Текст книги "Метро. Трилогия под одной обложкой"
Автор книги: Дмитрий Глуховский
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 81 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
Глава 12. Полис
Оставался всего один туннель. Всего один туннель, и поставленная Хантером цель, к которой Артем шел упрямо и отчаянно, достигнута. Два, может, три километра по сухому и тихому перегону, и он на месте. В голове Артема царила почти такая же гулкая пустота, как в этом туннеле, и он больше не задавал себе вопросов. Еще сорок минут, и он на месте. Сорок минут, и его поход завершен.
Он даже не отдавал себе отчета в том, что шагает в кромешной темноте. Ноги продолжали, не сбиваясь, отсчитывать шпалы. Он словно забыл обо всех угрожавших ему опасностях, о том, что безоружен, что у него нет ни документов, ни фонаря, ни оружия, что он наряжен в чудной сектантский балахон, о том, наконец, что он никогда ничего не слышал ни про этот туннель, ни про опасности, подстерегающие в нем путников.
Убежденность в том, что, пока он следует своей стезей, ему ничего не угрожает, занимала все место в его сознании. Куда подевался неизбежный, казалось, страх туннелей? Куда пропали усталость и неверие?
Все испортило эхо.
Из-за того, что в этом туннеле было так пусто, звуки шагов разлетались назад и вперед. Отраженные от стен, они гремели, постепенно удаляясь и переходя в шелест, и отзывались через такое время, что казалось, идет не только Артем, но и еще кто-то другой. Через некоторое время это ощущение стало настолько острым, что Артему захотелось остановиться и прислушаться – продолжает ли эхо шагов жить своей жизнью?
Несколько минут он продолжал бороться с искушением. Его поступь становилась все медленнее и тише, а он прислушивался, не сказывается ли это на громкости эха. Наконец Артем замер совсем. Боясь глубоко вдохнуть, чтобы шум входящего в легкие воздуха не помешал ему различить малейшие шорохи вдали, он стоял так в кромешной тьме и ждал.
Тишина.
Теперь, когда он перестал перемещаться, у него снова пропало ощущение реальности пространства. Пока он шел, то словно цеплялся за действительность подошвами сапог. Остановившись посреди чернильного мрака туннеля, Артем вдруг перестал понимать, где находится.
Показалось.
И показалось ему еще, что, когда он опять тронулся с места, еле слышное эхо шагов долетело до ушей еще до того, как его собственная нога успела ступить на бетонный пол.
Сердце его забилось тяжелее. Но через мгновение он сумел убедить себя, что обращать внимание на все шорохи в туннелях глупо и бессмысленно. Некоторое время Артем старался не прислушиваться к эху вообще. Потом, когда ему почудилось, что последний из затихающих отголосков приблизился к нему, он заткнул уши и продолжал идти вперед. Но и так его не хватило надолго.
Оторвав через пару минут ладони от ушей и продолжая шагать, он, к своему ужасу, услышал, что эхо его шагов впереди действительно звучит все громче, будто приближаясь. Но стоило ему замереть на месте, как звуки впереди тут же, запаздывая на доли секунды, тоже затихали.
Этот туннель испытывал Артема, его способность противостоять страху. Но он не сдастся. Он прошел уже слишком через многое, чтобы испугаться темноты и эха.
Эха ли?
Оно приближалось, теперь в этом не оставалось никакого сомнения. В последний раз Артем остановился, когда призрачные шаги слышались уже метрах в двадцати. Это было так необъяснимо и жутко, что, не выдержав, отирая со лба холодную испарину, он, дав петуха, крикнул в пустоту:
– Есть там кто-нибудь?..
Эхо отозвалось пугающе близко, и своего голоса Артем не узнал. Дрожащие отголоски понеслись наперегонки в глубину туннелей, теряя звуки: «там кто-нибудь… о-нибудь… будь…». Никто на них так и не отозвался. И вдруг случилось невероятное: они стали возвращаться назад, повторяя его вопрос, в обратном порядке набирая оброненные слоги и становясь все громче, пока в тридцати шагах от него кто-то не повторил его вопрос испуганным голосом.
