Текст книги "Они среди нас"

Глава 4

…Будильник верещал как мартовский заяц, причем оказался не на тумбочке рядом с кроватью, а посередине комнаты на столе. Поэтому, стукнув по обыкновению ладонью и не попав, я слегка удивился и, определив примерное направление, спросонок запустил в него шлепанцем.

Проклятье!.. Надо же было вчера так надраться, да еще в одиночку?!

Я с кряхтеньем и стонами, почти на ощупь – глаза отказывались воспринимать даже электрический свет – пробрался в ванную и отвернул холодный кран на всю катушку. В голове ревел стадион, а пенальти, по-моему, били прямо в затылок. Приоткрыв глаза, я попытался рассмотреть себя в зеркале – м-да! Как там говаривал покойный Владимир Семенович в известном фильме: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!..»

Вода пошла совсем ледяная, и я, набрав побольше воздуху, сунул свой «чугунок» под звенящую струю. Стадион под черепом взвизгнул и бросился врассыпную – отлично! Я с ожесточением растер жидким холодом лицо и шею и почувствовал наконец, что приобрел нечто общее с цивилизованным человеком, журналистом Дмитрием Котовым.

Правда, я несколько переоценил собственные силы, потому что, выйдя из ванной, вновь услышал в голове отдаленный тяжелый гул. Сообразив, что без лечения не обойтись, я двинулся на кухню за пивом, но в самом конце этого несложного маршрута ноги мои вдруг разошлись во времени и пространстве, голова сделала вид, будто ее это не касается, и больной хозяин, брошенный на произвол судьбы, оказался на полу. Стадион под черепом завороженно замолчал, похмельные мысли встали во фрунт и попытались проанализировать ситуацию, а в правую руку от локтя до пальцев впились сотни взбесившихся кактусов. Задница прилипла к линолеуму, а под левой рукой хрустнули ошметки яичной скорлупы. Ругательства застряли в пересохшей глотке – полжизни за пиво! – и тут я увидел эту черную бестию, виновника всей трагедии.

Ярость прибавила скорости сонным мышцам, и мне удалось ухватить замешкавшегося кота за ухо.

– Так ты еще и вор?!

Грэг матерно заорал, извернулся и цапнул меня за палец. От неожиданности и боли я выпустил мерзавца, и он тут же удрал из кухни.

На сей раз я благоразумно отказался от помощи «традиционной медицины» и прибегнул к старому и проверенному средству. Бутылка пива и вчерашний холодный бифштекс все-таки придали некоторую жизнеспособность моему организму, так что я даже оказался в состоянии без происшествий добраться до телефона и с первого раза набрать правильный номер.

На удивление, Ракитин отозвался сразу и с явным неудовольствием.

– Котов? Какого лешего, где ты болтаешься? Хочешь, чтобы за тобой «луноход» прислали? Ты еще вчера должен был явиться для объяснений!

– Слушай, Олежек, не гони! Я же вовсе не уклоняюсь, и если у тебя найдется пиво и аспирин, то я примчусь быстрее лани.

– Мне не до шуток, Димыч, тут такое творится! Ладно, иди проспись, но только до обеда! Я тебя прикрою от комиссара.

– Погоди, – я с трудом ворочал языком, стадион в голове снова заполнялся зрителями, – а разве тебя не интересуют подробности происшествия в «Орионе»?

– А что тебе известно? – Ракитин насторожился.

– За пиво и аспирин…

– Шантажист. Жду.

Вот это – по-ракитински! Я выскочил на улицу с максимальной скоростью взбесившейся черепахи и, окунувшись в знакомую промозглую сырость, оседлавшую город, самоуверенно решил, что могу вести машину. Однако на стоянке меня ожидал сюрприз. Моей верной «двадцатки» на месте не оказалось, а на очевидный вопрос сторож вытаращился так, будто я заговорил с ним по-китайски. Это было уже слишком!

– Тебе за что деньги платят?! За охрану стоянки или…

– Помилуйте, Дмитрий Алексеевич! – старик замотал головой, словно пытаясь отогнать навязчивое видение. – Так ведь не ранее как полчаса назад вы же сами и взяли «Селенгу» вашу!

