Текст книги "Записки брюзги, или Какими мы (не) будем"

Шаги командоров

Yyyyes!

У меня маленькая английская радость: на Трафальгарской площади не установят памятник Нельсону Манделе. Local council, райсовет, не дал добро. Решил, что хватит и того Нельсона, который адмирал и на колонне. Но я искренне ликую, несмотря на то, что Мандела – дядька что надо, ЮАР благодаря ему сильно (от местных знаю) поднялась, и бывшие задворки Африки, пропахшие апартеидом, теперь продуты ветров экономического подъема.

Памятник, кстати, был не самый страшный, в стиле легкого примитивизма. Будь я Манделой – непременно б купил, чтобы после кончины водрузить над могилой: мне было бы приятно, а наследникам – не стыдно.

Правда, моя радость греется не тем, что Трафальгарскую площадь оставят в покое. На ней и так чего только не устраивают.

Но памятники – это иное. Дело в том, что с точки зрения скульптуры Великобритания – примитивная, не сказать – убогая страна, веками подходившая к этому искусству с точки зрения агитации и пропаганды.

Тут даже хуже, чем у нас.

Во всяком случае, в имперском Петербурге из четырех бронзовых всадников каждый чем-нибудь примечателен (даже у скучного Петра работы Растрелли-отца, что перед Михайловским замком, приподнятое копыто лошади в час ночи шевелится – жуткое дело, я наблюдал). Поверхность же Лондона заполнена десятками скачущих и стоящих медных людей, героев войны и труда, чьих имен не знает никто. Даже туристы на их фоне не фотографируются: неинтересно. Весь лимит исторической памяти исчерпан Трафальгарской колонной. В пяти минутах от нее, на террасе Карлтон-Хаус, стоит колонна ничуть не хуже, и тоже с бронзовым дядечкой наверху – но она всем побоку. Да и на самой Трафальгарке, кроме бронзового Нельсона, есть еще три памятника. Газета Evening Standard накануне выборов мэра попросила главных кандидатов назвать, кто это такие – правильно не ответил никто.

То есть Великобритания с точки зрения скульптурной среды – антипример. Если равняться, то лучше на Данию, где на тихонькой улочке у частного дома можно найти пару бронзовых сапог. И, кажется, даже не скороходов. И где персонажи Андерсена, за исключением витающих в облаках Пастуха и Пастушки, стоят на одном уровне с огибающей их толпой. Ну, разве еще Русалочка сидит грустно на камне. (Для сравнения: в Лондоне Шерлока Холмса затащили на постамент. Я, выйдя на Бейкер-стрит из метро, поначалу решил, что это – Дзержинский.)

Словом, все убеждает, что бронзу на улицах городов нужно разбрасывать только тогда, когда она остраняет (по терминологии Школовского), забавляет и улучшает городскую среду. То есть делать памятники привлекательными для туристов и увлекательными для аборигенов. Пожалуй, единственный приличный лондонский памятник – Черчиллю и Рузвельту на Нью-Бонд-стрит – примечателен не своими героями, а тем, что командоры сидят на обычной скамеечке, и между ними есть место любому. И место пусто не бывает.

…Так вот, все описанное выше я излил бурным потоком по единственной причине: за то время, что Россия была оставлена мной без присмотра, многие вещи пошли вкривь и вкось. Например, комиссией по монументальному искусству Мосгордумы решено установить в Москве памятник Мусе Джалилю, композицию героям-олимпийцам, а также стелу погибшим на войне жителям Тушино.

Я в шоке.

Я знаю, что дальше произойдет, причем за счет налогоплательщика.

Будут изваяны «идейные», то есть скучнейшие произведенья, которые не только не увековечат чью-то память, но приведут к прямо противоположному результату.

Приходилось ли вам бывать в Тушино, господа? Там можно жить лишь от нужды и отчаяния; там «Макдональдс» выглядит, как церковь в стане язычников; там шатаются подростки с пустыми глазами, все поголовно в спортивных штанах. В этом районе действительно позарез необходима городская скульптура, чтобы создать хотя бы видимость города. Установите в Тушино бронзового Ленина с головой Микки Мауса (давняя идея Александра Косолапова) – туда будут приезжать со всего мира, фотографироваться, есть шаурму, совершать покупки в местных магазинчиках, а тушинские дети перестанут по мере взросления осознавать, что их родители – лузеры, проигравшие жизнь совки, и в знак бессмысленного протеста не будут громить могилы на кладбищах и рисовать свастики на военных мемориалах.

