Текст книги "Знак Сокола"

Двое матросов по знаку Сартинова вывели обмякшего амурца на берег.

Маньчжуры вышли из посёлка спустя полчаса, сопровождаемые копейщиками князца, которые то и дело укалывали поносящих их маньчжуров. Число их сократилось с двух десятков до шестнадцати человек, тут же отметили ангарцы. Как поспешил сообщить сам Толга, поначалу они не хотели выходить из посёлка и даже хотели переодеться в одежды его людей. Но он прогнал воинов, заколов при этом непослушных.

– Пришлось выгнать их самому, господин, – угодливо объяснил князец и, брезгливо посмотрев на хмурых маньчжуров, добавил со слащавой улыбкой: – Теперь я буду служить вам, а не этим ворам.

– Ага, послужишь! – подмигнул Матусевич своим людям. – Заменишь Акима в кочегарке!

Воины, окружавшие пленников, с готовностью рассмеялись. Первый бой был выигран вчистую.

В бассейне Амура оставалось лишь два более-менее сильных игрока, не считая самих маньчжуров. Это даурский князь Гуйгудар, про которого знающие люди нашёптывали Сазонову, что он-де желает перейти под руку даурского царя Ивана со всеми своими улусными людишками да ждёт только сокрушения князя Балдачи – маньчжурского союзника, зятя самого Абахая. Но чтобы идти на приспешника маньчжуров, нужно было сначала закончить чистку Зеи, а именно – привести к покорности городок Молдикидич, где правил князёк Колпа, подчинявшийся Балдаче. Однако и это поселение выше по Зее было покинуто жителями ещё до подхода «Орочанина».

Вернувшись в Дирэн, взятый ранее посёлок князца Толги, ни с чем, ангарцы провели народный сход и назначили старостой поселения лучшего кузнеца посёлка. Теперь осталось заняться Балдачи. Этот князь Зейской землицы и окрестностей находился в крепостице ниже по Амуру. Албазинский воевода надеялся, что людская молва разнесёт весть о пленении князца Толги и взятии его родового посёлка быстрее, чем он доберётся до Балдачи. Пускай тот суетится и бегает по округе, пытаясь собрать войско, – чем быстрее это случится, тем лучше, думал Алексей, вспоминая слова великого Суворова. Всяко лучше, чем потом он ударит вместе с маньчжурами. Отправленный на Ангару Ципинь – китайский чиновник маньчжурского государства Цин, говорил, что войска императора Абахая следует ждать весной, после того как просохнет земля. Так что времени, чтобы погонять единственного врага на Амуре, у ангарцев было достаточно. Не терялось время и на Сунгари – будущая крепость была размечена на местности, был готов генеральный план строительства укреплений, определён фронт работ и даже наняты люди для строительства через старост подконтрольных Сазонову посёлков.

Кстати, амурские дауры и солоны выгодно отличались от тунгусов и бурят Ангары более крепким телосложением, тягой к земледельчеству, осёдлостью и склонностью к работе как таковой. И если среди тунгусов в воины шло небольшое количество молодых людей, то среди амурцев можно было выбирать лучших. По менталитету дауры были ближе к русским, чем остальные народы Приангарья и Приамурья. Как передавал Соколову албазинский воевода, уже в ближайшем будущем, при правильной политике, на них можно было смело делать ставку, как на вернейших союзников. Как жаль, что когда-то намечавшаяся было дружба русских с даурами была разрушена ценою вороха шкурок и похоронена алч ностью казаков! Но теперь всё будет по-другому, пусть маньчжуры немного поиграют на некогда русском поле, находясь во враждебном окружении. Отправленные из строящейся сунгарийской крепости к князю Гуйгудару послы ангарцев были встречены им очень радушно. Он заверил послов о своём желании стать подданным даурского царя. Гуйгудар обещал прибыть в Албазин для переговоров, как только будет поставлена крепость ангарцев на реке, а Балдача ими разгромлен. По словам князя, в его городке на нижней Сунгари располагался маньчжурский отряд числом под две сотни воинов и находилось несколько чиновников, которые остались там до весны после зачистки округи от разрозненных отрядов людей солонского князя Бомбогора. Насчёт Балдачи Гуйгудар говорил уважительно, насчитывая общее количество его воинов под четыре тысячи человек.

