Текст книги "Если небо молчит"

Усталое солнце заваливалось за верхушки сосен и грозило вот-вот исчезнуть в молчаливой, бездонной чаще. Воздух сделался по-вечернему сырым и прохладным. Где-то совсем рядом, в лесу, дробно стучал дятел, а над дорогой звонко гудел осиный рой.

Еще издалека Маргарита увидела темно-синюю «Ауди» Коржа, втиснутую в узкое пространство между домом и кособокой дощатой пристройкой, служившей одновременно летней кухней, кладовкой и верандой. Она прибавила шаг, соображая, что бы такого скоренько приготовить на ужин. Мама, скорее всего, покормила Антона остатками борща, или, что вернее, просто позволила ему налопаться кукурузных хлопьев, которые Маргарита обычно дает сынишке на завтрак с молоком и сдобной булочкой. Она вспомнила, что в холодильнике есть антрекоты. Их можно быстро пожарить, а к ним нарезать в большую тарелку овощной салат…

…Неожиданно прямо перед ней на тропе выросла косматая фигура. Маргарита вздрогнула и едва не оступилась в пыльной траве. Всклокоченный бородатый мужчина в черной бандане, грязной, мешковатой ветровке и широких брезентовых брюках, заправленных в короткие кирзовые сапоги, преградил ей путь.

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнула она. – Антиох! Опять напугал до полусмерти! Ты чего здесь бродишь как привидение?.. – Маргарита вдруг осеклась, вспомнив, что буквально двадцать минут назад, увидев на лестнице Юрика, воскликнула то же самое.

– По грибочки ходил… – живо ответил Антиох звонким голоском, никак не сочетавшимся с его мрачной внешностью.

«По грибы? На ночь глядя?» – мысленно удивилась Маргарита, а вслух спросила, грустно улыбаясь:

– И где твои подберезовики? В карманах, что ли?

– Нет, не в карманах, – бородач хитро прищурился и постучал себя указательным пальцем по лбу, – вот здесь…

– В голове, – понимающе кивнула девушка. – Я так и думала.

– Я окончательно убедился в своей правоте, – ничуть не смущаясь, продолжал Антиох. – Мы, люди, часто похожи на грибочки. Мы прячемся от грибника, маскируемся листочками и травинками, зарываемся в мох, укрываемся в ложбинках. Вот почему без труда, без усилий, без мудрости и сноровки, без терпения и зоркого глаза хорошего человека не найти. На виду только поганки.

– Ну, это не новость, Антиох, – улыбнулась Маргарита. – Стоило ли за ней полдня по лесу скитаться?

– Бывает, не только дня – целой жизни мало, – философски заметил бородач и вдруг погрустнел. – А ведь так важно отличить съедобный грибочек от ядовитого.

– Если есть сомнения – лучше выбросить, – посоветовала Маргарита. – Я всегда так делаю.

– Вот-вот, – печально согласился Антиох. – Чуть что – выбрасываем гриб из лукошка без сожаления.

– Это лучше, чем отравиться потом. – Девушку позабавила игра в метафоры. Она бы охотно поболтала с этим чудаком, но в другой раз. А сейчас ее ждут, она устала. – Ты сам недавно убедился, Антиох, что отравление грибами – страшное дело.

– Выбросить съедобный и даже полезный гриб – дело, конечно, менее страшное, – кивнул тот. – Но кто знает? – может быть, завтра такие грибочки переведутся совсем.

– Не переведутся, – заверила Маргарита. – Добрые плоды будут всегда. И мы их непременно отличим от злых.

– Хорошо, коли так. – Антиох вздохнул. – Однако настоящее добро – дело незаметное, укрытое и листочками, и травинками, и веточками. Когда правая рука дает милостыню, левая и не знает о том.

– Ах, да… – спохватилась Маргарита, спешно выудила из сумочки кошелек, высыпала в ладонь мелочь и протянула бородачу. – Вот, возьми…

– Да я вовсе не к тому, – смутился тот, но монетки взял. – Спасибо…

– Ты оказался прав, – продолжала она, стараясь придать голосу небрежность. – Старик Битюцкий назвал мне сегодня имя убийцы.

