Текст книги "Рукотворный. Стихи и поэмы"

Московская тетрадь44
  Впервые стихотворения из «Московской тетради» опубликованы в газете «Сто друзей» (приложении к «Учительской газете»), журналах «Наш современник», «Юность», «Арион», «Учитель года», альманахе «Юность плюс».


[Закрыть]

 
***
Спаси, сохрани и помилуй,
Великий, бессмертный, себя.
Спаси, сохрани и помилуй
Любя, негодуя, скорбя.
Спаси, сохрани и помилуй
Безвинное чадо своё,
Спаси, сохрани и помилуй
Пресветлое имя Её.
Спаси, сохрани и помилуй
Учение всё в чистоте,
Спаси, сохрани и помилуй
Мучения те на кресте.
Спаси, сохрани и помилуй
Посев, и покос, и жнивьё.
Спаси, сохрани и помилуй
И гнев и прощенье своё.
 

2001

 
Божественный венок
 
 
1
По образу, подобью своему
Огромное воссоздается в малом,
Напяливает нищую суму
В домовладенье нищем небывалом.
 
 
Сквозь хаос мира, жизни кутерьму,
Накрытое лихим девятым валом,
Летит святое слово за корму,
Защищено судьбой, как покрывалом.
 
 
Вновь из него возникнет великан,
Всевидящий, всеслышащий мудрец,
Не ведающий наглости и страха.
 
 
Не меч и лук, не стрелы и аркан,
И не роскошный золотой дворец —
Он создал человечество из праха.
2
Он создал человечество из праха,
Спасти людей явился Божий сын.
Не фарисей, не пахарь и не знахарь,
А тот, кто сердцу молвил: «Не остынь!»
 
 
О Вифлеем! У твоего размаха
Сокровище евангельских картин,
Исток любви народа, а не мага
И веры, одолевшей карантин.
 
 
Не страх, не беспокойство в Иудее,
А ненависть к Младенцу и звезде,
Да заодно и к Богу самому.
 
 
Но невозможно помешать идее,
Которая, придя, цветет везде,
Надежно разделивши свет и тьму.
3
Надежно разделивши свет и тьму,
Добиться отчуждения порока
И ждать гостей не в ясном терему,
А на ладони смуглого Востока.
 
 
Царь Ирод гневно мечется в дыму
Озлобленности дикой и жестокой.
Он знает все и хочет потому
Добраться до всесильного истока.
 
 
О бедный, бледный детный Вифлеем!
Царь Ирод не щадил малюток сирых,
Так безобразен, будто росомаха.
 
 
Осиротил, оставшись глух и нем,
Всех матерей. Они и жить не в силах,
Не защитив творение от краха.
4
Не защитив творение от краха,
Господь его о том предупредил,
Не будь лишь недотепой, растеряхой
У вечных незапамятных могил.
 
 
Не надо плакать, охать или ахать.
Кто всю пустыню плачем огласил?
Найдя звезду, рассеянный неряха
Почувствует приливы чистых сил.
 
 
Благословен таинственный Египет!
У пирамиды встретит он гостей
И сохранит их в собственном дому.
 
 
Сосуд несчастий все еще не выпит,
Но здесь Иосиф добрых ждет вестей,
И тихий сон спускается к нему.
5
И тихий сон спускается к нему —
Младенцу, что на родину вернулся,
На теплую постель, на ту кошму,
С которой он впервые улыбнулся.
 
 
Ему давно известно, почему
Гонитель злой уснул и не проснулся.
Не знал, в глаза не видел сулему —
Внутрисердечным ядом захлебнулся.
 
 
Младенец рос, храним своим Отцом,
А рядышком – премудрость, благодать
Чистейшие, как поле снегопаха.
 
 
И в детстве перед вечности лицом
Сумел без промедленья отгадать,
Зачем в груди о ребра бьется птаха.
6
Зачем в груди о ребра бьется птаха,
Ведь путник зноем яростным томим?
Для фарисея, как и для феллаха,
Один прославлен Иерусалим.
 
 
На Пасху книжник бойче альманаха,
Хотя он тоже скользкий, как налим,
Вся кожа в пятнах, из греха рубаха,
А тот, кто не такой, – гоним, хулим.
 
 
Родители нашли Иисуса в храме,
Сидящего среди учителей,
Внимательных и бережных к нему.
 
 
И в уголке еще никто не в раме,
Лишь только человек принес елей —
Во сне жена увидела тюрьму.
7
Во сне жена увидела тюрьму,
Как Ева – первобытную темницу.
Столетия прошли – я не пойму,
За что там узник мог страдать, томиться?
 
 
Зачем на шее пеструю тесьму
Он по ошибке принял за синицу,
Которая опять в эпоху смут
Окажется на шее иль приснится.
 
 
Напрасно искуситель-сатана
Расхваливал все царства на земле
В пустыне грустной, как чело монаха.
 
 
Судьба стояла рядом, и она
Пророчески шептала, что во мгле
Голгофа не гора уже, а плаха.
8
Голгофа не гора уже, а плаха,
Христос предвидел это сквозь туман.
Она ползет, как будто черепаха,
Похожая на розовый обман.
 
 
Подножье кесаря иль падишаха
И финикийский раньше всех роман.
Он мог вполне привлечь и вертопраха,
Чтоб тот рассеянно не задремал.
 
 
Но проповедь для всех людей звучала
И до сих пор понятно всем звучит
Зеленая, душистая, как мирт.
 
 
В ней одухотворенности начало,
Возможность против бесов сделать щит,
Открыть глаза на потаенный мир.
9
Открыть глаза на потаенный мир,
Которому бесчувствие – ограда,
Помог Он человеку, вразумил
И притчами, и описаньем ада.
 
 
Как облик мощный просветленно-мил!
Ему и фарисеи не преграда,
Пороки лжепророков он сломил,
Душа, дыша, освобожденью рада.
 
 
А волосы у нас и сочтены,
И цвет их рано предопределен
По первохристианскому примеру.
 
 
Но есть ли смысл у сумрачной стены
Посеять шелковистый светлый лен,
Вселить неиссякаемую веру?
10
Вселить неиссякаемую веру
В любую твердокаменность сердец,
Пройти сквозь катакомбную пещеру,
Воспрянуть с чистым сердцем наконец.
 
 
Такой суровый, долгий путь не в меру
И пастыря измучил, и овец,
Но грешницу, блудницу и гетеру,
И множество других простил Отец.
 
 
Прощение… Тяжелыми камнями
Ты не летишь к усталому челу
Подобно рою шершней, пчел и ос.
 
 
Горишь во тьме призывными огнями,
И чтоб они собрали всех к столу,
Ушел из Назарета вдаль Христос.
11
Ушел из Назарета вдаль Христос.
Где вечеря последнего примера?
Она из той эпохи – как утес
И вместе с тем зияет, как пещера.
 
 
Какой же нужен здесь каменотес,
Чтоб истово трудиться, свято веря?
Не нужен мастер, и раствор, и тес,
И можно ночью не бояться зверя.
 
