Текст книги "Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в."

Почему Ярослав отправил в заточение своего брата, остается не ясным, так как источники умалчивают о сути возведенных на Судислава обвинений. Как правило, исследователи разрешают его с помощью гипотезы о том, что между ними мог возникнуть конфликт из-за волостей. Но, поскольку донос на Судислава был сделан в Пскове, вряд ли он касался претензий на только что освободившийся стол в Чернигове, как предположил А.В. Поппэ²⁸⁸. Факт его географической локализации, что уже отмечалось А.Н. Насоновым и другими исследователями²⁸⁹, скорее позволяет предположить, что младшего сына Владимира Святославича обвинили в притязаниях на новгородский стол, который как раз тогда занял его племянник Владимир Ярославич (1020–1052 гг.). Как бы то ни было, арест Судислава устранил из политической жизни последнего потенциального конкурента Ярослава, который, стремясь закрепить монополию на власть за членами своей семьи, открыл третий этап «окняжения» земель, который, однако, имел меньший масштаб, чем аналогичное мероприятие его отца и коснулся только Новгорода и западных центров Руси. Вероятно, этот факт можно объяснить как усилением экспансии в западном направлении (в 1038 и 1040 гг. Ярослав предпринял экспедиции, соответственно, на ятвягов и литву), так и интенсификацией стратегического партнерства с Польшей²⁹⁰. Как следует из сообщения Ипатьевского списка ПВЛ под 1054 г., кроме Владимира Ярослав при своей жизни наделил стольными городами еще двоих сыновей – Изяслава (1024–1078 гг.), севшего в Турове, и Святослава (1027–1076 гг.), получившего Владимир-Волынский. Если учесть, что Владимир Ярославич получил новгородский стол в возрасте 15–16 лет, можно предполагать, что «введение во власть» его братьев произошло примерно в начале 1040-х гг.²⁹¹

Итак, Городецкое соглашение 1026/27 гг., распространявшее принцип «коллективного совладения» на территорию Русской земли в Среднем Поднепровье, являлось соглашением равноправных князей, а позднее в репрезентацию этих событий были внедрены вторичные элементы, позволившие интерпретировать их в рамках представлений о приоритете в княжеской семье «брата старейшего», окончательное утверждение которых связывается в историографии с завещанием («рядом») Ярослава I.

Третье «окняжение» земель: традиция и новации в «ряде» Ярослава I

Социально-политические оценки «ряда» Ярослава I в историографии можно разделить на две группы: в рамках одной из них принципы, выраженные в «ряде», представляются как политическая реформа, направленная на упорядочивание порядка наследования (М.М. Щербатов, H. М. Карамзин, Н.А. Полевой, А.М.Ф. Рейц, Н.Г. Устрялов, К.Д. Кавелин, В.И. Сергеевич, М.К. Любавский, Г.В. Вернадский, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин, Н.Ф. Котляр, В.Я. Петрухин, А.В. Назаренко, Л.В. Мининкова и др.)²⁹²; в рамках другой «ряд», напротив, рассматривается в качестве ординарного акта правоотношений (К.А. Неволин, М.Ф. Владимирский-Буданов, А.Е. Пресняков, С.В. Юшков, О.М. Рапов, П.П. Толочко, А.П. Толочко, М.Б. Свердлов, С.А. Мельников и др.)²⁹³.

Основанием для суждений о «ряде» Ярослава является рассказ, помещенный при описании кончины князя под 6562 (1054) г.

Таблица 1

Лаврентьевский список ПВЛ

(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 161–162).

1. Преставися великыи князь Русьскыи Ярославъ и еще бо живущю ему наряди сыны своя, рекъ имъ: «се азъ отхожю света сего сынове мои; имеите в собе любовь, понеже вы есте брата единого отца и матере; да аще будете в любви межю собою, Богъ будеть в васъ и покоривыть вы противныя подъ вы, и будете мирно живуще; аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ и которающеся, то погыбнете сами [и погубите] землю отець своихъ и дедъ своихъ иже налезоша трудомь своимь великымъ, но пребываите мирно послушающе брат брата.