Какой памятник Мусе Джалилю, какие олимпийцы?! Джалиль был татарский поэт, его замучили в гестапо, но, умоляю, вы помните хоть строчку из его стихов?! Очень может быть, они гениальны, но тогда книги Джалиля должны хорошо продаваться в Казани, где, кстати, ему памятник уже есть, а если не гениальны, то зачем памятник?! Обстоятельства, в каких творец принимает смерть, никак не влияют на величину таланта, иначе б бездари кончали с собой.

Современной России нужны не вчерашние памятники, а современная городская скульптура, которой у нас практически нет (о, сходство империй!). Идеология этой скульптуры, повторюсь, проста: украшать место и привлекать людей. Лужков как мэр радует тем, что вроде бы хорошо чувствует деньги – переделка Манежной площади была мероприятием гениальным, что бы ни говорили ее эстетические хулители, поскольку создала новый центр туризма. Но деньги он почему-то связывает исключительно с мраморными балясинами, многопудьем, Церетели. То есть дедушка, увы, не понимает, что парочка реализованных идей из арсенала, условно говоря, Гельмана или Бренера будет стоить меньше, а привлекать денег – больше.

Не надо мемориалов олимпийцам – ибо получили они уже награды свои.

Не надо бронзы почившим мученикам – ибо в рай входят наги.

Распустите комиссию по монументальному искусству: хватит тратить по десять миллионов рублей в год на искренние, но идиотские замыслы жителей. Вы знаете, что эта комиссия действительно работает «по обращениям трудящихся» и что половина обращений получает добро? А если распустить не выйдет, то пусть рассмотрят и мою идею «Путин (стоя) и Ходорковский (сидя) обсуждают будущее России». Если статистика верна – одного из двух точно изваяют.

И последнее: специально для тех, кто с моими идеями не согласен и считает, что память увековечивать нужно (смешно: «память увековечивать». «Увековечить оперативную память PC АТ-286». Но это так, к слову…).

ОК, я тоже считаю – можно. И даже знаю, как. С тех пор, как по весне побывал в Королевских ботанических садах Кью Гардене.

Был ранний март. Шел фестиваль орхидей. Я шатался из оранжереи в оранжерею безумным ботаником, дорвавшимся до Эдема. Всюду, сколько хватало взгляда, тянулись поляны, затканные крокусами. У озера, с которого с шумом взлетали гуси, рос гигантский, десятиохватный дуб, окруженный скамейкой. Я подошел. На дубе была табличка: «Экипажу рейса 103, Локерби, 21 декабря 1988». На спинках скамьи – имена.

Когда потом Блэр встречался с Арафатом, чьи люди взорвали тот самолет, я чувствовал себя так, как будто при мне дуб пилили на дрова для лейбористской кухни.

Понимаете, да?

Зато потом уже воспринимал как должное, что в Моунт-стрит Гардене – в одном из потайных лондонских пространств, таком, знаете, садике из «Цветика-семицветика» – стоят ряды скамеек, сплошь помеченных табличками типа: «Памяти Джо Блейча, 1910–1990, американца, который не смог найти в Нью-Йорке парка красивее». Это местная иезуитская церковь Фарм-Стрит обеспечивала уставшим телам отдых под платанами, а параллельно и завлекала их души.

И я, ей-богу, помянул Джо Блейча добрым словом.

Р. S. Пока я писал этот текст, выяснилось, что у Нельсона Манделы все же остались шансы попасть на Трафальгарскую площадь. Кен Ливингстон решил обжаловать решение местного совета. И теперь судьба памятника в руках вице-премьера Джона Прескотта.

Лондонцы и москвичи, объединяйтесь в борьбе против имперского идиотизма!

2004

Кому он нужен, твой диплом?