– Слушай, Минеич, – мне вдруг стало не по себе, – а ты, часом, не приложился с утра?

– Ни в коем разе! Как можно? – старик истово перекрестился. – А вот вы вчерась…

– Вот именно! – я поспешно полез за сигаретами. – Так что, сам понимаешь, не мог я раньше… Только сейчас из дома, – я закурил и протянул пачку сторожу.

– Да неужто я бы вас не признал, Дмитрий Алексеевич?! – продолжал бормотать он, осторожно разминая сигарету, – и куртка ваша, и кепка, и джинсы… – он погремел коробком и выудил заскорузлыми пальцами спичку.

У меня отлегло на душе – конечно, простой угон! Наверное, это и к лучшему – на такси доберусь. Я ободряюще хлопнул Минеича по плечу, отдал ему всю пачку «Монте-Карло» и двинулся к проспекту.

Свободная машина, казалось, поджидала меня на троллейбусном кольце, и едва я устроился на заднем сиденье, ринулась в светлеющую мглу пустынного проспекта.

…Я шел по какой-то незнакомой улице в старой части города, обстроенной черными бревенчатыми двухэтажками на кирпичных фундаментах. Мне нужно было во что бы то ни стало добраться до конца улицы до того, как это произойдет.

Что?..

Я не знал точно, но знал, что могу и должен обязательно предотвратить это. Поэтому я шел и шел, и задыхался – курить надо меньше! – и сердце снова, как в первый раз, пустилось вскачь… Я уже видел перекресток, и фонарь на углу, а к нему, впереди меня, шла женщина, чем-то знакомая, и именно в ней было все дело! Но – далеко, а она почти дошла до угла. Вот остановилась, оглянулась будто ее окликнули, и – действительно – из-за дома появилась фигура, тоже знакомая…

Тороплюсь, задыхаюсь – ни побежать, ни крикнуть. «Господи, да что же это?!.. Он набросился на нее, душит!.. Скорее, лишь бы успеть!.. Что?.. Не знаю. Помочь ей? Спасти?.. Или – нет, увидеть! Увидеть его лицо, обязательно! Это очень важно, чтобы спасти ее…»

И вот уже я рядом. Женщина стоит на коленях, хрипит, глаза закатились. Он убивает ее, медленно раздавливая гортань…

«Садист! Выродок! Повернись ко мне, посмотри в глаза! Я запомню тебя, я узнаю тебя и тогда тебе – конец!..»

Воздух вдруг становится плотным и вязким, движения даются с трудом, а тот упорно отворачивает лицо, и мне нужно обойти его, чтобы узнать. Запомнить. Спасти…

Неожиданно он резко поднимает голову, и я вижу его в упор. И узнаю. И кричу от ужаса. И не слышу собственного крика. А он бросает свою жертву, хватает меня за плечи и трясет, и что-то говорит одними губами, и в глазах его страх, отчуждение, просьба…

– Эй, приятель, очнись! – услышал я откуда-то издалека и с трудом приоткрыл отяжелевшие веки.

Таксист испуганно тряс меня за плечо, перегнувшись через сиденье.

– Ты чего это?

– А? Что? – я не узнал собственного голоса и закашлялся.

– Припадочный? – уточнил таксист, успокаиваясь.

– Да нет, задремал вроде. Кошмар приснился.

– Бывает… С тебя десять монет, – он включил встроенный в панель управления видеоплеер.

Я протянул ему деньги и вылез из машины. Резкая смена сухого тепла салона на холодную пронизывающую сырость окончательно привела меня в чувство, но где-то в глубине сознания затаился неприятный колючий комочек страха пополам с подозрением.

Олега, вопреки ожиданию, на месте не оказалось, но кабинет его был открыт, а на столе стояла банка пива с таблеткой аспирина на крышке. Едва я проглотил лекарство и принялся за пиво, устроившись в кресле хозяина, как в дверь заглянул наш доблестный комиссар Берест и воззрился на меня, как на зомби.

– Так ты живой?!.. А где Ракитин?

Я едва не свалился со стула, подавившись пивом.

– То есть как «живой»?!.. Что за идиотский вопрос?