– Да?.. – Антиох посмотрел на нее как-то странно. – И вам это помогло?

– Нет, – призналась Маргарита. – К тому же мне слабо верится в услышанное.

– Моим бы словам и подавно не поверили… – покачал головой бородач.

– Кто знает… – Она расстроенно дернула плечом. – Бывает, что именно наше слово способно что-то изменить или кого-то спасти. Значит, оно должно прозвучать, когда все вокруг молчит. Даже небо…

– Марго! – донеслось со стороны дома, и они оба обернулись на крик.

Сашка Корж стоял на ступеньках крыльца и, небрежно облокотившись о поручень, попыхивал сигаретой. Коротко стриженные светлые волосы, голубая рубашка поло, синие джинсы, коренастая, почти квадратная фигура, готовая, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, к пружинистому, резкому движению – старшего оперуполномоченного УВД Сырого Яра даже за версту невозможно было не узнать.

– Милиционер зовет, – то ли уважительно, то ли насмешливо констатировал Антиох. – Это его машина такая красивая? – Он кивнул в сторону «Ауди».

– Его, – подтвердила Маргарита и легонько потрепала бородача за рукав: – Мне пора. Потом договорим. И о грибах, и о добрых делах…

Тот неохотно посторонился с дороги, пропуская девушку, и едва слышно обронил ей вслед:

– Смотрите, не отравитесь…

8

Максим со злостью сунул в карман ставшую бесполезной трубку.

Что-то стряслось в их квартире, на Котляковке. Похоже, его друг попал в беду. Руслан жив, но противный опер «не уверен, что это для него лучше…».

Хуже смерти для человека может быть только жизнь растения. Танкован похолодел. Сколько раз он с ужасом думал о тех несчастных, что прикованы неизлечимой болезнью к постели – бездвижных, беспомощных, ходящих под себя в пеленку или памперс, неспособных зачастую даже дышать самостоятельно! Он вспомнил больницу и того типа на соседней койке, которому молоденькая медсестра подмывала вонючий анус и скользкие промежности. Живой труп! Куча дерьма! Смердящая, гниющая туша, в которой давно все умерло, кроме упрямого сердца, продолжающего в насмешку над своим хозяином бестолково гонять пустую, как вода, кровь по изношенным венам.

Максима передернуло от отвращения. Сколько раз он мысленно умолял судьбу избавить его от такой участи. Лучше сразу – небытие.

Однажды он проголосовал в Интернете за эвтаназию на каком-то сайте лириков.

«Если человек – овощ, нужно узаконить убийство! – безапелляционно заявил Максим. – Один поворот выключателя на аппарате искусственного дыхания – и от страданий будет избавлен не только сам бедняга, но и его близкие. Что может быть гуманнее?»

«А вы сами смогли бы повернуть этот выключатель?» – язвительно спросил его кто-то из участников дискуссии.

«Разумеется! – отрезал Максим. – Оставьте стенания про отобранную человеческую жизнь демагогам-святошам! Они называют себя верующими, а на деле отказывают человеку в избавлении от мучений только потому, что боятся за свою собственную жизнь, и то – не сегодняшнюю, а загробную!»

«Даже если вы атеист, – возразили ему, – у вас все равно должны существовать элементарные понятия о морали и нравственности! А убийство человека, тем более беспомощного, безнравственно!»

«С вашей точки зрения я – атеист! – огрызнулся Максим. – Но на самом деле я верю в Бога, который суть человеческий ум, знания, логика и расчет. У овоща нет ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого – значит, он уже мертв. Поэтому в высшей степени нравственно оградить его от физических мук!»

«А если что-то подобное случится с кем-то из ваших близких?»

«Я не растеряюсь», – заверил он.

И вот теперь с его другом произошло нечто ужасное. То, что хуже смерти. Бедный Руслан! Их квартира сейчас, судя по всему, полна оперативников и криминалистов. До Котельников – полтора часа езды. Даже на мотоцикле раньше чем за пятьдесят минут не добраться.