Одна моя знакомая в возрасте тридцати лет впервые поступила в институт. До этого с образованием не складывалось, а тут она поняла, что дальше тянуть нельзя (да еще я подбадривал примером Ломоносова, начавшего образовываться в двадцать девять).

Повидав в жизни всякое, она прагматично выбрала приличный естественнонаучный вуз, прошла конкурс двадцать человек на место и стала учиться по специальности, обещавшей в ближайшие пятнадцать лет быть модной, дефицитной и денежной. Но через год не плевала ректору в лицо только потому, что он и так божьей росой умывался.

Курс был забит теорией типа «что такое наука и перечислите шесть ее признаков».

Преподы не ходили на занятия, ибо те, кто поумнее, в это время подрабатывал, а кто поподлее – рассчитывал на взятки за незнание темы.

Учить английский пришлось на платных курсах.

Блатников была тьма.

Практики не было, а то, что ею называлось, было теоретическим курсом по использованию архаичного оборудования.

А в довершение выяснилось, что диплом ее вуза для работодателей – свидетельство профнепригодности.

И девушка стала заниматься тем, чем оставалось: сидеть в библиотеках, искать контакты, подрабатывать, а также получать удовольствие от шальной студенческой жизни.

Таких разочарований в России – тьма: унаследованная от СССР высшая школа строится на том, что нет ничего практичнее теории, и что главное – дать скелет знаний; мясо само нарастет. Отсюда и специализация лишь с третьего курса, и результаты практики, которые никого не волнуют.

Между тем, все в этом суповом наборе не так. Я полагаю, это обретение навыка, овладение мастерством подстрекает к поиску избыточной информации, вроде истории и теории, – а не наоборот. Что до теорий, то единственный смысл многих из них сводится к тому, что советскую профессуру выкидывать на помойку жизни жалко: они ж уважаемые (такими же полутрупами) люди.

Расточительный идиотизм этой ситуации не виден сегодня лишь тем, кто сам всеми четырьмя копытами состоит в этом стаде.

А после того, как богатейшим человеком страны стал Роман Абрамович, вообще не имеющий высшего образования, этот идиотизм стал требовать публичного разрешения.

Потому что родитель, говорящий, что надо хорошо учиться, «и у тебя все в жизни будет», говорит неправду. Потому что учитель, говорящий, что математика развивает способность логически мыслить, а, черт его знает, изучение зонтичных или спектра звезд влияет на что-то еще, – тоже лжет. Потому что преподаватель, грозящий отчислением за пропущенные (подрабатывал) семинары есть угроза твоей карьере: подрабатывать по специальности часто важнее.

Я бы резюмировал, что весь постулат «от теории – к практике» есть большая панама, что разумнее постулат «от практики – к теории, когда есть такая потребность», если бы не то соображение, что для кого-то (я допускаю) действительно важнее теория. И у кого-то алгебра какую-то там гармонию развила.

Настоящая проблема отечественного образования (и нашего общества в отношении к образованию) состоит в том, что оно рассматривает единственную образовательную модель. В то время как их может существовать несколько. Я насчитал по крайней мере семь.

1. ОБРАЗОВАНИЕ НАВЫКА

Практический навык у нас никогда не ценился. Можно писать гениальные статьи и вылететь с журфака за несданную теорию журналистики; во ВГИКе традиционно недовольны участием студентов в съемках; выпускник столярного ПТУ знает «Каштанку», но понятия не имеет, как обрабатывать свилеватую древесину.

В итоге о Чехове у нас поговорит любой сантехник; однако попробуйте найти хоть одного, после которого бы трубы не текли.

Паши ребята, рванувшие по перестройке на Запад в бизнес-школы, рассказывали, как потрясло их решение «кейсов» (от «case», «случай») – принятие решений по реальным ситуациям. Другие, что ехали не за бизнесом, поражались тому, что можно выбирать предметы и что набор из античной литературы, стрельбы из лука и компьютерного дизайна вполне допустим. В Англии кое-где учебной дисциплиной признали дайвинг, газеты прокомментировали, типа «ха-ха, хи-хи», однако, что смешного? Если все меньше народа занято в производстве, а все больше – в сервисе, значит, инструктора дайвинга ныне потребны так же, как железнодорожные инженеры были потребны век назад.