2. Се же поручаю в собеместо столъ стареишему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ, сего послушаите яко послушасте мене, да то вы будеть в мене место, а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, [а Игорю Володимерь], а Вячеславу Смолинескъ»

3. И тако раздели имъ грады, заповедавъ имъ не преступати предела братняя, ни сгонити, рекъ Изяславу: «аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагаи егоже обидять». И тако уряди сыны своя пребывати в любви.

4. Самому же болну сущю и пришедшю Вышегороду разболеся велми. Изяславу тогда сущю <…>, а Святославу Володимери, Все[во]лодуже тогда сущю у отця, бе бо любимъ отцемь паче всее братьи, е же имяше присно у собе.

5. Ярославу же приспе конець житья и предасть душю свою [Богу] вь суботу 1 поста святаго Феодора. Всеволодъ же спрята тело отца своего, възложьше на сани, везоша и Кыеву попове поюще обычыя песни, плакашася по немь людье [и] принесъ положиша и́ в раце мороморяне вь церкви святое Софье и плакася по немь Всеволодъ и людье вси.

Ипатьевский список ПВЛ

(ПСРЛ. Т. 2. Стб. 150–151).

1. Преставися князь Рускии Ярославь и еще живу сущю ему наряди сыны своя рекы имъ: «се азъ отхожю света сего, а вы, сынове мои имеите межи собою любовь, понеже вы есте братья одиного отца и единои матерь; да аще будете в любви межи собою, и Богъ будеть в васъ, и покорить вы противныя подь вы, и будете мирно живуще; аще ли будете ненавистьно живуще, вь распряхъ которающеся, то и сами погибнете, и землю отець своихъ и дедъ погубите, иже налезоша трудомъ великомъ, но послушаите братъ брата, пребываите мирно.

2. Се же поручаю в себе место столъ свои стареишому сынови своему, брату вашему Изяславу Кыевъ; сего послушаите, якоже послушасте мене, да ть вы будеть вь мене место, а Святославу Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смолнескь».

3. И тако раздели городы, заповедавъ имъ не преступати предела братня, ни сгонити, рекь Изяславу: «аще кто хощеть обидити своего брата, но ты помогаи егоже обидять». И тако наряди сыны своя пребывати в любви.

4. Самому же болну сущю и пришедшю ему к Вышегороду разболеся вемли. Изяславу тогда в Турове князящю, а Святославу вь Вододимире, а Всеволодъ тогда у отца, бе бо любимъ отцемь паче всея братья, егоже имяше у себе.

5. Ярославу же приспе конець житья и предасть душю свою месяца февраля вь 20, в суботу 1 недели поста, вь святаго Федора день. Всеволодъ же спрята тело отца своего, вьзложивъ на сани и повезоша Кыеву попове по обычаю песни певше и плакашеся по немь людье, и принесъше и положиша и́ в раце мороморяне вь церкви святеи Софья и плакася по немь Всеволодъ и людье вси.

Еще С.М. Соловьев в 1847 г. выразил сомнение в документальной достоверности Ярославова «ряда», отметив, что «если внимательно вглядеться в это место, то нельзя не признать его позднейшим сочинением именно по тем словам, которые летописец влагает в уста умирающего князя и которые получили значение позже, во время страшных усобиц между потомками Ярослава»²⁹⁴. К аналогичному мнению склонялись А.С. Клеванов и М.П. Погодин²⁹⁵. В.И. Сергеевич считал, что завещание Ярослава «сохранено летописцем далеко не вполне», однако это не помешало ему видеть в нем одно из первых установлений порядка наследования городов и волостей по праву отчины, переходящей от отца к сыну²⁹⁶. В.О. Ключевский полагал, что завещание это, «вероятно, сочинение летописца, но он мог сочинить только то, что думало общество»²⁹⁷. Сходных представлений придерживался и М.С. Грушевский, писавший, что поучение соответствует политическим идеалам современного князю общества и что «оно могло быть вложено в уста Ярослава любым современным книжником, однако, с другой стороны, невозможно указать в нем ничего, что противилось бы положению или желаниям Ярослава»²⁹⁸. Н.В. Шляков атрибутировал «ряд» Ярослава составителю «Печерского свода 1072/73 г.»²⁹⁹. Со времени А.А. Шахматова текст «ряда» считается результатом летописного творчества составителя этого свода Никона, реакцией на династическую распрю 1073 г., в ходе которой Святослав и Всеволод изгнали из Киева Изяслава³⁰⁰. Л.В. Черепнин в своих ранних построениях связал появление Ярославова «ряда» с провозглашением принципа «отчинного» владения на Любечском съезде 1097 г.³⁰¹ Близкие по содержанию идеи, позволяющие интерпретировать «ряд» Ярослава как идеологическую конструкцию конца XI – начала XII в., высказывались А.Г. Кузьминым, A. В. Поппэ, А.П. и П.П. Толочко³⁰².

