Текст книги "Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)"

Дмитрий Губин
Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы

Предисловие

Жанра «малой формы» в отечественной журналистике до XXI века не было. Писали много, изобильно, сытно – все как Дмитрий Быков. А уж если бы кто рассказал о публицистических перспективах твиттера – померли со смеху.

Малая форма сложна не потому, что нужно небольшим количеством слов описать нечто сложное, а потому, что метод простой экономии тут не годится. Ну, опишите кратко что-нибудь большое – например, любовь, Россию или слона.

Необходимы другие приемы.

Например, тот, который приписывают хранителю итальянских гравюр Эрмитажа Аркадию Ипполитову: «Сходство – х…я, образ главное».

То есть я вполне допускаю, что Аркадий Ипполитов – блестящий, с моей точки зрения, публицист и эквилибрист подручной лексикой, включая обсценную – ничего подобного никогда не говорил, однако сам он всю жизнь пользовался этой идеей. И вообще неважно, кто и что говорил. Неважно даже, с чьим именем связали. Важно, что стали использовать.

Образ, парадигма, концепция порой делают сложное явление куда более ясным, – подобно тому, как нарисованная на клочке бумаги схема помогает путнику больше, чем детальная аэрофотосъемка.

Так что вот вам набор парадигм: если хотите, путеводитель по новейшему периоду нашей истории с 2007 по 2012 год.

ДГ

Часть 1. Парадигма денег

РАШЕН БЬЮТИ

Прошу прощения за вступление, за которые в приличных газетах бьют морду, – но во времена СССР… этой великой державы… – жизнь граждан состояла из дефицита и очередей, причем дефицитом было все. А в ГУМе или «Гостинке» очереди занимали навскидку, даже не зная, за чем.

Такая жизнь, понятно, нервировала и раздражала. Куды прете. Редкие сволочи были советские граждане в очередях.

Когда же этакая держава рухнула – что стало, боже ж ты мой, трагедией и катастрофой – был сделан вывод, что когда исчезнет дефицит, то все станут добры.

Мечты сбываются: любой теперь может купить в кредит иномарку. Однако место прежнего хамства (за которым стояла извращенная, но родственность душ) заняло нервическая стервозность. И чем дороже магазин, тем градус стервозности выше; в бутики же, не попив валерьянки, лучше вообще не заходить.

Продавщиц там можно понять: у них ноги от шеи и выдающиеся во всех смыслах груди, но покупатели везут на Рублевку и в Комарово не их, а колечки от Tiffany. И покупателей можно понять: они без колечка от Tiffany не получат того, чего когда-то получали по любви, по пьяни, по глупости, – но бесплатно. То есть ситуация такова, что сегодня в России общаются не люди с людьми, а деньги с деньгами. А если бы деньги были живыми, они бы непременно нервничали – от того, что их переплачивают или вкладывают не туда.

В принципе, тема нервной расплаты за подмену людей деньгами – не только российская. Скажем, American Beauty – фильм наполовину об этом. «Осторожно, ты прольешь на диван!» – «Но это же просто диван!» – «Нет, это не просто диван!» – и все, больше ни любви, ни семьи. В России этот сценарий прокручивается повсеместно. Забота о детях – это хорошие логопед, ортодонт, школа, репетитор, вуз. Забота о родителях – это отвоз на дачу, привоз продуктов. А на стыках людей и денег – сбой и крик: «Ты разрисовала обои! Ты хоть понимаешь, во что нам обошелся ремонт!» «Мама, что ты сделала с газонокосилкой! Она стоит безумных денег!»

Ну да, вложения не окупаются; деньги нервничают. В России нынче все сплошь деньги, и все можно за деньги, и деньги дико злятся, если чего-то нельзя, и бибикают у тебя за спиной (потому что их бибикалка дороже твоей), и будут бибикать.

Знаете, почему сейчас, почти как в СССР, все так и нетерпимы, и злы, и нервны? Потому что все есть, а счастья нет. И каждый ждет, когда все обанкротится. Там даже повод будет неважен – отказ ли Европы от углеводородов или неэффективность зажравшейся власти.

И все это понимают, но все пока только и делают, что делают деньги.

2007

НАЙМИТЫ ГОСУДАРСТВА

Дама, у которой я снимаю в Москве жилье, допытывается с пристрастием:

– Димочка, сколько процентов в нашей стране бизнесменов?

– Около десяти, – вяло отмахиваюсь я.