Этого Артем вынести не смог. Развернувшись, он пошел назад, сначала стараясь идти не слишком быстро, а потом и вовсе позабыв о том, что нельзя давать страху поблажек, и, спотыкаясь, побежал. Но уже через минуту он понял, что отзвуки шагов все так же слышатся на расстоянии в двадцать метров. Незримый преследователь не желал отпускать его. Задыхаясь, Артем бежал уже, не разбирая направления, и в конце концов налетел на туннельную сбойку.
Эхо немедленно стихло. Прошло некоторое время, пока он не сумел собрать волю в кулак, подняться и сделать шаг вперед. Это было верное направление: с каждым пройденным метром звук шаркающих о бетон ступней становился все ближе, двигаясь ему навстречу. И только стучащая в ушах кровь чуть заглушала зловещий шорох. Каждый раз, когда Артем замирал на месте, останавливался в темноте и его преследователь – в том, что это не эхо, он теперь уже был совершенно уверен.
Так продолжалось, пока шаги не зазвучали на расстоянии вытянутой руки. И тогда Артем, крича и размахивая вслепую кулаками, бросился вперед, туда, где должно было находиться по его расчетам оно.
Кулаки со свистом рассекли пустоту. Никто не пытался защититься от его ударов. Он тщетно рубил воздух, кричал, отпрыгивал, расставлял руки в стороны, пытаясь схватить невидимого в темноте противника. Пустота. Там никого не было. Но только он отдышался и сделал еще один шаг к Полису, как тяжелый шаркающий звук раздался уже прямо перед ним. Еще взмах рукой – и снова ничего. Артем почувствовал, что сходит с ума. До боли выкатив глаза, он пытался увидеть хоть что-нибудь, уши старались уловить близкое дыхание другого существа. Но там просто никого не было.
Простояв неподвижно несколько долгих секунд, Артем подумал, что как бы ни объяснялось это странное явление, опасности оно не представляет. Наверное, акустика. «Приду домой, спрошу у отчима», – сказал себе он, и, когда занес уже ногу, чтобы сделать еще шаг к цели, прямо в ухо ему кто-то шепнул негромко:
«Жди. Тебе туда сейчас нельзя».
– Кто это? Кто здесь? – тяжело дыша, выкрикнул Артем. Но никто ему не отвечал. Вокруг него опять была густая пустота. Тогда он, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, заспешил в сторону Боровицкой. Призрачные стопы его преследователя с той же скоростью зашуршали в обратном направлении, постепенно стихая вдали, пока не канули в тишину. И только тогда Артем остановился. Он не знал и не мог знать, что это было, он никогда не слышал ни о чем подобном ни от кого из своих друзей, и отчим не рассказывал ему о таком вечерами у костра. Но кто бы ни шепнул ему в ухо приказание остановиться и подождать, теперь, когда Артем больше не боялся его, когда у него было время осознать произошедшее и поразмыслить над ним, это звучало гипнотически убедительно.
Следующие двадцать минут он провел, сидя на рельсе, раскачиваясь, словно пьяный, из стороны в сторону, борясь с ознобом и вспоминая странный, не человеку принадлежавший голос, приказавший ему ждать. Дальше он двинулся, только когда дрожь начала наконец проходить, а страшный шепот в его голове – сливаться с тихим свистом поднимающегося туннельного сквозняка.
Все оставшееся время он просто шагал вперед, стараясь ни о чем не думать, спотыкаясь иногда о лежащие на полу кабели, но это было самым страшным, что с ним случилось. Времени прошло, как ему показалось, немного, хотя он и не мог сказать, сколько, потому что в темноте минуты слиплись. А затем он увидел в конце туннеля свет.
Боровицкая.
Полис.
И тут же со станции послышался грубый окрик, грянули выстрелы, и Артем, отпрянув назад, спрятался в углублении в стене. Издалека неслись протяжные стоны раненых, брань, потом еще раз, усиленный туннелем, долетел грохот автоматной очереди.
Жди…
Из своего укрытия Артем отважился показаться только через четверть часа после того, как все стихло. Подняв вверх руки, он медленно пошел на свет.
