Текст книги "Ладья света"

Вскоре Матвею удалось очистить от краски участок размером с ладонь. Отбросив палаш, он глубоко вдохнул, трижды постучал по нему и произнес:

– Джаф! Джаф! Джаф!

И – ничего не произошло.

– Нет его! – сказал Багров.

– Конечно, нет! Откуда ж ему взяться? – согласился кто-то.

Матвей обернулся. Джаф стоял у мусоропровода и брезгливо втягивал ноздрями воздух.

– А нельзя было вызвать меня где-нибудь на природе? Душный запах эквалипта, дразнящий аромат роз – и я такой весь со шпагой и в лентах! Я же не просто так просил барабанить по дереву! Это выражало мои надежды на определенный антураж!

Матвей прыгнул к валявшемуся палашу, схватил его – и тут же выронил от острой боли в пальцах.

– Рука болит? Давай вылечу! – сочувственно предложил Джаф.

С грациозной легкостью он оказался рядом, стиснул руку Матвея в своих ладонях, подул на нее и сразу отпустил:

– Вот теперь другое дело! Можешь воевать дальше!

Не зная, зачем он это делает, возможно просто от рассеянности, Матвей занес палаш и, ударив с потягом, разрубил открытую дверь до половины. Удар вышел красивый, но палаш надежно засел в двери.

– Красивая получилась вешалка! – невинным голоском сказал Джаф. – С этой стороны – для курток, а в противоположной можно просверлить дырочки, вставить рейки и сделать сушилку для носков.

Багров вытянул из воздуха маленький кинжал, начертил на краске руну, и дверь осыпалась пеплом. Матвей подхватил падающий палаш.

– Не нужны тебе сухие носки – и не надо! Но зачем же вандализмом заниматься? – укоризненно заметил Джаф.

Он повел рукой, держа ее ладонью к себе, и дверь возникла вновь, украшенная по краям россыпью бриллиантов.

– Выковыряют! – сказал Матвей.

– Выковыряют, конечно! А может, решат, что фальшивка, и это будет еще веселее, потому что они из царской гробницы в Малой Азии. Только мы сделаем еще забавнее! Мы их покрасим.

В руках у Джафа появились кисточка и открытая банка с алкидной эмалью для внутренних работ. От усердия высунув язык, он тщательно выкрасил все камни в противный желтенький цвет, после чего той же краской крупно написал на двери: «Биритя! Эта настаясчии олмазы!»

– Вот что я называю красивым ходом! Если немного передавить с правдой, возникнет ощущение лжи! – гордо сказал он.

Матвей смотрел на палаш, пытаясь вызвать в себе ненависть к Джафу, но ненависти не было. Джаф даже восхищал его, поскольку выглядел и вел себя именно так, как Багров всегда представлял себе идеального стража. Матвей в мечтах и сам был таким же – ироничным, прокладывающим свой путь, не зависящим от мрака и света, и это сбивало его с толку.

– Ты обманул меня со шкатулкой! – сказал Матвей.

Джаф пожал плечами:

– Ты сам себя обманул. Зуб был настоящим, да и все прочее тоже. Просто ты ожидал от ящичка несколько другого. Но это уже не мои сложности.

– Как это?

– Объясняю на пальцах! Мой недавний клиент, скромный чиновник харьковской таможни, мечтал о нервной брюнетке. Бедняга грезил, что она будет приносить ему чай и кофе в постель. Ну, заключили мы с ним сделку. Ставка, разумеется, стандартная: эйдос. И что же? На следующий же день он получил кофе в постель и чайник на голову. Сейчас лечится от ожогов. Обманул ли я его? Ничуть! Он получил именно то, что хотел. Просто его представления о мечте не совпали с самой мечтой… Шкатулка у тебя с собой?

– Нет.

– Обидно. Ящичек, кстати, знатный! Я приобрел его в магазинчике артефактов в городе Гоморрае. Вскоре с этим городом случилось нечто печальное, но не льщу себя надеждой, что из-за шкатулки.

– Мне неинтересно, – зачем-то сказал Матвей, продолжая жадно вслушиваться.

– Да кому интересно? Никому не интересно! – охотно согласился Джаф. – Ты на крышку смотрел?

– Нет! – соврал Матвей.

