Текст книги "Дневник далёкого предка. Забытая планета"

Из церкви я вышел полон сил, как будто высыпался неделю, энергии было как у буйвола, которого вместо влачения привычной ноши, пристёгнутой к хребту, просто отпустили погулять. Я пошёл в дом, залез на чердак, посмотрел на крышу изнутри, увидев, что она вся худая, составил список необходимых материалов. Обошёл дом. А дом-то стоит на валунах, которые со временем утонули в земле, и нижние венцы уже начали гнить, новая запись в блокнот – кирпич, цемент. Забор падает – железные трубы, сварка, цемент. Хорошо, что почва в основном песчаная – сеялка, бетономешалка. С водой проблемы, из колодца при таких планах воды не натаскаешься, нужна скважина. В общем, строительная база, жди меня, я еду.

В тот момент, когда я уже выходил из дома, вернулись девчонки. Я посмотрел на часы, целый час батюшка с ними вёл беседу, я посмотрел на мою Лизаньку, а она просто отмахнулась от меня, сказав, что всё расскажет вечером. И я с неспокойной душой поехал на стройбазу. Ну как поехал, два километра – марш-бросок до конечной остановки, потому что автобус ходит строго по расписанию. Полтора часа на стройбазе, пока я оплачивал и договаривался о доставке стройматериалов, пролетели как одно мгновение. Взял с собой я только газовый баллон с плиткой, чтоб хоть как-то облегчить девчонкам труд. Да и позвонил с их базы, договорившись на завтра о скважине с насосом.

Приехал я уже в два часа дня, как раз к обеду. За это время мои хозяйки слётали в магазин, приготовили обед, до конца отмыли жилую часть дома. А самое главное, когда я достал из рюкзака плитку с баллоном, визгу было. Ведь им приходилось для приготовления пищи топить подтопок, а для городских девок это ещё та задача.

Проглотив обед практически не жуя его, я их похвалил. И правда, еда, приготовленная таким образом, очень отличалась по вкусу от городской, приготовленной в спешке и на газовой плитке. На печке она томится, впитывая в себя небольшой аромат дымка и женской ласковой руки. А может, я просто проголодался с дороги.

Сашка зашёл за нами буквально как только мы закончили мыть посуду.

– Ну что, про экскурсию не забыли? – заявил он с порога.

– Нет, ну что ты? – вскрикнула обрадованно Катя. – Сейчас, только оденусь подобающе и фотик захвачу.

И убежала наряжаться, вслед за ней упорхнула и Лиза, оставив мне недомытые тарелки.

– Есть чё попить, желательно холодненькое? – спросил он, обливаясь потом, хотя на улице не было настолько жарко.

– В холодильнике было пиво? Посмотри, я покупал, когда шёл от остановки.

– В город ездил? Надо было брать мой уазик, а не трястись в автобусе.

– Да я только до стройбазы да обратно, материалы заказывал. Завтра привезут уже.

– Хорошо, за мной с Батей Катюху пришли, мы поможем.

– Да не стоит, там не так уж много.

– Стоит, тут так дела делаются. Мужики собираются и помогают друг другу на стройке. А девки в этот момент воду носят запыхавшимся, а вечером столы накрывают на всю округу. Это ж целый праздник, а тебе ещё и шанс со всеми перезнакомиться. Ладно, мы с Батей мужиков сегодня предупредим, а маман напишет тебе список, что для стола купить. Завтра возьмёшь мой уазик, и с утра за продуктами мчи с девчонками. Они-то в них лучше понимают, чем мы, да и потом не предъявят тебе за их качество.

– Хорошо! – усмехнулся я.

Тут влетели наши красавицы, надо отметить, оделись они подобающе. На ногах калоши, в каких-то неброских кофточках. Короче говоря, деревня-стайл, но что-то всё равно выдавало в них городских, неприспособленных студенток. Наверное, манера носить эти вещи с каким-то восхищением, а не как повседневную одежду. Да и аромат косметики, хоть и не был ярким, но присутствовал. Я надел такие же калоши, оказывается, девчонки, пока я ездил за материалом, уже облазили здешние магазины, и когда только всё успевают.