Это действительно был вход на платформу. Дозоров на Боровицкой не выставляли, видимо, надеясь на неприкосновенность Полиса. За пять метров до места, где обрывались круглые своды туннеля, стояли цементные блоки пропускного пункта и лежало в луже крови распростертое тело.
Когда Артем показался в поле зрения одетых в зеленую форму и фуражки пограничников, ему приказали подойти ближе и встать лицом к стене. Увидев на земле труп, он немедленно повиновался.
Быстрый обыск, вопрос про паспорт, заломленные за спину руки, и наконец станция. Свет. Тот самый. Они говорили правду, они все говорили правду, легенды не лгали. Свет был таким ярким, что Артему пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Но сияние достигало зрачков и сквозь веки, слепило до боли, и только когда пограничники закрыли его глаза повязкой, их перестало саднить. Возвращение к той жизни, которой жили предыдущие поколения людей, оказалось болезненней, чем Артем мог себе представить.
Тряпку с глаз сняли только в караулке, похожей на все другие, крошечной, служебной комнате, облицованной растрескавшимся кафелем. Здесь было темно, только на крашенном охрой деревянном столе мерцала в алюминиевой миске свеча. Собирая жидкий воск пальцем и наблюдая, как он остывает, начальник караула, грузный и небритый мужчина в зеленой военной рубашке с закатанными рукавами и галстуке на резинке, долго рассматривал Артема, прежде чем спросить:
– Откуда пожаловали? Где паспорт? Что с глазом?
Артем решил, что изворачиваться смысла не имеет, и рассказал честно, что паспорт остался у фашистов, и глаз тоже чуть было не остался там же. Начальник это воспринял неожиданно благосклонно.
– Знаем, как же. Вот, противоположный туннель выходит аккурат на Чеховскую. У нас там целая крепость выстроена. Пока не воюем, но добрые люди советуют держать ухо востро. Как говорится, si vic pacem, para bellum, – подмигнул он Артему.
Последней фразы Артем не понял, но предпочел не переспрашивать. Его внимание привлекла татуировка на сгибе локтя начальника караула – изуродованная радиацией птица с двумя головами, распахнутыми крыльями и крючковатыми клювами. Она что-то ему смутно напомнила, но что именно, понять он не мог. А потом, когда начальник обернулся к одному из солдат, Артем увидел, что точно такой же знак, но в миниатюре, вытатуирован на его левом виске.
– И с чем вы к нам? – продолжал начальник.
– Я ищу одного человека… Его зовут Мельник. Прозвище, наверное. У меня к нему важное сообщение.
Выражение лица пограничника мгновенно переменилось. Лениво-добродушная улыбка сползла с губ, глаза удивленно блеснули в свете свечи.
– Можете передать мне.
Артем замотал головой и, извиняясь, принялся объяснять, что никак нельзя, что секретность, вы понимаете, поручено было сторого-настрого никому не говорить, кроме этого самого Мельника.
Начальник изучающе осмотрел его еще раз, сделал знак одному из солдат, и тот подал черный пластмассовый телефонный аппарат, аккуратно отмотав прорезиненный телефонный шнур на нужную длину. Покрутив пальцем диск, пограничник сказал в трубку:
– Застава Бор-Юг. Ивашов. Полковника Мельникова.
Пока он дожидался ответа, Артем успел отметить, что татуировка с птицей была и на висках у обоих солдат, находившихся в комнате.
– Как представить? – осведомился начальник караула у Артема, прижав щекой телефонную трубку к плечу.
– Скажите, от Хантера. Срочное сообщение.
Тот кивнул и, перекинувшись еще парой фраз с собеседником на другом конце провода, закончил разговор.
– Быть на Арбатской, у начальника станции, завтра в девять. До тех пор свободен, – и, махнув рукой тут же отступившему от дверного проема солдату, добавил, обращаясь к Артему: – Подожди-ка… Ты у нас, кажется, почетный гость и в первый раз. Держи, но с возвратом! – и он протянул Артему темные очки в облезлой металлической оправе.
