Текст книги "Седло для дракона"

Увлеченная, Наста попыталась привстать, но скривилась и, задыхаясь от боли, уткнулась лбом в траву.

– До чего же мне паршиво! Стойте, погодите меня тащить! – велела она. – Я главного… не досказала… Ул, да не трогай ты мою ногу, собака страшная! Дай моим обломкам полежать спокойно!.. Барахтаюсь я в этой минералке – и чувствую, что спиной меня на что-то такое твердое укладывает! Смотрю: яйцо. Здоровенное. Скорлупа у него такая… полупрозрачная. Внутри что-то светится, но что – не разглядишь…

– Ты не оставила его на двушке? Почему? Ты хоть понимаешь, что принесла?

Кавалерия вырвала у Макса сумку Насты. Рука ее окунулась в глинистый от влаги кусок хлеба, зачерпнула размокшие бумажки. Потом нашарила и нечто твердое. Камень! Когда Кавалерия схватила его, обломок скалы отозвался красной закладкой.

Кавалерия почти с ужасом уставилась на Насту:

– Ты тащила и это?!

– Красную… я тоже захватила… раз уж послали! – угрюмо отозвалась Наста, ловя губами траву. Она сама не знала, зачем это делает. Просто видела нависавшие над лицом травинки и хватала их. Это отвлекало ее от всех страшных мыслей, и главное – от боли.

– А яйцо где?

– Нету его… Толпились тут всякие… Я испугалась, что шаманщики отнимут, и… забросила его туда… в воду… – призналась Наста.

Кавалерия вскинула голову. До Химкинского водохранилища было метров двести.

– Как ты добросила?

– Льва использовала. Куда упало – не знаю. Сами понимаете – темень!.. А яйцо-то большущее. – Наста говорила уже едва слышно. Возбуждение прошло, и тело медленно наполняла пульсирующая боль, казавшаяся белой и выжигающей.

– Ну все, вдовы! Тащите меня на ремонт! Готовая я! – сказала она и, выплюнув травинку, потеряла сознание.

Связались с Лехуром. Он не велел трогать Насту, пока не приедет. Прыгая неуклюже, как зайчики, ибо это был единственный способ обмануть защиту, «вдовы» Макс и Ул дотянули Насту до точки «Запад». Сунув руку под ступеньку, Ул вытащил баночку из-под детского питания, в которой таился завернутый в промасленную тряпочку ключ. В каменном сарае было темно и сыро. Обдирая пальцы ржавыми пружинками, Макс завозился с раскладушкой.

– Л-лучше бы Кы-Кузепыч ды-диван сюда п-притащил! – заикнулся он.

Ул поспешил разжечь буржуйку. После искры, выброшенной русалкой, поленья занялись в один момент. Макс перенес Насту на раскладушку. Наста, придя в себя от боли, негромко застонала. Макс стоял рядом и, не зная, как ей помочь, сжимал и разжимал кулаки. Потом стал трогать буржуйку, проверяя, разогрелась ли она.

– Иди бананы помой и не мельтеши! – велел ему Ул.

Макс послушно двинулся куда-то мыть бананы, но остановился. Он не сразу сообразил, что это шутка.

– Бы-бы… не моют. Да у нас и н-нету бы-бы… их, – сказал он убито.

Ул и сам волновался. Долго искал банку из-под ключа, ругался и только потом понял, что банка все время была у него в руках.

– Давай поговорим о приятном, чудо былиин! Какие вещи тебе принести в больницу? – спросил он у Насты, видя, что она, очнувшись, смотрит на него.

– Девчонки соберут, – буркнула та.

– А телефон нужен?

Наста, не отвечая, отвернулась. У нее не было мобильного телефона. А все из-за Гамова. Месяца два назад тот узнал ее номер, стал названивать. В любви не признавался, ничего особенного не говорил. Просто спрашивал: «Что ты сейчас делаешь? А утром что делала?» «Гамно за пегами разгребала!» – отвечала Наста. Гамов что-то бормотал. Казалось, он и сам не понимал до конца, что заставляет его набирать ее номер. А Наста… Наста почему-то после третьего или четвертого звонка стала бросать трубку. И тоже совсем непонятно было почему. Один только раз сказала ему, что у нее денег на телефоне нет, хотя причина была вовсе не в этом.