При мысли о мотоцикле Максим помрачнел. Он сразу же, по цепочке, вспомнил аварию, больницу и заносчивую сучку Михееву. Сейчас она даже не подумала остановить его, извиниться, предложить помощь. Она просто осталась довольна, что никто не покушается на ее деньги! Максим почувствовал желание вернуться и выложить этой пустоголовой бизнес-леди все, что он о ней думает. Но физик силен умом, а не эмоциями. Десять минут назад он ушел, изобразив уязвленное самолюбие. Ход за адвокатессой. Если проявить нетерпение, а тем паче раздражение – игре конец. А партия между тем может получиться весьма интересной. Выигрыш сулит немалый успех.

– Вы меня дожидаетесь?

Танкован вздрогнул и обернулся. Михеева стояла в дверях и удивленно смотрела на него сквозь узкие, прямоугольные стекла очков.

– Еще чего! – Максим замотал головой. – Я просто пережидаю ливень.

Татьяна протянула вперед ладонь и выглянула из-под маркизы:

– Похоже, он уже закончился.

Белоснежная «семерка» БMВ, запаркованная у противоположного тротуара, сорвалась с места и, развернувшись через трамвайную линию, лихо подкатила к самому входу в ресторан. Михеева элегантно перешагнула через лужу, распахнула заднюю дверцу машины и обернулась к Танковану:

– Вас подвезти?

У Максима потемнело в глазах от злости. Этот по-барски великодушный жест, который он расценил как попытку адвокатессы вот так, незатейливо просто загладить свою вину, оскорбил его сильнее, чем ее недавняя подозрительность и холодность.

– Благодарю вас, – процедил он сквозь зубы. – После того как меня лишили мотоцикла, я стал неприхотлив и спокойно пользуюсь общественным транспортом.

Михеева захлопнула дверцу, снова перешагнула через лужу и мягко взяла его за рукав.

– Послушайте, на вас лица нет. Что-то стряслось?

Танкован колебался с ответом. Адвокатесса – некрасивая, заносчивая женщина. Но она, по всей видимости, богата. Кроме того, она может быть ему полезна. Особенно сейчас, когда в его квартире случился криминал. Самое главное – все правильно рассчитать. Михеева не села в машину, и вопрос ее звучал неподдельно участливо. Значит, она сделала свой ход. Теперь вновь запущены шахматные часы Максима. Продолжать упорствовать и строить из себя обиженного означает привести партию к патовой ситуации. Ну что ж… Надо скормить ей ладью, чтобы через пару ходов завладеть ферзем.

– В моей квартире сейчас милиция, – нехотя признался он. – Что-то случилось с моим другом, а оперативный сотрудник, судя по тону, склонен видеть во мне главного подозреваемого.

Михеева, казалось, задумалась.

– Где вы живете? – спросила она, рассматривая свои ногти с цветным лаковым узором.

– Далеко. – Максим вздохнул. – На Котляковке.

– Поехали! – Татьяна решительно направилась к машине.

– Что вы еще придумали? – Танкован разыгрывал простачка.

– У меня есть время. Прокачусь с вами на Котляковку. Я все-таки адвокат.

Танкован пожал плечами, мол, как вам будет угодно, и полез на заднее сиденье вслед за Михеевой.

БMВ лихо вырулила на проспект Мира, прибавила газу и, маневрируя между неспешно ползущими авто, свернула на Третье транспортное кольцо возле метро «Рижская». Здесь водителю пришлось сбавить скорость: поток машин увеличился и на узких участках трассы, особенно перед тоннелями, превращался в дрожащую маревом пробку.

– Жора, у нас мало времени, – предупредила Татьяна водителя.

Тот взглянул на нее в зеркало заднего вида и пожал плечами:

– Нам только Волгоградку проскочить, а дальше дело пойдет быстрее.

Танкован мрачно смотрел в окно, затянутое полупрозрачной шторкой, и прикидывал в уме, сколько ходов предстоит сделать, чтобы самоуверенная адвокатесса оказалась у него в постели. Максиму совсем не хотелось эту невзрачную, безгрудую женщину, но переспать с ней означало выиграть партию.

– С чего вы взяли, – нарушила она молчание, – что вас в чем-то подозревают?