– И правильно! На что там смотреть? Главное: почему они держат друг друга, эти бедолаги? Им кажется, что, если один вырвется, сумма боли других возрастет. Логика такая: чем больше узников в лагере, тем меньше у палача времени их терзать.

– Это не так?

– Конечно, нет. Если бы все томящиеся в шкатулке объединились, они смогли бы по одному выталкивать из ящика оставшихся, а последний вышел бы сам. Но им это, повторяю, неизвестно. И говорить это им бесполезно. Равно как кричать, писать на листках бумаги, показывать жестами. Все равно не услышат, даже не пытайся. Это я на всякий случай, для предупреждения тупикового благородства.

– Так там живые люди? – спросил Багров.

– Ну не мертвые же! Артефакт слабенький, но все продумано до мелочей! Тут не магия, тут чистая психология! Пока человек тебя любит, он вверяет тебе свою душу. А ты по кусочкам помещаешь ее в шкатулку, занимаясь мнимыми улучшениями. Заикание – в ящик его! Маленький рост – туда же! Ведь даже если у человека паралич или горб, то это для чего-нибудь же нужно? Не просто же так он вырос?

– Значит, я заточил Ирку в шкатулку?

– Ну не совсем! – великодушно признал Джаф. – Пока частично. Но частичность – это уже досадно, потому что на место зуба, или чего еще там, ты поместил некоторое количество мрака. И уж конечно, он попытается разрастись и захватить все.

Мирная беседа с Джафом убаюкивала Багрова. Молодой страж оплетал Матвея паутиной, из которой не хотелось вырываться. Кто сказал, что мухе плохо в паутине? Вечно она жужжит, летит куда-то без толку, а паук такой нежный, предупредительный, умный, и у него восемь лапок.

Пора было на что-то решаться. Багров порылся в кармане. Перчатки, разумеется, не оказалось. Тогда он перенес ее из ближайшего магазина. Он представлял кожаную перчатку с белой подкладкой, но перчатка перенеслась желтая, хозяйственная. Ее-то он и бросил. Джаф позволил перчатке мазнуть его по щеке и повиснуть на плече.

– Ну и как это понимать? – спросил он, снимая перчатку двумя пальцами.

– Скоро Запретные Бои!

– Правда? И какой из этого следует вывод?

– Я тебя вызываю!

Джаф поморщился:

– Меня не поймут, если я притащу на Запретные Бои человека. Они не для людей. Ставки там много выше, чем люди могут себе позволить.

– Я не человек! Я некромаг!

– А некромаги – это кто? Особый подвид питекантропов, отколовшийся от гомо сапиенс в результате падения Тунгусского метеорита? И потом эйдос. Я не имею права тебя убить! Будь все иначе – что помешало бы любому вояке из Нижнего Тартара ходить по улицам, обезглавливая всех подряд?

– Я ставлю свой эйдос! Если одержишь верх – получишь его.

Джаф, прищурившись, взглянул на грудь Багрова. С точки зрения опытного стража, эйдос Матвея выглядел не блестяще.

– Мало!

– Еще я ставлю вот что! – выпалил Матвей, рывком вынимая из кармана руку.

Увидев Камень Пути, Джаф отпрянул, точно боясь обжечься, а потом с жадностью протянул к нему пальцы:

– Идет! Но у тебя есть еще два артефакта. Мертвецу они все равно не пригодятся. Перстень Мировуда и счастливый браслет! Кстати, про браслет. Не снимешь на секунду? Можно взглянуть?

Матвей торопливо отдернул руку. Джаф расхохотался:

– Шутка! Ты ведь испугался? Белый весь!

– Откуда ты знаешь про браслет?

– Есть такое невеселое слово: «работа». Про артефакты мне известно все. Так что, может, отдашь Камень Пути прямо сейчас?

– Заберешь после боя. А ты ставишь все, что захватила шкатулка!

– Зуб и красную родинку? Запросто! – презрительно согласился Джаф.

– И всех пленников шкатулки, много их или мало! А также дарх со всеми твоими эйдосами и твое оружие!

Матвей готов был поклясться, что молодой страж специально шагнул в тень, чтобы на его лицо не падал свет.

– Тебя кто-то подучил спросить про мое оружие? У меня его нет!

– Помнишь, я вытянул единицу? Право задать тебе любой вопрос, на который ты обязан ответить правду?

– Ну… – неохотно признал Джаф.

– И вот мой вопрос: чем ты вооружен?