 
Двенадцать с ним, а больше – никого!
Недавно тихо пили, скромно ели,
И вдруг Христос их просто изумил.
 
 
Он им поведал тайну одного,
И мысли у того бежать хотели
Туда, где жил языческий кумир.
12
Туда, где жил языческий кумир,
Известие о Сыне Божьем скоро
И приглашение на общий пир
Придут вдвоем, как счастье, без укора.
 
 
Его распяли, и дрожал эфир,
Земля тряслась от лютого позора,
Когда Христос, душ чистых ювелир,
Не опустил пред палачами взора.
 
 
Он мучился от жажды на кресте.
Вокруг стояли те, что были злы,
Блюдя свою торическую сферу.
 
 
Христос пришел, как слово на листе,
Преодолев знобящий вой хулы,
Туда, где поклонялись изуверу.
13
Туда, где поклонялись изуверу,
Апостолы усталые брели,
Рассеяли давнишнюю химеру
О кесаре, властителе земли.
 
 
Свою религиозную карьеру
Они осуществили, как могли,
И выработали одну манеру,
И для тысячелетий сберегли.
 
 
Ее лелеют многие народы,
Крестясь во имя Троицы Святой
Там, где песчаный, снежный где нанос.
 
 
К большой душе одной на всех природы,
Божественный, прощающий, простой,
Он свет Царя Небесного принес.
14
Он свет Царя Небесного принес
И в те углы, где этого не ждали:
В одном растет сосна, в другом – кокос,
Ракеты мчатся, вертятся педали.
 
 
И самый лучший в мире медонос
Насытит ли немереные дали?
Не охватить обширнейший покос,
Где мучились за веру и страдали.
 
 
Но горькие и сладкие плоды
Учения, нетленного вовеки,
Попробовать придется всем, кому
 
 
Захочется вдруг есть и пить воды.
Воссозданы божественные реки
По образу, подобью своему.
15
По образу, подобью своему
Он создал человечество из праха,
Надежно разделивши свет и тьму,
Не защитив творение от краха.
 
 
И тихий сон спускается к нему:
Зачем в груди о ребра бьется птаха?
Во сне жена увидела тюрьму,
Голгофа не гора уже, а плаха.
 
 
Открыть глаза на потаенный мир,
Вселить неиссякаемую веру
Ушел из Назарета вдаль Христос.
 
 
Туда, где жил языческий кумир,
Туда, где поклонялись изуверу,
Он свет Царя Небесного принес.
 

2001

 
Пасха
Светлый день Воскресенья Христова,
День весны и весеннего сна,
Не волшебного сна, а простого,
Даль в котором ясна.
В тихом сне все событья известны.
Шла осинка из леса в село,
Шла, раскинув наряд свой прелестный,
Словно чудо зеленое шло.
Свет не клином, а стежки-дорожки
Разбежались и снова сошлись.
Как звенят у осинки сережки!
Родились – да и свесились вниз.
Все проселки забытые – тезки,
Не пустуют они никогда.
Как сережки звенят у березки!
Ты откуда идешь и куда?
Шли по разным проселкам. И что же?
Вдруг сошлись в середине села
И узнали друг дружку. Похоже,
Их земля благосклонно свела.
Обнялись восхищенно сережки,
Похристосовались меж собой
И остались цвести у дорожки
И зеленой, и желтой гурьбой.
 

2001

 
Рукотворный
 
 
1
На площади, как в теплом доме, встречая дальнюю зарю,
«Спасибо за гостеприимство!» – поэту громко говорю.
Не лошади, а иномарки здесь пробуждают ранний час,
И, шин шуршащих испугавшись, взлетел Пегас.
Тут шум шокирует кошмары, тут спать нельзя,
А сон в бессонницу влюбился, как тень, скользя.
Тут нет пока еще народу, но он придет,
Медвежьей хваткою пространство на нет сведет,
Присядет чинно на скамейки, хрустя жратвой,
Он – царь природы и свободы, один живой.
А ведь поэту надоело не спать всю ночь,
Он сделал шаг, он с пьедестала уходит прочь.
Никто не видит и не слышит – лишь я смотрю:
Поэт в плаще своем тяжелом порвал зарю.
2
Как беззащитен ты, великий!
Беспомощен… И как могуч!
Над головой вороньи крики
Ужасней самых темных туч.
Задумался поэт и шляпу
В глубоком размышленье снял,
Как будто бы стальному кляпу
Он тайну жизни поверял.
Увы! Все это бесполезно:
Ворона не слезу прольет —
С бесцеремонностью железной
Вонючий выплеснет помет.
И кудри черные поэта
Враз побелеют от него.
Я с горечью замечу это
Нахальной птицы торжество.
Я рад бы взять ведро и швабру,
Ведрить и швабрить с порошком,
И серость изловить за жабры
Да отметелить хорошо.
Но вижу: нет у ней предела,
Нет ни начала, ни конца,
Душа отсутствует, и тело,
И выражение лица.
Запахнет паленым и серой.
Где царь? где узник? где их червь?
Чернь побледнеет – днеет серость,
Сгустится серость – реет чернь.
На площади кусты из терний.
Дождем грядем – сквозь них идем.
Как много серости и черни
И мало света ясным днем!
Что могут неуклюже слизни?
На них с рождения печать,
А мы должны его при жизни
И после смерти защищать.
Душа поэта не остынет
Во вдохновении своем.
Глас вопиющего в пустыне
Вопит с пустынею вдвоем.
3
Даже буквы в названиях сумрачных строги.
Неотмирность возвысила их и хранит,
Опершись на холодный, но вовсе не вечный гранит.
Этот памятник – здешний и рос на глазах у народа,
Он от мира сего, и дворянская честь – в нем порода.
Свой для площади, свой для пространной страны,
Много лет без войны простоял у небесной спины.
Почему же взорвали у бронзовых ног тишину?
Почему объявили повторно поэту войну?
Он стоит равнодушно-спокойный на вид,
Вход в метро для него – погруженье в Аид.
Запах тлена скрывается запахом дыма,
Чья-то ненависть к людям вонюча, едка, нелюдима,
Застилает глаза, разрастается вширь без помех,
А поэт-тайновидец смотрел в тот момент глубже всех.
Он увидел и трупы, и чистую кровь, что засохла,
Вперемешку валялись кровавые камни и стекла.
В развороченном и покореженном слое
Притаилось все дикое, темное, злое.
Все, что было геройством в умерших веках,
Обернулось простой сединой на висках.
Генералы, и маршалы, и президенты!
Ваши подвиги рьяные беспрецедентны,
Ваши площади, улицы, лица чисты —
Не нужны здесь придирчивые блокпосты,
Батальоны, дивизии, роты, полки,
Автоматы, винтовки, к винтовкам штыки.
Беззащитен всегда только тот, кто поэт,
Лишь открытому сердцу спасения нет!
Был однажды убит – он на площади встал,
Не податливый воск, а надежный металл.
Но поэт – это челяди цепкой укор,
Это ливень, счищающий с истины сор.
Он – упрек проходимцам, погрязшим в крови,
И великим безликим, что лживы в любви.
Где же кров твой, поэт? Без постели кровать…
Не ее ли пытались убийцы взорвать?
 