Едва получив эту информацию, Сазонов решил немедленно атаковать маньчжурского союзника. Оставив на Зее присматривать за рекой роту стрелков и даурское ополчение, воевода приказал грузиться на «Орочанина». Канонерка приняла орудия и людей, взяв курс на устье реки, обозначенной на карте как Горная, где была крепостица Балдачи.

Белореченск. Ноябрь 7150 (1642).

– Засурский Иван! – Из шумной толпы учеников выросла фигура Олега Сергеевича, преподававшего во второй средней школе физику и механику.

Учитель успел поймать мальчишку за китель, когда тот попытался пролезть сквозь ограду в турбинный зал недавно отстроенной в Белореченске электрической станции. До сих пор такая была лишь в Железногорске на металлургическом производстве, заменившая собою кустарные речные барабаны.

– Я поближе хотел посмотреть, Олег Сергеевич! – воскликнул Ивашка.

– Для этого не нужно спускаться в турбинный зал, молодой человек, – с улыбкой, но твёрдо говорил учитель. – Любознательность – дело хорошее и поощряемое, но голову свою поберечь надо! Иван, ты лучше повтори-ка, что я говорил позавчера о принципах работы турбины?

Остальные ученики, стоявшие на небольшой огороженной площадке, находившейся выше уровня пола, с готовностью устремили свои взоры на волжанина-переселенца, год назад попавшего в их класс по распределению из Васильева.

– Паровая турбина работает так: в паровых котлах, кои стоят ниже, образуется пар. Оный пар под давлением поступает на лопатки турбины. Она совершает обороты и вырабатывает механическую энергию, кою использует генератор, – бойко отвечал паренёк.

Учитель с довольным видом кивал, посматривая на остальных учеников.

– Иван продолжает делать успехи, это похвально! А ведь ещё год назад он пугал нас чертями, – рассмеялся Олег Сергеевич.

Мальчишки и девчонки разом поддержали учителя, вспоминая наперебой, как Ивашка испугался, увидев работавший ночью паровик.

– Так то я совсем тёмный был! – оправдывался сконфуженный Ивашка. – Это сейчас я ангарец настоящий!

И это было именно так: вчерашний переселенец сегодня был уже не просто ребёнком, живущим в княжестве, но и членом военизированной организации учеников средних школ имени ангарского князя – соколёнком. Такие мальчишки, как он, помимо школьного обучения различным наукам проходили и курсы обращения с оружием, учились работать с радиостанцией и многому другому. По достижении пятнадцати лет каждый ученик, заканчивая школу, получал предписание на дальнейшее профильное образование, сопряжённое с началом обучения и в военной школе Удинска или Иркутска. Пока Ивашка не знал, что его ждёт, да и не мог до сих пор определиться, в каком классе ему больше нравится. Хотя сейчас его занимало более всего электричество, что идёт по блестящим от лака проводам к стеклянной колбе, светящейся маленьким солнышком под потолком. Иван мечтал иметь подобное чудо и в своём доме, но, увы, провода тянулись пока лишь к школе, нескольким цехам да к кузнице. Сказывалась нехватка медного изолированного провода. Как пояснял учитель, сей прискорбный факт был временным, и уверял, что в скором времени в каждом доме загорится электрический свет.

Игнат Корнеевич, отец Ивана, уже где-то с год работал подмастерьем в карандашном цехе. Старший мастер цеха отмечал упорство и работоспособность Засурского-старшего, регулярно проверяя результаты его работы. Посему в скором времени Игнат может рассчитывать на медную бляху младшего мастера, что означало следующую ступень в иерархии ангарского социума. Мать Ивашки трудилась портнихой на недавно организованной белореченской мануфактуре. Но, конечно, родители его трудились на производстве в свободное от полевых работ время – с конца уборочных работ до начала посевной. Работа в поле занимала большую часть года. Хорошо, выручало растущее поголовье лошадей и, в придачу к ним, конные сеялки да косилки.