Больше не прячась от света, Джаф вскинул голову:

– Вот ты как? В нашей игре в дружбу закончились призовые фантики? Отлично! Я ВООРУЖЕН ОРУЖИЕМ!

– Это не ответ.

– Напротив, – криво улыбаясь, сказал страж. – Очень даже ответ. Большинство из тех, кого я убил, до последнего момента считали, что я сражаюсь голыми руками. Сложность в том, что, если кто-нибудь узнает, чем именно я вооружен, я вынужден буду расстаться с этим замечательным во всех отношениях предметом! Таковы условия магического договора! До встречи! Не потеряй Камень Пути! Я буду разочарован, а это сразу отразится на посмертной судьбе твоего эйдоса!

Джаф нетерпеливо дунул, убирая лезущие ему в глаза кудри, прощаясь, поднес к центру лба указательный палец и сгинул. Матвей сел на ступеньки. От волнения его шатало. Вызов Джафа был величайшей авантюрой его жизни. Самой глупой и непродуманной. В случае победы он уравнивал силы валькирий и Черной Дюжины. В случае проигрыша – терял все и, кроме своего эйдоса, одаривал мрак Камнем Пути.

Глава 8
Сантехник, исполняющий желания

Наша земная логика исключает смерть. Мы предпочитаем не говорить о ней, не думать, притворяемся, что ее нет. Однако в жизни каждого человека бывают минуты, когда он заглядывает ЗА смерть и ясно понимает, что ее действительно нет. И сразу же мы пятимся назад, потому что понимаем, что надо срочно прилагать усилия и как-то менять свою жизнь.

В действительности нам выгодно, чтобы смерть была. Это уничтожает само понятие ответственности и заставляет замолчать совесть.

Эссиорх

– Как настроение? – спросил Чимоданов.

– Комфорт – минус пять, экстрим – минус двадцать, – замороженно отозвалась Улита.

Она сидела на кухне и кормила ребенка, который, несмотря на свои малые размеры, сосал молоко решительнее, чем погружной насос тянет воду. То и дело бывшая ведьма поднимала голову и с испугом поглядывала на темные окна кухни. Снаружи шел дождь. По стеклу, то замирая, то ускоряясь, пробегали капли.

Улита не могла забыть угрозы Джафа, что ей все равно придется выбирать. Эссиорху она ничего не сказала: боялась сознаться, что поставила на кон эйдос их сына, не говоря уж о своем собственном. Но собственный – это, в конце концов, одно, а ребенка – совсем другое.

Вчера утром, едва заявившись в квартиру, она опустила младенца на пол и набросилась на Эссиорха с укорами, что он бросает ее и отправляется в свой дурацкий Эдем. Эссиорх сумел успокоить ее, только прикрутив к спинке стула скотчем и заткнув ей рот большой булкой, которую можно было сжевать, но нельзя было выплюнуть.

– Во-первых, Эдем не дурацкий. Во-вторых, я из Прозрачных Сфер! В-третьих, никуда меня не отзывают.

– Не отзывают? – недоверчиво переспросила Улита. – Поклянись!

– Клясться нельзя!

– А ты поклянись!

– Клянусь!

– И в Сферы тоже нет?

– Ты глухая? НЕТ!

Лицо у Эссиорха было такое, что Улита поверила и молча проглотила последний кусок булки.

– Освободи меня! – хмуро потребовала она.

– Ты уверена, что успокоилась?

– Нет. Я не успокоилась, но все равно освободи!

Эссиорх перерезал скотч. Отрывая его от одежды, Улита вышла в коридор, подняла с пола собиравшегося заплакать ребенка и разрыдалась с ним вместе. Через некоторое время, привлеченная звуками, к ним заявилась соседка снизу:

– Кашку вот хочу сварить, а спичек нет!

– У вас же плита с пьезо? – удивился хранитель.

– Она сломалась! – торопливо сказала соседка, просовывая в коридор свое лисье личико и пытаясь зачерпнуть взглядом все, что возможно.

Под кухней что-то грохнуло, точно в дом попал артиллерийский снаряд. Соседка побледнела и, мелко переступая ножками, унеслась.

– И правда сломалась, – сквозь слезы сказала Улита и, встав, начала распеленывать ребенка. Ей стало немного легче.