И мы пошли, Катюха сразу же нырнула под локоть Сашки, хоть и воняло от него за версту после сенокоса, но её этот факт вовсе не смущал. Я указал моей ненаглядной на этот факт, на что она только усмехнулась, сказав, да что я в этом понимаю. Объяснила она это тем, что когда женщина видит, что её мужчина весь день пахал, как боевая лошадь, ей хочется пожалеть его, показать ему, что труд его не был напрасен и она ему очень за это благодарна. А тот факт, что Александр трудился пока не для неё (причём это «пока» моё солнышко так выделила, что я понял – дружбан мой попал), ничего не значит, так как у женщины это почти инстинкт.

– Хорошо, тогда завтра твоя очередь ко мне прижиматься. К потному и дурно пахнущему! – пошутил я.

– Посмотрим, как ты будешь работать, а то, может, ещё и кормить не стану, – вернула она шутку мне.

Так, беседуя ни о чём, мы и подошли к дому семейства Смолиных, где и началась наша экскурсия. Навстречу нам выскочил их пёс – Трезор, он был ласковым и махал хвостом так, что я переживал, не отвалится ли он. Катя ласкала его, гладя его по животу, который он с радостью подставлял, падая на землю возле её ног, при этом ещё и фотографировала его. Сашка объяснял в манере заправского экскурсовода, что этот комок ласки ещё и верный помощник, который следит за стадом, да и чтоб другая живность вечером заходила по своим местам во дворе. А своим лаем отпугивает от двора лис и всяких других любителей халявы, за что и имеет кров и питание.

Потом мы пошли в курятник, где Катя с рук кормила куриц пшеном, азартно посмеиваясь от того, что куры вместе с пшеном прихватывали её ладонь, а Лиза снимала её на фотоаппарат, во дворе Сашка показал нам гусей. И пока мы с Саньком о чём-то болтали, мимо нас с визгом пронеслись обе наши зазнобы, а за ними с широко расставленными крыльями нёсся большой белый гусак. Но Сашка просто по-обыденному, когда тот проносился мимо него, отвесил ему такой подзатыльник, что гусак воткнулся клювом в землю, потом важно выпрямился, обиженно взглянул на Сашку, что-то крякнул и ушёл к своим гусыням. Потом были козы, ну тут обошлось без эксцессов, девчонки кормили их, обрывая листья ближайшей липы, на что я усмехнулся, сказав, что не понял, кто из них козы, за что и получил, меня даже одна из коз слегка боднула сзади. На что Санёк просто улыбнулся. А когда девки встали со злым выражением лица, уперев руки в бока, то между ними протиснулась та самая коза и, жуя те самые листья, что-то проблеяла. Ржали мы уже вчетвером, а коза поглядывала то на Катю, то на Лизу, как бы не понимая, а что все ржут.

Потом мы пошли в загон к коровам, который был чуть в стороне от огорода, вот тут без происшествия не обошлось. Мы рассматривали коров, облокотившись на жерди загона, и слушали нашего экскурсовода, говорившего о том, сколько одна корова приносит пользы дому, и что можно сделать из молока. И не заметили, как Катька пролезла между жердями и уже вовсю гладила маленьких бычков. То ли такая наглость, то ли запах косметики не понравились местному Султану, так звали быка в этом коровьем гареме, но он уже нёсся во весь опор, когда его заметила Лиза и пронзительно завизжала. Саня перемахнул через ограду и со скоростью выпущенного из пушки снаряда понёсся наперерез быку. Я в это время уже летел к Кате, которая застыла в оцепенении, увидав, как на неё несется огромный локомотив, который вместо гудка мычит так, что коровы от страха разбегаются в стороны. Но Сашка успел вовремя, ударив всем своим массивным телом в переднюю часть корпуса этой махины, он сначала сбил его с траектории, а затем, ухватившись за оба его рога, резко повернул его голову так, что бык просто завалился на землю, вспахивая перед собой почву. Я уже в тот момент, забросив Катю на плечо, вприпрыжку летел обратно к спасительной ограде, потому что задние ноги быка прошуршали в считанных сантиметрах от моих улепётывающих ног. Не знаю как, но я вместе с Катей перелетел одним прыжком жерди ограды.