2002

 
Иду Садовой-Спасскою…
Иду Садовой-Спасскою и радуюсь весне.
Морозная и поздняя, а смотрит все ясней!
 
 
Все призрачней и трепетней ее цветной наряд,
Машины осторожные как бы над ней парят.
 
 
И даже супермаркеты равняются в строю,
Фасады хорошеют – я их не узнаю.
 
 
И только одиночество – оно всегда одно,
Как многолетней выдержки забытое вино.
 
 
Не выпито и шепчет мне среди простых забот:
Садовая накормит, а Спасская – спасет.
 

2002

 
***
Домик Чехова в сердце столицы,
Невысок и невзрачен, стоит.
Худосочный, розоволицый,
Все еще не сошедший в Аид.
Домик Чехова! Холод по коже.
Здесь расцвел непридуманный сад —
То письмо от него, что, похоже,
Сохранил, не прочтя, адресат.
 

2003

 
Речка Незнайка
Зеленая речка Незнайка,
Незнайки зеленого речь.
Зеленая речка Незнайка
Не может себя уберечь.
Зеленая речка Незнайка
Не может играть синевой,
Зеленая речка Незнайка
Случайно осталась живой.
Зеленую речку Незнайку
Устали деревья стеречь,
Зеленую речку Незнайку
Не бросишь, как дерево, в печь.
Зеленая речка Незнайка
Не знает – увы – ничего,
Зеленая речка Незнайка
Не видит конца своего.
Зеленая речка Незнайка
Размыла исток голубой,
Зеленая речка Незнайка
Не плачет уже над собой.
 

2003

 
***
Шрам небольшой над бровью,
С губ – немые слова.
Я видел, с какой любовью
Он свастику рисовал.
Как распыление делал,
Размазывал краску как…
И был он душой и телом
Среди нацистских вояк.
Как будто калека в гипсе
Напомнил об общей вине
У памятника погибшим
В Отечественной войне.
 

2003

 
***
Бывает на свете приют бесприютный!
Высокий-высокий, а все же уютный,
Тот угол жилой, что совсем без угла.
В нем звонкоголосая райская птица
Могла бы не просто сама приютиться —
Птенцов бы повывела и сберегла.
Так где же ты, птица? Забытому краю
Ты выпела песни, подобные раю,
А здесь, на ветвях, пустоты кружева.
Твой угол жилой без угла и поныне
Живет на высокой-высокой вершине,
Да только вершина уже не жива.
Остались от кроны лишь тихие звоны,
Но их заглушают и крики вороны,
И крики подросших в гнезде воронят.
Кора от большого ствола отлетает,
И белое тело не сохнет, а тает.
А серые разве его сохранят?
 

2003

 
***
В этой школе сидел я в тюрьме
И догадываюсь, не случайно.
Если здесь есть веселая тайна, —
Веселит она сердце не мне.
Все ушли да и заперли дверь,
Я остался один в кабинете
В тихой школе на шумной планете,
Как зафлаженный обществом зверь.
Окна прочно готовы к зиме.
Все оклеены. Створки забиты.
Чьи страданья до дна не испиты
На взъерошенной ветром земле?
Что я сделать хотел, да не смог
На освоенном кем-то пространстве?
Лишь молчанье – венец этих странствий:
Телефон ведь закрыт на замок.
Но остался я здесь не один,
А как будто бы в спевшемся хоре
Тех, кто вынес и радость, и горе,
Но не дожил – увы – до седин.
Необычный такой эпизод…
Он сказал: «А к чему разговоры?
Ты – частица ублюдочной своры,
Если свора тебя не грызет».
 

2003

 
***
Орешник сменяет рябинку…
Негромко торопим коня,
Подпрыгивая на корнях,
Что вылезли спать на тропинку.
В последней прозрачной листве
Не шорох – осенние вздохи,
А мы все левей и левей —
Последыши цепкой эпохи.
Становится обод седым,
Увеча, ломая помехи.
Оглянешься: сзади следы
И градом – орехи.
 

2003

 
Королева Подмосковья
Эта птица королева Подмосковья – королек,
И направо, и налево путь ее равно далек.
Клювик тонкий, голос звонкий, тоньше нити голосок,
Он ласкает перепонки, как от ветра колосок.
Легче пуха, легче духа безбоязненный пилот,
Реактивный, но беззвучный и бесследный самолет.
Быстрым крыльям в тесной чаще ни тропинок, ни дорог,
Но полет всегда удачен, а точнее – даже строг.
Вот грибник, он смотрит зорко и не видит ничего,
Темной молнии не видит над своею головой.
Тише тихого напева тот ничейный уголок,
Где летает королева Подмосковья – королек.
 

2003

 
Восток и Запад
Восток и Запад. Запад и Восток.
Где тонко, там – увы! – уже не рвется,
И дело это шумом отзовется,
Какой-нибудь кометою с хвостом.
Восток проснулся – тихо дремлет Запад,
А всадники уже несутся вскачь,
Чтоб сердце, а не кожу расцарапать, —
Не инь и янь, а сука и сукач.
 

2004

 
Бородинское поле
Бородино и Родина. Два слова.
А звуков сколько? Никому не счесть…
Они звучат бородинно и ново,
Как предков неколеблемая честь, —
Безмолвием сентябрьского тумана,
Кроваво кувыркнувшимся с утра…
И саблями донского атамана,
Железно прокричавшими: «Ура!»
И голосом убийственным орудий,
Где пал храбрец и князь Багратион…
И мирным ветром, что стволы остудит,
И свистом пуль, и шёпотом знамён.
И гомон, и крестьянскую ватагу,
Что топоры точила, зная толк…
И голосом Раевского, в атаку
Позвавшего родной пехотный полк.
И солнцем, осеняющим просторы,
Где полит кровью каждый колосок…
И голосом фельдмаршала, который
Взял на себя ответственность за всё.
 

2004

 
Битва под Москвой
На Поклонной горе поклониться
Тем, кто выжил, и тем, кто погиб!
В диораме их светлые лица
Мы недавно увидеть смогли.
Наши воины шли в наступленье
За народ и родную страну,
Чтобы будущее поколенье
Свято помнило эту войну!
Скрежет танков, мороз на рассвете,
Впереди – сокрушительный бой…
Начиналась большая Победа
В декабре под великой Москвой.
 

2004

 
Кольцевая
Кольцевая…
Где начало – там конец,
Где конец – начало.
Запевая,
Развевая,
Каждый был немножко метростроевцем.
О эпоха!
Кольцевея
То правее, то левее,
Обэпошила,
Метростроевцев
Облапошила.
А конец – опять начало,
И начало – вновь конец.
Оконцованная,
Прочным мрамором
Облицованная
Да кольцом стальным
Окольцованная!
Раз – дорожка, два – дорожка…
Рельсы спарены
И платформы все – офонарены.
Под землей любовь
Безвенечная,
Но зато она – бесконечная.
 