Поставьте практику впереди теории, наймите преподавать знатоков своего дела; слейте теоретические институты с учебными (как в США: научные центры – при университетах; Нильс Бор, между прочим, учил студентов) – получите другой результат.

Очень может быть, что первокурсники какой-нибудь Лесотехнической академии вообще должны первый год проводить в лесах и садах, и только потом садиться за парты: я не готов говорить о деталях чужих профессий. Но в моей собственной диплом журфака не ставится ни в грош. Там же ведь нет ничего про умение добывать информацию, брать интервью и печатать слепым десятипальцевым методом.

Система, при которой ВУЗ перекладывает овладение профессией на работодателя, веря, что фундаментальные знания создают конкурентные преимущества, не то чтобы абсолютно порочна, но она, как в советском отделе кулинарии, предлагает исключительно полуфабрикаты. В то время как у современного работодателя нет времени разогревать сковородку и пассировать блюдо с заправками: максимум, на что он согласен – на разогрев в офисной микроволновке.

Если он хочет фаст-фуда – дайте качественный фаст-фуд.

2. ОБРАЗОВАНИЕ ГЕДОНИЗМА

В тот день, когда русский «Форбс» опубликовал список богатейших людей России (Ходорковский, если помните, шел первым, Абрамович – вторым, Березовский – сорок седьмым), я взял у Березовского интервью. И, не удержавшись, подколол – вот вы большой ученый, академик, а у Абрамовича образования и вовсе нет, как же так, он вас обскакал?

На что Березовский заметил, что умение зарабатывать деньги с образованием напрямую не связано, с образованием связано умение их тратить.

Попробуйте возразить.

Занятие такими вещами, как изучение орнаменталистики у этрусков, может себе позволить либо уж совершенно двинутый на предмете, либо очень богатый человек. В западном обществе всегда были богатые наследники, которым равно претили и стяжательство, и праздность: именно они двигали историю, археологию, философию, – гуманитарные и отчасти естественные дисциплины. То есть то, в чем прямой общественной потребности нет, но с чем общество расставаться тоже не хочет, предоставляя возможность изучать споры Фейербаха с Гегелем за свой счет. Да и в Советском Союзе в обеспеченных семьях всегда рождались красивые девочки с романтическими душами, которым путь был, понятно, на филфак, а оттуда – в завидные невесты.

Умение остроумно ввернуть цитату, потрясти собеседника историей вопроса, получать удовольствие от музыки и искусства, вообще, получать удовольствие от жизни по причине знания ее потайных, скрытых от невеж структур, от Кумранских рукописей, читаемых в оригинале, – все это следствия перечисленных выше видов образования.

И поголовная гуманитаризация российского образования, от кулинарного ПТУ до нефтехимических институтов, дает нашим выпускникам куда больше возможностей жить и тратить со вкусом, чем их сверстникам, нацеленным исключительно на работу.

Проблема лишь в том, что прежде чем начать тратить, надо иметь, что тратить. Ртов – больше, чем серебряных ложечек.

3. ОБРАЗОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОГО СЛОЯ

В мире есть две школьных модели. Первая – «прусская» (дисциплина, зубрежка, строгость во всем), после которой высшая школа кажется отдыхом. Вторая – «американская», когда ребенок не перегружается знаниями (ведь он имеет право на счастливое детство? Kids have to be happy…), а настоящая пахота начинается в университете.

Я в американской модели долго не понимал, как это так – дети не перегружаются знаниями, скверно (по сравнению с российскими сверстниками) пишут, читают и считают? Пока мне не объяснили: дети во время школы учатся общаться, выстраивать социальные отношения. Ребенок, научившийся выстраивать коммуникации с миром, обретает базис, на котором можно выстроить что угодно.

Российская школа, «прусская» по своему устройству, зажимающая любое проявление жизни тисками дисциплины, оставляет подростков недосоциализированными. В высшей школе наступает гиперкомпенсация. Невероятно низкий процент выпускников, работающих по специальности – тому косвенное свидетельство. Среди моих однокурсников есть депутат Госдумы, владелец стрип-клуба, инструктор того же дайвинга и чуть не посланник Папы Римского. Если факультет не дает образования, мощно заточенного под специальность (а журфак в мою пору отношения к журналистике точно не имел), остается определяться в координатах большого мира.