Поставив Катерину на землю, я слегка её тряхнул, чтоб та пришла в себя, затем обернулся, и зря. В этот самый момент я увидел, как огромная тушка Александра, с грацией бабочки перемахнувши через забор, летит точно в моём направлении. Я только и успел произнести: «Да ну, на фиг», – как ощутил, что меня только что вкатали в «асфальт». Встав и отряхнувшись, мы посмотрели друг на друга, у всех четверых были бледные лица и тряслись руки.

– Не знаю, как вы, а мне надо выпить, – произнёс я.

– Ага, – сказал Сашка. – Я этого засранца до смерти боюсь. Он слушается только батю, а на Трезора вообще внимания не обращает. Пойдёмте, я думаю, мама не будет против.

Катя, как только очнулась, бросилась в объятья к Сашке и давай его целовать, приговаривая слова благодарности, и что он – её настоящий русский богатырь. И теперь она от него вообще ни на шаг не отойдёт.

– Вообще-то он не один участвовал в спасении нерадивой княжны, – произнёс я.

– Ой, извини! – произнесла Катя, на мгновение подбежала ко мне, чмокнула в щёку и снова запрыгнула на Санька, будто боясь, что если она его сейчас отпустит, то опасность снова будет ей угрожать.

– Сочувствую, брат! – сказал я, всё ещё пытаясь восстановить дыхание и сердцебиение от излишней дозы адреналина. На что Сашка только взглянул на меня и с детской озадаченностью похлопал глазами. Что вызвало у нас с Лизой только улыбку. Ведь картина и вправду со стороны была довольно комична. Стоит такой человек-скала, уперев в бока руки, и не знает что делать, ведь на нём висит, вцепившись мёртвой хваткой, маленький альпинист, который не дошёл до вершины, но и спускаться не собирается, решив остаться жить здесь, где остановился. Но потом, смотрю, мой друг несколько осмелел, погладил по спине, начал успокаивать её.

– Не завидуй, ты мой богатырь, и я не собираюсь тебя ни с кем делить, – сказала Лиза.

– Да я чё, я ничё, в общем, пойдём накатим, для восстановления нервной системы.

Так, верхом на себе, мой друг и занёс Катерину в дом, его мама аж присела. Но после нашего рассказа всё поняла и сама без уговоров накидала на стол лёгкой, по деревенскому понятию, закуси, отцову самогоночку и стопки. Сказав, что тоже перенервничала после нашего рассказа и пригубит с нами. Отец бы тоже с нами выпил, но он ушёл сено ворочать. На что Сашка сначала вскочил, но мама остановила его, сказав, что с этой задачей он и сам справится, а вот вечером собирать и везти его домой помощь ему понадобится. На что я вызвался добровольцем. Мария Ивановна была не против, заявив, что в это время девочки помогут ей с дойкой и ужином. На что Катя как-то нервно вздрогнула, но Мария Ивановна сказала, что доверит им только коз. И наша княжна облегчённо выдохнула, и даже отпустила Сашку, усевшись за стол.

Выпили мы по две рюмки и пошли прогуляться до местного пруда. Прудом назвать эту лужу, конечно, громко сказано, но искупаться хватит. Плескались мы в нём около двух часов. Девчонки так, плавали по поверхности воды, боясь лишний раз намочить голову, а мы с Саньком оторвались по полной, играя в догонялки. В мутной воде это делать очень забавно, вот он вроде перед тобой, и ты плывёшь на него неумолимо, как лиса перед прыжком на свою жертву, а он просто опускает бесшумно голову под поверхность воды и рванул в неизвестном направлении с грацией подводной лодки. Шаришь руками и ногами везде, а он всплывает сзади тебя и тихонечко малыми гребками улепётывает. Но с Сашкиными ластами вместо рук это выходит с такой скоростью, что догнать его – это что-то невероятное. Поэтому приходится хитрить: подплывая к нему, ныряешь под воду и резко меняешь направление, и он ныряет прямо на тебя, пытаясь уйти от твоего преследования, или, наоборот, просто замираешь на месте. Правда, этот способ имеет шансы пятьдесят на пятьдесят, но по-другому угнаться за ним и этих шансов нет. После таких заплывов мы просто стояли на берегу, обсыхая и грея свои тела на жарком солнышке. Затем увидели вдалеке нёсшегося галопом Трезора, на что Сашка заявил, что пора возвращаться, что Трезор побежал загонять коз на дойку.