Тогда Гамов стал класть Насте деньги на телефон. Много клал. А Наста была гордая. Она сразу симку выбрасывала, чтобы от него ничего не принимать. Гамов ее новый номер вычислял и опять на него деньги клал. Причем, как Наста догадывалась, что это делает именно Гамов, оставалось тайной, поскольку он так хитро делал, что даже оповещающая эсэмэска не приходила.

– Да где же этот Лехур? Он что, на улитке едет?! – нетерпеливо сказал Ул и вышел, чтобы его встретить.

Кавалерия и Меркурий стояли на каменной набережной, у воды. На противоположном берегу четырьмя яркими угловыми огнями сияла спасательная станция. Кавалерия грызла дужки очков. Меркурий лег животом на набережную и опустил в воду руку с нерпью. Фигурки нерпи слабо осветились, заиграли.

– Да. Есть что-то. Сильное, – произнес Меркурий вполголоса.

– Направление, где лежит, отследить можно? – спросила Кавалерия.

– Очень. Приблизительно. Яйцо. По-моему. Потихоньку сносит. Течение все же, – отозвался Меркурий.

Коснувшись русалки, Кавалерия подсветила установленный рядом щит.

«Химкинское водохранилище. Ширина – восемьсот метров. В длину девять километров…» – прочитала она, нетерпеливо выхватывая ключевые слова из довольно большого текста.

– И как теперь. Искать, – сказал Меркурий.

– Да, отчебучила нам Анастасия Федоровна Несмеянова… – признала Кавалерия, и оба замолчали.

Потом Меркурий осторожно сказал, как всегда не содержа в голосе вопроса:

– Ты. Не могла бы.

Догадавшись, что он имеет в виду, Кавалерия дернула вверх рукав и коснулась своего уникума. На несколько секунд ее рука исчезла до локтя, а когда появилась вновь, то была мокрой, а в кулаке были зажаты песок и ил.

– И все! – сказала Кавалерия, стряхивая капли. – Чтобы достать яйцо, я должна точно знать место. Причем пальцами я, разумеется, не вижу.

Меркурий кивнул:

– В долине за Первой грядой. Нечасто встречаются животные и птицы… Это царство растений. Жизнь начинается дальше. За Второй грядой.

Короткая косичка несогласно дернулась.

– А насекомые – это не жизнь, что ли? – сердито спросила Кавалерия.

– Насекомые есть. И до Скал Подковы. Но насекомые. Это. Другое, – отозвался Меркурий. – Все действительно великое. Начинается за Второй грядой. Там все. Приготовленное для следующего. Мира… Первошныры верили. Когда-нибудь миры. Сольются. Вторая гряда рухнет и…

Меркурий не продолжал: Кавалерия знала об этом и сама. Близоруко оглядев дужки очков, она для надежности ощупала их и пальцами, после чего вернула очки на нос.

– Крайне редко в нашем мире появляются живые закладки! Стрекоза или бабочка – это уже зашкаливающе много. Настолько много, что ставит все с ног на голову. А тут яйцо! Крупное яйцо, в котором может оказаться невесть что! – сказала она с беспокойством.

– А если Наста. Права. Если там. Не закладка.

– Тогда почему болото так кипело? Почему ее выбросило так далеко?

Рядом с Кавалерией и Меркурием возник Витяра. Кашлянул, привлекая к себе внимание.

– От ты дуся! Не хочу мешать, но у нас просто-навсего гости! Лучше бы вам укрыться, – сообщил он и оглянулся в темноту.

Ночь прочерчивали фары. Спотыкаясь на поворотах грунтовой дороги, лучи фар переплетались, замирали, затем словно ломались и исчезали в низине.

Кавалерия и Меркурий, спеша, направились к точке «Запад».

– Ведьмари. Не меньше восьми четверок, – посчитал Меркурий. – А пеги где? Укрыли?

– А как же! Вотанные они! Тутанные! – довольно подтвердил Витяра.

– А Лехур?

– Он уже у Насты!