Политическое значение «ряда» в контексте династических отношений раскрывается следующим образом. По мнению Є.М. Соловьева, К.Н. Бестужева-Рюмина, B. О. Ключевского и А.Е. Преснякова, этот акт Ярослава, представлявший попытку достижения компромисса между родовым и отчинным владением путем выделения волостей князьям и утверждения первенства старейшего из них, следовало рассматривать в ряду аналогичных установлений в Чехии (так называемое завещание Бржетислава I, 1055 г.) и в Польше (так называемое завещание Болеслава III, 1138 г.), санкционировавших принцип сеньората³⁰³. А.В. Назаренко внес в это представление ряд уточнений, отметив, что ни завещание Бржетислава I в Чехии, ни завещание Болеслава III в Польше не стояли у истоков династического сеньората (который, согласно ретроспективному анализу исследователя, сформировался в этих странах, соответственно, в X и XI вв., приняв к рассматриваемым моментам более радикальные формы) и уже «по одной этой причине они занимают в эволюции сеньората совсем иную типологическую ячейку, нежели „ряд“ Ярослава на Руси, являвшийся именно первой, учредительной, попыткой построить политическую систему на принципе династического старейшинства»³⁰⁴. С. Франклин, допускающий позднее происхождение этого текста, обратил внимание на то, что «ряд» Ярослава является компиляцией, составленной из устойчивых общих формул³⁰⁵. М.Б. Свердлов в результате наблюдений над формулой «Се же поручаю» пришел к выводу, что зафиксированный здесь формуляр аналогичен формуляру древнейшей (сохранившейся в списке) духовной Антония Римлянина (1110–1131 гг.), на смену которому в XII в. приходит формула «Се приказываю». Как отмечает исследователь, в состав клаузул духовных грамот при указании наследования владения также входит использованный в статье 1054 г. глагол дати. Таким образом, по убеждению М.Б. Свердлова, сообщение ПВЛ о «ряде» Ярослава «представляло собой не повествовательную запись литературно-исторического содержания, а включенный в летопись юридический текст, который имел устойчивую традицию»³⁰⁶.

Однако наблюдения подобного рода могут свидетельствовать лишь о том, что текст Ярославова «ряда» сложился не ранее XII в., но это не значит, что статья 1054 г. в точности отражает последнюю волю Ярослава, тем более что позднейшие летописцы сумели придать этой статье определенную политическую тенденцию. Например, в Лаврентьевской группе списков ПВЛ, отражающих летописную традицию Северо-Восточной Руси, летописцы приписывают Ярославу великокняжеский титул, более или менее регулярное употребление которого прослеживается лишь при описании второй половины XII в.³⁰⁷ Примечательно, что в статье 1054 г. по Ипатьевскому списку ПВЛ Ярослав представлен только как «князь русский», но более поздние списки Ипатьевской группы – Хлебниковский (середина XVI в.) и Погодинский (начало XVII в.) – также атрибутируют ему титул «великого князя», как и Комиссионный список НЬЛМ³⁰⁸. Смысл этой модернизации становится понятным, если принять во внимание, что «ряд» defacto являлся актом, санкционировавшим основы иерархических взаимоотношений в потомстве Ярослава, политическая актуальность которых, возрастая с конца XI до конца XV в., заставляла составителей и редакторов позднейших летописных сводов подчеркивать особое положение инициатора этой иерархии.