– До чего умный пёс, – заявил я, – это сколько ж надо было его дрессировать?

– Да нисколько не надо, – ответил Сашка. – В деревне собаки сами стараются прийти на помощь своему хозяину, стараясь доказать, что не зря получают свои миски с едой. А в городах собак заводят ради развлечения, вот они и не годны ни на что другое.

Девчонки отправились на помощь Марии Ивановне, а мы с Саньком, взяв вилы с верёвками, пошли на выручку Фёдору Игнатьевичу. Идя по лесу, я наслаждался природой и просто дышал этим воздухом, придающим с каждым вдохом очередную порцию сил.

– Хорошо-то как, – восклицал я.

– А, прочувствовал, – заметил Александр. – Но за это благолепие деревенский житель платит ежедневным трудом, от зари до зари. Городской же житель дышит отравленным воздухом и имеет за это выходные и всяческие блага цивилизации, что делает его ленивее. Электро– или газовые плиты, чайники и так далее.

Так незаметно, за лёгким разговором мы вышли на поляну, где Фёдор Игнатьевич уже вовсю грузил на тележку собственного изготовления сено. И мы с Саньком, глядя на него, ринулись в бой с непокорным врагом. Пот и мелкие царапины от сухой травы подарили мне зуд. Я чесался как вшивый перед походом в баню, что вызывало у Александра и Фёдора Игнатьевича лёгкую улыбку. Но я не сдавался, не имею такой привычки, и снова нанизывал на лезвия вил всё больше и больше коварного сена, укладывая его в телегу, которая уже не была видна из-под нависающей над ней огромной горы. Затем мы стянули веревкой ту самую гору, от чего та потеряла в размерах совсем немного, и подцепили её к старенькому танку производства ульяновских мастеров. Затем я плюхнулся с громким вздохом на заднее сиденье, обтираясь тряпкой, которая совсем недавно была моей футболкой. Уазик, жалобно взвизгнув своим двигателем, потащил эту гору в сторону деревни.

– Ну, как тебе, Андрей, деревенские будни? – спросил меня Фёдор Игнатьевич.

– Тяжко, но от такой работы получаешь какое-то своё удовольствие, как удовольствие от маленькой победы, – заявил я.

– Рано, Андрей, ты празднуешь победу, мы только отбили первую атаку, – прохохмил Фёдор Игнатьевич. – Это сено ещё нужно уложить на сеновал.

Подъезжая к дому, мы с Саньком выскочили из ульяновского танка и побежали открывать ворота для этого автопоезда. А Фёдор Игнатьевич с мастерством опытного дальнобойщика, почти на ощупь, так как из-за свисающего сена в зеркала он практически ничего не видел, как пробку в бутылку, загнал и остановил точно у сеновала эту фуру. Я было хотел открыть ворота, но Санёк меня притормозил, приставив к ним лестницу, он полез открывать похожие ворота на фронтоне сеновала, затем просто рыбкой нырнул внутрь и позвал меня. Забравшись по хилой лесенке, я заглянул в эту конструкцию. По сути, сеновал представлял из себя такой же огромный дом, но при этом не имел потолка и окон и доверху был набит сеном.

– Ныряй, – крикнул мне Санёк, – сено надо утрамбовать.

Какое же это удовольствие. Мы как дети на новом матрасе прыгали, то приземляясь на ноги, то на спину, воспитывали упругое сено. Я даже и не замечал своего зуда, просто как дитя радовался новой игрушке. Затем мы вилами закидывали нашу гору через верхние ворота и процедура с утрамбовыванием повторялась вновь, правда, в этот раз к нам уже присоединился и Фёдор Игнатьевич. Потом мы пошли ополаскиваться к бане, где прямо из вёдер, оголясь по пояс, обливались прохладной водой. И я даже не заметил, как в руках у Фёдора Игнатьевича появились бутыль и три стаканчика, а у Сашки – огурчики с грядки.

– После такой работы это не грех, – заявил он и протянул нам уже наполненные стаканы с его ядерной самогоночкой. Надо отметить, я поначалу испугался пить этот напиток такими объёмами, но сегодня он мне показался качественнее и приятнее любого дорогого коньяка. Вот что делает с человеком тяжкий труд и свежий воздух, подумал я, и на моём лице разлилась блаженная улыбка. Зайдя в дом, я заметил такие же улыбки на лицах Лизы и Кати.