Весь следующий день бывшая ведьма хандрила. Настроения у нее менялись быстрее пассажиров на Кольцевой линии, и Эссиорх не мог понять, в чем дело. Ведь все вроде отлично: ребенок хороший, здоровый. Он даже не поехал никуда не мотоцикле и топтался у детской кроватки, не слишком представляя, в чем заключаются его родительские обязанности, если сын все время спит.

– Может, научим его читать? Или хотя бы говорить? Надо же как-то его развивать, пока момент не упущен! – озабоченно говорил он Улите.

– У него сейчас перевернутое зрение… Он все видит наоборот! – сквозь слезы улыбалась Улита.

– Ну тогда будем показывать ему буквы перевернутыми! Двойной подвыверт! Минус на минус дает плюс! – жизнерадостно предлагал Эссиорх и пальцем начинал расталкивать Люлю, чтобы учить его азбуке.

И вот теперь к ним неожиданно заявился Чимоданов и развлекал хандрящую Улиту. С собой Петруччо принес спичечный коробок. Время от времени Чимоданов заталкивал в него гайки, пластмассу и куски электропровода, а через пять минут открывал, и видно было, что они исчезли, а на дне коробка лежит нечто вроде плодородной почвы.

– Что у тебя там? – спросила Улита.

– Мой ответ НАТО! Русский боевой микроб Васька! Быстро размножается, пожирает металлы, пластик, кредитные карточки и компьютерное оборудование. Для людей и построек безопасен.

– Так он же и наше все пожрет! – зевая, сказала Улита.

– Неа, – Чимоданов щекой ласково погладил коробок. – Наше не пожрет! Это ж Васька, свой парень! Он чувствует хорошее отношение!.. У тебя еда-то есть?

– Для Васьки?

– Нет. Для меня!

Эссиорх в комнате прикручивал колесики к детской кроватке, а Улита кормила Петруччо яичницей по украинскому рецепту.

– Мне пять яиц, тебе два… Я кормящая мать, а ты вообще не пойми кто! Васек каких-то разводишь! – говорила она, бросая на сковородку шипящее сало.

– О! Есть! – завопил вдруг Чимоданов. – Смотри, мне на ногу комар сел!

– Так раздави!

– Нет, лучше я его взорву изнутри!

– Чего-о?

– Смотри: когда комар садится, ты ждешь, пока он запустит в тебя хоботок и начнет сосать. В этот момент ты, не трогая комара, сильно растягиваешь пальцами кожу в противоположные стороны. Комар не может достать хоботок. От крови он раздувается, становится как бочка и – пфф! Взрывает сам себя!

– А разве он не может перестать сосать?

– В том-то и дело, что нет! Кровь ведь идет под давлением! У комара же внутри нет мотора! В том-то весь и прикол! – заорал Чимоданов.

Улита почувствовала, что начинает утомляться от его общества. Уж больно Петруччо был громким.

– Хочешь двадцать тысяч? В любой валюте? – спросила она.

– Да! – поспешно согласился Петруччо, зная, что ведьме ничего не стоит достать деньги из ближайшего банкомата.

– Встань носом в угол и час не думай о белом медведе! И не пытайся меня надуть: все равно узнаю!

Чимоданов сорвался с места, уткнулся носом в стену и старательно принялся не думать о белом медведе. Улита же тонким слоем высыпала на стол гречку и начала ее перебирать. Это ее всегда успокаивало. К сожалению, год от года гречка становилась все чище.

– О нет! Опять! – донесся вопль из угла.

– Засекай время заново! – безжалостно сказала Улита.

* * *

Ирка ехала к Эссиорху. Ей надо было посоветоваться. Она сидела в троллейбусе и смотрела на темную улицу с размытыми огнями. Мокрые провода потрескивали и осыпали искры. Слышно было, как шины разбрызгивают лужи. Ирка до боли любила вечерние троллейбусы – за их электрический гул, за внезапное троганье и даже за то, что у них порой соскакивали «усы» и водитель выбегал, чтобы вернуть их на место.

Рядом с Иркой мужчина лет пятидесяти увлеченно играл на планшете: стрелял, менял оружие, перебегал. Делал все очень толково. Раньше Ирке казалось, что в этом возрасте люди игрушками не увлекаются, а оказалось очень даже. В одном месте мужик застрял. Никак не мог прорваться в здание – его все время убивали из окон. Он раздражался, пыхтел и, не замечая этого, толкал Ирку локтем.