Глава 2

Дания, остров Зеландия, деревня Нэствед,

родовой замок семьи Нильсен. Ноябрь 7150 (1642).

ПЁТР КАРПИНСКИЙ, АНГАРСКИЙ ПОСОЛ.

Наконец настал день, когда Матс, этот старый капитан королевского флота, заскочил к нам и, словно мальчишка, с восторгом сообщил о том, что сам Ганнибал Сехестед, статхолдер Норвегии, желает принять нас в копенгагенском замке Русенборг. Приятная новость, чёрт возьми! Последний месяц мы жили в поместье семьи Нильсена, куда он меня уговорил переехать из Копенгагена в одну из наших встреч. Небольшая деревушка, отстоявшая на юг от столицы километров на двадцать – двадцать пять, поначалу показалась мне земным раем. Тишина, покой и отдохновение в провинциальной глуши. Матс горделиво называл своё имение замком, но мне это небольшое двухэтажное строение из потемневшего от времени камня с одним флигелем и невысокой башенкой, окружённое низеньким каменным забором, напоминало небольшую церквушку. Не хватало лишь креста на башенке. Хотя, не спорю, построено было на совесть, да и жилище это навевало мысли о благородных предках Нильсена.

К сожалению, погода нас не баловала. Похоже, она соблюдала своеобразную гармонию – серый камень замка, серая земля вокруг, серые лица крестьян и серое небо вверху. Дожди меня-то замучили, почти не появлявшегося вне замкового двора, вымощенного камнем. А что говорить о нижегородцах, коих наши морпехи решили озаботить физической подготовкой! Каждодневные пробежки до дальнего леса, гимнастика и азы борьбы самбо под аккомпанемент накрапывающего дождя – не каждому такое по плечу. Местные смотрели на это с недоумением, многие осуждающе качали головой и показывали на моих мужиков пальцами, обсуждая причуды чужаков. А священник здешней церквушки и вовсе волком смотрел, но, слава богу, никаких воплей о нечистой силе от него слышно не было. Только деревенские детишки с любопытством и смехом наблюдали за тем, как странные бородачи с утра пораньше бегут из замка Нильсенов по самой грязи к лесу, а потом как умалишённые машут руками и ногами, стараясь делать это в унисон. Они, бывало, и сопровождали ангарцев в их пробежках, покуда не получали пару затрещин, будучи пойманными своими недовольными мамашами.

Я же почти всё время проводил в изучении датского языка, используя модный метод полного погружения в языковую среду. Я надеялся, что у меня получится. Ведь с английским в своё время я справился после школы довольно легко. Вот только сейчас многое подзабыл, не тренируя память общением. После английского языка, кстати, датский показался мне весьма сложным. Сказалась та англоязычная среда, которую в нашем прежнем мире создали СМИ, поп-культура и Интернет. На слух датский несколько схож с немецким, который я непродолжительное время успел поучить в школе. Вскоре, с подачи родительского комитета, язык Канта и Гёте заменили прогрессивной американской жвачкой. Так что из немецкого я помнил только расхожие фразы из советских кинофильмов о Великой Отечественной.

Теперь же, по прошествии месяца с небольшим, я немного поднаторел в разговорном датском с помощью Олафа и Харальда – сына Матса Нильсена. И если случалась таковая оказия, пробовал разговаривать с жителями деревни, что частенько бывали в замке, принося молоко, яйца и прочую снедь для кухни. Правда, кресть яне меня по большей части игнорировали. Исключение составляли дети, которые с интересом и улыбками выслушивали мои попытки объясниться с ними. Смеясь, они поправляли меня. Удивительно, как из таких милых конопатых созданий со временем вырастают хмурые и неприветливые люди? Хорошо, что датчане не все такие. Вот Нильсены, например. Харальд, сын Матса, оказался весьма отзывчивым, с готовностью принялся обучать ме ня языку. А у крестьян, вероятно, слишком сложная жизнь, чтобы болтать понапрасну с приставучим чужаком.