Собственно, политическое содержание «ряда» можно свести к трем принципиальным аспектам: 1) к наделению наследников городами; 2) к провозглашению принципа «старейшинства» в качестве стержня междукняжеских отношений; 3) к запрету нарушения границ вновь созданных княжений. Факт распределения городов имел прецеденты в политической практике, начиная с последней трети X в., хотя, в отличие от разделов, осуществленных Святославом и Владимиром, раздел, осуществленный Ярославом, в силу обстоятельств оказался более долговечным, чем аналогичные акты его предшественников. В данном случае новация Ярослава заключалась в конкретном составе стольных городов.

Возвышение Чернигова, по всей вероятности, было обусловлено тем обстоятельством, что в течение 12 лет он был столицей Мстислава Владимировича: после этого его население уже вряд ли могло долго мириться с подчинением Киеву. По Городецкому соглашению 1026/27 г. в состав владений Мстислава должен был входить и Переяславль. Помимо Чернигова и Переяславля Ярослав сделал стольными городами Владимир-Волынский и Смоленск: после того как в 1057 г. скончался Вячеслав, старшие братья «посадиша Игоря Смолиньске, из Володимеря введше» (по Ипат. – «выведше»)³⁰⁹. Как заметил В.А. Кучкин³¹⁰, употребление в этом предложении глагольной формы простого прошедшего времени 3-го лица множественного числа позволяет предположить, что решение о переводе Игоря из Владимира в Смоленск было принято коллективным путем. На фоне столь однозначного свидетельства источника интерпретация этого события С.А. Мельниковым, приписывающим этот акт политической воле одного Изяслава Ярославича³¹¹, представляется некорректной, так как летописный текст не оставляет сомнений в том, что его санкционировали все три правителя Русской земли и он имел характер коллективного постановления.

О судьбе Смоленского княжества после смерти Игоря в 1060 г. в древнейших списках ПВЛ ничего не говорится; хотя в историографии распространены представления о его разделе на три части, вопрос о том, в какой конкретно форме данный раздел мог быть реализован, является предметом дискуссий, так как с разной степенью вероятности допускается, что речь может идти о разделе Смоленской земли в целом (П.В. Голубовский, М.С. Грушевский, В.Л. Янин, О.М. Рапов)³¹²; о разделе территории города (К.Н. Бестужев-Рюмин, И.М. Ивакин, М.Н. Тихомиров, Л.В. Алексеев, А.П. Толочко)³¹³ или о разделе на три части доходов с него (М.В. Довнар-Запольский, А.Е. Пресняков, И.Я. Фроянов, А.Ю. Дворниченко, В.В. Пузанов, В.А. Кучкин)³¹⁴. Еще одну интерпретацию раздела 1060 г. предложили В.В. Пузанов и А.В. Назаренко, по мнению которых территория Смоленской волости, располагавшейся на обеих сторонах Днепра, по Городецкому соглашению 1026/27 г. могла быть разделена между Ярославом и Мстиславом, а территория Волынской находилась под единоличным управлением Ярослава, поэтому Волынь, после того как оттуда в 1057 г. «вывели» Игоря Ярославича, могла перейти в распоряжение одного Изяслава³¹⁵, а Смоленская волость в 1060 г. была разделена между правителями правого и левого берега Днепра согласно прецеденту 1026/27 г.³¹⁶ Подобные построения можно было бы трактовать как проявление «коллективного сюзеренитета» в чистом виде, если бы они не были достаточно уязвимы, так как первые упоминания о разделе Смоленска встречаются лишь в памятниках новгородского летописания XV в. (Новгородской IV, Софийской I, первой выборке Новгородской Карамзинской летописи) под 1054 г.³¹⁷, тогда как до 1060 г. такой факт просто не мог иметь места, что заметили в XVI в. составители «Тверского сборника» и Львовской летописи, поместившие его вслед за сообщением о кончине Игоря Ярославича³¹⁸, что заставляет видеть в нем отражение более поздней политической практики, характерной для XIV–XV вв.