У ограды точки «Запад» уже стояли девица Штопочка и Макс. Макс угрожающе ворочал тяжелым арбалетом, переводя его с одной цели на другую. Штопочка передергивала бичом. Длинный его край ворочался в пыли.

– Граница, как я вижу, под замком! – одобрила Кавалерия.

Шагах в пяти от Штопочки и Макса, притворяясь, что не замечает их, шмыгала носом простуженная дама с длинным подбородком. Глаза у нее были затянуты пленкой, точно у голубя, умирающего на люке у мусорного бака. Когда появилась Кавалерия, полузакрытые глаза дамы внезапно распахнулись, полыхнули и стали такими страшными, что Меркурий на всякий случай встал рядом.

Простуженная дама была знаменитая Эль Шико, одна из лучших боевых ведьм Белдо. Близость точки «Запад» беспокоила ее, и она держалась строго на той границе, которая была для нее безопасной.

Поблизости от Эль Шико стоял берсерк, зачем-то держащий в одной руке два топорика, а в другой – два шнеппера. Тут же переминался с ноги на ногу и дышал на ладони длинный ломкий юноша, видимо мерзнущий. Этот был Рома Огнев из форта Долбушина. Дар его состоял в том, что он мог взломать любую компьютерную защиту.

При этом молодой человек был абсолютно отстранен от мира. Жил с мамой в однушке, днем спал, ночью бодрствовал, нигде не учился, играл в компьютерные игры, псиосом не пользовался, а пачки денег, которые давали ему те, кто прибегал к его услугам, хранил в духовке, регулярно забывая вынуть их, когда они с мамой готовили курицу.

Ведьмарей становилось все больше. Вскоре к восьми четверкам добавились еще четыре. На шныров, находившихся под прикрытием точки «Запад», они не нападали, даже не препятствовали Лехуру увезти Насту на прибывшей по его вызову «Скорой помощи». Вместе с Настой на всякий случай отправился и Ул.

Не сливаясь в толпу, ведьмари держались боевыми четверками. Настороженные, хмурые, они ждали Гая, но вместо него с Младочкой и Владочкой припорхнул Белдо. От ограды точки «Запад» художественный старичок держался в отдалении. Кутаясь в плед, он внушал девушке из новых инкубаторов:

– Вот вы к нам пришли! Нужно вами заниматься! Почему вы говорите, что не нужно вами заниматься? Нужно вами заниматься!

Девушка нерешительно улыбалась, но от Белдо не отходила. Она была уже наполовину прирученной. Возле Дионисия Тиграновича всегда вертелись такие девушки, избираемые им во временные фаворитки. Старичок прокачивал их любовью, причем отчасти даже искренней, потому что действительно увлекался новым человеком, несколько дней держал возле себя, а после вышвыривал на съемную квартиру, издали наблюдая, как проклюнувшиеся эли пожирают его душу и тело.

– Ах! – говорил он. – Ах! Какое горе! Но ведь лучше пожить несколько месяцев хорошо, чем много лет плохо? Не правда ли?

Обхаживая временную свою фаворитку, Белдо не забывал поглядывать на точку «Запад», от близости закладки у него ныли виски. Головная боль мешала ему сосредоточиться, но все же он вертел головой и, казалось, жадно что-то высматривал. Кавалерия увидела, как он подходит к водохранилищу и долго неподвижно глядит на воду.

– Опекун накапал. Ну конечно. Наста же через болото проходила, – пробормотала Кавалерия.

Под защитой закладки шнырам было хоть и безопасно, но тесно. Пеги, скученные у кирпичного строения, от скуки уже начинали грызться. Миних исполнил свое давнее желание и тяпнул-таки Гульду. Та в ужасе шарахнулась, сбив с ног Дельту. Миних, самооценка которого от такого двойного героизма очень повысилась, укусил за круп еще кого-то.

Этот кто-то почему-то остался на месте, а еще спустя мгновение Миних осознал, что посягнул своими тупыми зубами на пега Штопочки Зверя. От ужаса бедный пожилой мерин завизжал как поросенок и, спасая свою дряхлую жизнь, бросился бежать. Витяра едва успел повиснуть у него на поводе. Штопочка, сыпля критическими словами и ударами бича, с трудом успокоила Зверя.