Только завтра? Артема захлестнули жгучее разочарование и обида. Ради этого он шел сюда, рискуя своей и чужими жизнями? Ради этого спешил, заставлял себя переставлять ноги, даже когда сил уже совсем не оставалось? И разве не срочное это было дело – сообщить обо всем, что знал, этому чертову Мельнику, который не может найти для него свободной минуты?
Или Артем просто опоздал и тому уже все известно? А может, Мельник уже знает нечто, о чем сам Артем еще и не догадывается? Может, он опоздал настолько, что вся его миссия потеряла смысл?..
– Только завтра? – не выдержал он.
– Полковник сегодня на задании, вернется ранним утром, – пояснил Ивашов. – Иди-иди, заодно передохнешь, – и он выпроводил Артема из караулки.
Успокоившись, но все же затаив обиду, Артем нацепил очки и подумал, что они ему очень кстати: заодно и синяка под глазом видно не будет. Стекла в них были царапанные и к тому же чуть искажали перспективу, но когда он, поблагодарив караульных, вышел на платформу, то понял, что без очков ему было бы не обойтись. Свет ртутных ламп был слишком ярок для него. Впрочем, не один Артем не мог здесь открыть глаз – на станции многие прятали их за темными очками. «Наверное, тоже нездешние», – подумал он.
Видеть полностью освещенную станцию метро ему было странно. Здесь совсем не было теней. И на ВДНХ, и на всех других станциях и полустанках, где ему до сих пор пришлось побывать, источников света было немного, и они не могли осветить все видимое пространство, по этому лишь выхватывали его куски. Всегда оставались места, куда не проникал ни один луч. Теней у каждого человека было несколько: одна, от свечи, блеклая и чахлая; другая, багровая, – от аварийной лампы; третья, черная и резко очерченная, – от электрического фонарика. Они мешались, наплывали друг на друга и на чужие тени, пластались по полу иногда на несколько метров, пугали, обманывали, заставляли догадываться и додумывать. А в Полисе беспощадное сияние ламп дневного света испепелило все тени до одной.
Артем замер, восхищенно рассматривая Боровицкую. Она оставалась в поразительно хорошем состоянии. На мраморных стенах и беленом потолке не было заметно ни следа копоти, станция была убрана, а над потемневшим от времени бронзовым панно в конце платформы трудилась женщина в синей спецовке, усердно отскабливая барельеф губкой с чистящим раствором.
Жилые помещения здесь были устроены в арках. Только по две арки оставили с каждой стороны для прохода к путям, остальные, заложенные кирпичом с обеих сторон, превратились в настоящие апартаменты. В каждой имелся дверной проем, а в некоторых даже стояли настоящие деревянные двери и застекленные окна. Из одного из них доносилась музыка. Перед несколькими дверями лежали коврики, чтобы входящие могли вытереть ноги. Подобное Артем видел впервые. От этих жилищ веяло таким уютом, таким спокойствием, что у него защемило сердце: перед глазами вдруг промелькнула картина из детства. Но самым удивительным было то, что вдоль обеих стен по всей станции тянулась цепь книжных стеллажей. Они занимали пространство между «квартирами», и от этого вся станция обретала какой-то чудесный, нездешний вид, напоминая Артему описания библиотек в средневековых университетах, о которых он читал в книжке писателя Борхеса.
У дальнего края зала начинались эскалаторы – там находился переход на станцию Арбатская. Гермоворота оставались открытыми, но у перехода располагался небольшой блокпост. Впрочем, всех желающих охрана беспрепятственно пропускала в обоих направлениях, даже не проверяя документов.
Зато у противоположного конца платформы, рядом с бронзовым барельефом, был виден настоящий военный лагерь. Там размещались несколько зеленых военных палаток с нарисованными на них знаками вроде вытатуированных на висках у пограничников. Там же стояла тележка с укрепленным на ней неизвестным оружием, которое выдавал только торчащий из-под чехла длинный ствол с раструбом на конце. Рядом несли дежурство двое солдат в темно-зеленой форме, шлемах и бронежилетах. Лагерь окружал лестницу перехода, поднимавшуюся над путями. Светящиеся указатели поясняли, что там находится «Выход в город», и Артему стали понятны принятые меры предосторожности. Вторая лестница, ведущая туда же, и вовсе оказалась замурованной стеной из огромных цементных блоков.
