я размяк в дружественном рукопожатии и удалил из бедовой головы план ночного побега с чужим имуществом под задницей. Приключение не состоялось. Я слаб. И совесть моя чиста, как у ребенка, пытающегося сделать первый шаг в свое будущее, пока не выпали молочные зубы. Не хватило наглости, но хватило чего– то другого. Кто я для той жизни, которую вижу в своих мечтах? Берущий мечту за задницу или дающий ей обещание. О чем я? Вся эта страна только этим и живет, отжимает мечту у другого: одни могут, другие в глубоком раздумье, третьи сидят, потому что когда-то смогли, но загадочная мечта повернулась к ним не тем местом. Россия– сказочная страна, где все приближают свою мечту одним и тем же способом– воруют.

Утром он пришел один, такой же бодрый, но чем-то обеспокоенный и даже удивленный. Вероятно тем, что я не использовал свой шанс. Не тут– то было. Бывают исключения из правил.

– Сегодня штиль – произнес Миша зевая, видно, хорошо позавтракав.

– Поплывешь?

– Да нет, мне тут нужно сходить в одно место. Я оставлю у вас каяк до вечера, а там посмотрим.

– А ты откуда, Миша?

– Я из Молдовы приехал. А ты?

– Я из Питера.

Он промолчал, чем я был сбит с толку, привыкший к бурным овациям и возгласам в честь северной столицы, удивился столь гнусной реакцией с его стороны, но, возможно, это единственное, что заслуживает этот город – благоговейного молчания, вздоха и выдоха от души.

– Рыбачить пробовал здесь?

– Да.

– И как?

– Тридцать шесть рыбешек, маленьких таких, забыл как их… – похвастался я. Заплатил за удовольствие пятьсот рублей.

– Надо же. И сколько по времени.

– За час.

– Зачем платить, нужно самому. Купить снасти и рыбачить. Лодка у тебя есть, осталось дело за малым.

Я даже думать не думал об этом. Слишком утомительное это занятие для моей нетерпеливой натуры.

– Я не рыбак.

– Станешь. Жрать захочешь, станешь кем угодно. Все равно ерундой страдаешь, а так хоть какое– то развитие.

– Да у меня денег нет на это удовольствие – Нехотя признался я.

– Ладно, давай сейчас сходим и купим все, что надо. Я куплю, а то ты совсем тут загнешься.

И мы пошли в город. Город он не знал, и я опять выступил в роли поводыря. Нашли магазин – « Все для рыбалки». Войдя в магазин, Миша опытным взглядом прошелся по витринам и наконец нашел, что искал. На обратном пути, протащил меня по прелестям рыбалки и угостил мороженным. Я не сопротивлялся. Взяли по «Фиесте» и в желудке моем зажглись радостные огни. С этими огнями дошли до точки.

Стали мастерить снасти. По ходу дела Миша сообщил, что у него есть знакомый пограничник. Его фамилию он зачем-то написал синей ручкой у себя на запястье. Некто Стрельцов. Он осуществлял пограничный дозор в этой акватории. Когда Миша мастерил удила, фамилия этого (как сказал Миша) хорошего мужика, семафорила у меня перед глазами и я пытался запомнить этого стрелка. Хорошего человека в море днем с огнем не сыщешь.

Потом, Миша плавненько удалился в разговор о его не легкой жизни простого молдавского инженера на пластмассовом заводе. Николай Владимирович смотрел и слушал, ухмыляясь, готовился к пронзительному и слезному эпилогу от штамповщика одноразовой посуды. Да и весь пляж был на взводе от таких не человеческих страданий, горячо жестикулировал и холодно поддакивал молдавскому гостю. Я был рад этой беседе, меня ничто не напрягало в собеседнике, не нужно было снимать лапшу с ушей. Его история перекликалась с моей нецензурными выражениями, так, что хотелось обнять его, как родного брата. После утомительного распутывания хитросплетений лески и многочисленных крючков в моем желудке назрела буря. Я продумывал план отхода и наконец, не выдержав сопротивления, спросил:

– А где вы Николай Владимирович нужду справляете?