– Почему тогда за «Яблоко» проголосовал только один? Почему один за СПС? Нашим бизнесменам, что, нравится нынешняя власть?

– Не нравится, но они за стабильность, – мямлю я не вполне уверенно: сайт Regnum.ru открывается с заголовка «Большинство опрошенных бизнесменов согласны на частичный пересмотр итогов приватизации».

– Они – дураки?! – вскрикивает дама, непримиримая демократка.

Как ей объяснить? Еще в 1980-х Борис Грушин, патриарх российской социологии, читал лекции о психологии масс. В массах, говорил Грушин, уживаются, как в Библии, взаимоисключающие суждения: на каждый призыв к миру – требование меча, и на каждую мечту о прянике – вера в полезность кнута. Что, кстати, ловко используется пастырями стад. И поведение российского бизнеса, знающего цену своему государству, но голосующего за «Единую Россию»; соглашающегося на частичный отъем бизнеса, но кричащего, что его удушают, – социальной психологией вполне объяснимо.

Неясно другое: почему бизнесмены ведут себя не как класс, а именно как стадо, толпа? Грушин, увы, умер – но мое личное объяснение таково. Наши бизнесмены вообще не бизнесмены в европейском смысле: то есть они не собственники, извлекающие из собственности доход. Бизнесмены у нас ощущают себя слугами государевыми, которым государь даровал, на известных ему одному условиях, собственность, – и которым он дозволил с этой собственности кормиться. То есть, если проще, наши бизнесмены – наемные работники при государстве. Наемный работник нередко работодателя недолюбливает (вот они власть и ругают), но в правильности системы не сомневается (вот они за едроссов и голосуют). У российских бизнесменов даже расходы в духе наемных работников: прежде всего, на личное потребление. Отсюда и дикие их хоромы, и такие же нравы. Чистота Балтийского моря или красота Карельского перешейка – уже забота не их, а доброго государя и его злодеев-министров, которые мудрую идею государеву, конечно, испоганят. Но не упразднять же двор?

Главный итог такого положения дел – это общее вечное ощущение, что так жить нельзя. Один мой знакомый бизнесмен обрисовал ситуацию:

– Мы все, Дим, как брокеры на бирже: понимаем, что однажды все рухнет, но тренд прет вверх, и все надеются закрыть позиции перед крахом.

Вот ведь глупый какой человек! Ничего в России не рухнет.

Просто овец будут стричь.

Ну, и накануне пикника – резать.

2007

ЭЛИТНЫЕ ГЕТТО

В Москве я был на одной презентации в пентхаусе в «Алых парусах». К метро «Щукинская», где местные посасывали пиво из горлышка, за журналистами был выслан лимузин.

Путь до «Парусов» (полчаса пешком) мы проделали за час, поскольку он был часом пик. Потом стояли на въезде в очереди из «бокстеров» и «кайенов»: охранник у шлагбаума мучительно долго отделял агнцев от козлищ. Потом ждали у лифта: персональный подъемник в 480-метровый лофт был рассчитан на семью из трех персон, и то если третьей была собачка, умещающаяся в сумочку второй. Кто-то плюнул и ушел. Я дождался и попал в бетонную клетку стоимостью $10, если не ошибаюсь, миллионов. На террасе дул неприятный, но неизбежный для 38-го этажа ветер. Вечер был убит – по предварительному сговору и группой лиц.

Я не первый раз вижу, как люди, заработавшие значительные деньги, с невероятным упорством тратят их на то, чтобы испортить себе жизнь, от жизни отгородившись. 5-метровые заборы в Горках-11, наглухо перекрывающие не только лес, но и небо. Столики в VIP-зонах «Дягилева» и First Stars по цене от $5000, расположенные так, чтоб уж точно не потанцевать.

Глупо думать, что «это Москва». Съездите в Питере на Крестовский остров на выходных, подойдите к «Пятому элементу». Там приезжие гопники (родные братья тех, у «Щукинской») гычут и тычут в элитный дом, обсуждая – кто, мля, в теремочке живет. Охрана, упакованная в черное, испуганно жмется друг к другу. Туда бы Эйзенштейна, снимать второй «Октябрь». А ведь, поди, люди вкладывали миллионы, рассчитывая на респектабельную жизнь. Вряд ли респектабельно чувствовать себя зверем в зоопарке.