Посреди станции располагались крепкие деревянные столы, за которыми, оживленно беседуя, сидели люди в долгополых серых халатах из плотной ткани. Подойдя к ним поближе, Артем с удивлением заметил татуировки и на их висках тоже, но не с изображением птицы, а в виде раскрытой книги на фоне нескольких вертикальных черточек, напоминавших колоннаду. Перехватив пристальный взгляд Артема, один из сидевших за столом приветливо улыбнулся и спросил его:
– Приезжий? Впервые у нас?
От слова «приезжий» Артема передернуло, но, справившись с собой, он кивнул. Заговоривший с ним был ненамного старше, и, когда он встал, чтобы пожать Артему руку, выпростав ладонь из широкого рукава халата, оказалось, что роста они приблизительно одинакового. Только сложения тот был более хрупкого.
Звали нового знакомого Артема Данилой. Про себя он рассказывать не спешил, и было видно, что с Артемом он решил заговорить, потому что ему любопытно, что происходит за пределами Полиса, какие новости на Кольце, что слышно о фашистах и о красных…
Через полчаса они уже сидели дома у худого Данилы, в одной из ютившихся между арками «квартир», и пили горячий чай, наверняка привезенный сюда окольными путями с ВДНХ. Из мебели в комнате был заваленный книгами стол, высокие, до потолка железные полки, тоже заставленные доверху толстыми томами, и кровать. С потолка свисала на проводе несильная, ватт на сорок, электрическая лампочка, освещавшая искусный рисунок огромного древнего храма, в котором Артем не сразу признал Библиотеку, возведенную на поверхности где-то над Полисом.
После того как вопросы у хозяина закончились, пришел черед Артема.
– А почему у вас тут у людей татуировки на голове? – поинтересовался он.
– Ты что, про касты ничего не знаешь? – удивился Данила. – И про Совет Полиса тоже не слышал?
Артем внезапно вспомнил, что кто-то (да нет же, как он мог забыть, это был тот старик, Михаил Порфирьевич, убитый фашистами) говорил ему, что в Полисе власть делят военные и библиотекари, потому что наверху раньше стояли здания Библиотеки и какой-то организации, связанной с армией.
– Слышал! – кивнул он. – Военные и библиотекари. Ты, значит, библиотекарь?
Данила глянул на него испуганно, побледнел и закашлялся. Потом, справившись с собой, тихо сказал:
– Какой еще библиотекарь? Ты библиотекаря хоть живого видел? И не советую! Библиотекари сверху сидят… Видел, какие тут у нас укрепления? Не дай бог, спустятся… Ты эти вещи не путай никогда. Я не библиотекарь, а хранитель. Нас еще браминами называют.
– Что за название такое странное? – поднял брови Артем.
– Понимаешь, у нас тут вроде кастовой системы. Как в Древней Индии. Каста… Ну, это как класс… Тебе красные не объясняли? Не важно. Каста жрецов, хранителей знаний, тех, кто собирает книги и работает с ними, – объяснял он, а Артем не переставал удивляться тому, как старательно он избегает слова «библиотекарь». – И каста воинов, которые занимаются защитой, обороной. На Индию очень похоже, там еще была каста торговцев и каста слуг. У нас это все тоже есть. Ну, мы между собой и называем это по-индийски. Жрецы – брамины, воины – кшатрии, купцы – вайшьи, слуги – шудры. Членом касты становишься раз и на всю жизнь. Есть особые обряды посвящения, особенно в кшатрии и брамины. В Индии это семейное было, родовое, а у нас сам выбираешь, когда тебе восемнадцать исполняется. Здесь, на Боровицкой, больше браминов, почти все. Школа наша тут, библиотеки, кельи. На Библиотеке – там особый режим из-за транзита Красной Линии, охранять приходится, а до войны больше наших было. Теперь на Александровский Сад переместились. А на Арбатской – почти одни кшатрии, из-за Генштаба.