– Мне в последнее время не везет. – Танкован, не отрываясь, смотрел в окно. – Мой друг попадает в беду, а милиция интересуется, не хотел ли я его убить. Или, например… – Он повернулся к Михеевой. – Близорукая девушка шагает на красный свет под колеса моего мотоцикла, а потом пишет заявление, что переходила дорогу по правилам, а я летел на запрещающий сигнал светофора и совершил наезд на пешеходной «зебре».

– Что за чушь! – фыркнула та. – Я не писала такого заявления!

Максим грустно покачал головой:

– Дознаватель мне его показывал. Там ваша подпись.

– Скорее всего, это факсимиле. – Михеева достала из сумочки телефон. – Похоже, мои коллеги перестарались… в смысле, перестраховались и на всякий случай составили от моего имени заявление… Сейчас… – Она поднесла трубку к уху и через пару секунд ледяным голосом снежной королевы спросила кого-то: – Сергей?.. Объясни мне, голубчик, откуда появилось мое заявление в милицию по поводу недавнего дорожно-транспортного происшествия?.. Что?.. Я так и думала. Немедленно отзови его обратно и впредь возьми за правило ничего не предпринимать без моего ведома. Благодарю… – Татьяна нажала «отбой» и подняла глаза на Максима: – Все улажено. У вас нет причин для беспокойства.

Танкован потер лоб. Еще как есть! И не просто для беспокойства, а для самой настоящей паники. Но всему свое время. Если ему удастся разбудить в этой очкастой блондинке хоть какие-нибудь чувства – она с удовольствием будет расхлебывать заварившуюся вокруг него кашу. И с деньгами своими тоже расстанется охотно.

БMВ, урча, продиралась сквозь бесконечный сплошной поток машин к повороту на проспект Андропова. За окном проплывали унылые промышленные постройки, мелькнула церквушка в строительных лесах, потом выплыло мрачное кирпичное здание, нависшее над песчаным обрывом, ведущим к железнодорожному полотну.

– Вы еще учитесь или работаете? – неожиданно поинтересовалась Михеева.

– Я закончил МИФИ, – не без гордости сообщил Максим. – А теперь работаю менеджером в крупной фирме, которая занимается программным обеспечением…

«Работаю ли?» – мысленно спросил он себя и помрачнел.

Сегодня к концу рабочего дня ему предстоит наведаться в офис и поговорить с Лиснянской. Возможно, не все еще потеряно. Нет таких задачек, которых Танкован не смог бы решить, а демарш похотливой начальницы – уравнение не из самых сложных.

– А вы что окончили? – Он мгновенно перехватил инициативу. – Я смотрю: такая юная, а уже руководит солидной конторой.

Татьяна усмехнулась.

– Я быстро сделала карьеру. Но в этом не только моя заслуга.

«Я так и думал!» – мысленно воскликнул Максим.

– У меня очень обеспеченные родители, – продолжала Михеева. – Они помогли мне открыть адвокатское бюро. У нас работают высококлассные профессионалы. – В ее голосе тоже зазвучала гордость. – А заканчивала я МГУ, юрфак.

– Вы живете с родителями? – небрежно уточнил Танкован.

– Нет. У меня своя квартира. На Таганке.

Какое-то время ехали молча. Максим рассеянно разглядывал сквозь шторку тяжелое, пасмурное небо, насаженное на пятерню безобразных заводских труб. Татьяна листала блокнот.

– Мои родители, – наконец произнес он, не отрывая глаз от унылого пейзажа за окном, – совсем не обеспеченные люди. Они живут в маленьком сибирском городке с глупым названием Сырой Яр и ничем мне помочь не могут. Поэтому я, как беспородный пес, рассчитываю только на природное чутье и на собственные мозги.

– И на зубы? – усмехнулась Михеева.

«И на кое-что еще, девочка», – мысленно огрызнулся Максим, а вслух произнес:

– И на зубы… Если понадобится.

– Я почувствовала в ваших словах укор. – Татьяна закрыла блокнот. – Мол, одним – все и на блюдечке, а другие – по помойкам шастают, пропитание ищут.

– Судьба глуха к укорам и упрекам, – философски заметил Танкован, откинувшись на сиденье и сложив на груди руки. – И я вовсе не жалуюсь. Я лишь хочу сказать, что белые – не значит чистые. Шахтер, тоннами откидывающий породу в надежде добраться до плодоносной жилы, может гордиться своей чернотой, когда достигнет цели.