Впрочем, все жители Крестовского почувствуют себя в клетке гетто, как только заселится хотя бы треть из возводимых 153 тысяч метров жилья: единственный мост и сегодня удушен пробками, а метро обеспеченный класс презирает. И я не о кризисе инфраструктуры (хотя да, неплохо бы отобрать у государства мосты, а заодно безобразно работающую почту) – а о той заносчивой гордости, с какой это дорогое жилье приобреталось. Разумнее же было не гордиться, а бороться, чтобы тихий, зеленый остров не убивался многоэтажной застройкой: он же убит.

Наш человек вообще, чуть выбравшись из гетто нищеты, мгновенно создает такое же, только из золота. У него атрофирована ответственность за мир вне забора.

Кстати, так отгораживались не всегда. Дореволюционное устройство Петербурга – его цепочки дворов – предполагало, что в одном доме живет и генерал, и какой-нибудь шорник: просто в разных дворах и на разных этажах. Что не мешало им христосоваться на Пасху.

Я не идеализирую тот Петербург (закон о кухаркиных детях и черта оседлости возводили социальные преграды повыше заборов) и уж тем более не пугаю революцией. Но у тех, что загоняют себя в VIP-гетто, растут, между прочим, детки. Такие, знаете, умные мальчики и прогрессивно настроенные девочки, которых тянет познать «настоящую жизнь» вне ограды.

И некоторые из них, вырываясь, познают: с последующими подростковыми беременностями (от гопников), наркозависимостями и положительными реакциями на ВИЧ. Я такие случаи знаю.

После этого поздно рвать волосы, что не проехался вовремя с детьми до ЦПКиО на метро.

2007

ХВОСТ ВИЛЯЕТ ТЕАТРОМ

Мы с женой на открытии сезона сходили на «Пиковую даму» в Михайловский театр. То, что мы увидели, оказалось копией того, что происходит в стране.

Михайловский, если кто не знает – это живущий в тени Мариинского петербургский оперный дом номер два: пасынок судьбы, которому всегда доставалось и денег пожиже, и теноров поплоше. Но в этом году перед началом сезона случился ажиотаж. Елена Образцова возглавила в театре оперную часть, Фарух Рузиматов – балетную. Сделали молниеносный ремонт. Устроили vip-ложи. Словом, попали под золотой дождь. Туча, из которой дождь лил, имела имя: новым гендиректором стал миллиардер, магнат плодоовощного рынка Владимир Кехман. И тратил он на театр миллионы. За что мы с женой были готовы аплодировать ему стоя, потому что футбольный клуб любой дурак купит, а ты вот оперу приобрети!

Обновленный театр превзошел ожидания. В зале пять ярусов – серебром по белому; в фойе – бомонд двух столиц; в буфете от Tiffany Café оладушки с икрой и «Вдова Клико».

И вот заиграли увертюру, взвившись, взлетел занавес – и началась наизусть знакомая сцена в Летнем саду. И мы вздрогнули. Потому что для нас «Пиковая» – опера домашняя, слушали мы ее тьму раз, и с Марусиным, и с Галузиным, а тут случай выдавался такой, что мы избегали друг на друга смотреть от стыда. То есть оркестр был ничтожен, а голосов не было вообще, и Германн ночью в спальню к графине заходил так, как в офис заходит распространитель «Гербалайфа». Ну, разве графиня-Образцова умирала на сцене так замечательно, что я чуть не заорал сдуру «бис!»

И вот во втором антракте (после него партер стал на треть пуст) мы спросили себя: ну как же так? Ведь миллионы в ремонт вбуханы? Звезды оплачены? Костюмы шикарные пошиты? Так почему ж?!

И объяснение получалось таким. В России сейчас все сводится к простой формуле: больше денег – круче результат. Но в искусстве часто дает сбой: Пелевин за вдвое больший гонорар вдвое лучший роман все равно не напишет.

Наверное, Владимир Кехман действительно гений банановых закупок. Но для успеха в опере, боюсь, важно другое: реветь белугой от тусклой игры секции духовых, бывать на прослушиваниях и репетициях – и даже, боюсь, собачиться при необходимости с Еленой Образцовой. Не говоря уж о том, что музыкой нужно жить, сходя от любви к ней с ума. Деньги тут важны, но вторичны: Дягилев подтвердит.

Смешно, кстати, но с оперой сегодня в жизни нашей страны вообще полная аналогия. Руководство театра вот-вот поменяется, инвестиции льют водопадом, евроремонт под Олимпиаду проводится, критика игнорируются, партитура «Жизни за царя» роздана, хор распевается: «Славься, славься, русский народ».