– Да-а, – протянул Меркурий. – Положеньице. Хорошо бы. В ШНыр. Вернуться. Но тут не угадаешь. Вдруг какой-то идиот. Из арбалета по пегам шарахнет. Мишень-то мы на взлете. Легкая.

– Что ж… Будем пока сидеть и ждать, – решила Кавалерия.

– И долго?

– Время покажет.

Вскоре после Белдо прибыл и Тилль. Одутловатый со сна, он шел вперевалку, вспыхивая красным огоньком сигареты. Когда он повернулся, Рина обратила внимание, что на бритом затылке у Тилля было еще одно дополнительное маленькое лицо, образованное пятью жирными складками кожи. При поворотах головы это дополнительное лицо шевелило носом и многозначительно посмеивалось. Чтобы стать полноценным, этому второму лицу не хватало лишь еще одной сигареты.

Видно было, как Тилль и Белдо о чем-то говорили. Старичок показывал то на точку «Запад», то на водохранилище и что-то горячо объяснял. Тилль же слушал молча и будто без интереса. Это была его обычная тактика. Шевелиться глава форта берсерков начинал либо когда это было выгодно лично ему, либо после хорошего пинка от Гая.

В составе одной из боевых четверок прибыла девушка с узким белым лицом и невероятно красивым носом. Нос ее был так тонок и хрупок, что казался стеклянным. Смотреть на него и то было страшно. Каждый глядящий втайне опасался, что от его взгляда нос как-нибудь ненароком повредится и такое чудо природы исчезнет. Но судя по тому, что такой красотой девушка владела не первый год, нос был довольно прочен.

Девушка куталась в плед и, согреваясь, прихлебывала кофе из картонного стаканчика. Потом подошла к громадному берсерку, который, играя топором, легко подбрасывал его и, давая провернуться в воздухе, ловил за ручку.

– Мужчина, не забавляйтесь с острыми предметами! Это неполноценно! Лучше принесите мне стул! – велела она ему.

– Че? – прорычал берсерк.

– Не «че», а у букашечки устали ножки! – просто объяснила девушка и легонько царапнула его грудь ноготком.

Берсерк на миг застыл, а потом выронил топор и ломанулся через кустарник. Подскочил к первой же машине – о ужас! это была машина Тилля! – распахнул дверцу и стал, сопя, с мясом выкорчевывать сиденье. Сиденье сопротивлялось, но наконец сдалось. Потный, красный, берсерк подбежал к девушке и стал устанавливать кресло на траве:

– Вот… уф… пожалуйста… уф! Садись!

– Спасибо, деточка! Можешь и дальше играть с топориком! Только подальше от меня!.. Там тебя, кажется, твой начальник бежит благодарить! – сказала девушка и села. Млада и Влада смотрели на нее с завистливой злобой. На них очарование девушки явно не распространялось.

– Это Катя Грекова! Повелевает всеми мужчинами, к которым хоть ногтем прикоснется!.. А я помню ее по ШНыру. Серая такая мышка, но рисовала замечательно… Поразительное чувство цвета! У меня до сих пор в кабинете висят две ее картины, – с грустью сказала Кавалерия.

На забрызганном грязью авто подъехал Долбушин. Стоял на пятачке, ярко освещенном фарами. Выглядел уставшим, зевал, опираясь на зонт. Рина, подглядывавшая в щель забора, торопливо отодвинулась, но потом, сообразив, что отец никак не может ее заметить, вновь прильнула к щели. Увидела, что Белдо кинулся к Долбушину и показывает на водохранилище уже ему, что-то попутно объясняя.

– От ты дуся! Белдо – Белдою – о Белде! – с горечью воскликнул Витяра, подглядывающий в соседнюю с Риной щель. – Все знает!

– Еще бы! Яйцо через болото тащить! – вполголоса сказала Кавалерия.

– Это точно, – задумчиво согласился Витяра и вдруг добавил: – А если бы Наста его туда бросила? В болото? Хорошо ведь было бы?

Кавалерия, услышав такое, вздрогнула и внимательно уставилась на него. Витяра стоял у забора и дергал себя за мочки ушей-баранок.