– Что, девчонки, умаялись? – спросил я.

– Ну, блин, старая, загнала девчонок, – произнёс Фёдор Игнатьевич, глядя с укором на Марию Ивановну.

– А сам-то, старый, чему молодёжь учишь? – принюхиваясь к запаху алкоголя, заявила Мария Ивановна.

– Но-но, парни заслужили, вот я им по стопочки и налил, – заявил в ответ Фёдор Игнатьевич.

– Знаю я твои стопочки, – сказала она. – Садитесь за стол, пока не остыло.

Ужин пролетел незаметно, за разговорами о впечатлениях прошедшего дня. Катя рассказала, как во время кормления подружилась с гусаком, который гонял её по двору, моё солнышко делилась восторгом от той самой козы, которая была за них во время экскурсии и сама подошла к ней на дойку. Так, за разговорами, изрядно захмелевшие, мы доплелись до дома и со словами «как же хорошо в деревне» ещё в полёте на кровать отрубились.

А утром нас разбудил непонятный, приглушённый галдёж из-под наших окон. Нацепив халат, я осторожно выглянул в окно. А там собралась вся мужская часть населения деревни с инструментами. У кого пила, у кого топор в руках, и возглавлял всю эту картину Фёдор Игнатьевич. Точно, они же пришли помогать со строительством, вспомнил я. Девчонки тут же засуетились и забегали как ошпаренные, не зная за что хвататься. То ли постели заправлять, то ли чайник ставить на всех, чтоб угостить, умываться, наряжаться, полетела посуда, рассыпаясь на мелкие осколки. Шум перед домом затих, и я пошёл встречать помощников. На пороге стоял Фёдор Игнатьевич.

– Да вы не спешите, молодёжь, – пробасил он. – Спокойно поднимайтесь, завтракайте, а мы пока потихоньку начнём, кто забор поправит, кто сараюшку. Просто не хотели вас будить, вот и ждали, пока встанете.

– Давно? – выдавил из себя я.

– Да нет, не переживай, только подошли. Ты лучше самовар тащи, я растоплю. Санька говорит, он видел его у тебя на кухне, мужиков пока чаем напою, чтоб легче работалось.

– Ага, – произнёс я и пулей полетел в дом. Кое-как разыскал стоящий за занавеской на русской печи самовар и лежащую рядом с ним трубу. Вынес его в огород, а там работа уже шла полным ходом. Мужики разделились на несколько бригад и занимались каждый своим делом. Одна бригада поправляла забор, другая ушла в лес за жердями, третья наводила порядок, подбирала старые ветки деревьев и тут же сжигала их в костре, который аккуратно обложили кирпичом, а за всеми пристально наблюдал и покрывал всех отборным русским матом суховатый старичок.

– Это Матвеич, – прошептал мне на ухо Фёдор Игнатьевич, – бывший бригадир, даже я его побаиваюсь, – в шутку произнёс он. – Пойдём, я тебя ему представлю.

– Матвеич, позволь представить тебя хозяину дома.

– Конечно, ёптить, давно пора, Игнатич, ты чаем, бл..ха муха, занимаешься или опять титьки мнёшь, ёптить.

– Да занимаюсь я. Вот это Андрей Росляков, сын того следователя, который уберёг нас всех от греха.

– Приятно, ёптить, а меня просто зови Матвеич или дедом. Батя у тебя, конечно, МУЖИК, – как-то гордо заявил дед. – С голыми руками на вилы полез, даже вон Игнатичу в глаз зарядил, а умный какой, б..яха, пару слов сказал, и нас тут же осенило, что глупость творим.

– Что, правда зарядил? – удивлённо взглянул я на великана Федора Игнатьевича.

– Угу, неделю с фингалом ходил, – как-то гордо произнёс Федор Игнатьевич, – но за дело, я же в первых рядах там был, готовый просто порвать на лоскуты эту паскуду, а тут откуда мне прилетело, я и не понял, я аж на жопу сел.

– А чё, ёптить, батька не рассказывал, чё ли? – с подозрением произнёс Матвеич.

– Почему, рассказывал. Только не в таких подробностях.