2004

 
Ночь города
В ночь города я вижу князя на коне.
Хозяин он – не витязь, не гонец,
Не временщик, а долгожитель.
Простерта твердая рука,
Слова слетели с языка:
«О други! Здесь расположитесь».
Ночь города отодвигает ночь,
Сверкает от высоких звезд кольчуга,
И стремена натянуты упруго,
И славный князь отнюдь не едет прочь.
Вся эта ночь ему посвящена!
И мать она, и верная жена,
И вечная беспечная подруга.
Я слышу ясно князя на коне,
Позвякивает звонкая уздечка…
Два сердца, а по сути – два сердечка
Стучат во вновь родившейся стране.
 

2004

 
***
Прет пречистая сила,
Ей не крикнешь: «Постой!»
Трафаретка гласила:
«Трезвый, резвый, пустой».
Он в кабине поставил
К ветровому стеклу,
Правил круто без правил,
Тормознул на углу.
Вроде парень отличный
И приличный на вид.
Люд спешащий столичный
Дивом не удивит.
Грузовик стар, недужен,
Глянет вскользь постовой.
А зачем ему нужен
Трезвый, резвый, пустой?
 

2004

 
***
Где свалка мусора цвела,
Там сварка и кипят дела.
Кран длинношее
Глядит сверху вниз,
Дом хорошеет,
Светлеет карниз.
И на глазах стена крепчает —
Над молочаем.
Парень в спецовке
На облицовке.
Все двигает разум,
Все движется разом.
В мусоре тает
Тайный недуг,
Рядом витает
Свалочный дух.
И шатко и валко
Растет свет очей…
Все для богачей —
И свалка?
 

2004

 
Гастарбайтеры
«Гастарбайтеры вы,» – симпатично милашка сказала.
Полновата слегка: нелегко в теплом кресле сидеть.
Мы приперлись к ней осенью прямо с вокзала,
О работе мечтая, жилье и еде.
Я пришел из глубокой, далекой России,
Ну, а где находилась что счастьем полна?
Почему раскрасавицу мы не спросили,
Как зовется ее сторона?
Ах, задача трудна, но сложней незадача,
А сиротство души – будто строгая мать.
У красавицы той иномарка и дача, —
Значит, можно Россию Америкой звать.
 

2004

 
Твоими глазами
Посмотрел я твоими глазами
На цветок, что цветет на окне,
И подумал: сижу на вокзале
В неизвестной чудесной стране.
Я подумал: зачем эта вьюга,
Кто мартует сейчас за окном,
Если близкая сердцу подруга
Удивительным дышит теплом?
Поклонявшийся праздникам стольким,
Что не счесть их строжайшей судьбе,
Я желаю цветком зимостойким
Подарить яркий праздник тебе.
 

2004

 
За рулём
Дрожит машина, а вокруг
Трепещут синие осины.
Везут колеса господина,
Ему не страшен рой осиный
И в дружбе с ним – пчелиный рой,
Который слеп и глух порой…
Все птицы распевают оды,
Осины шепчут им вослед,
Что за рулем не крепкий дед,
А царь услужливой породы.
 

2005

 
***
Палачи, а откуда вы родом —
Все этрусские, русские, прусские, прочие,
Не заплечных дел мастера?
Поворотом судьбы, приворотом,
Ожирением и худосочием
Наловчились в землю втирать.
Изощренности вашей завидуют…
Сверхроскошные гнездышки свили
Из обманутых чьих-то надежд
И надеетесь: ловких не выдадут.
Возле плахи замшелой на свет появились
Вы из белых халатов и чистых одежд.
 

2005

 
Выселение
Почему все пришлось на меня?
Я не выдержу. Кожа да кости.
Не бывает ни ночи, ни дня,
Но бывают нежданные гости.
Вот пришли, и с квартиры – долой,
Договор твой закончен со школой,
Убирайся семейно домой,
Да еще пригрозят протоколом.
Мы уйдем караваном в ночи,
Педагогов семья – как изгои.
Матерись или криком кричи —
Ничего невозможно другое.
Эта месть неизвестно за что
Гражданину страны, и поэту,
И стране, и поэзии всей.
Мы уходим к неясному свету,
Темнота, ты его не рассей:
Я не выдержу – выдержит кто?
 

2005

 
Из окна вагона
На старой ограде
Написано ярко:
«Красное знамя – на Кремль!»,
На новой краснеют слова
«Хакер» и «жесть».
Я хотел бы
Оставить там
Надпись другую:
«Доброго пути,
Человек».
 

2005

 
Нищеград
Их обходит любая зараза
Из-за запаха тысяч зараз.
Нищий сумку украл —
Потрошил ее в сквере три раза,
А за ним потрошили семь раз.
Он без ног, тот без рук – лишь характером сходны,
Огрызаются с разных сторон.
Здесь увидишь десятки и сотни,
Но за ними стоит – легион.
Потому и сложилось веками:
Ловкачи-толкачи там и тут,
Из куска хлеба сделавши камень,
В вещем страхе в хоромах живут.
 

2005

 
Александровский сад
Александровский рай,
Прикремлевская зелень…
Александровский сад,
Поселенье славян.
Александровский сад,
Я тобою нацелен,
Александровский рай,
Превзойти соловья.
Александровский сад,
Ты и плод мой и завязь;
Александровский рай,
Я – и завязь, и плод.
Александровский сад,
Есть прохожий – мерзавец,
Александровский рай —
Есть прохожий-оплот.
Александровский сад
Время не обломало;
Александровский рай,
Сохранившись, воскрес.
Александровский сад
Настрадался немало;
Александровский рай —
Мартиролог окрест.
Александровский сад,
Что ни шаг, то увечье;
Александровский рай,
Что ни миг, то беда.
Александровский сад,
Чье терпенье – овечье?
Александровский рай
Вместо ржи – лебеда.
Александровский ад,
Что не кануло в Лету?
Александровский сад
В Лету не унесло.
Александровский рай,
Ты – прощенье поэту;
Александровский сад,
Ты – его ремесло.
Александровский сад!
На булыжники тихо,
Александровский рай,
С постамента сойду.
Александровский сад,
Я – рожденный портнихой,
Александровский сад,
Ты – рожденный в саду.
 

2005

 
Говорящий асфальт
Черный он, как осенняя ночь,
Но, как звездочки, светятся буквы…
Вам со свадьбой мы можем помочь,
Раздобудем и ленты, и куклы.
Если нужен крутой генерал,
Он в парадном предстанет мундире,
Чтоб лучистой звездой озарял
Счастье в новой, просторной квартире.
Жениха, и невесты, и куклы
Объектив наш уловит лучи.
И на черном есть светлые буквы —
Хуже всем, если черный молчит.
 