– А? Что ты сказал? – переспросила Кавалерия.

– Ну как?! Почему эльбы злые? – горячо продолжал Витяра. – Их мир задохнулся, у них нет закладок, нет радости, нет надежды! И вот они гниют в злобе и зависти! Надо им все отдать и сказать: «Вот, возьмите! Мы вас любим! Мы все с вами разделим!» И тогда души их согреются!

Кавалерия легонько потрясла головой, будто вытряхивая из ушей невероятную чушь, и взяла Витяру за рукав.

– Согреются, – сказала она мягко. – Ясное дело, согреются! Пойдем и мы погреемся! Захвати с собой чего-нибудь для печки!

Витяра огляделся, отыскал на земле доску и потащился за Кавалерией. Когда он вошел, начальница ШНыра сидела у буржуйки и кочергой ворошила угли.

– Ну вот… прогорело уже все… бросай! – велела она. – Так что, предлагаешь эльбов перевоспитывать?

– Мне их жалко, – сказал Витяра. – Разве такого не бывает, что кто-нибудь жалеет эльбов?

– Всякое бывает, – признала Кавалерия. – Количество человеческих заскоков велико, но не безгранично.

– А если это несправедливо? У нас есть все – а у них? Разве любовь не все растворяет?

Кавалерия пошевелила в печке сырую доску. Доска сочилась паром.

– Я тебе не рассказывала? В детстве я подобрала на улице несчастного котика. Он был мокрый, грязный, к тому же еще и одноглазый. Почему-то я решила, что он мучается. И притащила его не к себе домой, потому что родители животных не жаловали, а к бабушке… Накормила котика, высушила, прижала к себе, так и уснула с ним в обнимку. А у бабушки было два попугая. Когда на другое утро я встала, то увидела, что клетка валяется на полу. Оказалось, кот ухитрился подцепить одного попугая лапой и протащить его сквозь прутья клетки. Повторяю: сквозь. Одно крыло так и застряло в прутьях. А второго он просто придушил…

– Этот кот. Инстинкты ж у него, – сказал Витяра.

– Да, – согласилась Кавалерия. – Инстинкты. Но все же я не усложняла бы и не пыталась быть гуманнее добра. С этого многие начинали – и почти все разлетались вдребезги. Надо раз и навсегда решить, с кем ты. И уже не дергаться. Или однажды впадешь в такую заумь, что перебьешь из арбалета весь ШНыр за то, что в пегасне кто-то раздавил дверью мышонка.

– Не перебью, – сказал Витяра.

Он глядел на Кавалерию недоверчиво, исподлобья.

– Ты на опасном пути. Ты создал в душе идеальный ШНыр.

– Из пластилина! – поправил Витяра.

– Считай, что пластилин – это слепок с твоей мечты. Такой же идеальный у тебя и образ ныряльщика. Все мы не соответствуем этому образу. Кузепыч жадничает, Суповна буянит, Вадюша выдумывает себе поклонниц, я… впрочем, меня мы критиковать не будем!.. Я идеальна! Отчасти ты идеализируешь первошныров, но и они, я уверена, узнай ты их поближе, имели бы те или иные слабости.

– Нет, – оспорил Витяра. – Не так все! Я всех люблю. И вас, и Кузепыча, и… Платошу, который ушел! И Дениса!..

– И эльбов?

– И эльбов, – упрямо повторил Витяра. – Почему у них все так плохо, так безнадежно? Они же тоже Его дети! Его создания!

– И? – спросила Кавалерия.

– И надо их тоже любить! Будь у меня такие сыновья, я бы сказал им: да, я знаю, что я вам не нужен! Да, я знаю, что я вам неинтересен! Знаю, что то, что дорого мне, вы презираете и топчете! Но я все равно люблю вас! Вот вам отдельная планета, живите и существуйте на ней по своим собственным законам, – дрожа, сказал Витяра.

– Так болото и есть такой отдельный мир! Но, как видишь, он задохнулся, – сказала Кавалерия. – И, согласись, было бы глупо давать им бесконечное множество миров, чтобы и их тоже загадили.