Кстати, на днях я узнал, что жена Матса не так давно скончалась от острых болей в животе, превративших последние дни женщины в настоящий кошмар. Я, с помощью Тимофея, объяснил, что у нас дома такие боли лечатся, помня, что наши медики уже провели несколько операций по удалению воспалившегося отростка слепой кишки. Матс лишь грустно покивал и развёл руки:

– Так ведь далеко оно, царство ваше…

Что до Олафа, то этот толстяк, похоже, всерьёз считал себя членом нашей команды, набиваясь мне чуть ли не в денщики. Ещё этот норвежец как-то сказал, что князь Ангарии и я в его лице можем рассчитывать на Олафа и его…

– Банду грабителей? – ухмыльнулся я, припоминая наше путешествие по Осло-фиорду.

– На моряков, господин Петер! – ни капельки не смутившись, заявил Олаф. – Пират и моряк суть одно и то же. Я, Олаф Ибсен, например, раньше был неплохим боцманом, разрази меня гром!

– Хорошо, Олаф, – сказал я ему тогда. – Когда мы придём снова в Кристианию, то заберём твоих ребят. Надеюсь, они добрались до фиорда?

Олаф только махнул рукой – ничего, мол, с ними не случится. Потом удовлетворённый моим ответом Олаф коротко поклонился и хотел было выйти на двор, как дверь резко отворилась и на пороге появился сияющий Матс Нильсен:

– Барон Петер! Ганнибал Сехестед, королевский наместник в Норвегии, желает принять гонцов из Ангарского княжества в замке Русенборг! Прошу выезжать немедля, после свадьбы он отъезжает в Норвегию!

Господи, наконец-то, а то зиму я бы тут не выдержал!

– Сехестед женится? – улыбнулся я, начиная собирать вещи.

– Да, причём на красавице Кристине, дочери нашего славного короля Кристиана! – с немалой гордостью отвечал Нильсен.

Интересно, кем он был ранее, коли так радуется за Сехестеда?

Через некоторое время мы уже катили в карете Матса по промёрзшей за ночь земле к столице. Не считая Нильсена, нас было трое. Со мной в Копенгаген отправились Белов и Кузьмин. В качестве подарка королевскому чиновнику мы взяли «песец» с небольшим запасом патронов в подарочном футляре и карабин, дабы показать возможности нашего оружия. У Тимофея было три слитка клеймёного золота в качестве образца оплаты. У меня же был особый подарок. А пока приходилось кутаться в кафтаны и пялиться в небольшие зарешечённые оконца кареты.

Датский пейзаж довольно скучен и однообразен. Убранные поля, казалось, будут тянуться бесконечно на этой ровной, как стол, равнине. Одинаковые, как братья-близнецы, деревеньки то и дело неспешно проплывали мимо нас. Лес, насколько я заметил, был практически сведён, он виднелся островками лишь у дальних невысоких холмов. Неужели местные крестьяне ходят за хворостом в такую даль? На Руси, не говоря об Ангарии, с этим делом проще. А здесь то и дело приходилось видеть сгорб ленных, закутанных в тряпьё старух, тащивших на себе вязанку хвороста, да ребятёнка, что шёл за ней и поднимал выпавшие веточки. Впрочем, крестьяне в Дании выглядят презентабельнее, чем я ожидал увидеть, хотя встречались и сущие оборванцы. Тимофей, заметив, что я уставился на очередную толпу нищих, сошедших с дороги в грязь, чтобы освободить проезд для кареты, проговорил:

– Пётр Алексеевич, это людишки с южных землиц, видимо. От войны бегут.

Копенгаген. Ноябрь 7150 (1642).

При подъезде к Копенгагену я спросил у Матса, можно ли будет нанять в Дании опытных корабелов и моряков. Я помнил наказ наших начальников – расшибиться, но привезти мастеров-кораблестроителей, чтобы мы могли выйти в море не только на поморских корабликах, но и на чём-то серьёзном. Ведь в Корею прибыть на однопарусном кораблике как-то не комильфо получится. А на фрегате с парусной оснасткой и с паровой машиной на борту – совсем другое дело, высший уровень. Да, ещё были нужны толковые каменщики.