2005

 
Пробки
Автобус тихо ехал —
Остановился вдруг,
А впереди помехой
Его железный друг.
О боженька!
Вся дороженька
Не по правилам
Замуравела.
Баранки не баранят,
Рули тут не рулят,
И поздно стало рано,
И скорость – до нуля.
Где инспекторы?
Где гаишники?
И девичники,
И мальчишники.
А вроде все пристойны,
И день еще живой,
Но ты – живой покойник:
Пой песни, волком вой.
Здесь все равные,
Все исправные,
Ох, и смелые,
И умелые.
Но если ты не робок,
Налил – так пей до дна!
Не будет больше пробок —
Не будет и вина.
 

2005

 
***
Крестьянский сын сошел за дворянина,
И обошел, и превзошел дворян,
В дороге неизведанной и длинной
Великие открытия творя.
О Ломоносов русского народа!
Для нас ты все – и Ньютон, и Платон,
И дикость, и безродье, и порода —
С твоей судьбою век переплетен.
Совсем не зря учился ты латыни,
Ох, и трудна покойница-латынь!
А ведь цвела оазисом пустыни,
Одним оазисом среди пустынь.
 

2005

 
Молитва
Я молюсь. На брусчатке – иконы.
Я молюсь, и молюсь, и молюсь…
У молитвы свои есть законы:
В ней надежда, и радость, и грусть.
Я молюсь на коленях. Прохожий
Рот раскрой и смотри на меня.
Ни ковра, ни Кремля, ни рогожи,
Только небо – ни ночи, ни дня.
И ни звука никто не ответил,
Даже шепота не принесло.
Разве есть что понятней на свете,
Чем молитва святая без слов?
 

2006

 
***
Христос воскрес,
Сияй окрест,
Свети в груди.
Голгофы крест
Не впереди.
Из разных мест
Христос воскрес
Несётся вширь,
Стремится вверх…
Прекрасен мир,
Живи и верь!
И эта весть —
Христос воскрес —
Из тьмы, где грех,
До нас дошла,
Учила всех
И берегла.
Христос воскрес!
Сияй окрест,
Свети в груди.
Голгофы крест
Не впереди.
 

2006

 
***
Осень в столице – дерзкая дева,
А не девственница-целина.
В непогоду случайно разделась
И осталась голой одна.
Осень в Москве презирает счастливых,
Уберегших мужей от измен.
Где гармонии переливы?
Соглядатай-мобильник взамен.
 

2006

 
Ночной клуб
То изморось, то изморозь,
И осень, и зима,
Да каруселит сызнова
Ночная полутьма.
И не поймешь: то весело,
То грустно и смешно.
Везде сплошное месиво
И бодрствует оно.
Ночного клуба зарево
Рекламное, зовет.
Там столько разбазарено,
Что вспыхнет все вот-вот.
И тоже вперемешку все:
И водка, и вино.
Иди туда, не мешкая,
Пока в душе темно.
Лекарство есть от холода,
От липкой тишины.
Там тех найдешь, кто молоды,
В объятиях весны.
 

2006

 
Краля
Жеребец и кобыла играли
Ясным днем посредине села
На глазах расфуфыренной крали
Разодетой… почти догола.
Жеребец был настойчив и молод,
И кобыла была молодой,
А копыто в игре – это молот,
Грудь была наковальней литой.
Их не мучили страсти-мордасти,
А учили, пройдя стороной,
Испугавшись ее белой масти,
Испугавшись его вороной.
Стройной крале топорщили шорты
Распростертые бедра ее.
Для кого же они распростерты?
Утолят нетерпение чье?
Яркой крале топорщили майку
Нестесняющиеся соски.
Для кого грудь журчит, угадай-ка?
Где исток у молочной реки?
Полуголое гибкое тело —
Для души словно громоотвод —
С любопытством украдкой глядело
Жеребцу под могучий живот.
 

2006

 
Лесбиянка
А рога и остры, и красивы —
Небодлива, смиренна она.
Все красивые неагрессивны,
Не черны – только кожа черна.
На лугу ранним летом – раздолье:
И трава, и цветы для коров,
Словно тихий волшебник застолье
Приготовил рассветной порой.
Но, бывает, инстинкт потревожит
Здесь Рыжуху какую-нибудь,
И пастись она больше не может,
И на землю не может взглянуть.
Лишь стоит, и мычит, и мотает
Головастой своей головой.
Все как будто о ком-то мечтает
Над росистой, над сочной травой.
Тут выходит Чернушка из тени.
На дыбы – и легла на нее,
На мечтающую средь растений,
У которой спина, как жнивье.
Из ближайшего леса полянка,
Как ребенок, подсмотрит тайком…
Утешительница-лесбиянка,
А пастух ее кличет быком.
 

2007

 
***
Я получил твое письмо
Спокойное, чуть-чуть ревнивое,
Украшенное той тесьмой,
В которой нечто есть ленивое,
Интимное, как твой халат.
О лик, о крик воспоминания!
Тесьма украсила разлад
Травой забвения сознания
И воскрешением услад.
В чем не права и в чем права
Провидица моя, пророчица?
Молчат, как твердый знак, слова,
Пока понять их не захочется,
Расшевелить, распоясать
И раскусить построчно хитрости.
Как тигр, листок твой полосат,
Читать его – что тигра вытрясти,
Заднеязычный звук украсть.
Дотошно кровь чернил исследуя,
Опять испытываю страсть,
Как будто на свиданье еду я
И задыхаюсь опоздать.
Передо мной – подобье волоса,
За ним – лукавый легкий взгляд,
Как будто очертанья голоса
Твои ресницы шевелят.
Как перед утренней дорогою
На шпалах сумрачных стою,
Не мокрый рельс рукою трогаю,
А строчку ровную твою.
 

2007

 
Под белым покровом
С Новым годом и та, что нежней
(Светлым, странным, суровым,
Ветхим, вечным – и все-таки новым)
Всех на свете под белым покровом
(Ельным, стельным, изрядно похмельным,
Едким в шутках и метким в словах) —
Ты возникла мазком акварельным,
Ты пропитана духом постельным,
А его так легко целовать.
 

2007

 
Чёрная шубка
Поезд снова, как щепку, несет
Беспокойное длинное тело,
А душе в долгий путь не хотелось —
Не душою решается все.
Тело смотрит красотке под юбку.
Плюй, дорога, метелью в стекло —
Здесь душе и тепло, и светло,
Словно спряталась в черную шубку.
 

2007

 
Арбат
Предо мной – весь Арбат. Весь не старый – лишь только седой,
Он завален вещами, картинами, но не едой.
Здесь отрадно стоять да смотреть, никуда не спеша,
Эта улица – дом для души, а душа хороша,
Раскрасавица-душка, каких поискать! Не греши,
Не дыши – ведь не зря красота поселилась в тиши.
Зорко смотрит, но что упустил постовой?
Молодую любовь, отраженную на мостовой,
На булыжнике. Светится свежая надпись на нем:
Я люблю тебя, Даша, и скоро мы будем вдвоем.
Как хотел бы я так не писать – лишь подумать о Ней!
Есть ли что твердокаменней в мире и есть ли нежней?
Эту тайну двоих, многолюдный Арбат, сохрани,
Как гранит, и в погожие, и в непогожие дни.
Ты на всех языках приобрел богатырскую стать.
Люди топчут любовь и не могут ее растоптать.
 