Не менее сложно обстоит дело с вопросом о месте княжения Изяслава Ярославича в момент смерти отца: по утверждению составителя Софийской I летописи младшего извода, Изяслав был в Новгороде³¹⁹, тогда как, по Ипатьевскому списку ПВЛ, он в это время находился в Турове³²⁰. Одна группа исследователей приняла ипатьевскую версию (М.П. Погодин, М.В. Довнар-Запольский, П.А. Иванов, М.Н. Тихомиров, О.М. Рапов, В.М. Рычка, П.Ф. Лысенко, Л.В. Алексеев, А.Б. Головко и др.)³²¹, другая – версию Софийской I летописи младшего извода (О.М. Соловьев, Н.И. Костомаров, Д.И. Иловайский, М.С. Грушевский, А.Е. Пресняков, В.В. Мавродин, А.В. Куза, В.А. Кучкин, Н.Ф. Котляр, В.Я. Петрухин, Е.Л. Назарова, А.В. Поппэ, А.В. Назаренко и др.)³²².

Рассмотрим фактическую базу обеих гипотез. В Софийской I летописи старшего извода указание на место княжения Изяслава при отце пропущено (как в списках Лаврентьевской группы ПВЛ и в НЬЛМ)³²³. Дополнение, сделанное в Софийской I летописи младшего извода, породило логическое противоречие, так как в том же тексте сохранилось указание на установление Изяславом новгородской администрации по смерти Ярослава («И пршде Изяславъ къ Новугороду, и посади Остромира въ Новегороде»), читающаяся в Софийской I летописи старшего извода и в близких к ней Новгородской IV и Новгородской Карамзинской (первая выборка)³²⁴. Таким образом, известие о княжении Изяслава в Новгороде при жизни Ярослава, вероятно, следует отнести к домыслам составителя Софийской I летописи младшего извода (повторенным позднее в Воскресенской летописи)³²⁵. В этих условиях выбор между альтернативой «Туров» или «Новгород» возможен на основании изучения исторических прецедентов.

В политической практике Ярослава имелось обыкновение посылать на княжение в Новгород старших сыновей, которых можно рассматривать в качестве потенциальных наследников киевского стола. В княжение Всеволода Ярославича получает распространение другой порядок, когда потенциальные наследники киевского князя получают столы на юге Руси и, в частности, в Турове. Вероятно, некоторое время он являлся политическим придатком Волынского княжества, когда старший сын погибшего в 1078 г. Изяслава Ярославича Ярополк помимо стола во Владимире-Волынском получил от Всеволода Туров³²⁶. После его гибели в 1086 г. «уния» Владимира и Турова, по всей видимости, распалась. Следующий по старшинству кандидат в преемники Всеволода, брат Ярополка Святополк, в 1088 г. перешел в Туров как раз из Новгорода, на княжении в котором пробыл десять лет. Разумеется, в приведенных фактах можно видеть подтверждение гипотезы М.П. Погодина о наследственном владении Туровским княжеством в семье Изяслава Ярославича³²⁷, однако не менее показательно, что в русле этой же тенденции после своего вокняжения в Киеве действовал и сын Всеволода Владимир Мономах: в 1117 г. он перевел из Новгорода в Белгород своего старшего сына Мстислава, который после его смерти в 1125 г. наследовал киевский стол³²⁸.

C этой точки зрения известию Ипатьевского списка ПВЛ также можно отказать в достоверности как экстраполяции политической практики конца XI в. на более раннюю эпоху. Однако следует учесть то, что гипотетическая «редакция 1117/18 г.», положенная в основу Ипатьевского списка, составлялась в момент, когда Туров находился не под властью Изяславичей, а под властью Владимира Мономаха, и вряд ли указание на Туров, как на место пребывания Изяслава Ярославича в момент смерти отца, могло возникнуть именно в это время. Учитывая, что раздел городов в том виде, как он описывается в статье 1054 г., мог быть реализован в достаточно узком временном промежутке: после 4 октября 1052 г. (дата смерти Владимира Ярославича по новгородским летописям)³²⁹ и до 19/20 февраля 1054 г. (дата смерти Ярослава по Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам ПВЛ), то вполне можно допустить, что престарелый «единовластец» Русской земли просто не успел перевести Изяслава из Турова в Новгород.