– Понимаю. – Татьяна улыбнулась. – Вы ищете золотую жилу, и пока не нашли, ваша чернота вас тяготит.

«А ты не совсем конченая дура», – отметил про себя Максим.

– Совершенно верно, – улыбнулся он в ответ. – Но у меня есть шахтерский кураж. И пока он не иссяк, мне грех жаловаться на судьбу.

– На судьбу вообще грех жаловаться, – рассудительно заметила Михеева и тут же, почти по-детски, поинтересовалась: – А вы в нее верите?

– В судьбу? – переспросил он и едва заметно усмехнулся: – Я верю в холодный ум. Верю в то, что удача – награда за умение думать, а напасти – расплата за глупость. Словом, все в руках человека. Точнее – в его голове.

– Не слишком ли много вы ждете от человеческой головы? – улыбнулась Татьяна. – Впрочем… – она небрежно откинулась на сиденье, – в целом я с вами согласна. Просто мне кажется, кроме холодного ума нам требуется еще чуточку горячего везения. – Адвокатесса рассмеялась. – Я говорю о способности оказываться в нужное время в нужном месте.

«Ты даже сама не представляешь, насколько права, – хмыкнул про себя Максим. – Ты уже оказалась в таком месте совсем недавно. Судьба, в которую ты веришь, бросила тебя мне под колеса! Вот только кому из нас больше повезло?»

Михеева наклонилась к водителю:

– Жора, нам еще долго ехать?

– Минут десять, если не будет затора на Каширке, – буркнул тот.

– Я испытываю неловкость, – вкрадчиво произнес Максим, – оттого, что злоупотребляю вашим временем.

Михеева пожала плечами.

– Я сама вам предложила… Главное – правильно организовать и спланировать свое время. Тогда можно успеть многое.

Машина зарулила во двор унылой двенадцатиэтажной хрущевки, облепленной со всех сторон гаражами-«ракушками».

– Это здесь, – сообщил Максим и ткнул пальцем в окно. – Последний подъезд.

– Встать негде, – пожаловался Жора, притормозив рядом с прогнившей «Таврией». – Любая машина, которая появится во дворе, перекроет мне выезд.

– Жди нас на углу, – скомандовала Михеева и распахнула дверцу.

Максим отметил про себя это случайно-неслучайное «нас» и усмехнулся.

В лифте он окончательно понял, что близок к победе над этой невзрачной, но самодостаточной женщиной.

Вместе с ними в кабинку зашел здоровенный мужик с тяжелой матерчатой сумкой, Татьяна посторонилась и непроизвольно прижалась к Максиму. Он ощутил ее дыхание у себя на шее. А еще почувствовал, что женщина вздрогнула и замерла, словно попала в жаркие объятия.

«Если бы у адвокатессы была грудь… – мысленно вздохнул он, непроизвольно взяв ее за локоть. – Было бы даже приятно так стоять».

Татьяна уставилась на свое отражение в зеркале, заморгала и, стушевавшись, опустила глаза. Запах ее духов – сладковато-мыльный, неяркий – показался Максиму знакомым. Кажется, так пахла одна девица… как ее?.. уже и не вспомнить…

Мужик вышел на седьмом этаже. Татьяна отступила на шаг и неуверенным движением поправила волосы. Ее щеки заливал румянец.

«Краснеешь, как восьмиклассница! – мысленно воскликнул Максим и нажал кнопку с цифрой «10». – Думаю, у тебя за всю жизнь был только один мужчина. И тот – вожатый из пионерлагеря!»

Едва он успел вставить ключ в замок, дверь отворилась сама, и на пороге возник мужчина лет тридцати с рыжими короткими волосами, тяжелым подбородком и подозрительными карими глазками.

– Господин Танкован? – поинтересовался он.

Максим кивнул. Мужчина вопросительно уставился на Михееву.

– Я – член московской коллегии адвокатов, – быстро представилась она. – Моя фамилия…

– Уже адвоката нанял, – усмехнулся рыжий. – Не рановато?