– Ну, б..ха, я же говорю, МУЖИК, – уже более спокойно произнёс Матвеич. – Игнатич, самовар, ёптить. А мы пойдём с тобой знакомиться с мужиками, тебе, кстати, когда, б..ха муха, материал привезут?

– Обещали с утра.

– Ну, ёптить, к обеду, значит, привезут. Да не расстраивайся ты, бл. ха, мы до обеда здесь разгребать замучаемся. Дел, грёбана, выше крыши. Макарыч, бл. ха, ну ты чё, ёптить, не видишь, как криво ты держишь этот грёбаный столб, б..ха.

В общем, водил меня Матвеич по мужикам, знакомил с каждым, с гордостью расписывал их золотые руки в какой-либо специальности: электрик, плотник, маляр. И в конце всегда с издёвкой добавлял, мол, ещё бы там не ленился, или жену слушал, или не подпивал, то золото можно было бы из него лить. Что у остальных вызывало только хохот. Затем подъехал знакомый уазик, из дома выскочила, точнее, выплыла довольная Катя, ограбила меня на приличную сумму, и они с Саньком укатили по магазинам.

– Ох, ёптить, наконец-то и за этого оболтуса взялись, б..ха, а то я уж думал, не евнух ли у нас случайно Александр, грёбана, – прозвучал откуда-то знакомый голос, который поддержал единовременный хохот мужиков.

Моё золотко тоже без дела не сидела, она с подносом, на котором были пироги и кружки с чаем, носилась по бригадам. Пироги, я так думаю, заслуга Марии Ивановны. Мужики останавливали работы, с причмокиванием проглатывали чай с пирогами, что-то говорили ей, от чего Лиза покрывалась ярким румянцем и убегала дальше раздавать радость работягам.

Как и говорил Матвеич, к обеду начали прибывать автомобили со стройбазы. А в другом конце огорода уже носились женщины, прибывшие на подмогу своим мужьям, но скорее всего чтоб проконтролировать, чтобы благоверные не напились чего и не опозорились перед соседями. Они накрывали столы, кто-то резал разные салатики, кто-то рядом на костре в казане готовил наваристые щи. Мужики разгружали машины с такой скоростью, что им позавидовал бы автопогрузчик, но вскоре запах щей с костра победил и мужики начали рассаживаться на лавки за столами, которые сами же и соорудили. Звякнула где-то бутылочка об стопки. И Матвеич произнес тост.

– Мужики, предупреждаю сразу, ёптить, больше не налью, это так, бл. ха, для аппетиту, грёбана. Ну, за новых членов нашей огромной семьи, ёптить, чтоб жилось им тут, бл. ха, всласть, и печали, мать их, обходили стороной, а в остальном, грёбана, мы чем сможем им поможем, но чтоб и они, ёптить, не отказывали в помощи и нам, будем!

И Матвеич залпом опустошил свою стопку, затем налетел на свою тарелку. После этого тоста я почувствовал, как во мне расплывается чувство гордости и любви к этим людям, и что вместе со мной это чувство ощущает ещё одна душа, которая уже прижилась у меня в теле. Я посмотрел на Лизу, по её щекам тонкими полосками текли слезы, а рот расплывался в довольной улыбке. Вот оно, простое и нехитрое счастье, подумал я, это когда тебя окружают люди, которым ты небезразличен, и к которым ты испытываешь такие же чувства.

После обеда мужики собрались кучками и, смоля сигареты, а кто и просто стоял рядом, обсуждали предстоящий фронт работ.

– Ну чё, ёптить, судачите, как бабки на базаре. Санька, б..ха муха, в уазик и за мусорной машиной, Макарыч, грёбана, бери ещё двоих и лезь на крышу обдирать рубероид, ёпти, Семёныч, мать за ногу, вы собирайте в кучу то, что они будут скидывать…

Распоряжения от Матвеича сыпались рекой, даже женщин припряг убирать со стола и прибраться в палисаднике, и все бегали и суетились, я тоже, то к одной группе присоединюсь, то к другой. Дом довольно трещал и преображался, даже внутри правилась электропроводка, ремонтировалась мебель, белились подтопок и печь, красились окна. Но лишь часы отмерили четыре часа вечера, Матвеич все работы остановил. Сказал, что у мужиков есть и свои хозяйства, требующие их участия, и что завтра ровно в восемь они придут продолжать работы, и чтобы, грёбана, уже был готов к этому времени. Я отдал ему честь, сказал, что будет исполнено, за что и получил от него затрещину, выслушав, что у меня, молодого, ещё голова пуста, а, как известно, к пустой голове рука не прикладывается.