Согласно записи диакона Григория в Остромировом Евангелии от 12 мая 1057 г., «Изяславу же кънязу, тогда предрьжащу обе власти: и отца своего Ярослава, и брата своего Володимира. Сам же Изяславъ кънязъ правлааше столъ отца своего Ярослава Кыеве, а брата своего столъ поручи правити близоку своему Остромиру Новегороде»³³⁰. Из этого фрагмента следует, что на тот момент Изяслав сконцентрировал в своих руках управление двумя ключевыми центрами городской сети c «тянувшими» к ним территориями («волостями»). Диакон Григорий отмечает то обстоятельство, что один «стол» Изяслав занимал как преемник отца, другой – как преемник старшего брата. По свидетельству статьи «А се, по святем крещении, о княжении Киевьстемъ» в Комиссионном списке НІЛМ, Изяслав взял «Киевъ и Новгород и ины городы многы Киевьскыя въ пределехъ» после смерти отца³³¹. Судя по записи диакона Григория, в отсутствие Изяслава в Новгороде функции «местоблюстителя» новгородского стола исполнял Остромир³³². Согласно же утверждению составителя статьи «А се князи Великого Новагорода», после смерти Владимира Ярославича Изяслав посадил в Новгороде своего сына Мстислава, что может служить косвенным указанием на то, что Изяслав, хотя и держал «брата своего столъ», лично в городе на Волхове никогда не княжил, иначе свидетельства о его княжении непременно отразились бы в новгородской традиции³³³.

Упомянутая статья «А се… о княжении Киевьстемъ» свидетельствует, что Святослав получил не только Чернигов, но и «всю страну въсточную и до Мурома», а Всеволод «Переяславль, Ростовъ, Суждаль, Белоозеро, Поволожье»³³⁴. А.Е. Пресняков и В.А. Кучкин отметили, что здесь мы имеем дело с позднейшей экспликацией летописца³³⁵. Источником ее, вероятно, следует признать рассказ ПВЛ под 6603 и 6604 (1095/96 и 1096/97) гг., из которого следует, что Муром принадлежал Олегу Святославичу (в то время – князю Черниговскому), а Ростов, Суздаль и Белоозеро относились к «волости» Владимира Мономаха (в то время княжившего в Переяславле)³³⁶. Впрочем, следует отметить в данном тексте несколько моментов, вступающих в противоречие с другими источниками. Первый момент, отмеченный В.А. Кучкиным, заключается в том, что к землям Святослава была отнесена «вся страна восточная до Мурома»; по умолчанию, это должно подразумевать включение в состав его владений Курска, который, однако, оказывается сначала городом Всеволода (согласно «Поучению» Владимира Мономаха), а затем его внука Изяслава Владимировича (согласно ПВЛ под 1095/96 г.)³³⁷.

В развитие наблюдений В.А. Кучкина можно добавить, что новгородский книжник ничего не говорит о принадлежности к владениям Святослава Тмутаракани, где, как выясняется из ПВЛ под 1064 г., княжил его сын Глеб (вероятно, Тмутаракань перешла к Святославу как преемнику на черниговском столе Мстислава Владимировича)³³⁸. Еще одно противоречие становится очевидным при сравнении новгородского текста с ПВЛ под 1071 г., где сообщается, что Ян Вышатич собирал дань на Белоозере в качестве воеводы князя Святослава. Этот факт может служить доказательством принадлежности Белоозера (и части Ростовской земли) черниговскому, а не переяславскому князю, однако, учитывая то обстоятельство, что статья 1071 г. имеет «плавающую» датировку, которая позволяет относить описанные в ней события как к середине 1060-х гг. (по А.А. Шахматову), так и к 1073–1074 гг. (по В.А. Кучкину)³³⁹, вопрос о степени достоверности этой информации также не может быть решен однозначно.