2008

 
Я стою на Садовом кольце…
Я стою на Садовом кольце,
Маяковский торчит подо мною.
Крик застыл на железном лице,
Породнивший его с сатаною.
А вокруг – многоцветье огней,
Рождество наступает Христово.
Я хочу все сильней и сильней
Человечьего счастья простого.
Вот родиться твоей бы любви
В день рождения вышнего чуда;
Шею нежную нежно обвить,
Появившись к тебе ниоткуда.
Ты прости за неловкость меня
В день рождения радости дивной.
Я готов на тебя поменять
Век компьютерный и реактивный.
Я люблю, и душа из души
Улететь в твою душу готова,
Будто вновь народилась в тиши
В день рожденья Христова.
 

2008

 
***
Не котенка ты нянчишь – мобильник,
Это значит: ты любишь его.
Кучерявый и сексапильный
Записал там свой голос живой.
Потому что я в этом уверен
И, как исповедь, говорю.
Затененный кронами вереск
До рассвета целует зарю.
Ах, мобильник, судьба-индейка,
Замолчишь ты когда-нибудь?
Голое платье сейчас надень-ка,
Чтобы в чуткий дисплей взглянуть.
Вся красавица, все – красиво.
Ты из тьмы на свет родилась?
Породнились березка с ивой,
Шелк волос и кожи атлас.
Был мобильник лишь телефоном,
Не хранителем, не судьбой,
Чтобы песней своей и звоном
Воспарить над самим собой.
 

2008

 
***
Я на Грязных прудах – ты на родине чистой Гомера,
Ты Светлана, ты Светочка-веточка, точка.
Ты поглубже прудов, и примерней примера,
И поярче роскошных цветов и лесного цветочка.
С Днем рожденья! Я знаю твой день сокровенный,
Я готов на него исступленно молиться.
Сообщения почты бывают мгновенны —
Так же быстро светлеют, меняются лица.
Но я вижу одно: сообщения сердца
До любимого сердца доходят быстрее,
Будто настежь распахнута мягкая дверца —
И сквозняк ускоряет амуровы стрелы.
Я по тонкому льду – ты стоишь на граните
И на вечности – это нельзя поменять.
Светлым днем народился твой Ангел-хранитель,
Чтобы ангелом стала и ты для меня.
 

2009

 
Невдалеке от тебя
Что же делать, сердечная смута
Взбаламутила душу до дна.
Показалось: я должен кому-то
Привезти из Шампани вина.
Я поехал. Я ехал и еду.
Есть ли вехи в пути – не пойму.
Буду праздновать скоро победу —
Есть ли смысл побеждать одному?
Вот я в Гавре. Зачем я заехал
В этот город больших кораблей?
Не обязаны Гавру успехом
Ни Монтень, ни Руссо, ни Рабле.
Здесь не так далеко до Шампани…
Я доволен и счастлив вполне
И в тяжелом приморском тумане
Направляюсь навстречу волне.
Отыскать в темноте путь-дорогу,
Если волны прохладой знобят?
Но пойду я вперед понемногу:
Здесь не так далеко до тебя.
 

2009

 
Твой голос
Мне приснился сегодня твой голос,
Всех других стороной обойдя.
Или ночью душа напоролась
На холодные копья дождя?
Этот сон не умрет, не воскреснет,
Не растлится, как юная ночь.
Если рядом есть мир бестелесный,
Почему я гоню его прочь?
Тихо-тихо за рощицей голой
Просочилась под камнем вода.
Мне приснился сегодня твой голос —
Я не слышал его никогда.
 

2009

 
***
Я пойду по России пешком,
По пустой, и простой, и святой,
Где проселком, а где бережком,
Не за истиной – за красотой.
Я пойду по России пешком,
Не поеду, а быстро пойду,
Для того чтоб в году ни в каком
Очутиться в веселом саду.
Я пойду по России пешком,
Никого – никого! – не любя,
Бережком, где бегом, где шажком, —
Для того, чтоб увидеть тебя.
 

2009

 
***
Истовое чистое лицо.
Девушка-шахидка с автоматом
Вышла на кирпичное крыльцо
С террористом лохнувшим лохматым.
Нет веснушек на его носу.
Щеки у нее не конопаты.
Скоро взрывы зданье разнесут
Для рытья могил дадут лопаты.
Чистые пружинятся тела,
Светлые в глазах роятся мысли.
Кем творятся черные дела —
С потолка над жертвами нависли?
 

2009

 
Свеча в зеркалах
Господь, видящий тайное…
Закоулки закоулочков, где ни фонарей, ни фонариков —
только луна и спрятавшееся за железными заборами жилье.
Глубь глубины… Колодец колодцев…
Вдохнула в себя луна легкие облачка. Посветлело вокруг.
Справа – табличка с большими белыми буквами: улица Шоссейная.
На заборе напротив – табличка с буквами помельче: улица Станционная.
Выдохнула луна облачка: и один забор, и другой скрылись во мраке.
Померещилась несуразица?
Невозможно стоять на двух улицах сразу, невозможно ехать, идти, плестись, колдыбать.
Не перекресток, не два не совпавших измерения.
Если ты спешишь от шоссе по Шоссейной, то не можешь в то же мгновение торопиться по Станционной.
Но неисповедимы пути… Непредсказуемы отражения…
И ведет тебя вперед вопреки всему от шоссе Шоссейная улица,
от станции – Станционная.
Обе таблички пялятся друг на дружку в неустойчивом свете луны.
Свеча в зеркалах – много свечей, и у каждой колеблется пламя по-своему.
 

2010

 
Ёлка на Чистых Прудах
На Чистых прудах выхожу из подземки
не в сторону памятника Грибоедову, а в противоположную.
Стоит враскорячку каркас металлический.
От ближайших фонарей блестят на нем места сварки.
Сужающееся кверху сооружение выглядит
внушительным, но нелепым на фоне праздничных окон
Главпочтамта и Чистопрудного бульвара.
Вот начали украшать это чудовище;
оно обросло темно-зелеными лапами, опущенными вниз.
Повесили гирлянды. Елка засветилась по-новому, улыбнулась
и Главпочтамту, и Чистопрудному бульвару, и случайным прохожим.
На носу – праздник, и уже блеснуло в нем нечто языческое,
сродни Деду Морозу, Снегурочке, ряженым,
которых невозможно узнать
под ворохом пестрой одежды и слоем косметики.
Здесь нельзя сказать «новогодняя ель»,
так как она в настоящий момент
на какой-нибудь опушке замерзла слегка
и машет колючими лапами,
будто отмахивается от назойливого ветра.
«Новогодняя елка» – подходит вполне:
именно она, неуклюжая, негнущаяся,
ухитряется одушевлять собой
бойкий и быстрый праздник.
 