Вечером, сидя за столом маленькой компанией – я, Сашка с Катериной и Лиза – делились впечатлениями от сегодняшнего дня. Все, кроме Александра, были просто в диком восторге, на что Сашка сказал, что в любой приличной деревне так принято, и ничего сверхъестественного в этом нет. Утром в восемь часов мы уже встречали мужиков с парящим самоваром и купленными Катериной и Санькой угощениями. Мужики снова хвалили хозяйку, то есть Лизу и её подругу, за радушный приём. Но только в калитку вошёл Матвеич, чертыхаясь, запнувшись за чей-то инструмент, всё закрутилось с новой силой. Так продолжалось три дня, в итоге дом было не узнать: у него сияла новая крыша из профнастила, сверкали яркими красками окна и двери, забор стоял как по стойке смирно, даже уличный туалет сиял, покрашенный в нежно-зелёный цвет. Вечером на большой и новой веранде состоялся праздничный ужин с шашлыками и горячительным напитками. Все пили за окончание работ и за то, чтоб дом стоял веками. Ближе к восьми вечера гости начали расходиться, всё-таки у всех была ещё куча дел в своих хозяйствах. А мы решили ещё немного посидеть, так как закуски было ещё немерено, и как бы случайно осталась на столе огромная бутыль крепкой, как мне раньше казалось, самогонки Фёдора Игнатьевича. В самый разгар веселья к нам присоединилась наша старая знакомая – Эрая, и выглядела она, действительно, сильно постаревшей и седой, я даже без её напоминания сразу налил ей целый стакан живительной влаги, она его осушила залпом.

– От Костика? – спросил я сходу. – Как он, всё так плохо?

– Ну, лучше не становится, не знаю, на сколько моих сил ещё хватит. Ну ладно, не будем о грустном, я ему рассказывала, как вы тут строитесь и как вас гоняет Матвеич. Он радовался за вас, передавал приветы.

– О, и ему в следующий раз передавай, – сказал я.

– И чмокни в щёчку от меня, – добавила Лиза.

Так, болтая ни о чём и заправляясь самогоночкой Фёдора Игнатьевича, мы просидели до полуночи. Эрае стало намного легче, морщины расправились, волосы снова были чёрными как ночь. И всё было бы хорошо, но ровно в полночь меня словно чем-то острым и холодным ударили прямо в сердце. Ещё во время падения с лавочки я видел испуганные глаза моей Лизаньки, как через весь стол, прямо по еде, несётся ко мне Сашка, как прикрыла рот от испуга Катя и как невероятно громко и не по-человечески кричит Эрая:

– Нееееееееет!

– Что случилось? – первое, что я произнёс, очнувшись на кровати. Рядом со мной сидела, вся в слезах и с опухшим лицом, Лиза.

– Живой, живой! – затвердила она и кинулась меня расцеловывать. И тут же на её крик прибежала Катерина с Санькой.

– Ну слава богу, живой, – пробасил Александр. – Мы сидели, всё хорошо, и вдруг тебя как будто кто в грудь ударил и ты вылетел из-за стола, на добрых пару метров. Упал синюшный, не дышишь, пульса нет. Я схватил тебя и в дом, а богиня куда-то исчезла. Я было хотел бежать за машиной, но не успел, а то всполошил бы всю деревню. Хотя крик Эраи и так, наверное, не остался незамеченным.

И только он это произнёс, как посреди комнаты проявилась Эрая, сидя прямо на полу и как будто держа кого-то на своих руках, но при этом в руках у неё никого не было, сквозь слёзы твердила:

– Убили, убили моего Костечку, слышишь, Андрей, его убили, закололи прямо в сердце!

И тут я всё сразу понял. Что этот удар мне в грудь предназначался не мне, ведь душа её сына была не только во мне, но и в Косте, и смерть она почувствовала, находясь в разных телах, и, самое главное, я понял, кто заказал это убийство.

– Ну, падла, не смей только сдохнуть раньше времени. Я уже иду за тобой.