– Мы помогаем нашим клиентам вне зависимости от того, предъявлено им обвинение или нет, – спокойно объяснила Татьяна. – А также присутствуем при даче свидетельских показаний во избежание недоразумений или неправомерных действий со стороны сотрудников милиции.

– Во как! – насмешливо покачал головой мужчина. – Неправомерных действий, значит? Его другу, – он кивнул на Максима, – отрезали яйца, и боюсь, ему плевать, недоразумение это или нет…

– Что вы сказали? – Танкован побледнел. – Руслану… отрезали…

– Яйца! – смачно повторил рыжий, буравя взглядом Татьяну. – Отчекрыжили достоинство под самый корешок опасной бритвой. И мы почти уверены, что из-за женщины.

– Нам можно войти? – с раздражением спросила Михеева.

Мужчина отступил в прихожую.

– Не только мона, но и нуна. – Он цокнул языком. – Присутствуйте! Во избежание недоразумений.

В квартире, кроме рыжего оперативника, который оказался тем самым Блатовым, что разговаривал с Максимом по телефону, находились еще двое сотрудников в штатском, по всей вероятности, следователь и криминалист, а также усталого вида пожилой мужчина в безупречно отутюженном милицейском кителе с погонами капитана – местный участковый. Удерживая под мышкой коричневую кожаную папку, он ежеминутно доставал из кармана платок и вытирал мокрый лоб.

Девятнадцатиметровая, скудно обставленная комната выходила единственным окном со стеклянной балконной дверью во двор. Пыльные светло-зеленые шторы пропускали достаточно света, но в помещении, тем не менее, горели все осветительные приборы: потолочная трехламповая люстра из фальшивого хрусталя и торшер на тонкой ножке, воткнутый в узкое пространство между полотняным шкафом и одной из кроватей. Горчичного цвета обои на стенах местами отклеились и напоминали высунутые собачьи языки.

Максим испуганно обвел глазами комнату: вещи разбросаны по полу, стулья перевернуты, постель смята. Содержимое его походного чемодана кто-то бесцеремонно вытряхнул на стол, и там образовалась внушительная горка вывернутых наизнанку свитеров, мятых брюк, пузырьков, футляров и картонных коробок. На скомканной, сваленной в кучу одежде белели кусочки порванной фотографии. Ими словно специально посыпали сверху Максимовы вещи, как голову – пеплом. Танкован подошел ближе и похолодел. В этих остроугольных бумажных кусочках он узнал снимок, присланный пару лет назад Маргаритой.

– Паспорт с собой? – обратился к нему следователь – толстый румяный коротышка лет тридцати пяти с бледным, веснушчатым лицом и пухлыми розовыми губками. – Мне предстоит задать вам несколько вопросов.

– Для начала потрудитесь объяснить, что здесь произошло. – Татьяна встала у стола, сложив на груди руки.

Следователь невозмутимо поднял с пола упавший стул, поставил его на место, спокойно сел и разложил на коленях бумаги.

– Сегодня утром… – медленно произнес он, листая исписанные мелким почерком страницы, будто ища в них подсказку, – в этой квартире… совершено нападение на гражданина… Кушева Руслана Булатовича… разбойное… или хулиганское… еще предстоит выяснить. – Он вдруг замолчал, найдя нужную страницу, и углубился в чтение.

– По факту возбуждено уголовное дело? – быстро спросила Михеева.

– Возбуждаемся, – глухо отозвался следователь, не отрываясь от своих бумаг.

– По какой статье?

– Решаем. Может быть, разбой… Или нанесение тяжких… Или злостное…

– Ну уж дудки! – Татьяна подняла с пола второй стул и уселась напротив следователя. – Хулиганством не отделаетесь.

Тот удивленно поднял на нее маленькие карие глазки.

– А вы, собственно, кто?

– Это адвокат, – усмехнулся Блатов. – Господин Танкован поспешил обзавестись защитой.

– Уже защищаетесь? – все так же ровно поинтересовался коротышка. – На воре, как говорится, и шапка…

– Перестаньте, – поморщился Максим, протягивая ему паспорт. – Я готов ответить на ваши вопросы. Только сначала объясните мне, что с Русланом? Где он?