– Разыгрываешь? – Николай подозрительно покосился на банку и сел, по обыкновению, на стол.

– Чтоб я жил на одну зарплату! – поклялся я. – Только что прибыл на такси по настоятельной просьбе капитана Ракитина, а он…

– Кстати, господин журналист, на каком основании вы игнорируете требования правоохранительных органов и увиливаете от дачи показаний? – вспомнил, на мое несчастье, Берест. – По «браслетам» соскучились?

– Не смешно, комиссар, – я скорчил оскорбленную мину. – Когда это я уклонялся от сотрудничества с органами?! Наоборот! Всю свою сознательную жизнь я мечтал влиться в ряды отважных борцов с преступностью и кровью и потом, так сказать…

– Это называется «словесный понос на почве сильного эмоционального перенапряжения», – невозмутимо парировал Николай. – Мы тоже книжки почитываем. Так почему я, комиссар криминальной полиции, должен, как студент-первокурсник, ожидать чуть ли не до полуночи явления журналиста Котова с повинной?

– Слушай, начальник, чтоб мне пенсию не дали, если вру! – я решил куролесить до конца. – Не мог я вчера, на шухер налетел в «Орионе», едва ноги унес, чтоб мне копчиком в кадык получить!

– И как же ты уцелел все-таки сегодня? – прищурился на меня бравый комиссар.

– Да где я должен был уцелеть-то?! – не выдержал я, вконец сбитый с толку его поведением.

– Интересно! – хмыкнул Берест и принялся набивать трубку. – Дело в том, господин журналист, что десять минут назад нам позвонил некто Вольский и сообщил, что ты разбился на своей «Селенге» у кинотеатра «Орион». Олег выехал туда, а ты…

– …воскрес и явился в управление, чтобы посмотреть на ваши глупые рожи! – я сплюнул и принялся искать сигареты в ящиках стола. – Дело в том, господин комиссар, что сегодня утром мою машину угнали со стоянки, и разбился, скорее всего, похититель, – я выудил помятую пачку «Петра» и закурил.

– Ну, тогда все прекрасно! – ненатурально обрадовался Берест и даже ногой взбрыкнул. – Так ему и надо! Зато ты – жив-здоров и если бы помог нам разрешить еще одну ма-аленькую закавыку…

– Короче, Холмс! – мне ужасно не понравилась его ухмылка.

– Для тебя – господин комиссар! – лицо Николая стало скучно-официальным. – Вы, господин Котов, должны объяснить, откуда вам стало известно о местонахождении вещей Анны Закревской? И вообще, почему вы суете нос не в свое дело?

– Я веду параллельное расследование! – огрызнулся я и демонстративно принялся за пиво.

– Что ж, ваше право, – холодно согласился Берест. – Но тогда вы тем более обязаны делиться добытой информацией с официальным следствием.

– А я и делюсь! Вещи ведь нашли?

– Нашли. Но мне интересно, как вы узнали об их местонахождении? – комиссар, прищурившись, упер в меня желтый от никотина палец. – Я жду объяснений.

– Мне… позвонили, – я сделал скорбное лицо.

– Кто?

– Не знаю… Он не назвался.

– Неудачная версия, – вздохнул Берест с ложным сочувствием, выколачивая трубку в пепельницу. – На сумочке убитой обнаружены отпечатки именно ваших пальцев…

Тут настала моя очередь вытаращиться, и комочек страха глубоко в мозгу зашевелился и начал разрастаться в размерах.

«Отпечатки пальцев?!.. Сон?!.. Сумочка?.. Чугунная ограда?.. Падение?.. Но ведь этого не может быть?! Я же знаю, что был дома и видел сон! Сон!.. Но вещи-то нашлись?!.. Свихнуться можно!..»

– Слушай, Коля, – я попытался улыбнуться как можно доверительнее, – если я скажу правду, ты же все равно не поверишь.

– Постараюсь, – кивнул он, – а ты не ври.

– Ей-богу, Матвеич! Я все это увидел во сне! – выдохнул я и, заметив на его лице скептическую ухмылку, торопливо пересказал сюжет своего первого видения.