Нередко за образование можно признать лишь образование поколенческих связей, которые крепче даже родственных, и в этом смысле высшее образование у Романа Абрамовича есть. Он по молодости тусовал в Московском институте нефтехимической и газовой промышленности, где приобрел куда большее, чем диплом: Евгений Швидлер, Валерий Ойф, Андрей Блох – все будущие руководители «Сибнефти» были однокурсниками.

4. ОБРАЗОВАНИЕ ВРЕДА

Я порой думаю, что министр народного образования граф Уваров, противник учебы кухаркиных детей, автор «православия, самодержавия, народности», был прозорлив в своей борьбе против знаний.

Всеобщая грамотность, по которой вздыхали спасители человечества, способна была разрушить слаборазвитую страну, подобно тому как Лиз Дулиттл разрушили бы уроки профессора Хиггинса, продолжи она торговать цветами.

Сравните образование с чем угодно – с автомобилем, с недвижимостью, со всем тем, что требует ухода и ответственности – и вы увидите, как в руках того, кто не способен им распорядиться, оно разрушается, параллельно уничтожая обладателя.

Советский Союз был переобразованной страной, там все – от швеи до партбосса – были перегружены избыточным знанием: миф о самой читающей, самой образованной стране мира не был мифом.

У меня есть синопсис фильма о том, как влюбленный в Достоевского американский профессор покупает квартиру в перестроечном Петербурге: бригада братьев Карамазовых спорит с ним о красоте и Содоме; регистратор Девушкин рыдает-с над жизнью маленького человека, – но в итоге ремонт завален, стены рушатся, свидетельства на собственность нет, все вкривь и вкось, и даже Соня Мармеладова оказывает некачественные услуги.

Избыточное образование, то есть знание без применения, губительно: факт вымирания советской интеллигенции это доказал.

Латынь и греческий есть забава обеспеченного класса: водителя такси они сожгут огнем неудовлетворенных амбиций. Гордится прочитанными книгами лишь советский человек: антисоветский человек гордится результатами труда.

Ребята, хорош забивать Достоевским голову.

Забейте на него.

5. ОБРАЗОВАНИЕ СЧАСТЛИВОЙ ЮНОСТИ

В полной контрадикции с предыдущей находится другая теория.

Министр одной европейской страны рассказывала о высокой безработице среди итальянских выпускников: что-то около двадцати процентов. И я спросил, не проще ли на двадцать процентов сократить учебные места. На что услышал, что одна из задач итальянского образования – занятость молодежи. Там полагают, что последствия безработицы для выпускника вуза не столь трагичны, как для выпускника школы; что холостой оборот образовательной машины гасит преступность, социальную напряженность и т. д.

Объяснение, прелестное в социальном цинизме.

Но, положа руку на сердце: должно у детей, замордованных в школе, быть право на счастливую юность? Может общество это пятилетнее гарцевание оплатить (потом все равно возьмет свое налогами)? У американских школьников есть счастливое детство с ненавязчивой школой, у британских школьников, измученных сдачей экзаменов на A-level (аналог нашего ЕГЭ), есть возможность перед учебой в универе взять gap year, годовой отпуск, и поехать в Мозамбик учить английскому местных детишек. А нашим как быть? Сначала учиться, учиться, учиться; потом работать, работать, работать, а потом быстренько помереть, не перегружая Пенсионный фонд?

Дети, тусуйтесь, колбасьтесь и растопыривайтесь, вы – имеете право. Все прочие – отженитесь от них со своими экзаменами и зачетами.

6. ОБРАЗОВАНИЕ НЕПРЕРЫВНОСТИ

Каждый раз, когда нужно заполнять графу «образование», меня тянет написать правду: «Московские пивные “Яма” и “Сосиска”» (споры до хрипоты о Ницше, Гумилев в самиздате). Или: «Давид Самойлов, Москва и Пярну» (он действительно учил многому, топая порой ногами и размахивая палкой: «Историческая истина конкретна! Век величайшего возвышения Монголии был веком величайшего унижения для России! В истории нет “хорошо” или “плохо”, но есть – “Кому хорошо?” “Кому плохо?”». Или: «Валерий Аграновский, Москва», потому что именно Аграновский, а не журфак учил меня технологии работы с текстом…

Нет, серьезно: почему мы признаем образованием лишь пять лет высшей школы? Вы не находите ханжеским общество, в котором, с одной стороны, уважаем Горький с его жизненными университетами, а с другой – человек без диплома человеком как бы не считается?