Нильсен ответил не сразу:

– Сам спросишь дозволения у Сехестеда. Мой совет – найми людей в Курляндии или в Бремене, дешевле выйдет.

– В Курляндии? – изумился я. – Откуда там корабелы?

– Герцогство, конечно, невеликое, но корабелы там в почёте. Нынешний герцог Якоб прикладывает много сил к становлению флота и торговли. В Африку курляндцы ходят, в Вест-Индию.

Тем временем карета, следуя вдоль набережной внутренней гавани, уже приближалась к цели нашего путешествия. Русенборг строился Кристианом как летняя королевская резиденция. Замок, построенный в стиле ренессанс, располагался на окружённом рвом острове. Вокруг него была устроена система укреплений и размещён гарнизон королевских гвардейцев. К ним сейчас и приближалась наша карета.

– Нас будут досматривать, Питер? – Волнуясь за имеющееся у нас оружие, Белов снова перешёл на американский акцент.

– Не знаю. Тимофей, спроси у Нильсена, – попросил я Кузьмина.

Тот, кивая на футляр с карабином, попытался спросить, подбирая слова. Но Матс опередил его, успокоив нас тем, что у него, мол, всё схвачено. Карета остановилась у подъёмного моста, и несколько гвардейцев в железных нагрудниках, сжимая алебарды, направились к нам. Немного странно смотрелись аляповатые перья на их шлемах и красные чулки на ногах вкупе со свирепыми физиономиями. Дверцу открыл офицер, на котором была блестящая кираса поверх парчовой куртки и широкополая шляпа с теми же кричащими перьями, а на ногах огромные сапоги, похожие на те, в которых в конце двадцатого века мужики где-нибудь в низовьях Волги ловили рыбу. Сунув выбритое до синевы лицо внутрь кареты, он внимательно осмотрел нас, держа руки в кожаных перчатках со здоровенными крагами на рукоятях пистолей, торчащих из кобур, укреплённых на широком поясе. После чего офицер принялся разговаривать с Матсом, причём его тон был весьма уважительным по отношению к Нильсену. Кстати, сам капитан на мои попытки разузнать о его статусе обычно отшучивался, или ссылался на непонимание, или отделывался общими фразами о знакомых, занимающих высокое положение при королевском дворе.

Мы въехали на замковую территорию, где раскинулись великолепные сады Кристиана. Только на ступенях замка я полностью оценил всё великолепие этой постройки. Русенборг был изящен и лёгок, но из-за окружавших его оборонительных линий и присутствия тут гвардейского гарнизона возникало чувство чего-то казарменного. А что, собственно, в этом удивительного? Просто необходимость, ведь это не только королевская резиденция, но в данный момент и место, где женится на королевской дочке едва ли не второе лицо государства.

Встретившие нас на небольшой площадке перед распахнутыми дверями в замок люди слугами не были, что сразу бросалось в глаза. Внутрь строения нас повёл грузный мужчина средних лет. Находившиеся в замке слуги в ливреях и белых чулках лишь молча склоняли перед ним голову и раскрывали многочисленные высокие двери. Чем дальше мы шли по длинным коридорам и переходам, тем сумрачнее становилось вокруг, хотя впереди постоянно маячили забегавшие слуги и загоравшиеся свечи. Датчанин уверенно печатал шаги, гулко отдававшиеся в полутёмных коридорах. Мы же в своих кожаных сапогах ступали практически неслышно, едва поскрипывая.

Наш провожатый завёл нас, казалось, чуть ли не в самый дальний конец замка, и когда он наконец остановился, я перевёл дух. Честно сказать, я малость напрягся ходить по пыльным коридорам, где на обитых тканью с библейскими сюжетами стенах висели разнокалиберные картины, с которых на нас смотрели давно уже умершие, наверное, строгого вида датчане. Мужчина толкнул дверь, оказавшуюся перед ним, и пригласил нас войти, оставшись, однако, снаружи. Мы оказались в небольшом кабинете. Хотя я бы скорее назвал это комнатой переговоров – стоявший посредине длинный стол и десяток креслиц, обитых кожей, очень походил на помещение для мозгового штурма в небольших компаниях. Несколько шкафчиков с толстыми книгами, а также ворох исписанных и стопка чистых бумаг на столе вкупе с охапкой гусиных перьев только дополняли эту картину. На стенах всё те же портреты, хотя была и парочка пейзажей на морскую тему. Составные окна неплохо пропускали свет, но пыль витала по кабинету клубами.