2010

 
Деревья любят Россию
Нелегко приходится русским деревьям,
Не только дубам и березам, но и ольхе.
Летом в жару они боятся пожаров,
Хотя от ольхи всегда недалеко
Какая-нибудь речушка.
Коротышка-ольха не теряет оптимизма,
Ее зеленые шишечки загорают на солнце
И становятся темно-коричневыми.
Заметили вы, что даже плакучие деревья не плачут,
А лишь дрожат на ветру,
Заряжая уставшего человека надеждой на лучшее?
Зимой в городе тротуары посыпают от наледи химией,
Которая ох как не нравится бульварным березам.
Вдобавок короеды и мучнистая роса,
Выбелившая летом листья богатырского дуба
И оставшаяся на них зимой.
Шатается, скрипит древесная плоть,
Но долготерпению ее нет предела…
Человек плюнул бы на все,
Улетел в Лондон и давай звонить оттуда в колокол на всю Русь-матушку.
Далеких звуков боялись бы…
Православного звона разве боятся?
Снял шапку прохожий и перекрестился под плакучей березой.
Дереву это привычно:
Его также в свирепом мире лишь Господь бережет.
 

2010

 
Проезд академика Сахарова
В троллейбусе прозвучало объявление:
«Проезд академика Сахарова».
Я знал, что это ошибка: проезд и проспект – не одно и то же.
Впрочем, остановка остановке тоже рознь.
Здесь на всю стену висела зеленая реклама яблочного сока.
Деревья с листьями и плодами.
Большая семья дружно работает на уборке.
Одна тачка доверху заполнена яблоками.
Чем не сад на Садовом кольце?
Да, настоящий сад, и длинная юбка на женщине настоящая,
И тенниска на мужчине, и шорты на девушке.
Вертлявый ветерок еще с прохладой, пасынок севера, —
Не пускает на свет Божий зелень травы.
Реклама не просто смелая – бесшабашная в своей дерзости
Возле лужи, скованной утренним льдом.
Апрель, подмороженный зимой, улыбнись!
Он и улыбнулся, чего ему стоит?
Потрогал озябшими пальцами листья.
Они по-настоящему нависали над скамьей и шевелились слегка.
Прожилки видны, потому что светлее листвы.
Везде цвет, приятный для глаз.
Апрель помолодел даже и погладил душистые усы.
Самому, видать, захотелось поработать в осеннем саду.
Все натурально здесь.
Колышки поставлены самые что ни на есть деревянные – не нарисованы вовсе;
Листья с них свисают – тоже не нарисованы.
Как не поверить в то, что сок в пакете – настоящий,
С кислинкой, неповторимо духмяный?!
От висевшей прежде на троллейбусной остановке
Рекламы голливудского фильма не осталось и следа,
Хотя он немало проглотил бумажной зелени
В жалкой потуге представить бьющую ключом жизнь.
 

2010

 
Но стоит, качаясь…
Много воды утекло.
Много названий на улицах Москвы сгинуло.
Как ветром их сдуло.
А одно каким-то чудом удержалось.
Впрочем, вряд ли чудом.
Рябинка! Название вроде бы незамысловатое, да буквы витые, вычурные.
Как зажгутся вечером, так и горят всю ночь напролет хоть зимой, хоть летом.
Красный свет на рябину со спелыми ягодами похож – слюнки текут. Неизвестно, таится под вывеской магазин или еще что-нибудь.
Не написано – и все тут.
Кафе, пиццерия поблизости исчезли без следа – они не скрывались,
А вот более осторожное заведение уцелело.
Может быть, это даже аптека:
Рябинка – лекарственное деревце.
Может быть, дом свиданий: Название издалека так похоже на ждущие женские губы. Что бы там ни было, но январским вечером кажется:
Под яркой вывеской можно будет согреться.
Найдутся и выпивка, и закуска, А может быть, там и впрямь ждут тебя.
 

2010

 
***
Это звук старинный, сокровенный,
Ищущий и шарящий во мгле,
Нежащий артерии и вены
Вечности и матушке-Земле.
Этот страстный шелест – и незрячий,
И неслышащий, как будто неживой,
Не привычно-теплый, а горячий,
Горячащий ноги, грудь, живот.
Этот страстный шелест – он недолог,
Крохотный стирающийся звук,
Шалаша шушукающий полог,
Шевелящийся за пологом паук.
Это звук шершавый, щуплый, шкурный,
Щупающий, щельный, щелевой,
Щелкающий, ласково-амурный,
Голенастый, голый, голевой.
 

2010

 
Обледь
Прошел зимний промозглый дождь,
обледенели ветки деревьев,
приняли самые причудливые очертания.
Одни топорщатся толстыми льдышками,
другие не выдержали холодной тяжести.
Давно ли ветви плакучей березы легко плясали на ветру?
Теперь они превратились в пузатые сосульки
и положили вершину на дорогу.
Стоит белая радуга, искрится на солнце,
упираясь обоими концами в тонкий панцирь земли.
Осторожно едет водитель, чтоб не соскользнуть ненароком на обочину.
Колеса его шикарной машины
трут вершину дерева об лед.
Не менее осторожен пешеход,
который придерживается за обледеневшие ветки руками.
Иного пути нет ни здесь,
ни где-нибудь в скользкой окрестности, на километры вокруг.
Неодолимая сила как будто согнула в бараний рог деревни,
города – творения рук человеческих,
деревья и человека – творение рук Божьих.
Господи, не перегни палку.
 

2010

 
Городу
Я ни разу
Не плюнул
На твой асфальт
И в твои
Разноцветные очи…
Не бросил где попало
Арбузную корку,
Кормил твоих птиц,
Включая белого воробья
Возле Садовой-Спасской улицы…
Поклонялся могилам —
Реликвиям
Твоей шумной истории…
Что я не сделал еще?
 

2010

 
Дрогнуло сердце
Девушка – душка. И без руки.
Болтается тряпкой рукав.
Как испарился приток у реки —
Ведь полноводна река?!
Ведь впереди – плодоносный расцвет,
Но взрыв не смотрит вокруг.
Многих украл у страны на тот свет,
Туда, где ни ног, ни рук.
Девушка милая с русой косой,
Как ты осталась живой?
Дрогнуло сердце перед красой
У Земли, что казалась лишь головой.
 

2010

 
Там, где нет…
Там, где нет президентов, правительств,
Представительства у мостовой,
Там, где свора сидит на цепи
И бродяжит немалая свора,
Где за жизнь за свою
Отвечаешь ты собственной головой
Посреди непрозрачных оград
И собачьего их разговора.
Там, где нет пестрых рынков
Или толчеи привокзальной,
Нет красавиц усталых или изнуренных
На каждом шагу,
Где вознесся не храм, а дубок
Лепоты несказанной
И цветы разрослись не на карлице-клумбе,
А вширь на лугу.
Там, где нет сильных башен Кремля
И гремучих курантов,
Там, где воздух уже не столичный, не личный,
А просто ничей,
Где прижился покой, рай без Данте
Или рай не Дантов,
Где влагалище влажное жизни —
Слегка мутноватый ручей.
 