Берест вновь набил трубку, слез со стола, но высказать свое мнение не успел. В коридоре раздался топот, и в кабинет ввалился взмыленный Ракитин. Увидев меня, он шумно, облегченно выдохнул и полез в холодильник. Мы с Николаем молча ждали, пока он гремел банками и бутылками. Наконец, с жестянкой «Черри-колы» в руке Олег уселся верхом на стул посреди кабинета и изрек:

– Ну и живуч же ты, Лексеич! И разбиться успел, и уцелеть, и в управление добраться – герой!..

– Не понял… – у меня неприятно засосало под ложечкой.

– Ну, в машине же ты был? – Ракитин, причмокивая, отпил из банки.

– Кто тебе такое сказал?

– Свидетель, Димыч, самый настоящий и очень даже живой! Вольский Антон Аркадьевич, сотрудник…

– …Института психофизики, доктор психологических наук, отдел пограничных состояний, – закончил за него я, чувствуя, как все холодеет внутри.

– Стоп! – Берест принял профессиональную стойку. – Откуда ты его знаешь?

– Не бери меня «на понт», начальник, – я попытался отшутиться. – Интервью как-то брал. Помнишь, год назад он проводил экспертизу одному психу-нимфоману?..

– Так вот, – невозмутимо продолжал Ракитин, – этот Вольский видел тебя за рулем твоей «двадцатки», можно сказать, в упор, поскольку ты едва не сбил его возле кинотеатра «Орион», а потом на полной скорости въехал в бетонный столб уличного освещения. Вольский, между прочим, считает, что это было «покушением на убийство» – ни больше, ни меньше. И все бы ничего, да вот исчез ты с места аварии и даже следов не оставил, – Олег снова хлебнул шипучего напитка, крякнул, утершись рукавом, и выжидательно уставился на меня.

– Каких следов? – я все еще пытался превратить ситуацию в шутку, потому что боялся, что она окажется правдой.

А страшно было до икоты, которую едва удавалось заглушить пивом. Одно из двух: либо у меня раздвоение личности и я действительно умудрился выкинуть эти фокусы с одеждой (а может, и с убийством?!) Закревской и с собственной смертью, либо кто-то меня подставляет, чтобы вывести из игры. Насчет третьей версии я предпочитал не думать, иначе на самом деле мог бы свихнуться.

– Понимаешь, – проникновенно сказал Олег, – когда я вижу рулевую колонку, вдавленную в спинку водительского сиденья и намертво заклиненные дверцы и не вижу следов крови, у меня возникает резонный вопрос: куда и как мог уйти тот псих, что сидел за рулем?

– Братцы, – тихо простонал я, – ей-богу, я здесь ни при чем, поверьте! Меня самого от этого трясет, и сны дурацкие снятся.

– В твоей машине, между прочим, обнаружилась странная вещица, – сообщил Ракитин и швырнул пустую банку в корзину для бумаг.

– Какая еще вещица? – у меня вдруг засосало в животе от нехорошего предчувствия. – А документы на машину нашли?

– Документы пропали, Димыч, – подозрительно вздохнул Олег, – а вот кукла твоя осталась!

– Что еще за кукла?! – мне снова показалось, что откуда-то потянуло ледяным сквозняком, и я невольно поежился.

– Твоя точная копия! – Ракитин откровенно наслаждался произведенным эффектом. – Даже усы рыжие и ямочка на носу. И совершенно голая!

Я, наверное, не очень хорошо выглядел после его сообщения, потому что внимательно наблюдавший за мной Берест вдруг молча полез в холодильник, достал запотевшую банку фирменного «Крюгера классического» и протянул мне.

– И что ты можешь сказать по этому поводу? – поинтересовался он, когда я ополовинил банку и слегка оправился от потрясения.

– Коля, я не знаю! – как никогда в жизни честно признался я. – Но только ничего хорошего из этой истории не получится. По-моему, это и не куклы вовсе…

– А что же?

– Не знаю! У Светланы… Величко тоже кукла обнаружилась…

– И где же она, кстати? – Николай был неумолим.

– Исчезла! Не доставай меня, комиссар, самому тошно! – я допил пиво, и никто из них мне не помешал, оба терпеливо ждали. – А где, кстати, моя кукла? – обернулся я к Олегу.