– Хоть не так темно, как в кабинете Нильсена, – пошутил я.

Мои ребята тоже, смотрю, немного скованны, и эта фраза немного разрядила ситуацию. Едва мы присели на креслица, как отворилась дверь и в комнату вошёл…

– Ганнибал Сехестед, наместник короля в Норвегии! – прокричал по-русски вошедший первым невысокий человечек.

В кабинет решительно зашёл высокий мужчина в длиннополом камзоле. Увидев его, я опешил – Сехестед своей внешностью сразу же напомнил мне Петра Великого: такие же расчёсанные на две стороны волнистые волосы, те же усы, волевой подбородок и крупный нос, решительный взгляд, немного навыкате глаза – таким я запомнил Петра по картинам и художественным фильмам. Не хватало лишь громогласной речи.

Ганнибал негромко поприветствовал и даже приобнял Матса Нильсена, вскочившего со стоящего у двери креслица, и после этого направился к нам. Следом за ним семенил переводчик, а вошедший тихонько писарь занял место в углу стола.

– Господин мой, Вячеслав Андреевич Соколов, от древнего и славного князя Рюрика род свой ведущий, князь Ангарский, Амурский и Зейский, царь Даурский, царь Солонский, великий князь тунгусских земель и иных землиц государь и обладатель, приветствует тебя, господин Ганнибал Сехестед, да будет Господь благосклонен к Отечеству и народу твоему, и желает долгих лет королю твоему, славному и благородному Кристиану!

Ганнибал дослушал перевод и, едва улыбнувшись кончиками рта, проговорил:

– Спасибо за слова твои, посол. Как здоровье князя твоего?

– Бог милостив, – отвечал я, – и князь мой жив да здоров.

Уф… На этом церемониальная часть встречи, к счастью, закончилась, и теперь можно было присесть. Сехестед жестом пригласил нас занять креслица у небольшого столика, напоминающего журнальный.

– Расскажите мне, барон Петер, где именно располагается ваше княжество? – спросил дипломат, закинув ногу на ногу и сложив ладони лодочкой.

Всё же этот датчанин так явно походил на Петра, а я так на него заглядывался, что он вынужден был спросить:

– Вас что-то беспокоит, барон Петер?

– Нет-нет, господин Сехестед!.. Наше государство располагается у восточных пределов Московии, за многими подчинёнными ею царствами. Южные границы приходятся на земли воинственных кочевников, с которыми мы торговлю имеем. Там же и Китайское царство расположено, закрытое для нас до поры Маньчжурским царством, с коими мы во вражде состоим. На море близко к нам царство Японское. Собственно, я бы мог показать вам и карту, но я смогу это сделать только после того, как мы заключим союзнический договор. Именно за этим меня послал в ваше королевство мой князь.

– Я ценю это желание, оно похвально, – отвечал датчанин. – Но мне известно, что вы прибыли в Копенгаген тайно. Почему так?

– Верно, господин Сехестед. Мы хотели бы сохранить наш приезд в тайне, если исход переговоров окажется для нас несчастливым. Дело в том, что иные европейские государства в качестве союзника нашим государем пока не рассматриваются, – ответил я.

– Почему именно Дания, барон? – Ганнибал не отводил от меня взгляда.

– Господин Сехестед, Датское королевство удобно расположено, и оно дружественно Московии. Кроме того, король Кристиан храбр и умён, и к тому же он действенный противник шведской короне.

– Думаю, последнее и есть причина вашего появления, – с улыбкой заметил датчанин, после чего взгляд его стал абсолютно серьёзен. – Должен сказать вам, барон, я не доверяю вам. Я понимаю, что вы хотите, но ведь наше посольство ещё в Москве, и вы могли бы обсудить эти вопросы с Вольдемаром. Со Швецией у нас отношения напряжённые до предела, это известно. Вы хотите действовать заодно с нами?