– Большинство планшетных игр давно взломано! Надо только знать, куда залезть! Поставьте себе бесконечную жизнь! – не выдержала Ирка.

Мужик повернулся к Ирке, и она увидела, что он очень смуглый и у него всего один глаз. Через другой проходит ножевой шрам.

– Я бэсконечную жизнь не хочу! Мнэ нравится умирать! – сказал он.

– Да, конечно! Простите! – поспешно сказала Ирка.

Она осторожно проверила, не страж ли перед ней, но мужик был самый обыкновенный. Через пару остановок он вышел под дождь и захлюпал куда-то по лужам, а к Ирке никто больше не подсаживался, потому что она пальцем начертила на сиденье руну затяности. Теперь каждому мерещилось, что тут сидит злобная тетка весом 150 кэгэ и держит на коленях бойцовскую собаку без намордника.

Ирка смотрела то в окно, то в салон троллейбуса, видела разных людей, входящих, выходящих, разговаривающих – и пространство вокруг нее расширялось. На краткие секунды, не прилагая к этому усилий, она вобрала в себя целый московский район. Ощутила одномоментность бытия и его непрерывность. В одну секунду на разных сценах города разворачиваются миллиарды историй, каждая из которых неповторима.

Вон там смеются и играют дети. В том магазине, спасаясь от дождя, молодой человек впервые встретил девушку, которая останется с ним на всю жизнь. За синими занавесками на восьмом этаже мать приложила к груди младенца. А вот к дороге прижался серый дом. В нем живет старик, который знает, что скоро умрет, потому что Аида Плаховна уже приходила к нему утром и заботливо поправила одеяло.

Ирке захотелось вдруг писать, но ноута с собой не было. Записной книжки тоже. Вообще ничего: ни карандаша, ни клочка бумаги. От негодования все музы внутри у нее пришли в движение. Каллиопа толкнула Талию, Талия лягнула Эрато, Эрато и Эвтерпа вместе зашипели на Полигимнию, сломали Терпсихоре кифару, поколотили Мельпомену ее же маской и были прогнаны лишь суровой сестрицей Уранией, люто размахивающей жезлом и глобусом.

Голос в динамике запоздало объявил остановку, и Ирка, спохватившись, выскочила из троллейбуса. До дома Эссиорха было всего триста метров, но она успела промокнуть до нитки. Мотоцикл стоял у липы, прикрытый от дождя большим куском полиэтилена. В одном месте под полиэтилен затекало. Ирка поправила его.

Эссиорх увидел Ирку с балкона, где он прятал что-то под груду вещей.

– Только не говори Улите: я случайно сломал у кроватки спинку! Не стоило привинчивать колесики такими большими болтами! – сказал он озабоченно.

– А Улита?

– Не заметит. Она купила пять кроватей: в том числе для двойни и для тройни. Как твои дела?

– Лучше не бывает! – Ирка стояла в коридоре и дрожала. С нее стекала вода.

Эссиорх загнал Ирку в ванную, откуда она, повесив свою одежду сушиться, вернулась в халате Улиты. Халат был таким огромным, что в него поместились бы три Ирки.

– Вылитая Улита! – любуясь ею, сказал Эссиорх.

– Ага. Когда ей было лет восемь.

Эссиорх, как хранитель, любил сугубую точность:

– Думаю все же, что лет одиннадцать! Но это к делу не относится.

Ирке захотелось задать каверзный вопрос.

– Слушай… если хочешь – не отвечай! А ты с Улитой ссоришься? Ну хоть когда-нибудь?

– Нет, – сказал Эссиорх. – Редко. Можно сказать – никогда.

– Не верю. Даже когда она врет?

– Улита никогда не врет!

– Да уж! – сказала Ирка. – Как-то она сказала мне, что не любит мясо, а через полчаса у меня на глазах сожрала курицу.

– И опять не так, – мягко сказал Эссиорх. – Женщины не врут. Они существуют в зоне трансформирующейся, быстро изменяющейся правды. Когда Улита говорила, что ненавидит мясо, – она в это искренно верила. Потом, когда она ела курицу, ее правда поменялась, и она опять не лгала.

– Не понимаю.

– Со временем разберешься. Женщина всегда верит тому, что говорит. Когда она утверждает, что ты разбил ей жизнь, – она права. Через пять минут она скажет, что ты спас ей жизнь, – и опять же будет права… Что тут у тебя? В пакете – это чтобы не промокло?