– А где же как не здесь – и он показал на свой звездолет– Прямо здесь.

– Это как?

– Беру бутылочку побольше, вырезаю горлышко, залезаю в палатку и гажу – просветил физик -ядерщик.

– Охренеть!

– Да вы чистоплюй Николай Владимирович. Редкий вид.

– А как же! У нас все отработано по старой схеме. Ну а как еще? Больше ж негде. Не стану же я гадить на камушках.

– Да, мне тоже интересно: где тут отдыхающие справляются, если приспичит. Хотите, подскажу вам, как можно заработать на вашей палатке?

– Спасибо, обойдусь, предприниматель нашелся.

И я пустился в пляс. Вспомнил про душевую кабинку и про соседствующий с ней, маленький сарайчик синего цвета. Он оказался на замке. Спросил мужика, выглядывающего из соседней хибары про туалет, он оказался владельцем как раз того самого сарайчика – это и был туалет. И в этот раз чутье не подвело меня. Я вошел и обосрался. Здесь даже была туалетная бумага. Встретили радушно. Вернувшись на точку, сообщил, что есть такое место на земле, уважают.

– Ну слава Богу– сказал ядерщик– говнюков в России везде уважают.

Миша и Николай Владимирович засуетились с наступлением вечера, разбрелись по своим делам, ужинать. Я остался наедине с туземцами, преспокойно лежащими на своих подстилках и жрущих кукурузу. Я глотал слюни и наблюдал за кошачьей охотой на голубя. «Все не так уж и плохо,» – размышлял я– « пока охотятся кошки и коты ходят на лево».

Я глядел в море, и оно не доставало меня, мне было чем заняться на земле. У меня наконец -то было полнокровное общение с людьми, для которых я кем-то являлся– человеком с лодкой, непонятно зачем купленной в тысячи километрах от сюда, на которой никуда не уплыть. И их наверно это во мне и забавляло. Меня уж точно. Я посматривал на лежащий каяк и думал о том шансе, который мне подбросил Бог, но кишка моя тонка и глубоко сидит уже где-то в затылке и пристегивает меня к берегу. Если я возьму каяк, плюну на всех молдаван и уплыву – это будет действительно преступлением против целого народа, которое будет напоминать мне веками своей лимонной свежестью с черноморской солью на всю мою головную боль. Наказание придет незамедлительно. Они только и ждут от меня – глупой ошибки в расчете на то, чтобы забрать потом воздух и разумное существование. Посадить на цепь, наказать счастьем и заморозить – вот что они берегут для каждого. Искусить и искушенного превратить в овощную культуру, которую время от времени будет поедать червь своего греха.

Мужчины вернулись навеселе. Принесли с собой фрукты и портвейн, который их уже окрасил в бойцовские цвета. Оставалось и мне принять должный вид для храбрости, чтобы не оттенять на фоне общего задора.

– Будешь?

– Буду– протянул я руку к крымскому пойлу.

Раззадоренные взяли лодки и опустили их на воду. Был штиль. Миша погрузил в свой каяк большие камни. Взяли снасти и поплыли. Миша разогнался и за минуту оказался в ста метрах от берега. Я ковылял на своих двух лопатках минут десять. Бросили удила. Миша зачем-то переложил камни мне в лодку и смылся. Я даже не успел спросить его: «Зачем мне эти камни?» Я завис на этом вопросе. Может пришло оно, это время – собирать камни. Было странно и от того так холодно. Солнце смеялось надо мной, захлебываясь, бросало последние лучи, мужики стояли на берегу и смеялись тоже. Проводили, называется, подумал я с тоскою. Рыбалка эта походила на фарс, в котором я играл последнюю свою роль в образе невозвращенца. Сверкнула мысль последним солнечным лучом– «пора за горизонт» – за ним она и скрылась. К горизонту я не готов, да и можно быть готовым к нему. Для него я был слишком умиротворенным. В таком состоянии цель расплывается, волны не чувствуешь, сопротивляться нечему. А может, так и должно быть, так и устроено здесь и сейчас. Твой миг – бесхребетный, чтобы не за что было держаться, спокойная ночь, чтобы не распознать в тиши своей одержимости. Там на берегу, они чего-то ждут от меня, каких-то действий. Они бы так упорно не смотрели в мою сторону. Смогу или не смогу. Мысль о возврате исключена, если сдвинусь к горизонту хотя бы на метр, придется плыть. Пан или пропал. Пан. Я взял весла и погреб на север. Вот и ходи теперь королем. Пешки свои ходы сделали и отдыхают, попивая текилу с твоей королевой. Лошадки сдохли, слоны замерзли и офицеры делят их туши поровну и угощают с ножа твою королеву. А что можешь ты ничтожество? Только задавать вопросы о погоде?