– Ваш друг в больнице. – Следователь открыл документ и придвинулся к столу. – Его кастрировали вот этим инструментом. – Он приподнял двумя пальцами прозрачный целлофановый пакет, на дне которого угадывалась раскрытая опасная бритва.

Только сейчас Максим обратил внимание, что постель Руслана разобрана, а пододеяльник чернеет отвратительными кровавыми кляксами.

– За что?!. – Он задохнулся от ужаса. – Кому понадобилось?..

– Вот отсюда – первый вопрос. – Коротышка локтем освободил на столе пространство и пристроил туда свои бумаги. – Как складывались отношения Кушева с женщинами? Есть ли среди них такие, что могут считать себя брошенными, обиженными или обманутыми?

Танкован шумно вздохнул и провел ладонью по лицу.

– Подождите, дайте сосредоточиться… Брошенные женщины? – Он вдруг явственно представил себе искаженное злобой Светкино лицо, ее губы, кривящиеся в бешенстве: «Значит, ты считаешь возможным унижать меня, втаптывать в грязь, называть «пещерой неожиданностей»? Мнишь себя героем-любовником, да, игрец на душах?!»

– Понимаете, – следователь поднес к глазам шариковую ручку, пытаясь обнаружить на кончике стержня невидимый волос, – нападение совершено с непонятной целью. Преступники ничего не искали, не требовали от Кушева ни ценностей, ни денег, не добивались признаний или объяснений. Они просто скрутили ему руки, сняли с него штаны и… Очень похоже на самосуд, правда? На средневековое наказание.

– Не искали? – с сомнением покачал головой Максим. – А кто же тогда выпотрошил мой чемодан?

– Ах, это ваши вещички? – Коротышка брезгливо приподнял над столом скомканные штаны. Обрывки фотографии посыпались на пол. – А я думал, они здесь всегда лежали. – Он хмыкнул. – Знаете, обычное дело для холостяцкого жилища.

Максим не мигая уставился на рассыпанные бумажные кусочки.

– Но вернемся к вашему другу. – Следователь склонился над протоколом и, сверяясь с паспортом, принялся записывать данные. – Имелись у него мстительные подружки? Может быть, неосторожная девица забеременела, а Кушев отказался признать мальца?

– Послушайте меня… – пробормотал Максим. – Кто-то вытряхнул из чемодана мои вещи и порвал мою фотографию.

– Вашу фотографию? – Следователь оторвался от протокола и с интересом подвигал пухлой короткой ножкой по полу, пытаясь рассмотреть рваные кусочки.

– Принадлежащую мне фотографию, – поправился Максим. – На ней была изображена… одна моя знакомая.

– Ваша общая с Кушевым знакомая? – Следователь поднял на него глаза.

– Моя. – Танкован вытер ладонью лоб. – У нас с Русланом не было общих подруг, которых мы могли бы не поделить, если вы на это намекаете.

– Значит, Кушев женщин не обижал? – уточнил увалень.

– Нет.

– А вы? – Он замер, буравя Максима взглядом.

– Какое это имеет значение? – не выдержала Михеева. – Вам нравится копаться в грязном белье?

– Это моя работа! – Следователь расплылся в улыбке и демонстративно переложил с места на место скомканные Максимовы брюки. – Просто может статься, что Кушева кастрировали по ошибке.

– Вот-вот! – обрадовался рыжий оперативник. – Я же говорю: по недоразумению! – Он доверительно наклонился к следователю, не сводя глаз с Татьяны. – Адвокаты жуть как боятся недоразумений.

– Что значит – по ошибке? – нахмурился Танкован. – Должны были постричь голову, а взяли чуть ниже?

– Нет, – лучезарно улыбнулся увалень. – Должны были кастрировать вас, а оскопили вашего несчастного друга.

– Меня?! – Максим отступил на шаг и машинально сел на перепачканную кровью кровать.

– Ну да, – пожал плечами тот. – Преступники копались в ваших вещах и порвали вашу фотографию.

– А с чего вы взяли, – вклинилась в разговор Татьяна, – что порванная фотография имеет отношение к случившемуся? И кто вам внушил вообще, что отрезанные гениталии – это непременно месть обманутой женщины, а не взбешенного кредитора, например, отчаявшегося вернуть свой долг?