Существует, по крайней мере, два варианта решения этой проблемы, сформулированные на базе датировки В.А. Кучкина. Один из них предложен А.В. Назаренко, который считает, что в 1074–1075 гг. Белоозеро могло перейти от Всеволода к Святославу в обмен на часть Черниговской волости³⁴⁰. Другой принадлежит В.В. Пузанову, предполагающему, что в обмен на доходы с некоторых волостей Святослав передал Всеволоду две трети доходов со Смоленска³⁴¹. Однако вторая точка зрения является более уязвимой, так как автор не уточняет, какие конкретно волости Святослава Ярославича следует иметь в виду.

Таким образом, с одной стороны, есть основания признать статью «А се… о княжении Киевьстемъ» ретроспективно отражающей определенные геополитические реалии, но с другой стороны, ее следует считать вторичной, поскольку она дает неполную информацию о разделе 1054 г., умалчивая о младших сыновьях Ярослава и полученных ими землях. Составителя этой статьи, концентрирующего внимание на князьях, чьи столицы оказались в пределах «Русской земли», можно поставить в один ряд с составителями «Сказания чудес», которые, рассказывая о разделе 1054 г., ограничиваются информацией, касающейся трех старших Ярославичей³⁴².

Вслед за летописцами реконструировать конкретный состав их владений попытались и современные исследователи. По мнению А.Н. Насонова, территория киевской волости к моменту вокняжения Изяслава состояла из частей «Русской земли», лежавших преимущественно на правой стороне Днепра, а также из Древлянской земли и Берестья. Туров, по мнению исследователя, также относился к владениям Изяслава, но не входил в состав киевской волости. Ядро черниговской волости, по Насонову, состояло из двух частей: «Сновской тысячи», охватывавшей Сновск, Стародуб, Новгород-Северский, и из городов, лежавших к северо-западу и юго-востоку от Чернигова. Переяславская волость простиралась на северо-востоке до Посемья, на юго-востоке до нижней Воркслы, а на востоке, возможно, до Донца³⁴³. Тмутаракань А.Н. Насонов считал принадлежащей черниговскому князю, однако принадлежность Ростово-Суздальской земли представлялась ему спорной³⁴⁴.

О.М. Рапов полагал, что в состав владений Изяслава помимо Киева, Новгорода и Турова входили Овруч, Белгород и Вышегород. Западная граница владений Святослава проходила по левому берегу Днепра от устья Тетерева и до устья Друти; северная – от устья Друти по Угре, по низовьям Протвы, Лопасни, Москвы, далее некоторое расстояние параллельно реке Клязьме и заканчивалась она несколько севернее Мурома; восточный рубеж шел по Оке (вверх по течению) до того места, где Ока поворачивает на север, далее по рекам Воронежу и Дону до впадения в Дон Северского Донца и оттуда – прямо на юг к верхнему течению Кубани; южный рубеж начинался несколько южнее Керченского полуострова и шел по побережью Черного и Азовского морей до устья Дона, далее по Дону и Северскому Донцу, до самых его истоков, по верховьям Псла, Ворсклы, Сулы, некоторое расстояние параллельно Сейму и Десне и заканчивался близ устья Тетерева. Всеволод Ярославич помимо Переяславской волости получил Верхнее Поволжье, Белоозеро и Ростово-Суздальскую землю³⁴⁵.

А.В. Назаренко, рассматривая собственно киевскую волость как единое целое не только с Берестьем, но и с Туровским княжеством, предполагает, что ресурсы Изяслава Ярославича в совокупности превосходили ресурсы его братьев³⁴⁶. В целом это наблюдение следует признать обоснованным, учитывая тот факт, что под юрисдикцией киевского князя оказался еще и Новгород. Это позволяло ему держать в своих руках сразу два важнейших участка магистрали «из варяг в греки», и именно в этом заключалось принципиальное отличие раздела Ярослава от раздела Святослава.