– Не волнуйся, эта не исчезнет, – заявил он, но я не разделял его уверенности. – Я отправил ее в хранилище под охраной в специальном контейнере для транспортировки радиоактивных веществ.

– Дай-то бог!..

– Ты так и не объяснил, откуда на вещах Закревской твои «пальчики»? – напомнил мне Берест.

– Понятия не имею! Я же сказал, что видел странный сон…

– Насчет ясновидения я, в принципе, не возражаю, но один случай – еще не доказательство…

– Два, – выдохнул я. – Второй был сегодня, в такси.

– И что же? – неожиданно каким-то деревянным голосом спросил Ракитин.

Я перехватил его напряженный взгляд и почти уверился в мысли, что он тоже знает. Ведь там… Но каким образом?! Один сон на двоих?!.. Или двое в одном сне? Или был кто-то третий? Или… Абсолютная чушь! И рассказывать при Олеге нельзя…

– Н-не знаю, не уверен… Бред какой-то! – я раздавил в кулаке пустую жестянку. – Это надо проверить, иначе я сойду с ума.

– Дважды это еще никому не удавалось, – отрешенно сказал Олег, рассматривая носки своих ботинок.

– Я тебя тоже очень люблю, – огрызнулся я.

– А что? – вновь заговорил Берест, тщательно раскуривая трубку. – Пожалуй, стоит проверить. Когда там все у тебя произошло?

– По-моему, у нас и так дел невпроворот, чтобы еще глюками заниматься! – вдруг взъярился Ракитин. – Кстати, господин ясновидящий до сих пор не соизволил поведать нам о вчерашних событиях в «Орионе», коим был свидетелем. По моим данным, там видели человека, весьма похожего на Феликса Гурвича, а некоторые даже утверждают, что именно он устроил весь бардак.

– А санэпидстанцию хоть вызвали? – поинтересовался я, вспомнив с содроганием вчерашнюю кунсткамеру в зале кинотеатра.

– Зачем? – удивился Олег.

– А кто же уборку делал? – тоже удивился я. – Там же скотобойня натуральная была!

– Ничего подобного там не было! – рассердился Ракитин. – Просто кто-то пустил слух, что кинотеатр заминирован и вот-вот рванет. Ну и понеслось… это самое по трубам.

– Ерунда какая-то! – я даже расстроился. – Что ж я, по-вашему, анаши обкурился? Я своими глазами видел этот кошмар: там будто вивисектор сумасшедший резвился, по всему залу расчлененка валялась – кошки, собаки, даже кролики, по-моему…

– Эй, Котов, – нахмурился Берест, молча слушавший наш диалог, – ты ври да не завирайся! В «Орионе» целая бригада работала и никто ни одного трупа не видел, даже мыши.

– Значит, глюки, – мне стало вдруг спокойно и тоскливо. – Братцы, я не хочу в Сосоновый бор. Я нормальный!

– Кто бы сомневался, – поспешил поддержать меня Олег. – Но Гурвича-то ты тоже видел, как и другие?

– Видел, – кивнул я и невольно передернул плечами, вспомнив кошмарную драку. Все-таки мне не померещилось: это на самом деле был Гурвич, и он меня облапошил в тумане! – Я сам пытался задержать его, но, видимо, недооценил физическую подготовку.

– Свою?

– Его…

– Вот вам еще одна шарада! – почему-то обрадовался Ракитин, возвращаясь на свое место с новой банкой «Черри-колы». – А то глюки какие-то…

– Директор Лесного банка – псих? – с сомнением хмыкнул Берест.

Ответить ему Олег не успел. Дверь кабинета распахнулась и весь проем заняла фигура в черной коже.

– Разрешите, господин комиссар?

– В чем дело, сержант? – Николай быстро сунул трубку в карман, ведь официально считалось, что Берест бросил курить еще полгода назад.

– Тут один чудак просит, чтобы его в кутузку засадили, – Бульба смущенно переступил с ноги на ногу, будто этим чудаком был он сам.

– Интересно! Ну, давай его сюда, – Николай посмотрел на нас и пожал плечами – еще один?!