Услышав еще одно шипящее древнеиндийское слово, Артем тяжело вздохнул. Вряд ли ему удастся запомнить все эти мудреные названия с одного раза. Данила, однако, не обратил на это внимания и продолжал рассказывать:
– В Совет, понятное дело, входят только две касты: наша и кшатриев. Мы их вообще-то просто вояками зовем, – подмигнул он Артему.
– А почему они себе птиц двухголовых татуируют? – вспомнил Артем. – У вас, по крайней мере, книги, с книгами все ясно. Но птицы?..
– Тотем у них такой, – пожал плечами брамин Данила. – Это раньше, по-моему, был дух-покровитель войск радиационной защиты. Орел, кажется. Они ведь во что-то свое, странное верят. У нас, вообще говоря, между кастами особенно хороших отношений нет. Раньше даже враждовали.
Через штору стало видно, как на станции ослабили освещение. Наступала здешняя ночь. Артем засобирался.
– А у вас здесь гостиницы есть, чтобы переночевать? А то у меня завтра в девять на Арбатской встреча, а остаться негде.
– Хочешь – ночуй у меня, – пожал плечами Данила. – Я на пол лягу, мне не привыкать. Я как раз ужин готовить собирался. Оставайся, расскажешь, что еще видел по дороге. А то я, знаешь, отсюда и не выбираюсь совсем. Завет хранителей не разрешает дальше одной станции уходить.
Подумав, Артем кивнул. В комнате было уютно и тепло, да и хозяин ее Артему понравился с самого начала. Что-то у них было общее. Через пятнадцать минут он уже чистил грибы, пока Данила нарезал ломтиками свинину.
– А ты Библиотеку видел хоть раз сам? – спросил Артем с набитым ртом через час, когда они ели тушеную свинину с грибами из алюминиевых солдатских мисок.
– Ты про Великую Библиотеку? – строго уточнил брамин.
– Про ту, которая сверху… Она ведь все еще там? – указал вилкой в потолок Артем.
– В Великую Библиотеку поднимаются только наши старейшины. И сталкеры, которые работают на браминов, – ответил Данила.
– Это ведь они сверху книги приносят? Из Библиотеки? Из Великой Библиотеки, я имею в виду, – поспешно поправился Артем, видя, что его хозяин опять нахмурился.
– Они, но по поручению старейшин касты. Нам самим это не под силу, поэтому приходится использовать наемников, – нехотя объяснил брамин. – По Завету это должны были бы делать мы: хранить знания и передавать их ищущим. Но, чтобы передавать эти знания, их сначала надо добыть. А кто из наших посмеет туда сунуться? – со вздохом он поднял глаза вверх.
– Из-за радиации? – понимающе кивнул Артем.
– Из-за нее тоже. Но главное, из-за библиотекарей, – приглушенным голосом ответил Данила.
– Но это разве не вы библиотекари? Ну, или потомки библиотекарей? Мне так рассказывали.
– Знаешь что, давай за столом об этом не будем. И вообще, пусть тебе кто-нибудь другой расскажет. Я эту тему не особо люблю.
Данила начал убирать со стола, а потом, на секунду задумавшись, отодвинул часть книг с полки в сторону, и между томами, стоявшими в заднем ряду, обнаружилась брешь, в которой поблескивала пузатая бутылка с самогоном. Среди посуды обнаружились и граненые стаканы.
Через некоторое время Артем, восхищенно оглядывавший полки, решил нарушить молчание.
– Надо же, как у тебя много книг, – сказал он. – У нас на ВДНХ, наверное, во всей библиотеке столько не наберется. Я там уже все перечитал давно. К нам ведь редко когда хорошие приходят, разве что отчим принесет что-нибудь стоящее, а челноки все время дрянь разную тащат, детективы всякие. Там к тому же половину не понять. Я ведь еще и поэтому мечтал в Полис попасть, из-за Великой Библиотеки. Просто не могу себе представить, сколько их там наверху должно быть, если ради них такую громадину построили, – и он кивнул на рисунок над столом.
Глаза у обоих уже блестели. Данила, польщенный словами Артема, наклонился над столом и веско проговорил:
– Да ведь это никакого значения не имеет, все эти книги. И Великую Библиотеку не для них строили. И не их там хранят.