2010

 
***
Стая скворцов отряхнула с ветвей
Гибкое тело свое.
Вряд ли отыщешь что-либо резвей
Даже с любимой вдвоем.
Это мелькнул не компьютерный сбой
В неосвещенном окне —
Сытые птицы блеснули собой
В послезакатном огне.
Черные перья и точки на них,
Блестки и сизый отлив…
Кануло все, и лишь образ возник —
Зорок, и молод, и неприхотлив.
Стая, должно быть, готова в отлет,
Ветки махнули: «Прощай!»
Если судьба в порошок не сотрет,
Значит – не жернов она, а праща.
Нужно забыть о победах других,
Плотно зашторить окно,
Тихо присесть возле уст дорогих
И предложить им вино.
Птицы не будут шуметь у ворот
Из-за песчинок пшена.
Если судьба в порошок не сотрет,
Значит – надежна она.
 

2010

 
***
Два мобильника друг с другом говорят
Мимо горя, мимо моря, сквозь лесов густой отряд.
Два мобильника. Две ниши. Две судьбы.
Им не требуются вышки и столбы.
По биению влюбленные сердца
Все предвидят друг о друге до конца.
 

2011

 
***
Вот пара курит. Он, она,
Любовь их ясная темна.
Над ними спарились дымки
И ядовиты, и легки.
То выброс легких и души,
А третий – лишний. Не дыши.
 

2011

 
***
Прощай! Сердцу больно прощаться.
Прощай! Но ты снова со мной.
Прощай! И не признаком счастья —
Прощай! Горстью пыли земной.
Прощай! Не воскреснет весною
Прощай! Сирен зов и сирен.
Прощай! На песке под сосною
Прощай! Весновеет сирень.
Прощай! Ненадолго простится
Прощай! И вернется вина.
Прощай! Златовласая птица
Прощай! Никому не верна.
Прощай! Ты плывешь над рекою,
Прощай! Небеса впереди.
Прощай! Я от солнца закроюсь
Прощай! Лишь слезами в груди.
 

2011

 
***
Не помни ни слова, ни звука,
Забудь обо мне на века.
Освоенная наука —
Подобие черновика.
Прости не прощеное мною,
Прощеное – тоже прости.
И будь все такой же земною,
Все также духовно расти.
Тебе я уже не отвечу:
Быльем прорастает былье.
Не помни разлуку и встречу,
И дух, и дыханье мое.
 

2011

 
В тёплом стакане
Как собака, бежит неудача
Вслед за мною – зови, не зови.
И сожженная варваром дача,
И упреки, и слезы твои.
А зима – без малейшей заминки
Резче всех, как всегда, укорит.
Свет погас, и как будто поминки:
Свечка в теплом стакане горит.
Где-то звезды, задутые вьюгой,
Куст полыни морозом обвит.
Ну а я, словно загнанный в угол,
Прячусь в призрачный домик любви.
Но поставлю ту свечку на книгу
И достану бутылку вина…
Выпью я за удачу-трусиху:
Может, также тоскует одна.
 

2011

 
***
В большой и светлой тишине
Листок летел земле навстречу
И радовался все сильней
Свиданию бесшумной речью.
Не любит радость громких слов!
Он колыхался над землею,
Шуршал, и пел вокруг стволов,
И разговаривал со мною.
 

2011

 
Игра
Как интересен
Тонкий планшет!
Пушки стреляют,
Воздух нагрет.
Мальчик играет
В лютом бою.
Он защищает
Землю свою.
Танки скрежещут,
Ставки растут…
Смысл Сталинграда:
Гитлер – капут!
Мальчик играет
В прошлой войне,
Ближе и ближе
К майской весне.
 

2012

 
Улица Талалихина
Ни троллейбуса, ни трамвая…
Тихая улица.
Дом спокоен, в его окне
Кот от вешнего солнца
Хмурится.
Эта улица не простая
Чем-то сродни обители.
Названа в память молодого
Лётчика-истребителя.
Тишиной и светом
Тут стало не лихо ли?
Непроглядная ночь —
Время подвига
Талалихина.
Защищая Москву
Поднебесным ратником,
Он таранил врага,
Как большого стервятника.
И глаза были зоркими,
Руки ловкими,
Боднули землю не раз
Бомбардировщики.
Мемориала вечное пламя
Не знает роздыху.
Тихая улица – лучшая память
Громкому подвигу.
 

2012

 
Полк безымянных
Он служил в неизвестном полку,
Безымянный навечно солдат.
И теперь только мошки толкут
Толчею тех событий и дат.
Есть в неравном железном бою
Ослепительно близкий рубеж
Из последних. Врагам не сдают,
Даже если проделали брешь…
Не исчезла, увы, далеко Заваруха, притихшая днесь.
Враг забывчив. Столкнётся он здесь
С безымянным навечно полком.
 

2012

 
Мой Высоцкий
В нашем городе свой был Высоцкий,
С непродажной гитарой ходил.
Постепенно поддатый, высокий,
Он имел при себе заводил.
Заводилы его заводили,
Покупали в ларьке пузыря.
Он ценил европейские стили,
И как я понимаю, не зря.
Подражая актёру-кумиру,
Находил в каждом деле изюм
И являл восхищённому миру
Непорочный джинсовый костюм.
Всем приятель, и голос душевный.
Лишь чуть-чуть, как Высоцкий, хрипел.
Вскормлен пригородом и деревней:
Днём работал, а вечером – пел.
Вот приеду, найду я скамейку.
Нет актёра – Высоцкий поёт.
Некто скажет:
«Открой да налей-ка…»
Это молодость – счастье моё.
 

2012

 
Карбышев
Оглянись, осмысли, огляди!
И кадетский корпус позади,
И в бою решающий порыв,
И лихой Брусиловский прорыв.
Форты Бреста на пути врага —
Карбышева ум, его рука.
Он, что мог, для Родины создал, —
Инженер, учёный и солдат.
И в плену продолжил честно бой,
Жертвуя собой.
 

2013

 
Родина как солдатка
Семьдесят лет – не много,
Семьдесят лет – не мало…
Просто была дорога
Жуткая от начала.
Просто были не вёрсты,
Просто не мили плыли,
А лишь сухарик чёрствый
Да изобилье пыли.
Танки ползли с крестами,
Землю снаряды рыли.
Пушками их рейхстаги
С нами заговорили.
Крестная сила с неба —
Бомбы. Листовки в речке.
Холодно, как от снега,
Жарко, как в русской печке.
Даже детей не жалко
Этим крестам стальным,
Но понемногу жарко,
Холодно стало им.
На супостата встала
Родина как солдатка.
Выдержали немало
И кирзачи, и скатки.
Шли по европам-эпохам,
Уничтожали злое,
Делали это неплохо.
Злое стало золою.
 

2015