Сержант шагнул назад, в коридор, и махнул кому-то рукой. Мы дружно уставились на дверь. Мы ожидали увидеть кого угодно, только не человека, осторожно, но с достоинством вошедшего в кабинет. Он удивленно осмотрел наши отвисшие челюсти и вытаращенные глаза и счел нужным пояснить:

– Меня зовут Феликс Абрамович Гурвич. Я являюсь директором Лесного банка, депутатом городской думы и добропорядочным гражданином и требую защитить мою жизнь, честь и достоинство.

Думаю, нет нужды описывать наши рожи. На ум приходят лишь пошлые сравнения, типа «к нам едет ревизор» или «а по утру они проснулись» и даже «картина Репина «Приплыли». Все равно не точно и неправда!..

Феликс Абрамович, на мой искушенный взгляд, ничуть не изменился с тех пор, как мы с ним виделись года три назад при весьма щекотливых обстоятельствах, для него, разумеется.

Тогда господин Гурвич проходил свидетелем по делу о крупных финансовых махинациях некоего благотворительного фонда «Новая Сибирь». Лесной банк, возглавляемый вышеупомянутым господином, являлся основным пайщиком и одновременно управителем означенного фонда, созданного для повышения жизненного и культурного уровня коренного населения Западной и Восточной Сибири. И все бы ничего, но по странному стечению обстоятельств деньги, собранные и отпущенные на открытие новых школ, библиотек, компьютерных центров и прочая, почему-то бесследно растворялись на необъятных таежных просторах, а через некоторое время таким же таинственным образом «толстели» банковские счета местных чиновников от администрации, долженствующих как раз следить, куда и как эти общественные деньги вкладываются.

Феликс Абрамович тогда добровольно вызвался сотрудничать со следственными органами, благо баллотировался в то время на теплое и ответственное место депутата городской думы. Но спустя всего несколько месяцев дело отчего-то зашло в тупик, часть важных отчетных банковских документов пропала куда-то и, несмотря на титанические усилия господина Гурвича по их розыску, так и не нашлась. Через полгода дело было закрыто «за недостаточностью улик», а Феликс Абрамович спокойно вернулся к своим прямым служебным и общественным обязанностям. Более того, умудрился сохранить мандат народного избранника.

Господин Гурвич и теперь выглядел моложе своих сорока пяти лет. Подтянутый, широкоплечий, без намека на брюшко, с глубоким и цепким взглядом серо-стальных глаз и черной густой шевелюрой без малейших признаков облысения и седины. И лишь темные круги под глазами да неестественная бледность плохо выбритых пухлых щек намекали, что их хозяину за последние несколько суток пришлось несладко.

Он по очереди настороженно и внимательно оглядел всех присутствующих и повторил слегка дрогнувшим голосом:

– Прошу уважаемые органы правопорядка защитить мою жизнь и достоинство.

– Проходите, господин Гурвич, – спокойно предложил Берест, воспользовавшись правами начальника и хозяина положения. – Мы готовы вас внимательно выслушать.

– Но я вижу здесь посторонних, – заявил беглый банкир, недобро уставившись на меня.

Еще бы! Не кто иной, как журналист Котов три года назад раскопал того самого отставного бухгалтера, давшего следствию ценнейшие сведения об истинных объемах средств фонда «Новая Сибирь», распределяемых по районным отделениям. Господину Гурвичу тогда пришлось изрядно понервничать, прежде чем его ушлым юристам удалось уговорить этого честного человека отказаться от своих показаний…

– Дмитрий Алексеевич Котов – журналист, имеющий постоянную аккредитацию в управлении криминальной полиции, – веско сказал комиссар. – Так что, прошу, Феликс Абрамович, излагайте вашу одиссею.

Гурвич переступил с ноги на ногу, одернул дорогую, из тонкой темно-серой замши, куртку и с независимым видом прошел мимо меня к столу. Медленно и с достоинством опустившись на предложенный стул, он вынул из нагрудного кармана вычурную с золотым тиснением коробку папирос «Publish smoky» и изящную перламутровую зажигалку в виде обнаженной женской фигурки, держащей на голове амфору, затем тщательно размял папиросу и со вкусом закурил.