Артем удивленно посмотрел на него. Брамин открыл было рот, чтобы продолжить, но вдруг встал со стула, подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался. Потом тихонько притворил ее, сел на место и шепотом досказал:
– Всю Великую Библиотеку строили для одной-единственной Книги. И лишь одна она там и спрятана. Остальные нужны только, чтобы ее скрыть. Ее-то на самом деле и ищут. Ее и стерегут, – прибавил он, и его передернуло.
– И что это за книга? – тоже понизив голос, спросил Артем.
– Древний фолиант. На антрацитно-черных страницах золотыми буквами там записана вся История. До конца.
– И зачем же ее ищут? – шепнул Артем.
– Неужели не понимаешь? – покачал головой брамин. – До конца, до самого конца. А ведь до него еще не близко… И у кого есть это знание…
За занавеской мелькнула вдруг полупрозрачная тень, и Артем, хотя и смотрел в глаза Даниле, успел ее заметить и подать ему знак. Оборвав рассказ на полуслове, тот вскочил с места и кинулся к двери. Артем бросился за ним.
На платформе никого не было, только из перехода доносились удаляющиеся шаги. Охрана мирно спала на стульях по обе стороны эскалатора.
Когда они вернулись в комнату, Артем ждал, что брамин продолжит рассказ, но тот уже протрезвел и только хмуро мотал головой.
– Нельзя нам это рассказывать, – отрезал он. – Это та часть Завета, что для посвященных. Спьяну проболтался, – он досадливо поморщился. – И не вздумай рассказывать кому-нибудь, что слышал это. Если до кого дойдет, что ты о Книге знаешь, не оберешься потом хлопот. И я с тобой заодно.
И тут Артем вдруг понял, отчего вспотели у него ладони в тот момент, когда брамин сказал ему про Книгу. Он вспомнил.
– Их ведь несколько, этих книг? – замирая сердцем, спросил он.
Данила настороженно заглянул ему в глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Бойся истин, сокрытых в древних фолиантах… где слова тиснены золотом, и бумага аспидно-черная не тлеет, – произнес он, а перед глазами у него маячило в мутном мареве пустое, ничего не выражающее лицо Бурбона, который механически выговаривал чужие и непонятные слова.
Брамин пораженно уставился на него.
– Откуда ты знаешь?
– Откровение было. Там ведь не одна Книга… Что в других? – зачарованно глядя на рисунок Библиотеки, спросил Артем.
– Осталась только одна. Было три фолианта, – сдался наконец Данила. – Прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и Настоящее сгинули безвозвратно века назад. Остался последний, самый главный.
– И где же он?
– Затерян в Главном Книгохранилище. Там больше сорока миллионов томов. Один из них – с виду совершенно обычная книга, в стандартном переплете – и есть Он. Чтобы узнать Его, надо раскрыть книгу и перелистать – по преданию, страницы у фолианта действительно черные. Но чтобы перелистать все книги в Главном Книгохранилище, придется потратить семьдесят лет жизни, без сна и отдыха. А люди там больше дня оставаться не могут, и потом, никто тебе не даст спокойно стоять и рассматривать все тома, которые там хранятся. И хватит об этом.
Он постелил себе на полу, зажег на столе свечу и выключил свет. Артем нехотя улегся. Отчего-то спать ему совсем не хотелось, хотя он и не мог вспомнить, когда ему удавалось отдохнуть в последний раз.
– Интересно, а Кремль видно, когда к Библиотеке поднимаешься? – сказал он в пустоту, потому что Данила уже начинал посапывать.
– Конечно, видно. Только на него смотреть нельзя. Затягивает, – пробормотал тот.
– То есть как – затягивает?
Данила приподнялся на локте, и его недовольно наморщенное лицо попало в желтое пятно света.
– Сталкеры говорят, что нельзя на Кремль смотреть, когда выходишь. Особенно на звезды на башнях. Как глянешь, так глаз уже не оторвать. А если подольше посмотришь, туда затягивать начинает, недаром все ворота открытые стоят. Поэтому в Великую Библиотеку сталкеры поодиночке никогда не поднимаются. Если один случайно заглядится на Кремль, другой его сразу в чувство приведет.