– Что вернулся? – спросил улыбающийся профессор.

– Топлива не хватает– процедил я.

– А мы тут думали… – проглотил он мысль и протянул мне бутылку. Я сделал глоток навстречу закату и вскрикнул, когда в моих ушах громыхнуло. Это профессор рванул хлопушку рядом с моим ухом. Аж искры из глаз, пошатнуло, оглох на одно ухо, а другим услышал: «Когда же он проснется?» – и веселый гогот мужиков.

Проснулся я поздно. Солнце уже голосило из всех щелей, расставляло тени, рассаживало курортников по засиженным местам.

– За нами уже наблюдают– заявил Николай Владимирович– Нужно менять дислокацию.

– Кто наблюдает?

– Вон видишь парня в черных очках, с утра тут сидит, высиживает нашу сторону.

Я оглянулся и наткнулся на хищное лицо в черном спортивном костюме. Он уперся в меня черными стекляшками. Профессор был в панике и явно чего-то опасался.

– Время от времени нужно менять место, не засиживаться на одном, быть в движении. У каждого места здесь хозяин, со своими законами, которые нужно соблюдать или платить.

– Да чушь это все, кому мы нужны?

– Когда будем нужны, будет уже поздно. Мы тут с тобой, как два шоумена на гастролях, веселим публику. Ты со своей голой задницей в черной лодке, а я прикидываюсь старым хиппи из Краснодара, разложился со своим скарбом на чужой земле. Перед каждым своим путешествием продумывай на перёд в какие земли едешь, какие там законы, нравы и обычаи. У каждого места – свои. Своя церковь и свой приход. И если хочешь остаться при своем знай чужой. А сейчас нам нужно уходить. Жопой чувствую, неладное затевается.

Лекция вдохновила на поиск. Нашел три косточки и позавтракал. Мне никуда не хотелось двигаться. А если кто-то хотел поконфликтовать со мной, то я был бы не против размяться. Хоть какое то разнообразие в общении на голодный желудок.

Тем временем Николай Владимирович переоделся в голубую рубашку, вероятно самую ценную и фартовую вещь в своем гардеробе. Он что-то замышлял, судя по нервозному застегиванию рубашки.

– У меня к тебе дельце. Хочешь разбогатеть на двести рублей.

– Хочу, конечно – Ответил я и удивился, как звероподобно меняется человек в лице, когда ему от тебя что-нибудь нужно. Профессор придвинулся поближе и стал похож на бородатого лиса.

– Нужно купить мне симкарту для телефона по твоему паспорту. Паспорт-то у тебя есть, я надеюсь?

– Да, плохенький, но имеется

– В каком смысле, плохенький. – Я дал ему в руки паспорт. Он внимательно посмотрел.

– Что ты с ним делал? В жопе носил?

– Типо того.

– Ну так же нельзя, молодой человек. Это же твое лицо, твой ценник.

– Значит я чего– то стою.

– Задницы ты своей стоишь. Ну ладно, прокатит. Так ты готов?

– Ну ладно, пойдемте. – Таких легких денег я еще не зарабатывал. Надо попробовать. Мы поднялись по колючей лестнице вверх, выбрались с пляжной территории, прошли сквозь лабиринт улочек гетто и вышли в город. Город жил, как и прежде монотонным гулом, тормозил развитие его обитателей, разбавляя тягучие краски тоски выхлопными газами туристических автобусов.