Мы молча наблюдали за его действиями, понимая, что банкир не из тех, кто побежит в органы по пустякам. Чтобы решиться на такой шаг, Гурвичу должно было достаться, по моим расчетам, что называется «по самое не балуйся». Наконец, сделав несколько глубоких затяжек, он заговорил.

– Три дня тому назад я познакомился в театре, на премьере новой пьесы Семена Велисевича «Оборотни» с очаровательной женщиной, Анной Леонтьевной Закревской, как выяснилось, большой поклонницей творчества юного гения драматургии и профессиональным психологом. Мы чудесно провели вечер, посидели после спектакля в «Лайзе», погуляли по ночному городу, потом я проводил Анну до ее дома, и она, вполне естественно, пригласила меня на чашечку чая, – Гурвич мельком глянул в мою сторону, стряхнул пепел в предложенную комиссаром пепельницу и продолжал: – Как-то незаметно выяснилось, что Анна не только интересная и умная собеседница, но и просто роскошная женщина!

– И вы не устояли! – не выдержал я: этот вальяжный мартовский кот раздражал меня все больше и больше.

– Разумеется, как всякий нормальный мужчина, – галантно осклабился Гурвич. – То, что произошло между нами, не имеет отношения к делу, поэтому, комиссар, я прошу разрешения не уточнять деталей…

– Допустим. Пока, – кивнул Николай и занялся своей трубкой.

– Спасибо. Так вот, утром я проснулся довольно поздно, по вполне понятным причинам. Анны уже рядом не было, я услышал ее голос, доносящийся из кухни и напевавший какую-то модную песенку, уловил запах свежемолотого кофе и только собрался вставать, как мне показалось, что слышу чьи-то шаги в соседней комнате. Но едва я прислушался, шаги стихли в коридоре, – Гурвич аккуратно загасил окурок в пепельнице и извлек из кармана мятную пастилку, кинул в рот.

– Вы проверили, кто это был? – поинтересовался Ракитин, тоже с легкой гримасой брезгливости наблюдавший за банкиром.

– Нет. Специально нет, – покачал красивой головой тот. – Правда, когда я вышел в коридор, направляясь в ванную, то увидел на пуфике под зеркалом весьма занятную игрушку, которой раньше вроде бы не было…

– Уж не куклу ли, часом, господин Гурвич? – у меня неприятно засосало под ложечкой, и появилось четкое ощущение тяжелого, недоброго взгляда в затылок, так что я с трудом подавил желание обернуться.

– Вы, как всегда, чертовски догадливы, мистер журналист! – язвительно отозвался этот «казанова». – Именно куклу. Кстати, очень похожую на Анну. Я даже подумал сначала, что кукла сделана на заказ. Знаете, есть такой модный вид искусства…

– И вы рассмотрели ее? – продолжал я расспрашивать, решив не обращать внимания на его укусы.

Сейчас мне было важнее выяснить, прав ли я в предположении о назначении этих кукол? Мысль об этом преследовала меня со вчерашнего дня, когда я увидел первую куклу – Светланы Величко, а дополнительный толчок к развитию мои размышления получили после «эпохального» инсайта Колобка насчет религии вуду…

– Конечно, я заинтересовался! – заметно оживился вдруг Гурвич, вытащил новую папиросу и принялся постукивать ею по коробке. – Я даже взял ее в руки и, вы не поверите, господа, мне показалось, что она теплая! К тому же довольно тяжелая для своих размеров. Вы не в курсе, из чего сейчас делают куклы?

Мы с Ракитиным и Берестом переглянулись, и по молчаливому соглашению продолжил допрос Олег.

– Феликс Абрамович, а вы не пытались выяснить, откуда она у госпожи Закревской?

– Нет! – как-то странно дернулся тот и поспешно начал прикуривать папиросу. – То есть я собирался это сделать, но потом решил сначала принять душ и… – он запнулся на полуслове, еще больше сжался и даже снова побледнел, видимо, вспомнив дальнейшие события.

– Что с вами, Феликс Абрамович? – заметил его состояние и Берест. – Вам плохо?