Меня покоробил его тон, и я приказал Белову достать из кожаного тубуса бумаги.

– Я не показал вам наши бумаги. То, что мы прибыли тайно, не означает, что мы – проходимцы, господин Сехестед.

Наши документы я передал Сехестеду, а тот, в свою очередь, поманил жестом своего писаря. Мужчина, приблизившись, принялся рассматривать их, особенно внимательно он изучал грамоту царя Михаила. Вскоре он многозначительно кивнул Ганнибалу, и тот, удовлетворённый, обернулся ко мне.

– Вы оскорбились искренне, барон, – с той же лёгкой улыбкой проговорил дипломат. – Это хорошо. Вначале я принял россказни моего старого товарища за досужую нелепицу. Сейчас я так не скажу.

– Барон Петер, я думаю, сейчас самое время дарить подарки! – вдруг подал голос сидевший до этого молча Матс Нильсен.

Сехестед заинтересованно посмотрел на нашу троицу. Белов аккуратно вынул из кожаной сумы футляр с «песцом», и я поставил его перед дипломатом:

– Это подарок лично вам.

Я открыл перед Ганнибалом крышку футляра, показав ему револьвер, сделанный нашими мастерами в, так сказать, эксклюзивном исполнении. Всего таких стволов – с замысловатой гравировкой и резной костяной рукоятью, где располагались герб Ангарии и инициалы Соколова в виде вензеля, у нас с собой было два. Пока Ганнибал вертел револьвер в руках, я пытался объяснить переводчику принцип его работы. Сехестед, казалось, и сам всё понял, даже закивал, озабоченно слушая про переломную конструкцию оружия, о способе выемки стреляных гильз. Стараясь не снижать темпа, я показал Тимофею на карабин. Вытащив его из чехла, я принялся было втолковывать переводчику о конструкции и этого оружия, как Сехестед вдруг, хлопнув ладонями по столу, воскликнул:

– Довольно, барон! Выйдем к редутам, немедля! Ханс, зовите полковника Ларса Торденшельда! – приказал он писарю, и тот со всех ног бросился к двери.

Полковником Ларсом оказался тот самый офицер, что разговаривал с Нильсеном у подъёмного моста. С ним пришло и с десяток солдат, недобро на нас посматривающих. Даже невозмутимый прежде Кузьмин обратил моё внимание на манёвры гвардейцев с алебардами. Белов также напрягся, с тревогой посматривая на усачей.

– Спокойней, ребята. Нам ничего грозить не может, мы же гости, – попытался я успокоить товарищей.

– Что-то рожи ихнеи о том не кажут нам, – заворчал Тимофей, оправляя пояс на кафтане.

Сехестед между тем о чём-то оживлённо беседовал с Нильсеном и Торденшельдом. Наконец, Матс приблизился к нам:

– Ганнибал желает устроить небольшой турнир. Он хочет испытать ваше оружие немедленно.

Едва я обернулся к своим друзьям, как Нильсен добавил:

– Олаф мне рассказывал, как вы обстреляли лодки с его людьми в фиорде. Он говорит, что вы достали их на весьма дальнем расстоянии. Это так?

Я кивнул, после чего Матс увлёк нас за собой, и мы прошли по дорожке, разделявшей сад на симметричные участки, по направлению к валу редута. Там солдаты незамедлительно принялись сооружать некую конструкцию, которая, по всей видимости, должна была стать мишенью. Увенчав свои труды нахлобученной на вершину сооружения шляпой с перьями, гвардейцы разошлись, довольные своей работой. В центре конструкции я заметил не пощажённую врагом и временем кирасу, что приволок один из солдат.

– Это голландский мушкет полковника, – сообщил Матс, когда Торденшельд приказал гвардейцам снарядить оружие.

Вскоре Ларс уложил ствол на установленные заранее сошки, прицелился, и вслед за сухим щелчком громыхнул выстрел. Фигура полковника вмиг окуталась дымом.