– Говорить буду я, ты молчи – заговорщически прошептал ядерщик и открыл дверь в « Евросеть». Именно тут я и начал свою «Одиссею». Круг замкнулся и стало как-то посвежей. Работал кондиционер. Я увидел ту же красотку за рецепцией и стало со всем хорошо. Но в этот раз она смотрелась как-то затаскано. Все же к ней столько внимания и где-то море зовет, а она здесь грустной улыбкой радует связью с миром, излучает века, как эллинская, обветренная статуя с той же ожидающей печалью Пенелопы на глазах.

– Да, слушаю вас – В тысячный раз произнесла девушка.

Профессор облокотился о рецепцию, поедая глазами красавицу.

– Как вас зовут девушка? – начал он – У вас красивые глаза– пустил слюну старый лис.

– Чего вы хотите?

– Симкарта нужна, М ТС– Сказал я

– Вот заполните.

Пока я сидел и заполнял бумаги Николай Владимирович донимал неприступную своими небритыми шутками. Охранники всполошились и пригрозили старому развратнику. Он не унимался и мне ничего не оставалось делать, как сказать ему :

– Отец успокойся.

Он отхлынул, выдохнул и сел рядом со мной.

– Что девушек давно не видели? – выходя из зала, спросил я.

– Такую красивую, давно. Жаль не видел её задницы.

– Задница у неё что надо. Вы уж мне поверьте.

Взяли сим карту и вышли.

– Получите, распишитесь – и протянул две бумажки – Дорого ты мне обходишься. Дорого.

Всё же этот старый лис от кого-то скрывался. Посматривал по сторонам, обломано нервничал, натирая седой подбородок, и тем самым привлекал еще большее внимание.

– Ладно меня дела ждут – Сказал он и скрылся за углом. Я же пошел в магазин, в силу заработанных средств, кормить желудок. Купил кефир, пару пирожков с мясом и пакетик « Курабье» на ужин. Слава богу бросил курить, так бы вообще пошел по миру в вечном поиске, в котором ничего нет, кроме табачного дыма и стрелочников. Слово «благодарю» и свой голодный желудок, отвечающий «на здоровье», я слышал бы чаще. Выходя из магазина, наткнулся на четыре упаковки йогурта, вероятно, потерянную в дырявом пакете. Йогурт был черничный, полезный для глаз, мой любимый. Боги знают о моей зоркости и заботятся о ней, чтобы я не потерялся даже в своей темноте.

Вернулся на исходную. Там уже поджидал Миша. Я уже позавтракал йогуртами, так что сердце моё было открыто и для него. Мы горячо поздоровались, будто мы единственные люди на земле выжившие после голодомора.

– Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться в горы. Я знаю не плохие трассы для сплавления.

– Это было бы здорово. То, что мне необходимо сейчас – разбиться о подводные камни.

– Да не, я серьезно. Ты тут все равно ни чего не делаешь, а так, чему-то научишься. Тебе это пригодиться – сказал он серьезно.

– Да, последний жизненный урок. Не, я не против. А когда?

– Через пару дней.

– Куда поедим?

– В Сосновую поляну, это в Сочи.

– Отлично – сказал я воодушевленно, радуясь тому, что у меня наконец-то тут появиться друг или враг. Как получиться. Друг, если не враг себе и враг, если не буду дружить с мозгами. И не известно, как мой мозг отреагирует на окружающую красоту вокруг и безлюдье. Точнее на одного человека рядом. Он будет водить, а я стану ведомым. Непривычная роль для меня. Зато отдохну от себя, распутаюсь наконец-то от пут и растворюсь в неизвестном направлении, и Миша – мой проводник в бурлящие воды, вращающие центрифугу судьбы! Да, мне нужна стирка, а Миша – мой стиратель.

После разговора Миша ушел к своим, а я решил искупнуться. Было настроение на спокойный брас, без резких телодвижений. Выйдя из воды, увидел Николая Владимировича, намывающего голову.

– Тебе бы тоже не помешало – пробурчал он – совсем засрался.

– Я только что помылся.

Он хмыкнул в ответ и смыл пенную голову водой из бутылки.

– Боишься без соли остаться.

Я вспомнил Библию, о том «в ком нет соли…»