– А внутри Кремля что? – сглотнув, прошептал Артем.
– Никто не знает, потому что туда только входят, а обратно никто еще не возвращался. Там на полке, если хочешь, книжка стоит, в ней есть интересная история про звезды и свастики, в том числе и про те, на кремлевских башнях, – он встал, нашарил на полке нужный том, открыл на нужной странице и залез опять под одеяло.
Через пару минут Данила уже спал, а Артем, пододвинув свечу поближе, начал читать.
«…Будучи самой малочисленной и невлиятельной из политических групп, боровшихся за влияние и власть в России после первой революции, большевики не рассматривались как серьезные соперники никем из противоборствующих сторон. Они не пользовались поддержкой крестьянства и опирались лишь на немногочисленных сторонников в рядах рабочего класса и на флоте. Главных же союзников В.И. Ленину, который обучался алхимии и заклинаниям духов в закрытых швейцарских школах, удалось найти по другую сторону барьера между мирами. Именно в этот период всплывает впервые пентаграмма как символ коммунистического движения и Красной армии.
Пентаграмма, как известно, наиболее распространенный и доступный для начинающих тип портала между мирами, допускающий в нашу реальность демонов. При этом создатель пентаграммы при умелом ее использовании устанавливает контроль над вызванным в наш мир демоном, который обязан служить ему. Обычно, чтобы лучше контролировать призванное существо, вокруг пентаграммы чертится защитная окружность, и демон не способен покинуть ее периметр.
Неизвестно, как именно удалось предводителям коммунистического движения добиться того, к чему стремились самые могущественные чернокнижники всех времен: установления связи с демонами-повелителями, которым подчинялись орды их более мелких собратьев. Специалисты убеждены, что сами повелители, почувствовав грядущие войны и самые страшные за всю историю человечества кровопролития, приблизились к границе между мирами и призвали тех, кто мог им позволить собрать жатву человеческих жизней. Взамен они обещали им поддержку и защиту.
История с финансированием большевистского руководства германской разведкой, разумеется, правдива, но было бы глупо и поверхностно считать, что только благодаря зарубежным партнерам В.И. Ленину и его соратникам удалось склонить чашу весов на свою сторону. У будущего коммунистического вождя уже тогда были покровители неизмеримо более сильные и мудрые, чем чины из военной разведки кайзеровской Германии.
Детали тайного соглашения с силами мрака, разумеется, недоступны современным исследователям. Однако результат их налицо: уже через короткое время пентаграммы располагаются на знаменах, головных уборах солдат Красной армии и на броне ее немногочисленной пока военной техники. Каждая из них открывала врата в наш мир демону-защитнику, который оберегал носителя пентаграммы от внешних посягательств. Плату демоны получали, как водится, кровью. Только за XX век, по самым скромным подсчетам, в жертву были принесены около 30 миллионов жителей страны.
Договор с повелителями призванных сил очень скоро оправдал себя: большевики захватили и закрепили за собой власть, и хотя сам Ленин, выступавший связующим звеном между двумя мирами, не выдержал и погиб всего пятидесяти четырех лет от роду, сожранный изнутри адским пламенем, последователи продолжили его дело без колебаний. Вскоре наступила демонизация всей страны. Идущие в школу дети прикалывали на грудь первую пентаграмму. Мало кто знает, что изначально ритуал посвящения в октябрята предполагал прокалывание булавкой значка детской плоти. Таким образом, демон октябрятской «звездочки» отведывал крови своего будущего хозяина, раз и навсегда вступая с ним в сакральную связь. Взрослея и становясь пионером, ребенок получал новую пентаграмму – на ней прозревавшим приоткрывалась часть сути Договора: тисненный золотом портрет Вождя был охвачен пламенем, в котором тот сгинул. Таким образом, подрастающему поколению напоминалось о подвиге самопожертвования. Затем был комсомол, и, наконец, избранным была открыта дорога в жреческую касту – Коммунистическую партию.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?