Неужто ж в итоге тоже получится, как у Кехмана?!

2007

ЛЮБОВЬ НЕЛЬЗЯ КУПИТЬ

Даже очень богатый человек, если захочет, не сможет купить сегодня сотню бутылок Chateau Petrus или Mouton Rothschild. Даже на фьючерсном винном аукционе en primeur в Бордо.

Такое количество человеку со стороны попросту не продадут: урожай уже зарезервирован за проверенными дилерами. И Bentley Brooklands богачу придется ждать два года: очередь. И квартиру в бывшей «Мытне» с видом на Эрмитаж и Стрелку (30 тысяч евро за метр) он вряд ли сможет купить: поговаривают, дом на свободный рынок не выйдет. И даже пентхаус в «Европейской» на июнь в марте не забронировать: забронировано другими.

Все правильно. Мультимиллионеров в мире все больше. А роскошных квартир, машин, вин – столько же. Это гонит цены вверх и приводит к дефициту. Чтобы по-настоящему вступить в клуб богачей, нужно либо запасаться терпением (что отравляет радость обладания богатством), либо рекомендациями (что нивелирует силу денег). Либо и тем, и другим: ждите, пока под Москвой будет построен Агаларов-сити, а потом ждите одобрения владельцев на покупку вами дома, а потом живите по правилам: фейерверков не палить, газон стричь раз в неделю.

Однако именно то, что золотой ключик застрял в золотых дверях, оставляет, как ни странно, простор для первооткрывателя. Рядом с торными путями миллиардеров обнаруживаются тропинки с не менее впечатляющими пейзажами. Не купить квартиру «с видом» в Питере? Но 500-летние фантастические дома в Марракеше стоят вдесятеро дешевле. От соотечественников не протолкнуться на лондонской Сэвил-роу? В Италии можно пошить костюм у им пока не известного Луиджи Бьянджи Мантова. Прелесть нехоженых маршрутов давно оценили фанаты вина. Пока нувориши платят в московском Ritz Carlton 60 тысяч евро за бутылку «петрюса», они исследуют испанские семейные бодеги и французские «пти шато».

В конце концов, знаменитый Роберт Паркер, на оценки которого сегодня ориентируются винные цены, когда-то начинал именно так: просто пробовал еще не ставшие знаменитыми вина и не стеснялся высказывать свою точку зрения.

2008

МОЕ «ФЭ» НИКИТЕ ЯВЕЙНУ

Абсолютная убежденность, что деньги и есть мерило жизни, влияет на профессии. Например, архитекторы сегодня думают о размерах квартир, но не об их планировках.

А, спрашивается, зачем? Жилье все равно покупают не для проживания, а для инвестиции; на цену планировка не влияет; те идиоты, что собираются в купленном жилье жить, все равно заказывают перепланировки на стороне. Я тоже на этом попался.

15 лет назад я купил квартиру в Петербурге в «сталинском» доме, спроектированном знаменитым Фромзелем – тем самым, что в паре с Гурьевым застраивал после войны пустыри на Каменноостровском проспекте (у Аркадия Райкина квартира была как раз в таком доме). Когда пришла пора ремонта, мне с проектом помог тогда никому не известный Андрей Шаров – тот самый, который ныне «Рейнберг & Шаров» и автор прелестнейшего, на мой взгляд, Opera House у Казанского собора. Андрей в идеях Фромзеля мало что поменял – так, убрал одну стенку и добавил парку линий, раскрывших пространственные сокровища, а в остальном «декорировал уголки». И, должен сказать, 4-комнатная 110-метровая квартира, без единого впустую потраченного метра, до сих пор потрясает компактностью и рациональным устройством пространства.

Недавно я купил еще одну квартиру – в новом доме, построенном Никитой Явейном, которого чтил никак не меньше Фромзеля или Шарова. Собственно, красота дома и привлекла. Однако квартирой была, увы, тяп-ляп спроектированная 60-метровая «однушка»: кухня, комната и чудовищный, сожравший половину цены коридор.

С мольбой о перепланировке я обратился к двум знакомым архитекторшам, потом снова к Шарову, но лучше всех оказался вариант молодого таланта Родиона из мастерской Доминика Перро – их как раз кинули с «Мариинским-2», работа стояла. Как выяснилось, на 60 метрах вполне можно разместить кухню, столовую, гостиную, спальню, ванную при спальне, гостевой туалет с душем и даже прихожую. Правда, за это знание я заплатил.