– Этот человек, Ларс, – любимчик Ганнибала. Он будет начальником королевского войска в Норвегии. И ополчения тоже, – продолжал информировать меня Нильсен.

– Похвально, Ларс! – воскликнул Сехестед, когда гвардейцы заканчивали поправлять покосившуюся мишень.

Оглядевшись, мы с Беловым нашли лишь одно подходящее место для стрельбы из карабина – пригорок, откуда начинались ряды садовых деревьев. Я прикинул расстояние, оттуда до мишени было не более семидесяти метров – сущая безделица для ангарки.

– Брайан, надо попасть раза три. Справишься?

– Спрашиваешь! – воскликнул Белов. – Я пошёл.

Датчане с немалым удивлением наблюдали за удаляющимся ангарцем. Полковник даже недоумённо спросил, куда это он, мол, направился? А вскоре Брайан поднял руку, сигнализируя о готовности к стрельбе, и я, с трудом разогнав наблюдателей с линии огня, дал ему отмашку. Первым выстрелом Белов здорово покачнул конструкцию мишени, залепив пулей в кирасу, отчего та с жалобным звоном отлетела в сторону. Тут же последовал второй выстрел, сбивший шляпу с мишени, дурацкие перья разлетелись в стороны. Третьим выстрелом ангарец повалил мишень на бок, вырвав одну из её стоек. Притихшие поначалу гвардейцы разразились воплями восторга, а полковник нетвёрдой походкой направился к Белову, который уже шёл обратно. Сехестед же потрясённо смотрел на мою ухмыляющуюся физиономию.

– Ну что, съел? Вот тебе и голландский мушкет, етить-колотить! – негромко проговорил я.

Матс Нильсен одобряюще похлопал меня по плечу и сказал:

– Ганнибал отчаянно ругался сквозь зубы. Стало быть, ему жутко понравилось!

Вскоре к нам подошёл раскрасневшийся Торденшельд, сопровождавший его переводчик обратился ко мне, без нужды понукаемый Ларсом:

– Господин полковник говорит, что ему необходимо испытать лично тот мушкет, из которого стрелял господин Брайан.

Кузьмин тем временем показывал Сехестеду, явно увлёкшемуся своим подарком, принципы работы с револьвером на примере своего «песца». Вскоре лужайка вновь окуталась пороховым дымом. Полковник Торденшельд удивительно быстро, интуитивно, понял, как работает ангарский карабин, и уже неплохо стрелял, посылая одну за другой пули в несчастную кирасу. Этот доспех окончательно добил сам Сехестед, испытывая дареный револьвер. После чего дипломат потребовал у Ларса, чтобы тот снял броню у одного из гвардейцев, пообещав после выдать новую кирасу. Стрельба продолжилась, покуда я, заметив непредвиденный расход боеприпаса, аккуратно не предложил заканчивать с испытаниями.

– А то копенгагенские красавицы будут носик воротить от запаха пороха, что идёт от такого красивого замка, – пояснил я, вызвав улыбки у датчан.

Но полковнику всё равно пришлось дарить карабин, иначе у Ларса случился бы нервный срыв. Торденшельд не желал выпускать ангарку из рук. Потом мы все вместе собирали гильзы, даже сам Ганнибал с удовольствием помогал нам, выуживая из жухлой травы металлические цилиндры. Попутно я объяснял, что всё же будет удобнее собирать их, просто вытаскивая пальцами из ствольной коробки. Но для этого надо будет затвор тянуть на себя более плавно. Датчане уже знали, что гильзы можно зарядить и использовать ещё раз.

Был у нас и ещё один револьвер, но он предназначался в подарок королю Кристиану при личной встрече.

– Эдак мы всё оружие раздарим, а нам отдарки будут? – поинтересовался у меня Тимофей.

Кстати, да, пора вернуться к разговору с Сехестедом, и я, подозвав местного толмача, обратился к дипломату:

– Господин Сехестед, мы можем поставить вам пять сотен наших ружей. Я знаю, что вы будете наместником в Норвегии…