Спохватившись, Ирка протянула ему предписание мрака, которое уже показывала Мамзелькиной. Пока Эссиорх скользил глазами по строкам, Ирка напряженно смотрела на его лицо, пытаясь прочесть на нем хоть что-то. По срокам операция была уже завтра.

– А Арбузова – это, конечно, Бабаня? Совсем Лигул обнаглел: шлепает всякие фальшивки, – сказал Эссиорх, зевая.

– Так это фальшивка? – шепотом переспросила Ирка. – А печати мрака? А бланк?

– Ну они-то настоящие… Главное – вот! – Эссиорх щелкнул ногтем по карандашной пометке. – Знаешь, что значит «НСОГСОС»? «Не согласовано со светом». То есть мрак вроде не прочь убить твою Арбузову, но вот мнения света не узнал! Мило, да? А свет им, конечно, согласия не даст.

– Выходит, операция Бабани закончится благополучно?

– Думаю, мне бы сообщили, если бы ожидалось что-то печальное. Хочешь совет? Впредь не стесняйся спросить у меня, когда получишь какое-либо известие от мрака. Даже если тебе совершенно точно докажут, что два плюс два – пять, и даже принесут справку из Академии наук за подписью всех нобелевских лауреатов, все равно советуйся! По рукам?

– Сделай Alt + F4, – сказала Ирка, закрывая глаза.

– Чего?

– Ctrl + Alt + Del. Не говори мне ничего! Просто молчи!

Начиная беспокоиться, Эссиорх шагнул к ней:

– Надеюсь, ты не сделала ничего ужасного? Ничего не обещала? Ни на какие сделки не шла? Вспомни: важна любая мелочь!

– Н-нет, – выпалила Ирка. – Н-нет…

Ей хотелось поскорее увести Эссиорха от опасной темы, и она поспешно спросила его, известно ли ему о Запретных Боях и о Черной Дюжине, с которой будут биться валькирии.

Эссиорх помрачнел:

– Ты-то откуда знаешь? От Матвея?

Ирка кивнула. Вытягивать из Багрова правду пришлось клещами.

– Валькириям придется нелегко. Есть всякие усложняющие факторы!

Ирка заметила, что Эссиорх отводит взгляд. Кажется, судьба копья Таамаг больше не была ни для кого тайной.

– Тяжелые копья? – спросила она.

– Ну да.

– У них есть моя рунка! В ближнем бою лучше рунки вообще ничего не существует! Она вскроет любые щиты!

– Именно поэтому погибших Трехкопейных Дев никто не считает, – осторожно напомнил Эссиорх.

– Ты что, не слышишь? Рунке не страшен никакой щит!

– Щит вообще никому не страшен. Кого убили щитом? Не так уж и много. Умирают все от меча, – буркнул Эссиорх.

– Я пойду с рункой перед строем валькирий и проломлю щиты мрака! И в эту брешь хлынут копья валькирий! – упрямо сказала Ирка.

Это решение она приняла только что. Пусть Мамзелькина обвела ее вокруг пальца, но кое-чего не учла и она. Смерть обнуляет все клятвы.

– Видимо, ты это всерьез! Жаль, что тебя нельзя замедлить, – грустно сказал Эссиорх.

– Замедлить меня?

– Настолько, чтобы улитка казалась тебе проносящейся гоночной машиной. И вообще я иногда думаю, что и плохих людей не обязательно сажать в тюрьмы. Их тоже можно замедлить. Чтобы они пять тысяч лет решали бросить в кого-то камень. Пять тысяч лет поднимали бы его. Десять тысяч лет размахивались. А потом бы оказалось, что тот, в кого они хотели бросить, давно ушел.

– Для этого пришлось бы сделать этих людей бессмертными!

– И так все бессмертны, – сказал Эссиорх. – Можно ли назвать воду умирающей на том основании, что она переходит в газ?.. А видя зимой торчащий из снега промерзлый ствол, можно ли поверить, что однажды он покроется листьями? Если это первая зима в твоей жизни и ты никогда прежде не слышала о весне?

– Я о ней слышала, – сказала Ирка.

Хранитель взял Ирку за пояс халата и потянул ее за собой:

– Ну все! Идем ужинать! Улита нашла в морозилке прошлогодние пельмени и мечтает проверить на ком-нибудь, не испортились ли они.