Ресурсы Ярополка Святославича, под непосредственной властью которого в 970 г., в лучшем случае, могла оказаться только «Русская земля» в узком смысле этого географического понятия, по всей видимости, были более скромными и расширились только в 977–978 гг., когда он на короткое время превратился в единовластного правителя Руси. Изяслав Ярославич, хотя и не был ни единовластным правителем «Русской земли» в Поднепровье, ни Руси в целом, занимал более выгодное положение среди братьев – по крайней мере, перед ним не стояла проблема подчинения Древлянской земли и установления контроля над Новгородом. Таким образом, становится ясным геополитическое значение акта 1054 г.

Для выяснения идейно-политического значения Ярославова «ряда» необходимо осуществить сопоставление принципов, которые были атрибутированы летописцем Ярославу, с принципами, выраженными в близких по содержанию статьях ПВЛ. Это прежде всего статьи 1073 г. (осуждение «котор» Ярославичей по Д.Я. Самоквасову – Н.В. Шлякову – А.А. Шахматову)³⁴⁷ и 1097 г. (просьба вдовы «Всеволожей» и митрополита Николая к Мономаху о «непогублении» Русской земли по С.М. Соловьеву). Для удобства представим фрагменты их текста по Лаврентьевскому списку ПВЛ, выделив общие места.

Таблица 2

Статья 1054 г.

(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 161).

<…> Да аще будете в любви межю собою, Богъ будеть в васъ и покоривыть вы противныя подъ вы, и будете мирно живуще; аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъи которающеся, то погыбнете сами [и погубите] землю отець своихъ и дедъ своихъ иже налезоша трудомь своимь великымъ, но пребываите мирно послушающе брат брата.

<…> И тако раздели имъ грады, заповедавъ имъ не преступати предела братняя, ни сгонити, рекъ Изяславу: «аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагаи егоже обидять».

Статья 1073 г.

(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 182–183).

Въздвиже дьяволъ котору въ братьи сеи, Ярославичихъ, бывши распри межи ими, бы ста съ собе Святославъ со Всеволодомь на Изяслава.

<…> А Святославъ седе Кыеве, прогнавъ брата своего, преступивъ заповедь отню, паче же Божью; велии бо есть грех преступающе заповедь отца своего.

Статья 1097 г.

(ПСРЛ. Т. 1. Стб. 256, 263).

<…> И глаголаша [князья] к собе, рекуще: «Почто губим Рускую землю, сами на ся котору деюще? А половци землю нашю несуть розно и радисуть, оже межи нами рати. Отселе имемься въ едино сердце и съблюдемь Рускые земли…»

<…> Послаша [кыяне]Всеволожю и митрополита Николу к Володимеру глаголаще: «молимся княже тобе и братома твоима; не мозете погубити Русьскые земли, аще бо възмете рать межю собою погании имуть радоватися и возмуть землю нашю иже беша стяжали отци ваши и деди ваши трудом великим и храбрьствомь».

Нетрудно заметить лексическую общность этих статей, выразившуюся в использовании как отдельных лексем, так и целых оборотов. Формула наложения запрета на «распри» и «которы» и его последующего нарушения структурно сближает фрагменты статей 1054 и 1073 гг., а мотив «погибели» Русской земли сближает фрагменты статей 1054 и 1097 гг. Текстологическая стратификация статьи 1097 г., предложенная А.А. Гиппиусом³⁴⁸, гипотетически позволяет отнести фрагмент, указанный Соловьевым, к вторичным элементам, появившимся в ПВЛ на этапе формирования «редакции 1117/18 г.», вследствие чего «заповедь» Ярослава можно рассматривать как нарративную модель для «речи» митрополита Николая, однако нельзя не подчеркнуть идеологическую общность статьи 1054 г. с первой частью статьи 1097 г., посвященной описанию Любечского съезда, которая, хотя и подверглась влиянию отдельных позднейших дополнений, в целом, как кажется, может быть возведена к «Начальному своду». Поэтому очевидно, что на содержание Ярославова «ряда» оказал влияние не только династический конфликт 1073 г., но более поздние события конца XI – начала XII в. Чтобы прояснить этот вопрос, сопоставим фрагменты статьи 1054 г. с фрагментами статей 1078 и 1093 гг., на сходство которых обратили внимание М.Х. Алешковский, В.Я. Петрухин и другие исследователи³⁴⁹.