– Н-нет, все в порядке. Теперь, – Гурвич уже справился с собой, глубоко затянулся и продолжал: – В общем, я думаю, это меня и спасло! Когда я минут через десять вышел из душа, то вдруг услышал стоны и хрипы, доносившиеся из гостиной, а потом и увидел… – он снова замолчал и сделал две-три затяжки. – Нет, господа, этого лучше не видеть! Там, в гостиной, на ковре Анна боролась с… сама с собой! Ну, то есть на Анну нападала женщина, как две капли воды похожая на нее! Копия!.. Я… я ничего не успел предпринять! Я был ошарашен и растерян! Я… я не знал, кому из них надо помогать!

– И никто из них не кричал и не звал на помощь? – уточнил Ракитин.

– В том-то и дело, что нет! – Гурвич в отчаянии сжал кулаки, позабыв про папиросу, и не заметил, что раздавил мундштук. – Одна из них ударила другую большим подсвечником – канделябром – по голове, и та, другая, упала на ковер, обливаясь кровью. Я не выдержал и вскрикнул. Тогда первая, я не знаю, была ли это Анна, обернулась и, улыбаясь, молча пошла на меня! Я отступил в коридор, и тут получил сильнейший удар сзади по голове!

– Значит, в квартире находился кто-то еще! – констатировал верный своему логическому кредо Берест.

– М-да, – хмыкнул Ракитин, – получается, что был. Но ведь мы у Закревской каждый сантиметр обнюхали! Никаких следов чужого присутствия!

– И тем не менее! – Николай, как всегда, был неумолим. – И что же было потом, господин Гурвич?

– Когда я очнулся, то в квартире, кроме мертвой Анны, никого не было, – уже как-то нехотя продолжал тот. – Голова моя буквально раскалывалась от боли, но крови я не обнаружил, только шишка изрядная. А дальше… Я подумал, что в убийстве заподозрят меня, и поэтому решил…

– …смыться! – снова не удержался я от комментария. – А проще говоря, струсил и бросил истекающую кровью женщину, с которой только что провел чудесную ночь! Идеальный поступок народного избранника!

– Господин Котов, по-моему, вы забываетесь! – лязгнул начальственным тоном Берест.

– Молчу, – буркнул я, встал и отошел к окну, доставая сигареты.

– У вас все, господин Гурвич? – сухо поинтересовался комиссар.

– В том-то и дело, что на этом мои несчастья не кончились, – окончательно стух наш банкир. – Когда я вернулся домой, то меня не пустил на порог мой собственный начальник охраны!

– То есть? – Ракитин сделал профессиональную стойку. – Что значит «не пустил»?

– Буквально! – развел руками Гурвич. – У меня же на входе система видеоконтроля, и вот мой Виктор Иванович, которого я знаю уже не первый год, опытный телохранитель, заявляет мне через громкую связь, чтобы я убирался куда подальше, будто я какой-то бомж! А когда я попытался урезонить его, мол, иди проспись Иваныч, наверное, перебрал вчера, пока меня не было, он послал меня по матери и другим адресам и пригрозил, что если не уйду сам, то он выйдет и мне поможет, потому как его хозяин давно вернулся и спит!

И банкир уставился на нас ошалелыми глазами. Мы, признаться, верно, выглядели не лучше. Во всяком случае, челюсти отвалились одновременно у всех троих. Первым опомнился Ракитин как истинный опер.

– Что же вы предприняли?

– Я здорово испугался, растерялся окончательно! – Гурвич говорил теперь каким-то заискивающим тоном, от прежней вальяжности не осталось и следа. – Согласитесь, для одного дня это уже было слишком! Я чувствовал, что здесь что-то не так: или меня кто-то очень умело пытается вывести из совершенно непонятной мне игры, или я не понимаю чего-то совсем очевидного. Короче, я от отчаяния и страха сначала поехал на дачу. Там мне стало совсем плохо, показалось, что кто-то следит за домом, и я решил приехать к вам.

– Мудрое решение, – кивнул Берест. – Здесь вам действительно ничего не угрожает, а вот насчет чести и достоинства…

– Дмитрий Алексеевич, расскажите-ка господину Гурвичу про вчерашние свои приключения в «Орионе», – предложил вдруг Ракитин, незаметно подмигивая мне. – Да и нам, сыскарям, не грех будет еще раз послушать…