В моей компании есть парень, единственный из нас университета не кончавший. В 1990-х, когда в страну потекли компьютеры, он отучился на курсах «Майкрософта», прошел все тесты, подтянул английский, и сегодня работает IT-директором в международном банке, развлекая друзей рассказами типа: «А на третий день нам и в Австралии стало скучно, и решили мы сгонять на уик-энд в Шри-Ланку…»

Я свой диплом вообще доставал два раза в жизни. Первый – в районной газете «Заветы Ильича», второй – в Лондоне на Би-Би-Си и, честно говоря, не понимаю, зачем он нужен вообще.

Если критически важен уровень знаний и навыков – введите непрерывное, раз в год или в пять лет, тестирование. Не подтянулся боевой полковник пятнадцать раз на перекладине – в отставку, ошибся терапевт с выбором лекарства – на переучивание; Акела промахнулся – на покой.

Образование – непрерывно, непрерывен и контроль, – почему должно быть по-другому?

7. ОБРАЗОВАНИЕ ЗАКОСА ОТ АРМИИ

Кажется, это единственная теория, которую Министерство образования не решается обсуждать публично – но это одна из самых популярных теорий, реализуемых на практике.

Наличие военной кафедры в институте перекашивает структуру, спрос и предложение среди мальчиков, как перекосила бы ботик Петра, будь на него поставлена, чугунная мортира.

Можно сколько угодно говорить о реформах армии или угрозах обороноспособности страны, но любой восемнадцатилетний мальчик знает, что армия от тюрьмы отличается лишь сроком да отсутствием вины. Лучше уж пять лет провести на свободе, с полноценной личной жизнью, с достаточным запасом времени для обдумывания профессии, пусть даже в нелюбимом институте – чем ходить строем, трястись год при виде старослужащих и зарабатывать язву.

В том, что ситуация с армией не меняется я, кстати, виню Министерство обороны в последнюю очередь. Армейский статус-кво поддерживается самим обществом, которое устраивает игра в жмурки: вслух мы говорим, что армия нужна и что денег на оборону жалеть не следует (приписываемую Наполеону фразу, что общество, которое не кормит свою армию, вынуждено кормить чужую, цитирует любой дурак, который потому и дурак, что не знает, что время наполеоновских войн прошло, и не помнит, чем кончил Наполеон) – а на деле отмазывает от армии сыновей всеми средствами. Будь иначе – общество прокатило бы на президентских выборах любого, кто не пообещал бы рекрутский забрив отменить.

И, значит, образование как синоним ухода от армии по-прежнему в нашей стране будет существовать.

* * *

Подвожу черту.

Я мало верю в радикальные перемены в системе образования: она инертна и консервативна.

Но еще меньше я верю в то, что послушное следование ее коридорчикам и чуланчикам, прилежная учеба и дисциплина приведут в жизни к хорошему результату, какую бы форму ни принимал этот результат.

Иногда систему надо дурить.

Иногда – бороться.

Иногда – использовать.

Те образовательные концепции, которые я, как мог, описал, есть способы добиться результата внутри системы, слабо ориентированной на результат.

Систему трудно разрушить, но можно не лгать себе и близким.

Перед поступлением в институт важно знать, какой тип образования он реально дает: то есть, как минимум, иметь информацию, каков процент трудоустройства среди выпускников, сколько из них работают в частном и государственном секторах, какую зарплату получают спустя год, три и пять лет, многие ли работают по специальности, владеют ли иностранными языками и т. п.

Если Минобраз не может обязать ВУЗы эти данные публиковать, то пусть хоть закажет исследование на тему.

А пока его нет – господа родители, дайте почитать эту статью своим детям.

Господа дети, дайте почитать эту статью своим преподам.

А вы, господин министр образования, попробуйте возразить по существу.

2004