– Кредитору незачем рвать фотографию, – возразил коротышка, несколько смущенный таким напором.

– А кто вам сказал, – не унималась Михеева, – что карточку порвали преступники?

– Ну мы с вами этого не делали, правда? – развел руками следователь. – А в этой квартире, кроме Танкована с Кушевым, больше никто не живет. – Он повернулся к Максиму и подмигнул: – Или, бывает, дамочки наведываются?

Тот нахмурился:

– Никто не наведывается. У нас с Русланом уговор: где едят, там не гадят…

– Цинично, но верно, – пожал плечами Блатов. – Вот я, например, когда жил в общаге…

– Постойте! – Максим вспомнил что-то важное. – Когда я последний раз видел Кушева… В этой самой квартире… Словом, приходила женщина. Моя давняя знакомая, одноклассница. Говорить мне с ней было некогда, да и не о чем. В общем, я ушел, а она осталась на какое-то время здесь, с Русланом.

– Когда это было? – полюбопытствовал следователь. – Сегодня утром?

Танкован покачал головой.

– Нет. Три дня назад.

– Вас трое суток не было дома? – удивился рыжий оперативник.

– Я лежал в больнице. Это легко проверить.

– Стандартное алиби, – понимающе кивнул тот.

– То есть вы не знаете, сколько времени провела здесь ваша одноклассница? – спросил следователь. – Может быть, час, а может, все три дня?

– Понятия не имею, – пожал плечами Максим.

Коротышка что-то записал в протоколе.

– А как вы объясните… – он не успел договорить: по квартире прокатился противный дребезжащий звонок.

Блатов удивленно взглянул на Танкована, потом на его спутницу и отправился в прихожую.

– Я так и знала! – донесся до всех визгливый женский голос, не менее противный, чем дверной звонок, и через мгновение в комнату вбежала Руфина Леонидовна – хозяйка квартиры. – Гнездышко вьешь годами, а стоит впустить бандитов, они превращают его в вертеп!

Она тяжело дышала, капельки пота прочертили две кривые размытые дорожки на ее напудренном лице, бесцветные, водянистые глаза вылезали из орбит, а морковного цвета губы дрожали от злости.

– Подонок! – Женщина крутила головой вправо-влево, словно подыскивая подходящий тяжелый предмет, чтобы запустить им в Танкована. – Негодяй! Ты что здесь устроил? Какое преступление совершил? – Ее взгляд неожиданно остановился на кровати с безобразными бурыми пятнами, и Максиму показалось, что хозяйку сейчас хватит удар. Даже сквозь толстый слой пудры было видно, как кровь отхлынула у нее от лица. – Это… Это… – Руфина Леонидовна, задыхаясь, ткнула дрожащим пальцем в сторону перепачканного пододеяльника. – Это убийство?!

– Вы гражданка Бабкина, не так ли? – уточнил следователь. – Могу я у вас попросить договор, на основании которого вы сдаете в аренду данное жилое помещение?

Руфину Леонидовну, казалось, расстроил вопрос. Она на мгновение стушевалась, но тут же взяла себя в руки и перешла в наступление.

– У меня нету договора! – закричала она. – И что? Теперь вы нашли козла отпущения? Вместо того чтобы ловить и наказывать настоящих преступников, вы станете преследовать пожилую несчастную женщину?

– На одного из ваших квартирантов совершено разбойное нападение, – пояснил рыжий оперативник. – И нам небезынтересно, на каком основании он здесь находился.

– Ни на каком основании! – Женщина взмахнула руками. – Без всякого основания! Оба незаконно вперлись в мою квартиру! Так и запишите!

– Ну, как же? – Следователь ткнул ногтем в раскрытый паспорт Танкована. – Временную регистрацию они сами себе сделали, что ли? Без вашего ведома и согласия?

– Я, дура, их прописала! – простонала Бабкина. – Потому что пожалела сопляков. Я ведь не предполагала, что они оба – убийцы! – Она схватила со стола брюки Максима и швырнула ему в лицо: – Чтобы через час даже духу твоего здесь не было! Убирайся немедленно, слышишь? Живи где хочешь – на вокзале, на чердаке, а лучше всего – в тюрьме! Там тебе самое место!