Витяра сунул пальцы в печку, выручая муравья, который случайно оказался на влажной доске и теперь бегал туда-сюда, не зная, как спастись.

– Меня и другие вещи смущают! – сказал он. – Например, почему в нашем мире так мало чудес, когда двушка – сплошное чудо? Мир задыхается от тоски и боли и уже ни во что не верит! А сколько людей умирают! Они заболевают, они молят об исцелении – и ничего не происходит. Физические законы перемалывают человека и укладывают его в могилу. Все, точка! Я знаю, что двушка добра, я пытаюсь убедить себя, понять ее логику, но… порой ее не вижу!

– А я вижу, – сказала Кавалерия. – Чудо не должно быть рядовым. Рядовое чудо – это антибиотики. Они спасли жизнь миллионам – но что от этого изменилось? Стал ли кто-то из спасенных чище? Благодарнее? Добрее? И потом чудеса все же происходят! Мы достаем закладки!

– Да, но сколько?.. Мало! Очень мало! И достаются они чаще всего не тем, кто… ну не тем, кому бы я отдал их, например! – воскликнул Витяра.

– Долбушин, – сказала Кавалерия.

– А? – Витяра непонимающе вскинул голову.

– Альберт Долбушин рассуждал точь-в-точь как ты. Он тоже мечтал усовершенствовать систему. Предлагал упорядочить работу на двушке. Сколько у него было разных идей! Например, устроить на двушке склад. Бывает, шныра посылают за одной закладкой, а он находит другую. Тогда он относит закладку на склад, где она ждет следующего ныряльщика, которому будет нужна именно она. Или другой вариант – прочес. Опытные шныры ныряют дальше и находят больше закладок, чем неопытные. Долбушин предлагал, чтобы опытные шныры искали, как можно дольше оставаясь на двушке, а средние шныры стали бы транспортными осликами. Шастали бы через болото туда-сюда, перенося закладки…

Витяра, печально смотревший на огонь, вскинул голову.

– Разве это плохие идеи? – заинтересовавшись, спросил он.

– Идеи отличные, – признала Кавалерия. – Но где Долбушин сейчас? С нами?

Витяра посмотрел в узкое окошко-бойницу, за которым, пытаясь заглянуть внутрь, топтался Макс.

– По другую сторону забора, – сказал он.

– Да. По ту сторону забора, – грустно повторила Кавалерия. – Поэтому хочешь совет? Не задумывайся! Не усложняй! Не задавай себе вопросы, почему, да как, да какая в том справедливость. Не ищи логики! Истинная логика многомерна. Мы же двухмерны, как человечки, нарисованные на бумаге, нам всего не понять. Просто допусти один раз, что те, которые жили до тебя, сумели проложить правильный путь. Вот и следуй этим путем, никуда не сворачивая. А то заблудишься в темноте.

Уже рассвело, когда из ШНыра на жеребой кобыле Констанции (уезжая с Настой на «Скорой», Азу он оставил здесь) прилетел Ул. С собой он привез два навьюченных на седло ледовика, под прикрытием которых шныры смогли покинуть точку «Запад».

Увидев ледовики, Тилль сломал только что закуренную сигарету и срывающимся голосом приказал берсеркам опустить арбалеты. Белдо унял боевых ведьм. Только Млада и Влада бежали за пегами и, подпрыгивая, каркали:

– Счастья! Любви! Здоровья! Удачи! Исполнения желаний!

И вот это было уже действительно страшно. Улу даже захотелось уронить на них сверху один ледовик. В конце концов, ведь он мог и отвязаться. Поскольку Ул, не пожелавший перевьючивать атакующие закладки, по-прежнему был на Констанции, Аза летела за ним с пустым седлом и поглядывала на хозяина с недоумением. Ул оборачивался и посвистывал, успокаивая ее.

Кавалерия поверх ушей Цезаря смотрела на небольшой, выпиравший из-под земли холм. На холме, окруженный кольцом арбалетчиков, стоял только что прибывший гибкий худощавый мужчина с курчавыми волосами и смотрел на водохранилище. Почувствовав взгляд Кавалерии, он вскинул голову вверх и, приложив руку к груди, легонько поклонился.