Спрашивается: а что, Явейну за проект не заплатили? Или заплатили только за стены?

Я разочарован. Не то чтобы у Явейна по сравнению с Фромзелем школа не та – но уроки оказались извлечены явно не те.

2008

А КОГДА ВЫ, РЕБЯТА, СОБИРАЕТЕСЬ ЖИТЬ?

Недавно глава «Ренессанс Управление инвестициями» Алекс Кочубей, рассуждая об инвестициях в произведения искусства (он тонко подметил связь между состоянием фондового рынка и ценами на живопись), дал очень смешной совет.

Имейте в виду, предупредил Кочубей: прежде чем купленная картина вырастет в цене, могут пройти годы и даже десятилетия, которые вам придется ее терпеть, – а потому покупайте то, что нравится.

Но смеялся я не над Кочубеем, а над тем, что ему приходится давать подобные советы. В том, что жизнь описывается языком финансов – люди как облигации с купонным доходом, семья как совместное предприятие, дети как инвестиции в старость – есть разумное начало, позволяющее относиться к жизни иронично и не закисать, подобно Обломову, на диване. Но когда этот язык превращается в единственно возможный – тут впору кричать. Или давать советы.

Длинноногая блондинка как инвестиция: имейте в виду, что прежде чем объект полностью амортизируется, вам его придется терпеть в качестве производительницы инвестиций в старость. Квартира как инвестиция: имейте в виду, до фиксации прибыли вам в инвестиции придется жить. Картина на стенке: ну, тут уже все сказал Кочубей.

Мне ужасно хочется спросить тех, для кого жизнь стала сплошной инвестицией: а когда вы собираетесь жить? Я знаю пару несчастных и одиноких (хотя женатых) богатых людей. Они, воспринимающие жизнь как инвестицию, никак не могут принять, что главная ценность семьи состоит в любви и во всех этих «пусиках» и «котиках»; что главная ценность квартиры – в том, что видишь в окне то заснеженный парк, то радугу; а ценность картины – в том, что смотришь и наглядеться не можешь.

Поэтому, если такая картина (или квартира) продается, надо покупать, насколько хватает средств. Собственно, это Кочубей и хотел сказать, но, как воспитанный человек, испорченной финансовым языком публике сказать это прямо не смог.

2008

МЕЛОЧЬ НЕ ПОРОК

«Это вам на бедность», – продавщица в киоске со злобой швыряет мне монетки, которыми я пытался заплатить за минералку. Обычное дело!

Продавщица мало зарабатывает – и видно, что вообще жизнью недовольна. Своим жестом она компенсирует разрыв между собой и покупателем, на нее глупо злиться.

А я мелочь с благодарностью прячу в кошелек: во-первых, мне нечего компенсировать, а во-вторых, я часто делаю покупки в вендерных автоматах. А им не объяснить, что недостающий рубль – это, братан, типа, совсем ноль, ну че ты жмотишься, дай шоколадку!

Не даст.

Для автоматической программы не важно, должны вы ей копейку или миллион – важно, что должны. Я как-то по глупости допустил грошовый овердрафт в банке – и потом имел бледный вид, когда мне закрыли кредит. Или вот в программе для лояльных пассажиров «Люфтганзы» мне не хватает нескольких миль для получения статуса Частого Путешественника (а это, между прочим, 40 кг багажа бесплатно, бизнес-зал в аэропорту и тьма прочих льгот) – но мне программу не уболтать. И это резонно: «следи за пенни, а уж фунт проследит за собой сам», как говорят англичане.

17 лет назад, когда я впервые попал за границу, мне объяснили, что на любую покупку дороже $20 разумно смотреть как на инвестицию. Сегодня инвестпорог, с учетом инфляции, можно поднять до $50, но идея по-прежнему недурна. Как и идея с уважением относиться даже к грошовой экономии: если ты тем самым и не меняешь свою жизнь, то, быть может, влияешь на что-то другое (и это причина, по которой я распечатываю на струйном принтере черновики на обороте использованной бумаги: где-то уцелеет дерево, не срубленное ради бумажного производства).

Кто его знает, как сложится наш баланс добрых и недобрых дел к концу жизни. Тому, кто держит в руках весы, вряд ли бросишь в лицо мелкую добродетель со словами: «Это на бедность!»

2008